Совсем не знак бездушья — молчаливость. Гремит лишь то, что пусто изнутри.
Тишина давно стала для Вики чем-то привычным и неотъемлемым. Она никогда не была особо разговорчивой, в отличие от мамы, которая любила потрещать и поболтать, точно птичка. Отец всегда улыбался на такое и только внимательно слушал, не смея оторвать взгляда. Хотя стоит признать, что разговорить её пытались. Пускай и недолго. Дети на площадке быстро отставали, не дождавшись от неё никакой реакции или получив единственный ответ — её имя. Мама пыталась исправить это, даже водила к психологу и врачам. Она и с ними была не особо словоохотлива. Доктора долго колебались между: «Задержкой психологического развития» и «Синдромом Аспергера». Остановились в итоге на первом. Она думала возразить, но одернула сама себя: взрослые не любят слушать детей и оказываться неправыми. Так из здорового первенца она превратилась в большую проблему для родителей и причину, по которой они так и не решились на второго ребенка. Не то чтобы она испытывала по этому поводу стыд или вину. Такой путь родители выбрали сами. Она же была ребенком и винить её в чем-либо было глупо. Откуда ей было осознавать последствия своей модели поведения? Это с возрастом она узнала, что существуют соулмейты, знания, способности и предметы. И у всех они разные и не повторяются. А в детстве она думала, что окружающие умеют тоже, что и она — Видеть. Прошлое, будущее — далёкое, близкое, своё, чужое, множество раз на дню и ни разу за месяц. Поэтому слова всегда казались ей лишними. Разве видения не говорили больше? К чему все эти пустые разговоры? А потом стало просто поздно. Никто уже не ждал от неё другого поведения и ничего не требовал. Вики казалось, что только бабушка её понимала. Она всегда ласково гладила её по голове и говорила сама, не нуждаясь в ответах или просто зная её слишком хорошо. Поила её горячим шоколадом и иногда, очень редко, слушала саму девочку, истории о дальних странах или каких-то исторических моментах, которые порой всплывали перед её взором. Наверное из-за этого она и к смерти относилась слишком просто, как к естественному и неизбежному порядку вещей. Трудно реагировать как-то иначе, когда оказываешься иногда посреди полей сражений. Разбросанные повсюду трупы, неестественно вывернутые людские конечности, порой отдельно от тел, и грязно-алая кровь шли в комплекте. Едкий запах зловония, разлитый в воздухе, особенно сильно дополнял общую картину ужаса и смерти, а люди были поистине отвратительны в своей жестокости. Но если вспоминать бабушку, то та отреагировала на удивление спокойно, когда Вики сказала ей о скорой кончине и похоронах вместо желанной бабушкой кремации. Она только кивнула и согласилась, мол, прожила достаточно (98 лет), много повидала, много сделала, детей вырастила, внуков понянчила — не так уж и плохо: можно спокойно умереть, надо только дополнить завещание и перестать верить обещанием собственных детей. Это ведь всё равно должно было однажды случиться. Вики было одиннадцать, но это мгновение врезалось в память и осталось свежим и ярким навсегда. Со временем Вики учится улыбаться, проникновенно смотреть в глаза и робко шаркать ножкой. Это помогает сглаживать отношения, если не со сверстниками, то точно со взрослыми. «Какая робкая девочка! Наверное, толпы боится, поэтому ничего в классе сказать не может», — важно заявляет учительница, а на все потрясения матерью справкой и диагнозом отвечает: «Очень стеснительный ребенок! Не делайте из девочки больную». Впервые в жизни Вики оказывается рада тому, что взрослые так упрямы и непримиримы. На школьном спектакле у неё красивые чёрно-оранжевые крылья, маленькие антенки на голове и роль маленького, храброго, немого Монарха*, который не сдавался несмотря на всё непонимание окружающих — социальная подоплёка, чтоб её. Папа с тех пор зовёт её маленькой бабочкой или маленьким Монархом. Ребекка неодобрительно качает головой: все забывают — Данаиды ядовиты.Маленькая, ядовитая бабочка.
