Поздно

      Потапенко так ждал перерыва, чтобы объясниться с Кароль, что когда выдаются эти свободные минутки, он, всегда уверенный и резкий, не решается подойти. Сидит в нескольких метрах от неё и словно ждёт, когда Тина бросит на него хоть пару взглядов, но Кароль будто забыла, что слева вообще кто-то сидит. Она не отрывает глаз от телефона, непослушными пальцами что-то набирает и по всей видимости ждёт Орлова, спешно поднимающегося по лестнице. Лёше искренне неинтересен предмет их разговора, и, хлопнув по столику, он в эту же минуту покидает площадку и скрывается в тёмных коридорах павильона. — Всё в порядке? — спрашивает Орлов, как только они остаются наедине. — Почему ты выходила последней? У Тины никакого желания отвечать. Тем более когда есть разговор поважнее. — Мне надо с тобой серьёзно поговорить, — игнорирует вопрос и всё так же тревожно сжимает телефон в руке. — Попросить тебя. Орлов не понимает. Зрители в зале, бесконечные хождения операторов и режиссёров создают дополнительный шум, отчего мужчина, не привыкший решать серьёзные вопросы в подобной обстановке, начинает раздражаться. — Может, потихоньку до гримёрки дойдём? — спрашивает и аккуратно берет под локоть. — Или лучше здесь? — Здесь, — безусловный ответ, на обдумывание которого не понадобилось и пары секунд. Ей физически тяжело, и Паша это видит. Сидя в кресле, она практически не двигается и лишь иногда взмахивает руками. Но держит спину. И в этой стати её характер. — Паш, я переживаю за Веню, — неожиданно для Орлова и так больно для Кароль. — Я не могу понять, что происходит. Три дня я не могу с ним нормально поговорить. Я звоню ему после его занятий — он говорит, что занят, перезвонит, — голос становится тоньше и губы предательски дрожат. — Он не перезвонил ни вчера, ни позавчера. Я ему написала, он ответил, что всё нормально. Одной фразой, — Тина открывает переписку и показывает их пустой диалог. — Я созвонилась с его семьёй там, сказали, что почти не ест, хуже успевает в школе. Да чёрт с ней, с этой школой! Я просто не понимаю, — блокирует телефон, смотрит на Пашу и держится за его нежный, полный заботы взгляд как за спасательный круг. Её материнское сердце словно птица, загнанная в грудную клетку. Мечется. Бьётся. Вырывается. Оно уже давно забыло покой. Тине хочется сбежать. От всех. Закрыться. Спрятать душу маленькую девочку с пшеничными волосами от людей. Забыть кровавый вкус искусанных губ. Забыть утро ноября, которое так внезапно и больно открыло жестокую правду. Да и в целом забыть ноябрь, как красно-желтые листья, разбросавший всё то, что она называла счастьем. Стереть этот год и пережить его заново, совсем по-другому. Но она по-прежнему считает, что шанс ещё раз стать мамой стоит того, чтобы быть так унизительно обманутой. И как же страшно становится, когда сражаясь за жизнь не родившегося ребенка, в тысячи километрах от этого поля битвы что-то происходит с десятилетним мальчишкой, точно так же нуждающемся в маме, которая уже много лет заменяет обоих родителей. — Я знаю, о чём ты хочешь попросить, — Орлов прерывает тишину и крепко сжимает холодную ладонь подруги. Кароль не свойственны импульсивные решения, но мужчина понимает: сегодня не тот случай. — Тина... — Паш, я очень прошу, — перебивает и не сводит с него глаз. — Пару дней. Просто посмотри лично, всё ли в порядке. Я тебя очень прошу, — шёпотом. — Я бы бросила съёмки, сама полетела. Но ты же понимаешь: либо я, либо малой, — непроизвольным нежным прикосновением скользит по животу. — Кто-то из нас не долетит. Орлов понимает: о том, что полетит Тина, не может быть и речи. — Я не знаю, как мне оставить тебя одну, — мужчина нервничает, но старается не повышать голос. — Будь ты в другом состоянии, я бы вылетел хоть сейчас, но, — Паша прерывается, когда находит в глазах Кароль одну сплошную боль, и сердце Орлова пропускает