Osmosis

Дазай позволил себе только одно прикосновение, губами ко лбу Чуи, почти неощутимое. После чего позорно сбежал, пытаясь закрыть дверь как можно более неслышно. Ему даже показалось, что он услышал тихое: «Дазай», но проверять мужчина не стал. Возвращаться обратно было чревато последствиями. Даже если бывший партнер и не пришел в себя пока. Всё время с того момента, как Чуя бросился его защищать, Осаму хотелось поцеловать его. Желание пронзило его внезапно, резко и отчаянно, и добрая часть самообладания ушла на то, чтобы не подчиниться ему. Особенно тогда, когда Накахара пострадал: так глупо и безрассудно, будто сам себе не позволил пару лишних секунд, чтобы всё взвесить и проанализировать ситуацию. Просто потому, что Дазай не сказал ему ни слова о своем плане. Нет, даже не так: из-за того, что он даже не подумал, что Чуя действительно полезет за ним, тем более, не воспользовавшись своей способностью. Осаму не хотелось себе льстить, думая, что Накахара сделал это исключительно по причине волнения за его безопасность. В ходе боя они до момента его появления оказались слишком уж близко к территории Портовой мафии — если не зашли на неё, поэтому Чуя как представитель руководящего звена должен был что-то предпринять. Только вот ему следовало хорошо продумать свои действия и наиболее эффективно использовать свои возможности, а не поддаваться внезапному порыву. Накахара прошел отличную школу за все годы сражений, он давно миновал этап подобного импульсивного реагирования. Всего этого было слишком много для Дазая. Тепла в голосе Чуи, когда они разговаривали ранее. Желания защитить его, проклинающего собственное существование, ценой подвержения риску своей жизни. Ощущения тяжести чужого тела, такого желанного для него несколько лет назад — и, как оказалось, сейчас тоже. Осаму чувствовал, как его надетая давным-давно маска разошлась по швам, открывая то, что ему хотелось забыть, закрыть глубоко внутри своего естества, чтобы не приносить боли ни себе, ни другим. Этого было достаточно, чтобы открыть ему глаза на правду: он обманывал себя, думая, что то, что он порой ощущал по отношению к Чуе, было пережитком прошлой привязанности к партнеру. На самом деле, Дазай все еще был влюблен в него. Одна эта мысль вызывала такую боль, что, казалось, сердце сейчас разорвется на части, сжимаемое изо всех сторон впивающейся грудной клеткой, а он сам вот-вот упадет на землю и будет корчиться в агонии своих чувств, пока не задохнется под их тяжестью. Осаму резко захотелось повернуть к ближайшему мосту, чтобы сброситься с него, но он решил, что для этой ночи это уже был бы перебор. Слишком уж много событий произошло сегодня. Так что Дазай заставил себе продолжать двигаться туда, куда не хотел идти, думая о том, чего не мог позволить себе сделать. Чуя спокойно воспринял его рассказ об испытываемых чувствах, но остался бы он таким же невозмутимым, вздумай Осаму поцеловать его? Тем более, после того, как всячески подчеркивал, что да, это было в прошлом, и нет, теперь всё совершенно по-другому. К тому же, Накахара уверен, что Дазай вовсю познает все прелести отношений между двумя людьми. Наверстывает упущенное, так сказать. Когда-то давно им было почти невозможно скрыть что-то друг от друга, и Чуя прекрасно знал, что никто никогда не оставался у Осаму дольше одной ночи. Исходя из этого, он, вероятно, предполагал, что у Дазая должна была появиться существенная причина изменить это правило. Хоть какие-то чувства. Но нет, Осаму, как настоящий ублюдок, которым Накахара называл его почти что с самой первой встречи, испортил жизнь еще одному человеку. А ведь знал, что Куникида ко всему относится серьёзно. Даже тот факт, что он пошел за советом насчет него, Дазая, к Чуе — члену мафии, совсем недавнему врагу Агентства — говорил об очень многом. Осаму не представлял, как будет выпутываться из всего этого. Лучше бы он не делал тот звонок и не отправлялся на задание вместе с другими ребятами (а, предупредив Чую, он не мог оставаться в офисе, ведь существовала возможность, что бывший партнер заглянул бы на огонёк — проследить за действиями детективов). Продолжал жить в самообмане, что рано или поздно бы взорвался, как мыльный пузырь, — но это было бы потом, и Дазай придумал бы, что делать, или со временем его чувства все-таки изменились бы. Ноги сами привели Осаму к общежитию Агентства, пока он увяз в размышлениях. Хорошо хоть, что не в один из облюбованных им баров. Дазай посчитал окна и не удивился, увидев свет в нужном. Он так и предполагал, что Доппо еще не спал. — Как всё прошло с передачей Кэндзабуро правительственным агентам? — поинтересовался Осаму, присоединяясь к Куникиде, который работал над бумагами, обложив ими весь письменный стол. Дазай недовольно поморщился, увидев эту, знакомую до боли, картину. Лично он сам избегал того, чтобы брать работу на дом. Нужно было же и отдыхать когда-то (хотя не то, чтобы он не расслаблялся и во время рабочего дня). Тот же Чуя относился к своим обязанностям более, чем серьёзно. Иногда даже ночевал в штабе. Но тоже старался не заниматься никакими делами в своей квартире. Ведь твой дом — твоя крепость, место, где ты чувствуешь себя в безопасности и можешь забыть о том, с чем приходиться связываться в будни. Куникида же таскал из офиса бумаги постоянно. Трудоголик, не иначе. — Гладко, — коротко ответил он, не отрываясь от документов. — С Анго приятно иметь дело. Всё проходит быстро и без ненужных моментов. «Да они просто два сапога пара!» — ухмыльнулся Дазай, не решаясь, впрочем, озвучить подобные мысли. — О, так на встречу пришел он? Хорошо, что я удержался от участия в ней, — беззаботно сказал мужчина, снимая жилет вслед за плащом. — Ты вечно отлыниваешь, — осуждающе заметил Доппо. — У меня была важная причина, — бросил Осаму на ходу, направляясь в кухню и возвращаясь оттуда с запрятанной на особый случай бутылкой виски и двумя стаканами. После такого тяжелого вечера он вполне мог себе позволить немного расслабиться. — Она все равно не мешала тебе прийти на встречу, — невозмутимо произнес Куникида. — Накахара вполне способен был позаботиться о себе сам. — Он оказался втянут в конфликт из-за меня. И пострадал по этой причине, — холодно сказал Дазай. — Я не мог его бросить. Уверен, Чуя поступил бы так же. — Тебе лучше знать, — ядовито протянул Доппо, и от этой интонации его голоса напряжение в комнате, казалось, увеличилось еще больше, захватывая каждый клочок пространства вокруг. — Это точно, — зло согласился Осаму. — Я знаком с ним намного дольше любого из вас. Когда долго был напарниками с кем-то, есть вещи, которые привыкаешь делать друг для друга. Я просто пытался поступить правильно. — Когда наблюдаешь за вами со стороны, возникает ощущение, что ты мне что-то недоговариваешь, — Куникида отложил ручку и потянулся на стуле. — Но тебе не обязательно оправдывать свои действия. — Я и не делаю этого, — выдавил из себя Дазай. В конце концов, он действительно не обязан что-то объяснять. Подобная ситуация лишь раздражала его еще больше. — А вот, скажи, — вдруг произнес Доппо, повернув голову к нему, — если бы обстоятельства сложились так, что тебе пришлось бы выбирать, кого спасти, меня или Чую, кого бы ты выбрал? — Такого бы не случилось, — машинально ответил Осаму, лихорадочно соображая, что же предпринять. Возможно, просто подойти к Куникиде и поцеловать его, закрыв глаза, чтобы не дать увидеть ни одну эмоцию, не позволить заметить собственное замешательство? Подобные