Вики такое положение вещей абсолютно устраивает. Взрослые очарованы ею. Они абсолютно и полностью в ловушке её кукольного личика. Вот только мама видит и смотрит глубже, она понимает, что что-то не так, чует фальшь. Поэтому ругается, пытается вызвать хоть какую-то настоящую реакцию. Но у Вики уже давно внутри что-то перемкнуло, перекосило. Улыбка, доведенная до автоматизма, робкий взгляд из-под пушистых ресниц и черти, пляшущие где-то очень глубоко и скрытые от чужого взора за тысячей замков. Вики любит мать, едва ли не обожествляет её, готова следовать за ней куда угодно и выполнять многочисленные требования. Но она не может дать ей того, что она просит. Вики не умеет иначе: без маски, невинной улыбки и пустоты во взгляде — без куклы снаружи. Не получается. Это защитный механизм, твёрдая оболочка, скрывающее хрупкое, ядовитое нутро. Иногда Вики видит молодого мужчину. С белыми крыльями. В окружении таких же крылатых. Она следует за ним по пятам, едва ли понимая язык, на котором он говорит. В складках его мантии мелькает кинжал, готовый прыгнуть в руки хозяина, точно змея, поражающая жертву. Вики зачарованно следит за солнечными бликами на стали. Мужчина ступает по костям, перешагивает трупы, пока в воздухе кружатся белые перья, и прячет ухмылку за бокалами с красным и незнакомым ей напитком. Вики видит, как к нему ластится тьма, как взывает, цепляясь за руки и белый подол. Она уже знает, что будет дальше. Мама говорила, что однажды плохие, отвернувшиеся от людей ангелы упали. Вики не думает, что богам есть дело до людей, ей кажется, что всему виной жадная и зовущая тьма. Вокруг ревет пламя и слышаться человеческие — человеческие ли? — стоны, в лицо ударяет нестерпимым жаром, а легкие наполняются едкой гарью. Вики стоит босиком, в одной пижаме, чувствуя, как горячая густая алая кровь течет между пальцами. Она смотрит на озёра магмы — в самое земное нутро, любуясь переливами красного, ярко-оранжевого, желтого, рыжего, пока общий звуковой фон не прознает нечеловеческий крик. Она тяжело вздыхает и нехотя отводит взгляд: острые, вывернутые из тела, словно крылья, лопатки едва заметно дымятся, не прекращая истекать кровью; ошметки мышц свисают с оголившихся беловатых костей. Мужчина, прибитый к скале собственным кинжалом через сведенные ладони, содрогается всем телом, агонизирует, бьётся, как бабочка, нанизанная на иглу и пытающаяся сорваться; он давит в себе стоны и всхлипы, цепляясь за жалкие остатки гордости и силы воли, но стоит пламени охватить острые, неровно обломанные края костей, как сдерживать ещё и крики становится невозможным. Он не просто кричит, он заходится протяжным, отчаянным воем, периодически срывая голос и замолкая на пару секунд. Из острых обломков растут новые крылья, они словно прорывают себе путь через кожу и мышцы. Чёрные перья и чешуйки на запястной кости выглядят грязно-багровыми из-за обилия крови. Цвет смотрится некрасиво среди окружающего воя пламени и таящейся в углах опасной тьмы, выглядит так, словно произведение искусства кто-то измазал детской гуашью — дёшево, неприглядно и просто варварски. Вики думается, что белый смотрелся куда лучше: он хорошо подчеркивал красоту мужчины, создавал вокруг него ореол света. При этом голубые глаза казались на пару тонов холоднее, а ещё очень хорошо сочетался с алыми каплями крови и вина. Мужчина был похож на Ангела Возмездия, когда ступал по чужим костям, на Бога Войны, явившего свой лик позабавившим его смертным. Вики недовольно поморщилась, когда кинжал с противным стуком упал на землю — у неё на секунду зазвенело в ушах. Мужчина опустился на колени, переживая последние судороги трансформации. — Дорога вниз имеет мало остановок, — тихо прошептала Вики, вспомнив Герствуда**. Этот теперь уже демон до боли напоминал ей его: той пустотой, с которой мужчина смотрел перед собой, дрожащими руками, пытающимися нашарить когда-то верное оружие — он словно был мыслями где-то особенно далеко, переживая снова и снова болезнетворные моменты внутри. Ей так и врезался в память его больной и полный отчаянья взгляд. Наверное, он не ждал этого, как ждут удара в спину от давно преданного друга. Вряд ли ему могло подуматься, что месть подкрадется не подло со спины, сверкая хитрой ухмылкой, а придет, не скрываясь, с высоко поднятой головой, смотря в глаза и вынося приговор. Вики прошла вперед, коснулась чёрных, заляпанных кровью перьев и подняла кинжал. Происходящее в воспоминаниях никак на прошлое не влияло — это она поняла уже давно. Она вытерла кровь о подол кофты и зачарованно обвела одними кончиками пальцев надпись на кинжале, словно написанную чьим-то размашистым почерком, латиницей:«Victoria cruenta».