удар. — Тина, что ты делаешь... — Пару дней, — практически умоляет и находит в его взгляде согласие. — Я не маленький ребенок, за два дня ничего не случится. Тем более сегодня финальный день съёмок, завтра выходной, — устало улыбается и облегчённо выдыхает. — Я обещаю тебе, что завтра я весь день проведу в кровати. Обещаю! Ещё минуту Орлов молчит, хоть решение уже принято. Тина волнуется, и он слышит её сбившееся трепетное дыхание. И Павел сдаётся. — Ох, Кароль, я поседею с тобой, — отвечает улыбкой и, достав из кармана брюк телефон, открывает сайт авиабилетов. — Значит так, народная, на завтра, на час дня, я договорился с врачом. Он приедет к тебе домой, поставит капельницу. Если что-то вдруг, если будешь себя нехорошо чувствовать, ты всё можешь ему сказать, слышишь меня? — Тина послушно кивает и ждёт ещё несколько долгих минут, пока Паша найдет необходимый рейс. — Так, ну всё. Через пять часов вылет, надо уже ехать. Пока домой заеду, потом по пробкам в аэропорт, — смотрит на часы и медленно переводит взгляд на Тину. — Вечером вызови такси и сразу домой. Или хочешь я могу попросить кого-нибудь: тебя довезут? — Не надо, — резко. — Я на такси, — неспешно поднимается и тут же ощущает сильную руку Орлова, поддерживающую за локоть. — Спасибо, что согласился, что как всегда подорвался, по первому моему зову, — Тина с трудом подбирает слова, обнимает мужчину и отмечает, что беременность довела до предела её и без того сентиментальную натуру. — Позвони или отпишись сразу, как приземлишься. Прости, что вот так всё. — Прекрати, — почти шёпотом. Орлов молчит, смотрит на неё, такую беззащитную и чистую, как первомайское утро. Всё ещё страхует её, одной рукой придерживая за талию, а другой сжимая её ладонь, и Тина практически полным весом опирается на неё. Оба знают, о чём это говорит. — Будь, пожалуйста, на связи. Завтра ты лежишь и отдыхаешь, ты обещала. Оба улыбаются. Орлову тревожно, а Тина утопает в заботе, без которой она бы уже давно задохнулась. — Всё, давай садись, — просит Паша, когда видит, что ей уже действительно тяжело. Тина кивает, но не предпринимает для этого ровным счётом ничего, и Орлов сам, как куклу, аккуратно возвращает её в кресло. В его груди всё сжимается и, тревога больно бьёт по рёбрам. С каким сердцем он должен уехать сейчас, оставив её здесь ещё на шесть часов съёмок? — И я прошу тебя, давай без подвигов, ладно? Наклоняется к ней, целует в щёку и, попрощавшись, спешит покинуть павильон, чтобы не опоздать на рейс Киев-Лондон.

***

Практически экватор съёмочного дня, а Кароль, кажется, на последнем издыхании. Она чувствует на себе постоянные взгляды Потапенко, очевидно ещё волнующегося после утренней сцены за кулисами, и это держит её в тонусе. Тина шутит и улыбается, потому что её первостепенная задача — показать ему, что у неё всё хорошо. Как бы ни было горько, но, выходит, её задача — обмануть. Проводив очередную участницу, которую она буквально вырвала из цепких рук Потапенко, Тина, довольная, возвращается на площадку: — Непримиримые! — Тина, ну ты просто вообще, — громко комментирует Лёша и, на счастье Кароль, идёт к лестнице, чтобы встретить. — Ты как была вот этим человеком... — Иди сюда, — перебивает и играет на камеру, будто между ними нет этого ненавистного расстояния, на которое их откинуло одно (не)счастливое утро. — Что? Что ты меня, куда? — Потапенко пока не понимает, но подыгрывает, и ему нравится эта игра, в которой они вдвоём. — Заведёшь меня. Закружишь, и всё исправится? Последним вопросом случайно выдал своё желание номер один. Но Тина виртуозно играет. Умело делает вид, что не слышит. Но слова бьют. И бьют больно. — Стань вот так, — Тина скрещивает руки на груди и встаёт к его плечу. — Вот так? Обнять тебя? — выдаёт своё желание номер два. Строит из себя дурачка и берёт от игры по максимуму. — А, вот так. Да что такое! Кароль сжимает