действия были бы оптимальным решением. Хотя и неправильным. Ведь сколько эта чёртова неопределенность будет еще длиться? Ему стоило начать приводить свою жизнь в порядок — теперь, когда он окончательно разобрался в своих чувствах и знает, чего хочет. Что ему нужно. — И все-таки? — не отступал Куникида, что было не удивительно. Дазай молчал. — Что ж, отвечать не обязательно, — выждав паузу, устало сказал Доппо. — Думаю, нам стоит прекращать тратить время друг друга. Предлагаю тебе завтра забрать вещи. — Согласен, — прохрипел Осаму, залпом опустошая стакан виски. Потом поднялся и отправился спать, предполагая, что Куникида, скорее всего, займет себя работой до утра. Раньше Дазай надеялся, что сильнее прочувствует разрыв единственного в его жизни, что было более-менее похожим на настоящие отношения, но ошибался. Возможно, случись это так, подобное доказало бы ему, что он не такой мудак, как считали все вокруг и даже он сам. Только в реальности всё оказалось намного проще, намного ближе к тому, о чем Осаму говорил тогда Чуе, утверждая, что между ним и Куникидой нет ничего, кроме периодического секса для снятия напряжения. Дазай лег в кровать и уснул, как убитый, проспав даже пару своих будильников на следующее утро. Когда Осаму проснулся, в комнате было уже довольно-таки светло. Он медленно закрыл глаза, намереваясь поспать еще немного, а потом вдруг снова резко распахнул их. Лучи солнца, проникающие в спальню даже сквозь закрытые шторы — хотя и не такие яркие, приглушенные коричневой струящейся тканью, — навели его на мысль, что вставать нужно немедленно, а то будет слишком поздно, чтобы попасть на работу вовремя. Оставался, правда, еще вариант, что Дазай вообще уже проспал и абсолютно не успевал. В таком случае, можно было бы еще немного подрыхнуть, раз уж изменить ничего нельзя. Он медленно потянулся рукой, нашаривая телефон. Прищурился, рассеянно посмотрел на время на экране и сел на кровати. Уходить никуда не хотелось. Может, позволить себе сегодня прогул, а наказание потом будет не слишком суровым? Хотя о чем это он. Дазай снова закрыл глаза, прокручивая в памяти события предыдущего вечера и ночи. Глубоко вдохнул и выдохнул. Уставился разочарованным взглядом на все еще зашторенное окно. Вот и всё. Канула в небытие последняя его попытка на нормальную жизнь. Или подобие такой хотя бы. Раньше ему казалось, что если он начнет, то втянется. И всё получится. Ведь это то, что делали другие люди, не так ли? Не такие, как он. Нормальные, адекватные люди. Которых не грызло изнутри одиночество. Не переполняла пустота. Не терзал вопрос, ради чего они вообще живут. Дазай никогда не мог понять, что ощущали другие. Его вечно отгораживала невидимая стена, сквозь которую мало что могло пробиться. Он казался чужим, куда бы ни пошел, и ничто в мире не могло дать ему ощущение, что он живёт на полную. Уверенность в происходящем вокруг него и с ним самим. Ощущение полноценности. И это гадкое чувство преследовало его, сколько Осаму себя помнил. Надежда на то, что он сможет найти что-то для себя, исчезла. Растворилась, когда Дазай решил, что уже близок к пониманию. Каждый раз Дазай обманывал себя тем, что если попробует то или это, то, вероятно, узнает, чем это что-то могло бы оказаться, и каждый раз обжигался и чувствовал себя ещё более опустошенным, чем раньше. В случае с Куникидой Осаму даже не ожидал, что всё так затянется, но был приятно удивлен. Сперва это получилось случайно — даже странно было такое отмечать, у него же были планы на любые исходы любых ситуаций. Потом как-то закрутилось. Он не мог бы охарактеризовать их отношения каким-то образом, они просто были. И Дазай понемногу привык к чужому человеку в своей постели, в своей жизни. Конечно, Куникида