Спустя неделю ей исполнилось двенадцать и она «увидела» рыдающую маму в маленьком, словно каморка, кабинете и маленького, лысоватого врача, похожего на Голума. Последнее, чего бы Вики хотела, это видеть потерять её или видеть плачущей. Несмотря на всё недовольство, неоправданные ожидания, боль во взгляде и тихие разговоры с отцом на кухне ночью, которые слушались тайком, с затаённым дыханием, она обожествляла эту женщину, цеплялась всеми силами и просила, безмолвно, но отчаянно: «Взгляни же на меня с любовью!». В тот же день она поинтересовалась у матери, что такое «Синовиальная саркома» (даже запомнила правильно), и спросила, не хочет ли она сходить к врачу. Это вылилось в скандал: «Как ты можешь желать матери рак?!». Вики было обидно до слёз, которых она, впрочем, не скрывала. Она так хотела помочь, искренне, всем сердцем, так же, как и любила, пускай и криво, по-другому просто не умея. Хотелось закричать: «Живи, пожалуйста, живи! Ну что тебе стоит!». Но слова застревали в глотке, и она молчала, снося ругань. А потом мама похудела и забросила свои ежедневные пробежки и зарядку, и были волнения отца и остальной семьи, мамины отмашки и горы витамин, поездка на море (потому что не хватает солнца и витамина D) и как мрачный итог: кабинет-каморка, лысоватый доктор и та самая саркома с метастазами в легких. Она угасла быстро, как спичка, едва подул ветер: началась лучевая терапия после операции. Вся такая сильная и волевая, она разом сломалась и сделалась хрупкой и маленькой. Вики очнулась, когда мужчина с теперь уже чёрными крыльями, глубокими (а не холодными, как было) голубыми глазами и клубящейся в его ногах тьмой, засмеялся, искренне и немного пьяно, сидя в большом зале в компании сияющего золотом, такого же тёмнокрылого мужчины. Она опять не могла разобрать не слова, но зачарованно сидела на холодном мраморном полу и слушала. И не просто слушала, а с жадностью ловила каждый звук, откладывая в памяти каждый нараспев произнесенный слог и не замечая горячих слёз, струящихся по щекам. Она пробуждалась, возвращаясь к жизни, как просыпались цветы по весне. Тьма и холод отступали, покидая израненное и измученное сердце. Собственная смерть в следующем видении не испугала ни капли, Вики просто не поехала на машине и осталась ночевать в городе. На следующий день её сбил потерявший управление грузовик прямо на выходе из отеля. В судьбу она не верила принципиально, а вот в человеческую настойчивость — пожалуй. Это вызывало раздражение, но она не спешила докапываться до правды и искать виноватых. Обычно всё и так вскрывалось в видениях. Мими просто принимает её такой, какая она есть — молчаливая и немногословная. Она не требует от нее множества объяснений и не втягивает в долгие беседы. Она сама заполняет пространство и пустоту вокруг словами, знакомит её с Ади и Сэмми, которые тоже любят поболтать. Вики впервые ощущает себя частью социальной группы. У неё появляются друзья и внутри разливается приятное тепло и нежность, когда она думает о них. Ей удаётся на удивление легко сойтись с ними, как будто так и должно было быть с самого начала. Вики больше не одна и не будет одна, и неважно, чью сторону она примет — они всё равно смогут сохранить эту дружбу. А ещё здесь был мужчина, который слишком часто появлялся в её видениях. Геральд. Отличное имя для воина, вселяющего ужас в сердца врагов. Её не покидало чувство, что она смотрела на своего соулмейта, но как подойти и заговорить об этом не знала. Она вообще не была сильна в разговорах. В конце концов, она была слишком социально-неловким