зубы, но пропускает и это. — Непримиримые! — заявляет Тина, когда оба, наконец, стоят плечом к плечу. На удивление обоих, в этом слове столько правды, что прошибает и её, и его. — Соперники на «Голосе Країни»! — подхватывает Потапенко, и Балан с Монатиком, будучи уверенными в том, что после пренеприятнейшего старта съёмок эти двое вообще не будут разговаривать, тихо восхищаются. — Потап и Тина! — Есть! Shot! — смеётся Кароль и, «дав пять», возвращается на своё место. Это, чтобы Завадюк не думал, что она «отсиживается». И чтобы Потапенко больше не подходил — их в кадре сегодня достаточно. И на почти сорок минут Кароль притихла. Устала. Её тешит одна мысль — завтра сюда не нужно. Съёмки слепых прослушиваний закончатся, и на одну проблему станет меньше. Завтра не нужно видеть его и разыгрывать этот дешевый цирк на камеру. Участники идут один за другим, а у Тины уже сливаются лица. Она что-то комментирует на автомате и ни к кому не поворачивается, пока её кресло само не развернётся по окончании музыкальной композиции. К её огромному стыду, она даже не встаёт, когда к ней подходят поздороваться. Протягивает руку, приветливо улыбается, но сидит, словно прикованная к креслу. — Перерыв тридцать минут, — громкий голос режиссёра выводит Тину из пустоты, отчего Кароль невольно дёргается. Кресла развёрнуты спиной к зрителям, и это певицу немного расслабляет. Понимает, что сидеть здесь полчаса не имеет смысла, да и вопросов такое странное поведение вызовет не мало. Кароль понимает, что надо идти в гримёрку, но ей чертовски страшно даже предпринять попытку подняться. Просить помощи и привлекать к себе внимание — не её методы решения проблем, тем более, что Балан и Монатик уже разбежались, а где Потапенко её не интересует. Пытается не паниковать, закрывает глаза и впивается руками в подлокотники, будто это поможет остановить Американские горки, в которые для неё превратилась съёмочная площадка. — Тина, — негромко окликает Потапенко и подходит ближе, когда видит, что Кароль на что-то решается. — Всё нормально? Она моментально узнаёт голос, но глаза не открывает. На секунду ей кажется, что у неё нет сил даже на это. — Что с тобой происходит? — встревоженно и уже громче. — Ты мне можешь объяснить, что с тобой творится? Тина не спеша откидывается на спинку кресла, открывает глаза и бросает на него пустой взгляд, от которого у Лёши внутри всё покрывается льдом. Где эта девочка, которая часом ранее наполняла площадку своим заливистым заразительным смехом? Эта не она. Это совсем другая. Холодная. Пустая. Будто она — та единственная перегоревшая лампочка на гирлянде в двести пятьдесят таких лампочек. Из-за которой, одной такой перегоревшей, выбрасывают эту самую гирлянду и покупают новую, хорошую, где нет нерабочей, ненужной. — Ничего, — отвечает тяжело, на выдохе. — Скоро тур. Не высыпаюсь. Потапенко не верит. Он убеждён, что это последствие его неосторожно брошенной фразы. Винит себя только в этом. Не более. — Давай я провожу тебя до гримёрной, — неуверенность в голосе выдаёт волнение. Тина опускает голову и молчит. Ей стыдно, что он всё это видит. Она запуталась в паутине чувств и мыслей, которую сама так искусно плетёт-плетёт-плетёт. Кароль не хочет от него ни помощи, ни прикосновений, ничего. Убеждает себя в этом и ненавидит своё глупое сердце, которое так слепо и сладостно любит. — Если я не приятен, то давай я попрошу кого-нибудь, — этой фразой Потапенко переступает через себя, потому что не хочет её никому отдавать. — Монатик где-то здесь крутился. — Не надо никого просить, — сил хватает только на шёпот.       