Когда всё пошло не так?

      Клетка была с конца. Какая по счёту, я, правда, рассмотреть не успел, мы как-то неожиданно свернули прямо налево. Пол в клетке был грязный. Скамеечка, не иначе как для удобства Изначальных Тварей поставленная, не такой грязной, но сырой до невозможности. Откуда я это взял? Да на себе испытать пришлось, потому что Алек, сам себя не пощадивший и на ту самую скамью плюхнувшийся, был сурово неумолим. А я был уставшим. И засыпающим на ходу.       В итоге у меня было два желания — отдохнуть, желательно не как мой Баловник, не стоя то есть, и не мараться ещё больше. Я с меланхоличной печалью отметил, что замараться ещё больше, чем я уже успел, просто невозможно, и главным желанием осталось только присесть хоть куда-то.       В результате — очередная идиллия. Алек, с видом, будто отпраздновать свою победу надо мной ему совсем не хочется, сидит на негрязной, но очень сырой и жалобно скрипящей скамье, рядом с ним сижу я, с видом, что я, вообще-то, самостоятельное решение принял, а спать мне хочется, очень хочется… — Эй, интриган полночный, — протяжно-тоскливо позвал я. Тоскливо тянуть — это уже стало отличительной чертой всего вечера. То есть ночи. Я надрывно вздохнул и продолжил взывать к совести одних больно конспиративных. — Может, прекратишь упиваться чувством собственного превосходства, расскажешь мне какую-нибудь добрую сказочку на ночь и мы всё-таки используем эту ночь по назначению? Поспим то есть, — торопливо уточнил я.       Мало ли какое у него назначение в голове всплывёт? Их же не так уж и мало, не таких уж однозначных…       Алек поморщился. Явно ведь упивался тем самым чувством собственного превосходства, а тут я. Нехорошо получилось. Стало ли мне после этого стыдно? Нет. Я просто стал немного злее. — С чего ж тебе начать, так, чтобы ножом зарезать не попытался? — вроде как серьёзно, а вроде и съязвил картёжник. — С того знаменательного момента, как ты родился, — огрызнулся я. — Серьёзно, Алек, я тебя даже не резал, всего лишь… — Разум затормозил и выдал, что фраза должна была быть немного другой. То есть начало-то не подкачало, но немного позже я планировал требовать немедленного сопровождения моего тела в гостиницу, а получилось… Я смутился. В меру, конечно, но всё равно нехорошо вышло. — Я хотел сказать, что ты притащил меня сюда, чтобы философски распространяться…       Под снисходительно-презрительным взглядом короля ехидства и язвительности фраза у меня сама собой как-то заглохла. То есть даже фраза его уничижительного взгляда не выдержала. Я смущённо кашлянул — после подобного провала предъявлять какие-то претензии было по меньшей мере забавно. По большей — перед Алеком я бы опозорился окончательно. Казалось, куда бы больше, но мелочности в этом списке ещё не было… — Ты можешь сделать вид, что оглох на пару секунд? — без особой надежды вопросил я. — Да, — оскалился Алек. И сразу добил похоронным: — На пару первых секунд. — Зараза, — тоскливо кивнул я собственным опасениям. — Хотя идея, в общем-то, неплохая. — Оглохнуть? Да она не просто неплохая, она шикарная… — Я про твоё любезное предложение начать со знаменательного момента рождения.       До меня не сразу дошли смысл сей фразы и те последствия, которыми она мне грозила. Представились на удивление живые рассуждения Алека о его таинственной матери, счастливом детстве, первом шаге… Примерно на первом шаге меня и передёрнуло. Но спорить с картёжником, особенно на мутную голову, было себе дороже, поэтому я всего лишь злобно проворчал: — А поспать хотелось.       И независимо сложил руки на груди. Алек, видимо из опасений, что один благородный герцог сейчас откинется в царство более спокойное, а главное — безо всяких особенных, потряс меня за плечо. — Дик. Ты же сейчас не спать надумал? — подозрительно вопросил он.       