был полной его противоположностью, ладить получалось ужасно трудно, и порой Осаму был готов собрать свои вещи и уйти, но потом всё возвращалось на круги своя, и он снова чувствовал себя не таким одиноким. Дазай встал, собрался, но не спешил уходить. Заниматься рутинными делами, видеть коллег, в особенности своего бывшего (какое слово!), не хотелось от слова совсем. Он побродил по комнате, заварил себе чай и удобно устроился на кухне. Кружка приятно согревала ладони, а напиток этот всегда вызывал мысли о тепле и уюте. Осаму вспомнил недавнее чаепитие у Чуи дома. Нежный аромат и насыщенный вкус. Пронзительно-голубые глаза, в которых попеременно читались то насмешка, то раздражение, то удивление, то обычная усталость. Чужие руки — в кои-то веки, без перчаток — на столе, которых хотелось коснуться, накрыть ладонью, погладить, ощутив мягкую, бархатистую кожу под пальцами. Чуя был таким спокойным, понимающим, принимающим. Это тронуло Дазая до глубины души. Ничего удивительного, что он смог рассказать бывшему партнеру всё, что скрывал так упорно и долго, не давая ни единого намека или повода подумать так о нем. Просто взял и признался, не боясь и не сожалея потом. Ни капельки. А сейчас Осаму, даже наоборот, хотелось поведать в тот вечер правду до конца. Что, на самом деле, ничего не прошло. Что эти чувства — вот они, бьются вместе с его сердцем, не дают дышать полной грудью, преследуют его во всех мыслях. Вот она, эта чертова любовь, на которую он никогда не думал, что способен — и лучше бы и не был. Сжигает его изнутри, мечется, словно опасный зверь в клетке, которого не выпустить, если ещё хоть немного хочется жить. Дазай не стал бы этого делать. Он желал все ещё видеться с Чуей иногда и говорить с ним, как ни в чем ни бывало. Как с бывшим напарником или другом. И чтобы партнеру не было мерзко смотреть ему в глаза, зная, что Осаму — такой жалкий идиот, умудрившийся влюбиться в него вот уже семь лет тому назад, как будто не осознавал с самого начала, что ему никогда не ответят взаимностью. Чуя и избегать с ним любых контактов, наверное, начал бы. И что бы Дазай делал тогда, раз даже с жизнью покончить не получается? Существовать с такой болью тоже было бы невыносимо. Уже сам факт, что Осаму любил того, кто годами испытывал лишь очевидную ненависть в ответ, был словно еще одной попыткой себя убить. Каждый раз, когда Накахара смотрел на него лишь с раздражением и отвращением на своем красивом лице, Дазаю хотелось застрелиться или вздёрнуться. Лишь бы прекратить подобную мучительную пытку. Они оба изменились. Осаму глупо надеялся, что что-то столько зыбкое и непостоянное, как чувства, со временем тоже приглушится, сотрётся, исчезнет насовсем. Дазай не так часто ошибался в своих рассуждениях, но вот эта ошибка была самой ужасной. Он в очередной раз прокрутил в памяти их разговор. Свои тщательно подбираемые слова. Молчаливую реакцию Чуи. Тот не осуждал его, не ругался, не насмехался и не презирал. Просто сидел рядом и слушал, а потом — самым естественным образом перевел тему, чтобы Осаму не чувствовал себя слишком уж некомфортно. Не выгнал его. Не избил за то, как он только посмел думать о нем в таком ключе. Чуя отреагировал даже слишком спокойно. И что-то в этом не давало Дазаю покоя. Словно он упускал нечто. Но ведь никакой надежды ему не дали тоже. Осаму вспомнил, отчётливо и ясно, будто разговор состоялся пару минут назад. Свой, заданный почти заигрывающим тоном, вопрос: «А что, у меня был шанс?» и спокойный ответ Чуи: «Не было у тебя тогда шанса». И тут его осенило. Прошило, словно током, вдоль позвоночника. Дазай внезапно понял, что именно не давало ему покоя. Почему Чуя сказал «тогда»? Ладно, оставалась возможность, что он не подбирал