человеком. Поэтому она не знает, как реагировать на Люцифера и его словесные поддразнивания и пикировки (в которых участвует Мими, защищая её). С одной стороны, он пугает её, заставляя что-то внутри сжиматься от иррационального страха. Сын Сатаны силен, опасен и плохо себя контролирует. Это гремучая смесь заставляет волосы на затылке вставать дыбом. Просто находясь рядом, Вики чувствует, как огонь бежит по его венам и наполняет израненное нутро, и видит, что он буквально исходится на окружающих ядом, скрывая боль. Очень нездоровый подход. Но это-то как раз вторая сторона её чувств к демону. Вики его жаль. Просто по-человечески жаль. Не так, как жалеют уличных, обреченных на смерть собак, а как ненужного и никем нелюбимого ребенка, на которого давно махнули рукой. Ведь научить доверию уличную собаку многим проще, чем отвергнутое дитя. Она видит его в своих видениях, но нечасто. Все они сопровождаются болью и кровью. Страх и жалость смешиваются в ней в странный коктейль, и ей боязно смотреть Люциферу в глаза. Если он увидит — поймет. Сложно будет предсказать его реакцию и последствия. Ведь чего он точно не потерпит к себе, так это человеческой жалости. Поэтому его она старается избегать всеми возможными способами. Её отношение к Люциферу кардинально отличается от того, что она испытывает к Геральду. Он и правда волнуется о своих учениках, поэтому порой оставляет её после лекций, буквально клещами вытягивая из неё вопросы и проверяя знания. Иногда это перерастает в обычные беседы. Вики это очень нравится. Она всё ещё чувствует потребность в этой ненастоящей, защитной улыбке и определенной манере поведения, но уже не так сильно, словно тиски, душившие её годы, медленно начинаются разжиматься. Она сама зажала себя в рамки и теперь не знает, как выбраться, но невозможное теперь почему кажется просто трудновыполнимым. От последней мысли она хихикает, ощущая себя Той-Самой-Алисой из Страны Чудес. У неё нет Безумного Шляпника и Чеширского Кота, она не ездит на Брандашмыге и не сечет головы Бармаглотам, да и Вострый меч на поясе не носит, но зато у неё есть Фыр, беседы с Геральдом, подначки Люцифера, веселые и порой немного безумные приключения с Мими, Ади и даже ужасно правильным Сэмми, а ещё слишком настойчивый Энди, и поди разбери, кто из них кто и чему соответствует. Поэтому нет ничего удивительного в том, что после похода в библиотеку она идёт к Геральду. Трудно не тянутся к тому, кто всё продолжает мелькать в твоих видениях. Она стучится и только после разрешения входит. — Учитель, — Вики здоровается, но ответа уже не слышит: её затягивает видение. Ещё никогда они так резко не наплывали на неё, а это буквально пытается утопить её под своим давлением. Она с трудом разбирает мельтешащие перед глазами картинки, пока наконец не успокаивается и мир не замирает. Вики стоит в школьном дворе, ветер, на удивление холодный и колючий, заставляет её поежиться. Она кутается в кофту и не спеша идет по двору, не зная, чего ожидать. В животе почему-то скручивается в тугой узел страх, и сердце начинает отбивать чечётку. Вокруг стоит мрачная тишина, но в воздухе буквально звенит это ожидание чего-то. Гул крови в ушах нарастает и нарастает, Вики чувствует, что её начинает безо всяких причин поглощать чувство паники и страха. Она вздрагивает и не может сдержать вскрик, когда колокол отбивает шесть часов. Она поднимает голову, чтобы взглянуть на башню,и именно в этот момент видит, как на землю камнем летит тело. Вики цепенеет от ужаса, когда понимает, кто лежит без признаков жизни с окровавленной и развороченной множественными ударами грудной клеткой — Сэмми. Шок и оцепенение перерастают в тихую истерику. Её трясет, и на негнущихся ногах она подходит ближе, падая на колени рядом с… телом. Потеря друга отдается невыносимой болью внутри, всё сжимается, скручивается и рвется — она кричит. Кто-то трясет её за плечи — из видения её буквально выбрасывает в настоящее, как рыбу на берег. Глубокие голубые глаза совсем близко, но Вики не может как следует их рассмотреть из-за льющихся без перерыва слёз. Она