Интересно, с чего решил? Закрытые глаза его, что ли, на эту светлую мысль натолкнули? Я замученно фыркнул. И всё бы дальше у нас было хорошо, даже безупречно, если бы один бессовестный картёжник не начал так же бессовестно меня бить. Локтем бить то есть, не камнями. Я бы и не заметил сейчас — ну а что, мы люди негордые, привычные, к земле и почти полной семье приученные… Но выходило у него как-то слишком больно. Вот рассуждал я давеча о плотности некоторых друзей семьи, а Алеку этой самой плотности наоборот не хватало — локти были какие-то слишком острые.       В результате очередного удара по моей истинно аристократической, почти отсутствующей то есть, выдержке, я, как бы странно это ни звучало, не выдержал и чуть было не полетел на пол. Перед лицом такой близкой и вполне осязаемой угрозы меня всего встряхнуло, глаза резко распахнулись… Не сказать, что мне это помогло, — по первым ощущениям видел я гораздо хуже, чем до попытки бесславно отрубиться. Зато недостаток видимых предметов на горизонте компенсировал мой негодующий и одновременно какой-то жалобный вскрик: — Да слушаю я тебя!..       Глаза из опасения перед одним бешеным я попытался держать открытыми, а Алек, видимо удовлетворившись моим насилием над собственным же телом, устроился поудобнее… И начал: — Семнадцать лет назад я родился.       И вот потянуло меня торжественно съязвить, что, мол, спасибо и на том, что не с призраком нерожденного разговариваю… Но застрять в этом пристанище крыс и, если, конечно, Алек не врал, одних очень милых Изначальных тварюшек на целую и прекрасную своим наличием ночь не слишком-то хотелось. А Алек вроде перешёл на какой-никакой человеческий тон. — Честно, понятия не имею, где и у кого. Где-то в Дриксен и у тех ближайших родственников, которые не захотели заморачиваться и решили расправиться с нежелательной проблемой в виде меня не слишком-то оригинальным способом — элементарно отдать в приют для тех, кого некуда девать. Поскольку жизнь моя тогда протекала в Дриксен… Что ты знаешь об эсператистских орденах в Дриксен?       Несколько секунд у меня ушло на осознание, что последнее предложение было вопросом. Более того, на который Алек ждал ответ. Поэтому и ответил я немного с задержкой… И не стоило это моего мыслительного процесса. — То, что они существуют, — буркнул я.       А вот теперь мне действительно стало стыдно. Ну кто здесь родовитый и вроде как образованный герцог — я или эта кошачья зараза? Ещё как-то вскользь подумалось, что братьями Алек и Ален быть никак не могли, вот совсем, раз уж Алека с рождения сунули в богоугодное заведение для сирых и убогих. Особо впечатляющей эта новость не была — конечно, стал бы он тогда играть в карты и снимать чердак с гробом, если бы был из какого-нибудь приличного общества? Про себя я решил благополучно забыть.       Тем более вспомнить и так было что — при мысли о многострадальном гробе губы сами разъезжались в стороны… Не в оскале пока, до такой степени кровожадности я ещё не дошёл. А так один немного несдержанный герцог просто сидел и лыбился в темноту. Хотелось бы ещё, конечно, в пустоту, но настолько благосклонной, мне кажется, не могла быть ничья судьба. От Алека уйдёшь, как же, так уйдёшь, что как шагнёшь, так и назад отбросит… — Вот ведь правда, что самые счастливые — это идиоты, — язвительно фыркнул Алек. — Всего орденов семь, и вообще-то существуют они не только в Дриксен. Само по себе явление это абсолютно эсператистское.       Повисла пауза. Её я долго не выдержал — мне стало даже как-то интересно, зачем вроде как не слишком набожный Алек пытается поведать мне об эсператистских орденах. Поэтому ограничился я коротким лирическим отступлением: — Да понял ты уже, что эсператист из меня вышел — на зависть Леворукому! Ты дальше рассказывать будешь?       Тянуть ызарга за хвост Алек наконец-то прекратил. И правильно, а то бедное животное за последние пару-тройку часов и так настрадалось. — Благотворительное детище, в которое я попал, было непосредственно связано с монастырём Знания. Вернее, как связано, — оно ему принадлежало. Был там такой магнус Андроний, вот он и решил выбить себе местечко в Рассветных Садах Создателя и заняться сиротками.       