Лёша расценивает её слова как согласие и подаёт руку, в которой через мгновение ощущает её, нежную и холодную. С тревогой отмечает, что Тина даже не пытается приподняться и оторваться от кресла; она сразу скользит ногой со ступеньки, и как только устойчиво ставит каблук, спускает вторую ногу. Опираясь правой рукой на подлокотник, левой вцепившись в ладонь Лёши, Кароль аккуратно встаёт, выпрямляя корпус. Всё это происходит настолько медленно, что на лице Потапенко неподдельный шок, когда он осознаёт, сколько времени понадобилось, чтобы просто встать с этого чёртового кресла. Лёша крепко берёт певицу за руку и молча ведёт к лестнице. Перед ступеньками оба останавливаются, Потапенко вглядывается в бледное лицо Тины и нервно сглатывает подступивший к горлу ком, когда встречает пустой расфокусированный взгляд. Ему страшно от мысли, что Тина уже даже не видит, куда идёт. — Малыш, стой, — придерживает её за талию, а сам встаёт на ступеньку ниже, ровно напротив неё. Берёт обе её руки в свои, перехватывает под локти и диктует: — Спускайся, здесь ступенька, — вновь уверенно и решительно, потому что на кону — она. — Я тебя держу. Всё вокруг плывёт, засасываясь в огромную воронку, и Кароль действительно ничего не видит. Бархатный голос Лёши отдаётся шумным эхом, и Тина просто доверяет себя и своё тело ему. Как только нога Кароль ступила на ступеньку, Потапенко спускается ещё на одну вниз и всё так же, не отрывая от неё глаз и не отпуская её рук, доводит до первой и спускает с лестницы. — Подожди, — еле слышно просит Тина и вырывает руку, когда Лёша уже готов вести её по коридору. Кароль делает шаг назад и пытается на ощупь что-то найти, и Потапенко, явно перепуганный, сбит с толку. — Что? Тина, я не понимаю, что ты хочешь? — практически кричит, когда та медленно начинает опускаться. — Сесть? Лёша вовремя догадывается, помогает опуститься на ступеньку и сам тут же садится перед ней на колени. Он видит, как она борется с собой, пытаясь восстановить дыхание. Грудная клетка как будто качает из Кароль силы: требует порцию воздуха, но как только получает необходимое, тут же отторгает, сводя все усилия Тины к нулю. Она опускает голову и опирается на колени, а Потапенко тут же накрывает её руки своими. Четыре долгих минуты Кароль не подвижна, не отвечает и ни на что не реагирует, а Лёша отмахивается от редакторов, желающих помочь. Сегодня он справится сам. — Родная, чем тебе помочь? — очередной вопрос без ответа. — Давай Орлова позову? Врача вызовем. — Паша уехал, — на тяжелом выдохе, не поднимая головы. — Не надо ничего. Наконец, Тина отрывает руки от коленей и заводит за спину, опирается и откидывает голову назад, шумно выдыхая. Ещё несколько волнующих минут Лёша смотрит, как дёргаются её ресницы и дрожит грудная клетка, прежде чем Кароль выпрямится, откроет глаза и увидит его, не на шутку взволнованного. — Всё, — спокойный выдох. — Не переживай. Всё нормально. Потапенко в растерянности, и, кажется, это чувство для него самого в новинку. —Давай я тебя в гримёрку отнесу, — приходит в себя и поднимается с колен, наклоняясь к ней. — Здесь холодно сидеть. — Давай лучше вернёмся, — односложно и всё ещё тяжело. Лёша не переспрашивает и не пытается переубедить, видит: сейчас добраться до гримёрной для неё равносильно «Гонке Героев». Он собирается нести её на сцену, и как только его рука оказывается на её талии, Тина резко отстраняется. — Чш, — нервно и на выдохе. — Я сама. Кароль не боится его рук или прикосновений, Кароль боится резких движений, одного неправильного действия. И минус одна жизнь. Она не хочет ничего объяснять, Потапенко чувствует это и поэтому не спорит. Помогает встать и придерживает за спину, пока Кароль, медленно выпрямляясь, приходит в себя. Они аккуратно поднимаются на сцену и так же неспешно идут к её креслу. Одной рукой Лёша сжимает её ладонь, а другой, не касаясь её, чтобы лишний раз не будоражить больные воспоминания, страхует со спины. Усаживает в кресло и не спешит уходить, наблюдая, как она обмахивается записной книжкой. — Если это всё из-за моих утренних слов, — забирает из её рук блокнот, сам начинает гонять воздух перед