жадно глотает воздух и хватается за плечи Геральда, пытаясь удержать равновесие, а потом её взгляд цепляется за большие часы: 17:30. Это неожиданно вдыхает в неё силы и решимость, будто из нескольких искр раздувается пламя, перерастающее в пожар. — Мы должны найти Сэмми, иначе его убьют через полчаса, — хрипло произносит она, уверенно отстраняясь. Она ждёт требования объяснений, вопросов и даже смеха, но вместо этого Геральд лишь говорит: — Хорошо. Он разворачивается и быстро подходит к столу. В нём оказывается ранее скрытый от глаз четвёртый ящик. Мужчина не мешкая извлекает из него голубой кулон. Вики уже видела похожий, когда сбегала на землю убедиться, что с отцом всё в порядке. Геральд кладет его на ладонь и прикрывает глаза на пару секунд, прежде чем кулон начинает светиться и воспаряет над его рукой сантиметрах в десяти. — Иди позади меня и не вылезай. Если я скажу тебе бежать, ты развернешься и побежишь со всех своих стройных ног, Уокер, понятно? — в его голосе угадывается напряжение, и теперь он абсолютно серьезен. В его глазах не осталось и следа от тепла и искр веселья, с которыми он всегда смотрел на неё. Вики кивает и пораженно замирает, когда в руке мужчины легко проскальзывает тот самый кинжал, который она видела столь часто. Она помнит, как он вонзался в чужую грудь, резал крылья и ломал кости; как кровь текла по нему, оставляя брызги и капли на чёрных ботинках мужчины. — Победа, купленная кровью, — почему-то сейчас она отчетливо осознаёт, что именно было на нём выгравировано. Она даже не знает, что это за язык, но отчетливо понимает смысл. Лишь на секунду в глазах мужчины мелькает удивление и даже шок, но затем он берет себя в руки и быстрым шагом выходит из кабинета. Вики спешит за ним. Они буквально несутся по коридорам, когда им на встречу вылетает Мисселина. Геральд ничего не говорит, он хватает старую знакомую за руку, почти приказывая идти за ним и не тратить время на вопросы. Ангел на удивление не спорит, только странно смотрит на Вики и хмурится, когда видит абсолютно не скрытый кинжал в руках демона. А она опять чувствует нарастающее в груди напряжение и сжимающий горло страх. Единственное, что не даёт ей впасть в новую истерику — жгущая всё изнутри ярость и упрямство. Она успеет, и никто не умрёт. Нет. Ни за что. Больше нет. Она не будет молчать и отступать, как в случае матерью. Нельзя вечно сдаваться и бегать, а потом топить себя в чувстве вины и горя, истязая себя саму за слабость. Пора что-то менять. Вики и так слишком долго убегала и отдавала всё на откуп Провидению. Способная видеть будущее, она попыталась изменить его лишь дважды, и оба раза провалились. Ей дали второй шанс, и упускать его она была не намерена. Они замедляются у большой двери, ведущей в галерею на крыше западного крыла. Кулон сияет особенно ярко, и Геральд прячет его в карман. — Не высовывайся, — строго говорит он и кивает Мисселине. Дверь распахивается по щелчку пальцев, и они видят, как фигура, вся покрытая дымкой и рябью, что даже цвета крыльев не разобрать, удерживает одной рукой Сэмми за горло, прижимая к стене, а второй с осколком замахивается для удара. «И правда Воин», — думает Вики, когда Геральд мгновенно реагирует, метко бросая кинжал прямо в занесенную для удара руку. Крика не слышно, будто что-то поглощает звуки, потому незнакомец отшатывается, хватаясь за руку и выпуская осколок зеркала, который со звоном падает на землю вместе с обессиленным Сэмми. Не успевает нападавший опомниться, как Мисселина взмахивает рукой, и волна воздуха проносится по галерее, отшвыривая его от Сэмми. — Глупцы! — слышится очень искаженный, словно синтезатором, истеричный голос. — Вы не понимаете, эти жертвы необходимы! У Вики от этого крика звенит в ушах, подгибаются колени и всё плывет перед глазами. Он словно бы давит на её сознание со всех сторон, заставляя пригибаться к земле. Дальше она не слышит уже ничего. Ни рыка Геральда, бросившегося вперед, ни слов Мисселины, заслонившей её собой. Перед глазами только мелькают черные точки, а в ушах всё звенит и звенит, пока она