Я удивлённо покосился на Алека. Режьте, бейте меня, но я на священной эспере могу поклясться, что в его голосе прозвучало что-то даже не язвительное — уж к этому я за всё наше совместное времяпрепровождение как-то успел привыкнуть. Откровенно злое. И по мне, так это было довольно странно. — Пока кошки рядом вроде не видно, — кашлянул я.       Странности Алека потихоньку начинали меня напрягать. Враги-то, к которым он и испытывал такие пламенные чувства, они, конечно, врагами, я их существования и не отрицаю, и даже не одобряю, но сейчас под горячую с воспоминаний Алекову руку вполне мог попасть и я. А мне не хотелось. Очень не хотелось. Поэтому я и решил построить из себя милосердного лекаря душ. — Будет там кошка, — осклабился Алек. — Дальше. Дальше мне исполнилось двенадцать, и каким-то образом я попался на глаза магнусу. Тому самому, Андронию.       Он потянулся, вполне так натурально, естественно, и из положения сидя перетёк в положение полулёжа. Чтобы все поняли, как скучно ему здесь распространяться о своей не более интересной жизни, видимо. Ага, так и поверил. Я вообще доверчивый, и на вид, и на вкус, пробу то есть… — Из тебя решили сотворить примерного эсператиста? — ткнул пальцем в небо я.       Очень неожиданно попал. — Не поверишь — да. Не иначе как я поразил магнуса своим глубоким духовным потенциалом, — прозвучало откровенно издевательски, и я невольно пожалел обманувшихся в духовном потенциале Алека монахов. — Меня поселили в келью на двоих, тут-то я и встретил… — Стой, келья? — запоздало спохватился я. — Келья на двоих? И тебя что, никто не спрашивал? Я, конечно, не знаток регламента и сакральных ритуалов, но это, кажется, должно быть добровольно?       Видеть в темноте я явно стал лучше. И нет, Алек в разочаровании не приложил меня чем-нибудь тяжёлым. Я просто почти увидел направленный на меня интересный и такой привычный взгляд. Как на идиота на меня смотрели. Причём пропащего идиота. — Про кельи я понятия не имею. Гложат меня подозрения, что это нашему всеми любимому магнусу пожертвований не хватило на постройку новых. А добровольно… — он зажмурился. — Конечно, я пошёл туда добровольно. Послушники Знания, вообще-то, кое-чем от той же Славы отличаются, им мясо выдают. Не так чтобы часто, но зато хорошее, не обрезки и не ту требуху, который мы, приютские, перебивались. Так что регламент они выполнили, неплохо так выполнили. И, когда ты меня перебил, я пытался сказать, что встретил Алена. Не знаю, откуда он был. Я вообще мало что знаю, а про себя Ален никогда не рассказывал. Я не спрашивал, кто любит, когда его настойчиво пытаются выселить? — Почему выселить? — машинально спросил я. — Потому что зачем лезть, если не хочешь передать магнусу? — философски хмыкнул Алек. — Так или иначе, нам обоим это до кошки было интересно — мы всё равно любовались друг другом сутки напролёт, хотя особо и не разговаривали. Но почему-то сошлись. — О явном отсутствии логики в этой фразе я тоже предпочёл промолчать. Конечно, я точно так же с людьми схожусь — молчим и друг на друга смотрим. — А потом нас и ещё кое-кого решили отвезти в Олларию. Мне было четырнадцать, это был 394 год Круга Скал, год спустя после восстания твоего отца. Очередные споры о религии — бунты и религия всегда же были взаимосвязаны.       Я мрачно подумал, что, если бы Дорак сейчас слышал издевательства Алека, сразу отправил бы его на эшафот. — Вы-то тут были при чём? — задал я самый логичный и адекватный вопрос из тех, которыми хотелось огорошить Алека. — Кто бы нам сказал, — отозвался картёжник. — Мы, в силу своей недалёкости, думали про «устами младенцев глаголет истина» из Книги Ожидания, но прямо нам никто и ничего не говорил.       