её лицом и с облегчением замечает, что ей немного легче. — Прости. Тина не находит слов, чтобы ответить. Он ищет её взгляд, но она смотрит куда-то вскользь, мимо. Её счастливые глаза — хрусталь, который давно разбился. И не собрать. И не склеить. Её глаза сейчас — осколки, искажающие картинку. Делают изображение нечетким, мутным и серым. Такими глазами она смотрит на мир уже тянущийся вечность год месяц. — Я неудачно пошутил, — признаётся и не перестаёт обмахивать её блокнотом. — В каждой шутке, — холодно и резко. — Тина... — У вас всё хорошо? — перебивает Монатик, внезапно появившийся рядом и, прочитав всё в глазах Лёши, понимающе уходит пообщаться с залом. — Может, воды? — встревоженно спрашивает Потапенко, когда понимает, что самодельный веер уже не спасает. Кароль вновь облокачивается на подлокотник, поднимает голову, и они, наконец, встречаются глазами. Эта минутная тишина сказала больше, чем любой другой диалог. Молчание кричало о любви, послевкусие которой они разделили на двоих. Глаза в глаза. Вот только он утопал. А она — т о н у л а. — Не надо, — Тина первая разрывает случайную связь. Так резко и больно это случилось, что оба не находят слов. — Внимание. Готовность одна минута, — голос режиссёра расставляет всё по местам, и вокруг снова нарастает шум. — Мы так и не поговорили, — с раздражением констатирует Лёша, когда видит Балана, возвращающегося в кресло. — Нам не о чем, — говорит так убедительно, что, кажется, сама начинает верить. — Блокнот не забудь оставить. Через мгновение Кароль снова становится душно, когда Потапенко звучно бросает записную книжку на её стол и незамедлительно уходит на своё место.

***

      Через несколько мучительных часов Тина, наконец, набирает пятнадцатого участника. Пока она беседует с группой поддержки, Потапенко нервно расхаживает по сцене, переживая, что Кароль долго не возвращается. После перерыва он не сводит с неё глаз и не перестаёт удивляться, как ей удаётся вести себя так, словно она не теряла сознание буквально на его руках. Лёша знает: железная выдержка и профессионализм — это то, что у Кароль не отнять. — Тина, поздравляем тебя! — радостно выкрикивает, когда, наконец, замечает её, приближающуюся к сцене. — Тина! Тина! Лёша бежит к лестнице, но Балан, на счастье певицы, оказывается быстрее. — Смотри, вот уже и руку подают. Я уже не конкурент! — шутит, а сама хватается за Дана, как за последний шанс. — Спасибо большое! Алексей своё не упустит. Видит, что Кароль вымотана и тут же помогает пройти к креслу. Боится, как бы ситуация не повторилась. — Вот уже и на кресло присаживают! Уже не конкурент! — заливисто смеётся, хоть и знает, что Лёша помогает вовсе не из-за этого. — Ой, как мы любим тебя! — поддерживает шутку, хоть совсем не смешно. — Да, я сидела здесь все эти слепые прослушивания, — иронизирует и знает, что Лёша непременно прочитает каждую её фразу между строк. — Я, наконец, понял. Какая ты красивая! Только сейчас заметил. Такая симпатюлечка, — оба смеются и на этот раз, кажется, искренне. — Поздравляем Тину Кароль! Это самый симпатичный конкурент в моей жизни! Потапенко возвращается в своё кресло, а Тина выдыхает: теперь только досидеть до конца съёмок и всё. — А блокировать она ещё умеет? — внезапный вопрос от Балана, когда кресла вновь разворачиваются к зрителям. Вопрос, который почему-то особенно больно ударил по сознанию. — Я не умею блокировать, Дан, — и Потапенко знает, кому адресованы эти слова. — Потому что я супердружный человек. Зачем... — Тина-Тина супердруг-супердруг, — перебивает Лёша, чтобы избавить их обоих от злосчастной темы, но «друг» из его уст летит Кароль прямо в спину. — Супердруг, — подхватывает певица, и только тогда Потапенко понимает, как это прозвучало. Ещё пару неловких шуток, и на сцену выходит очередной участник. Потом ещё один. Следующий. Тина чувствует только усталость