не осознает, что это звон оружия в отдалении. Она с трудом фокусирует зрение: и первое, что она видит, это голубой купол, окутывающий её со всех сторон. Затем Вики понимает, что учительница Мисселина склонилась над Сэмми и что-то говорит, пока её руки светятся мягким голубым светом, а в конце коридора дерутся Геральд и незнакомец. Мелькает оружие, поёт сталь и сиротливо лежит на полу осколок зеркала, воткнувшись в стык между плитами. Вики видит в нём своё отражение: у неё глаза, как самое настоящие солнце, светящиеся так же ярко, и золотые потёки слёз на щеках, а позади… Нет крыльев. Совсем. Только бесконечное марево света, окутывающее её фигуру. Она не видит себя ангелом: в потёках золота нет света. Но собственная фигура кажется ей свечой, дрожащей на ветру в ночи. Она отводит взгляд, мир снова меняется и, словно по щелчку пальцев, всё вокруг накрывает предрассветная тьма. Пол под ногами рушится, галерея обваливается и Вики летит вниз, не чувствуя боли от ударов. Заметается пожар, всполохи пламени освещают двор. Она видит учителя Фенцио, сжимающего посох. Ей чудится фанатичный блеск в его глазах и широкая ухмылка, будто всё складывается так, как должно быть. Но это ведь просто игры пламени? Вот сейчас он взмахнет посохом и пожар уймется, и он поспешит им на помощь. Но ангел стоит неподвижным монолитом, наблюдая за распространяющимся пожаром. И лишь когда с грохотом рушится восточная башня, в которой живет сама Вики, он отмирает: смеётся. Этот смех такой колючий, злой и холодный, что она жмурится и кусает губы, пытаясь закрыть уши и спрятаться. Но он всё звенит в воздухе под аккомпанемент грохота рушащейся школы и воя пламени. Крыша башни крошится и трескается, и крупные осколки летят вниз, как острые копья. Прежде чем один успевает достичь Вики, она просыпается. В больничном крыле темно и пахнет странно, чуть сладко. Хотя в её памяти больницы всегда ассоциировались с запахом хлорки и медикаментов. Но сладость успокаивает, и Вики пытается взять себя в руки и унять бешеный стук сердца. Что случилось? Почему она здесь? И что с Сэмми? Они успели? Вопросы роятся в её голове, нагоняя панику, она спешит сесть в кровати, но сильные руки оказываются на её плечах и не дают подняться. — Тише, непризнанная, разбудишь своих друзей, а они и так тебя долго ждали, — раздаётся такой знакомый бархатный голос, и перед ней наконец появляется фигура Геральда. Он смотрит на неё устало, но без злости и холода, даже наоборот — как-то мягко и тепло. И разглядеть его лицо она может только благодаря свету луны, проникающему через приоткрытое окно. Геральд присаживается на край её постели и чуть взмахивает рукой. Над потолком вспыхивают маленькие светлячки, едва-едва освещая комнату. Этого оказывается достаточно, чтобы разглядеть лежащего в другом углу на кровати Сэмми и спящего у его же кровати Ади, наверняка неудобно устроившему голову у его руки. Мими же обнаруживается свернувшейся в клубочек (как смогла-то с такими крыльями) на кресле у стены. И Люцифер… Этот вечно всем недовольный демон тоже здесь, спит развалившись на кушетке у окна вместе с — Шепфа! — Дино! — Я нагнал на них немного дремоты, им не помешает отдохнуть, но сон их хрупок, — негромко говорит Геральд. — Люцифер и Дино. Вместе! На одной кушетке! — она с трудом подавляет в себе желание воскликнуть и пораженно смотрит на учителя. — Другие могут удивить тебя, если ты позволишь им, — замечает демон и пожимает плечами, будто не видит в этом ничего странного и необычного. — Они волновались за вас. Какое-то время они сидят в тишине, Вики пытается осознать происходящее, рассматривая свои перебинтованные руки. Бинты так аккуратно лежат, полосочка к полосочке, ровно, если не сказать идеально. А когда она была маленькой, медсестра в школе всегда тяп-ляп бинтовала их царапины. — Почему мои руки забинтованы? — пораженно спрашивает она, наконец подняв взгляд на учителя. — Когда Шепфа создал ангелов, Он решил даровать им великую благодать, — Геральд словно игнорирует её слова, начиная спокойно рассказывать какую-то историю, как на лекции, но Вики