слова каким-то особым, недвусмысленным образом. Кроме того, Накахара был уже немного пьян. То, что беспокоило Дазая, могло ровным счётом ничего не значить. И все равно не выходило из головы. Давало призрачную надежду на то, что, спроси Осаму, был бы хоть какой-то шанс сейчас, раз тогда не было, то Чуя мог бы ответить «да». Дазай быстро взглянул на часы. Было не так уж и поздно. Существовала возможность застать Чую дома до того, как тот поедет в штаб. Осаму на ходу схватил плащ и побежал. Когда он добрался до нужного здания, то уже едва дышал. На последних силах Дазай вбежал в многоэтажку и направился к квартире Чуи. Бывшего напарника он застал уже в дверях. — Что ты здесь делаешь? — удивленно спросил исполнитель Портовой мафии, оглядывая его с головы до ног. Он выглядел обескураженным, и Осаму легко мог бы себе представить, как крутились шестерёнки у него в голове, а сам мужчина пытался зацепиться взглядом за любую деталь, что могла бы выдать ему причину такого внезапного утреннего визита. — Ты сказал «тогда», — выдохнул Дазай, пытаясь отдышаться после бега. — Что я тогда сказал? — нахмурился Чуя в замешательстве. Осаму минуту помолчал, чтобы окончательно выровнять дыхание. — Когда мы сидели у тебя, — осторожно начал он, — я тебе признался в том, что чувствовал, когда мы работали на Портовую мафию вместе. Я спросил, были ли у меня какие-то шансы, и ты ответил, что не было — тогда. Во взгляде Накахары всё так же плескалось непонимание. — Что насчет сейчас, Чуя? — решительно выдохнул он. — Так, подожди, — тряхнул головой его бывший напарник. — Ты имеешь в виду… — Если бы я сказал, что у меня все еще есть к тебе чувства, — Осаму старался подобрать слова как можно точнее, — что бы ты ответил? Накахара открыл рот, но Дазай лишь потянулся и закрыл его рукой. — Не обязательно что-то говорить, — еле слышно выдохнул он, замечая, как нахмурился Чуя. — У нас лучше получается показывать своё отношение поступками, не правда ли? Поэтому, — Осаму наклонился ближе, — просто отреагируй, я пойму и больше не вернусь к данному вопросу. Под напряженным взглядом Накахары Дазай убрал пальцы с его губ, чтобы подцепить ими чужой подбородок, приподнять к себе и поцеловать. Он действовал осторожно, прикоснулся почти невесомо и замер в ожидании ответа. Каждая секунда казалась вечностью, и Осаму уже готов был отстраниться, развернуться и уйти, чтобы куда-нибудь спрятаться и не заговаривать с Чуей больше никогда в жизни, когда тот чуть приоткрыл рот, а его пальцы оказались у Дазая в волосах. Сердце застучало еще громче, чем раньше, рука сама потянулись, чтобы обнять, крепко прижать к себе за талию, а сам он, прикрыв глаза, отдался во власть ощущения чужого языка, скользящего по его собственному. Невероятно. Чуя ответил ему, и этот поцелуй был таким горячим, таким отчаянным, таким… настоящим. Его губы обжигали — сухие и податливые, от затылка, волосы на котором все еще сжимал его партнер, по шее и позвоночнику бежали мурашки, а сам Дазай боялся даже дышать, чтобы не прервать этот момент, стремясь оттянуть то неизбежное мгновение, когда всё закончится. Единственное, что его заботило, — ощущение пальцев Чуи на себе, языка, что вылизывал его рот изнутри, льнущего к нему тела; и вместе это сводило его с ума. Он балансировал, не давая себе оступиться, словно шел по натянутому над глубоким ущельем тросу, в попытке не потерять рассудок окончательно. У него в голове не укладывалось, как подобное могло произойти. — Ждал меня? — почти что прошептал он, отстраняясь и убирая рукой все спадающие на лицо вьющиеся рыжие пряди, чтобы те не закрывали прекрасных сапфировых глаз и заалевших щек его партнера. — Думал, что вернусь? Вопрос получился двузначным, но это было даже к лучшему. Дазай