и постоянные обеспокоенные взгляды Лёши. Кароль не встаёт и последние два выступления уже никак не участвует в процессе. Но все планы о завтрашнем отдыхе рушатся, когда с подачи Потапенко продюсеры открывают по дополнительному месту в каждую из команд и объявляют завтрашний день съёмочным. — На сегодня всё. Всем спасибо, — объявление режиссёра. — Отбор на экстраместа завтра в двенадцать часов. Лёша ещё не закончил аплодировать, как Тина покинула площадку. Потапенко берет с неё пример, наспех прощается с коллегами, сбегает со сцены и возвращается в свою гримёрную. Подходит к столу, на котором несколькими часами ранее был оставлен телефон, касается экрана, чтобы посмотреть который час, но вместо этого обращает внимание на уведомления — три пропущенных от Каменских. Перезванивать нет желания. Устало садится на диван и обхватывает голову руками. Путаница. Сумбур. Кажется, он впервые не знает, что делать и как выбраться из того дерьма, в которое он сам себя затащил. Его жизнь превратилась в болото, которое затягивает. Топь. Потапенко ненавидит чёртову беспомощность и ему, кажется, хочется плакать, видя, как будущее растворяется в собственных грехах. Он не любит Тину. Это он знает точно. Привычка, вина, глупое влечение — всё, что угодно, но не любовь. Заклинает себя не смотреть в её сторону, забыть её имя, забыть запах её волос. Но его тянет магнитом. С такой силой, что он согласен сдаться без боя. Его любовь всей жизни — горячая брюнетка Настя Каменских. Но чёрт, её характер — война, а жизнь с ней — лучше два выстрела в висок. Бег по кругу. И тупик. Ещё минут сорок он просто смотрит в пустоту и вспоминает её светло-серые глаза, так напугавшие его сегодня. Очередной пустой, ни к чему не приведший разговор с собой. Злится, отчаянно стучит кулаком по спинке дивана и, не найдя правды в этих стенах, решает ехать домой.

***

— О, Потапенко, ты чего так поздно? — натыкается на Завадюка, как только выходит из гримёрки. — Вы что, с Тиной тут ночевать решили? — А что, она ещё здесь? — не скрывает удивления и смотрит на часы: без четверти двенадцать. — Да, видел её, — бросает, прощается и скрывается в лабиринтах павильона. Для Алексея — это возможность поговорить, и уже через минуту, постучав в дверь и получив положительный ответ, он заходит в её гримёрную. — Ты чего здесь? — спрашивает и бегло оценивает её сменившийся внешний вид: на ней джинсы и толстовка, волосы убраны в пучок, а на лице ни грамма косметики — такой он видел её по утрам, которые они ещё не так давно проводили вместе. — Жду такси, — делает вид, что не удивлена его присутствием. — Подойдёт такой ответ? Но Потапенко видит на диване плед и подушку, приглушённый свет — включены только лампы над гримстолом, а на столе её утренний крем, запах которого он ещё помнит. — Ты меня за дурака держишь? — сам от себя не ожидал такого резкого тона, поэтому тут же спешит смягчиться. — Ты собралась ночевать тут? Это ты называешь отдыхом? — Ну, у тебя же хорошо получалось держать меня за дуру полгода, — парирует, садится на диван и продолжает набирать ответное сообщение Орлову, не так давно приземлившемуся в Лондоне. — Я везу тебя домой, прямо сейчас, — уверенно и чётко. Кароль отрывается от телефона, смотрит в его глаза и понимает, что он не шутит. — И если ты, действительно, искренне не хочешь этого, не хочешь садиться ко мне в машину, ехать со мной, то скажи мне это. Потапенко выделяет каждое слово, словно забивая гвозди. Не сводит с неё глаз, пытаясь понять, сколько внутренних сил ей потребуется, чтобы не соврать сейчас. И Тина молчит. — Через сколько ты будешь готова? — сдержанно и практически официально. И в этот момент они понимают: им обоим проще общаться в деловой форме. — Через пять минут я буду в машине, — отвечает и блокирует телефон. Алексей тут же скрывается за дверью, не лишая Тину возможности спокойно собраться.