молчит, чувствуя, что в этот раз это не просто исторический экскурс. — Возможность встретить того, кто идеально подходит тебе, кому ты сможешь доверять, как самому себе и ещё больше; кому всегда будешь верить вне зависимости от того, что будут говорить окружающие. Родное существо, ближе которого не будет никого. И при их первой встречи их руки должны были окольцевать браслеты, указующие на то, что судьба стоит прямо перед тобой, — он печально посмотрел на неё и мягко коснулся её рук, удерживая от того, чтобы начать немедленно распутывать бинты. — Но когда Он решил создать людей, то понял, что сила этих уз будет слишком велика для человеческого сердца и в конце концов выжжет в нём всё светлое и доброе. Люди оказались недостойны этого подарка. Тогда один из ангелов предложил ему даровать людям лишь часть этой способности. Разрубленный пополам дар изменился до неузнаваемости и вылился в том, что ты могла наблюдать на земле. Знание, способность, предмет — три ключевых слова вашей теории о родственных душах. Отколовшийся кусочек истинны, — он горько усмехается. — Судьба взяла всё в свои руки, а главное — ваши встречи. Всё стало проще и одновременно сложнее. Вам не было необходимости искать себе пару, ждать этого момента и надеется, как это делали ангелы и демоны: судьба обязательно сводила вас рано или поздно. Но вот как она это делала? Вы не всегда понимали, к чему та или иная подсказка, и проходили мимо вашей родственной души буквально в паре сантиметров и не понимали, что встретили её. Как понять юной девушке из Техаса, зачем ей карта Парижа? Она потеряется там, кто-то спросит дорогу? На уроке преподаватель спросит, где находятся Елисейские поля? Где из всех возможных вариаций необходимости в этой карте окажется её родственная душа? Некоторым, конечно, повезет больше: их предметы, знания и способности и совпадения окажутся простыми, буквально прозрачными и легко совпадут. Но что делать другим? Что делать тебе? — он внимательно смотрит на неё и осторожно начинает разматывать бинты сам. — Ты способна видеть прошлое и будущее, но в каком из множеств видений окажется твоя родственная душа? Где её искать? В настоящем, грядущем или прошедшем? И что вообще делать с этой силой? — Геральд убирает в сторону бинты и создает прямо над ней достаточно яркий светлячок. Вики с придыханием смотрит на свои запястья. Их окольцовывает та самая фраза, написанная латиницей и витиеватым почерком: «Victoria cruenta». У неё перехватывает дыхание и она тянется к чужим рукам, вечно закованным в кожаные браслеты. Геральд и не сопротивляется, даже помогает снять их, потому что руки почему-то предательски трясутся и дрожат. Она почему-то знает, что увидит там. Практически уверена в этом, ибо ничего другого там быть не могло. И причина того, что собственная мать так часто появлялась в её видениях заключалась в том, что она дала ей это прозвище. Только она звала её так, всё время указывая на родственную душу: «Маленькая, ядовитая бабочка». Написанная маминым аккуратным почерком фраза кольцует запястья мужчины. — Когда непризнанных стали принимать в школу, встал вопрос, что делать с их родственными душами. Тогда Шепфа решил, что если они сами, используя свои силы, найдут родственную душу, то им будет пожалована недостающая часть Его дара, — продолжает рассказ он, пока Вики осторожно и робко сжимает его пальцы. — В том время как демон или ангел узнает обо всём сразу, но сказать ничего не сможет. Таков Его закон. Здесь, на Небесах и в Аду, родственная душа — это не обязательная подачка судьбы, это дар, который нужно заслужить. — Значит, я наконец его заслужила? — шепчет Вики и сама же удивляется, что голос исчез. — Да, — качает головой Геральд и неожиданно пододвигается ближе, склоняется и касается своим лбом её. — Заслужила, — едва слышный шепот. Вики впервые в жизни думает, что неважно, что покажут ей в следующее мгновение видения. Здесь и сейчас она счастлива, здесь и сейчас всё правильно, так, как и должно быть. — Да я везучая, — смеётся она и наконец обнимает свою родственную душу, своего Геральда.