знал, что Чуя тоже расшифровал его скрытый смысл. — Надеялся, — хрипло сказал Накахара, не сводя с него взгляда. — Почему же ты не сказал мне? — Дазай притянул его к себе, обнимая за талию уже двумя руками и опуская голову на его плечо. — Да это как-то так по-дурацки вышло. Меня не оставляло ощущение, словно я разрушаю чужую семью, — хмыкнул Накахара. — Кроме того, всё получилось слишком внезапно. Я не мог подобрать слов, не мог решить, как лучше поступить: сказать или умолчать. — Хорошо, что обычно решения принимаю я, а то ждать, пока ты сообразишь… — издал смешок Осаму и сразу же получил подзатыльник. — Больно же! — Фильтруй базар, — поучительно заметил Чуя, снова зарываясь рукой в его волосы. — Ты тут вообще оборзел: нужно было такой момент испортить! — У нас будет еще много других, — отмахнулся Дазай и вдруг отстранился, обхватив Накахару за плечи и пристально вглядываясь в его сияющие глаза. — Если ты захочешь. Тот в ответ покраснел еще больше и отвернулся, говоря куда-то в стену: — Стал бы я в таком случае отвечать тебе, идиот! Тебе вечно печёт задавать вопросы, которые… Осаму не стал дослушивать. Он просто поцеловал его еще раз, пытаясь донести всё то, что пока не смог бы в полной мере выразить словами, вкладывая свои желание и страсть, восхищение и нежность. Дазай знал, что Чуя, как никто другой, это поймет.

Вместо эпилога

— Кстати, Чуя, — уже совсем разомлевший Осаму неохотно оторвался от чужих губ. — Можно будет у тебя пожить пару дней? — А не слишком ли всё быстро? — недовольно отозвался тот. — Ты так не думаешь? — Да просто меня тут выселили пока, а свободных комнат в общежитии больше нет, — пожал плечами Дазай, стараясь выглядеть как можно более невинно. — Как это выселили? — нахмурился Чуя. — Кто? — Ну… — замялся Дазай. — Куникида. — С чего бы ему? — пристальный взгляд Накахары так и не покидал его. Чуя смотрел прожигающе, словно пытался прочитать что-то уже по выражению его лица, заметить нечто, что сам Осаму скрывал. — Нас вроде как ничего больше не объединяет. Кроме работы, — сейчас, кажется, Дазай был ближе всего к смущению. Глаза Чуи в ответ округлились. — Так ты что… — пораженно начал он. — Не я. То есть, не совсем, — поправил себя Дазай. — Просто он предположил, что если мне придется выбирать, кого спасать, я пойду на помощь к тебе. Я не стал его разубеждать. — А ты полный ноль в отношениях, да? — насмешливо спросил Накахара. — Дать подумать своему любовнику, что выберешь не его, а своего старого врага… — Ну, Чуя, — заныл Осаму. — Ты же сам знаешь, что это не так. Мы даже со своей враждой прокололись. Накахара ничего не говорил. Он все ещё улыбался — солнечно, невероятно красиво. Кажется, из-за подобного зрелища сердце мужчины пропустило пару ударов. — Вообще-то, — Дазай предпринял попытку реабилитироваться, — у тебя опыта тоже, знаешь, не фонтан. — Так у меня была уважительная причина не заводить отношения, — серьёзно сказал ему Чуя. — Это какая же? — нахмурился Осаму. Чего еще он не знал о своём напарнике? В голове сразу же появилось бесчисленное множество мыслей, одна сумасшедшее другой. — Моё сердце уже было занято, — невозмутимо ответил Накахара. Что? Как это? Почему он не замечал подобного раньше? — Кем? — требовательно спросил Дазай уже вслух. — Рассказывай давай, я ведь и так узнаю. — Тобой, — выдохнул Чуя, невыносимо прекрасный в тот момент, когда говорил это, и Осаму на секунду показалось, что он потерял почву под ногами. Неужели его партнёр испытывал к нему чувства ещё тогда? Несмотря на то, как вёл себя сам Дазай. Невероятно. Да они просто два сапога пара. Осаму просто притянул его к себе за талию и поцеловал ещё раз, не нарушая молчания. Он был уверен, что с этого момента у них всё будет в порядке.