***

Через пять минут Тина честно сидит в автомобиле, нервно пристёгивается, и Потапенко это отмечает: — Не переживай, я не собираюсь выяснять с тобой отношения, — отводит от неё взгляд и выруливает с парковки. — Я не переживаю, — отворачивается к окну. — Я не собираюсь разговаривать с тобой, пока ты за рулём. Обменявшись пустыми фразами, они почти час едут молча, пока Потапенко не прерывает приятное молчание. — Всё нормально? — спрашивает, замечая, как Тина судорожно развязывает шарф и расстёгивает верхние пуговицы пальто. Лёша не понимает: печка не работает, на улице минус восемь, и в автомобиле холодно. — Останови, — негромко просит, и Лёша, уже готовившийся к подобному, мгновенно тормозит. Кароль дёргает за ручку, но двери заблокированы, и ей приходится потерпеть ещё несколько долгих секунд, пока взволнованный Лёша нажмёт на нужную кнопку. В салон врывается морозный воздух, когда Тина всё-таки открывает дверь. Алексей наблюдает, как Кароль, повернув голову навстречу холодному ветру, жадно наполняет лёгкие кислородом, и решает не предпринимать пока никаких действий, не влезая с неуместными вопросами. Несколько минут; Тина закрывает дверь, поворачивается к Лёше и по-детски виновато опускает глаза. — Прости, пожалуйста, — неуверенно-стыдливо. — Поехали. — Стоит ли этот тур вот этого всего, — фраза куда-то в пустоту и раздражение в голосе. Оставшийся отрезок дороги в полной тишине. Автомобиль паркуется у ворот, которые уже приветливо открывает филиппинская пара. Дорога к дому вычищена, поэтому Тина не боится поскользнуться, но все равно идёт несмело, и Лёша ненавязчиво придерживает её за талию. На ступеньках Кароль оставляет последние силы, но обещает себе не подавать виду до его ухода. — Спасибо, — искренне благодарит, когда Потапенко неожиданно наклоняется, чтобы открыть замок на её ботинках. — Но это лишнее. — Что, даже не предложишь чай? — настойчиво спрашивает после неловкой паузы. — Не думаю, что это подходящее время для чаепития, — однозначно отвечает и, развязывая пояс, скидывает пальто. Потапенко внимательно следит за её действиями и видит, что она ждёт минуты, когда он уйдёт. — Уже поздно, — смотрит на часы и явно не ожидает увидеть реальное время. — Может, позволишь остаться? Дорога обратно — это ещё часа два. — Не позволю, — спокойно и без вызова. — Ты знал, куда ехал. В три часа ночи без пяти минут женатые мужчины в моём доме оставаться не будут. Потапенко в миг меняется в лице и даже не скрывает, что острые слова его задели. — Ты права, — ещё раз смотрит на экран айфона, а после блокирует телефон. — Меня ждут дома. Последняя фраза — глаза в глаза. И через секунду его уже нет. Кароль как в тумане закрывает дверь и оглядывает пустой первый этаж. Никого. Да, её не ждут. И это та игра, в которой он выиграл. В эту же секунду Тина теряет веру в человечность. Один раз унизил, а сегодня просто лишний раз об этом напомнил. Ткнул носом. Кароль не помнит, как на автомате выпивает отмеренную порцию прописанных медикаментов, даже не зная, подействуют ли они на голодный желудок. Кароль ничего сегодня не ела. И не хочет. Кароль не спала ни минуты прошлой ночью. И не хочет. Сегодня она больше ничего не хочет. Она пишет Орлову, что у неё «всё хорошо», бредёт на третий этаж и закрывается в ванной. Снимает джинсы и толстовку, бросает их куда-то в сторону. Распускает волосы, и резинка летит туда же. Расстёгивает лифчик, снимает трусы и поворачивается к зеркалу. На ней — ничего кроме грязных слов, минутами ранее прилетевших от некогда любимого. Смотрит в отражение и сама не верит, что Тина Кароль и эта оплёванная, униженная женщина — один и тот же человек. Отворачивается. Включает кран и ложится в ванну. Смывает с себя грязь и этот день. Закрывает глаза и утопает в шумном потоке воды. И она как будто не разбитая. Как будто она всё ещё.