Теперь Алек задумчиво рассматривал собственные ладони. Или запястья. Кто б его там разобрал. — А дальше? — не выдержал-таки я подобного зрелища. — Дальше? — картёжник, видимо, пребывал в полной уверенности, что со своим долгом рассказчика разделался. Но грешная земля в моём лице по-прежнему звала его к себе, и ему пришлось расщедриться ещё на пару предложений. — Дальше ехали в Талиг, Олларию, а оказались здесь. Повезло очень.       Целую минуту я пребывал в полной уверенности, что совести Алека хватит на какое-никакое объяснение… Но объяснять самый прекрасный рассказчик мира явно не собирался. А мне, как назло, не думалось. Вернее, думалось, но как-то не по-умному, слишком бредово. Что значит загадочное «здесь», мне очень любопытно? Здесь что, не Оллария? Или, не дай Создатель, не Талиг? — Стой, здесь? — не иначе как эмоциональные посылы Алека дошли до меня, и от, в общем-то, тоже не особо красивой догадки я буквально подскочил на месте. — Здесь?! В том смысле, что совсем здесь?       Моему красноречию сейчас бы позавидовал не раз уже сегодня помянутый олларианский епископ, но ни на что большее — а может, и меньшее, кто его знает, — я способен не был. Особенно после того, как Алек кивнул. Особенно после того, как он же объяснил: — Засыпали вроде вполне нормально, в гостинице, проснулись уже здесь. — Но… — Мой язык всё никак не хотел пойти на мировую с моим мозгом, мозг, в свою очередь, — вспомнить, как строятся примитивные фразы. — За каким ызаргом?       Алек приподнял голову со скамьи, устало и абсолютно серьёзно посмотрел на меня. — Думаешь, я знаю? Думаешь, хоть кто-то знает? Перед нами-то точно никто не отчитывался. Но сидели мы здесь исправно, считали дни до Последнего Суда.       До меня даже явно заблудившаяся в нашем одностороннем разговоре шутка не дошла — я был намертво придавлен впечатлением. Или, как сам недавно говорил, раздавлен им же. — Ну хоть что-то должно быть? Это же… странно?..       Мало того что нейтральное слово «странно» не подходило, так сказать, к ситуации, самой по себе ызаргу под хвост, так ещё и интонация получилась противно-вопросительной. Нет, к Чужому, ни ызарга ни странно. — Я мало что помню, — пожал плечами Алек. — Почти совсем ничего. Только Алена, мы с ним опять вместе сидели, решётку, скамью… — Он неопределённо повёл рукой. — Мало что, в общем.       А меня приложило очередным впечатлением. На этот раз окончательно, можно даже сказать, к отпеванию, потому что… — Вы что, здесь сидели? — от накала страстей я даже вскочил. — Прямо здесь, на этом месте?       Алек поморщился. — И нужно тебе здесь горного козла изображать? Или чего похуже… — Но под моим взглядом эта лежачая зараза всё-таки решила ответить. — Здесь, здесь. Я это место ещё с первых дней запомнил, а потом… То, что плохо было, помню, потом Алена помню. Он ведь был старше на два года, может, покрепче, Леворукий его знает. Предложил сбежать. Выйти наружу. Я даже не спрашивал ничего — сил не было, но Ален что-то придумал. И мы ушли. — Как? — что-то мне отказывалось представляться бегство из зарешёченной клетки для Изначальной Твари. — Красиво, как надо, — фыркнул Алек. И вот мне это не сказало ровным счётом ничего, но спрашивать дальше как-то не хотелось. — Тебя бы тогда сюда, ты бы оценил. Потом долго куда-то шли… Оказалось — на север, почему — разве что Ален его знает. Хотя мы оба тогда соображали туго. Ну да как-то доплелись до твоего Надора. Там кто-то принял за братьев, мы подумали: зачем спорить? Дальше ты знаешь, 395 год, месяц Осенних Скал, мы тогда встретились.       Вот теперь Алек замолчал и всем своим полулежачим видом демонстрировал законченность, собственно, разговора. А я всё так же стоял над ним, смотрел на него и, кто бы поверил, думал. — Ты шутишь! — наконец снизошло на меня.       В ответ меня окатили таким красноречивым взглядом, что другие догадки я предпочёл оставить себе и вслух не озвучивать. Так, от греха подальше. Чьего-нибудь греха. — Ну подожди, — пробормотал я через пару минут напряжённой мысли. — При чём тут тогда Ги Ариго?       Картёжник приподнял голову. — Какой Ги Ариго?