how to

- Охуеть… охуеть просто, - на выдохе произносит Миша, прячет смущенное лицо в ладонях – перед глазами мерцают мириады сюрреалистичных образов кислотно-ярких цветов, искажённых клякс и красочных брызг гуаши и акварели, прямоугольник потолка плывет из стороны в сторону, скачет сверху вниз, скручивается в психоделическую спираль и разворачивается обратно, конечности сводит от приятной послеоргазменной судороги, магматический шар воздуха, проглотанный прямо из лёгких, абсолютная невыносимая чернота, выпущенная красящим раствором под тонкую подвижную диафрагму глаза, отражающая искусственные светила никому неизведанные, прямо как под психоактивными веществами, психоз мозга, навязчивая необходимость к чужому голосу и теплу, - Блять, пиздец, - приподнимается на локтях, разгорячённая, покрывшийся испариной кожа уже начинает неприятно остывать. У Богдана взъерошенные волосы, кончики которых очаровательно слипаются в кисточки, овивают изящными змеиными орнаментами влажные виски, лоб, изгиб скульптурной шеи, ямку между ключицами, сведённые к одной точке острые линии подбородка растворяются в галлюцинации сумерек безоблачной ночи, вермильонового цвета, словно вывернутый сочной мякотью кровавый апельсин, распухшие губы чувственно блестят стыдливой слюной, манящие и сладко-грязные, от уголка рта тянется к границе челюсти белесая нить прошлой близости - Мише ужасно хочется его поцеловать, он уже устал отрицать самому себе, что внутри давно поселилось громкое чувство, кричащее истошными воплями, распускающееся утренними бутонами цветов, улетающее перьями птиц, противоречивое, щекочущее между сведенных крыльев угловатых лопаток, будто в области грудного отдела позвоночника копошатся мармеладные, припудренные сахарной пудрой, радужные ленты червяков, под сердцем плавится нагретый воздушный маршмэллоу со вкусом клубники со сливками, ощущение внизу живота – малиновое варенье, сладость которого перекатывается на языке – Мише очень хочется еще и еще – он гортанно низким (чему и сам удивляется) шёпотом просит «пожалуйста, поцелуй меня», Богдан прячет расплывшуюся улыбку в спутанных прядях, ложится на него всем телом, такой горячий, как будто нагретый солнцем, ловит его губы своими – Мише хочется смаковать Богдана как можно больше, испить маленькими глоточками сливочного рафа из их любимой кофейни на проспекте, вкусить лишний ломтик ягодного пирога или что-то типа того. У Богдана тяжелый смог вокруг зрачка не менее чёрного чернильного цвета, пушистые ресницы, на концах которых путаются мелкие слёзы и что-то, чему нельзя дать рациональное объяснение – в нем можно задохнуться, утонуть или утопиться. - Я просто хочу, чтобы между нами всё было хорошо, - Мише больше не страшно, он устал, невыносимо устал, он обнажился, выпятил внутренности и изуродованную душу, оставив раковину позади, трезвый разум и убогие мысли о собственной ненужности. Он, чёрт побери, его любит, и любит так сильно, что мог бы отдать весь мир взамен на. - Всё будет хорошо, - горячим шёпотом в чужую шею, рядом с сонной артерией и куда-то, где можно острым осколком вонзиться прямо в сердце. Олейников слабо чувствует, как Бодя сильно сжимает пальцами косточки его плеч, вцепившись, как будто за последнюю надежду, только чтобы не чувствовать себя одиноким – сколько отчаяния порой бывает в прикосновениях. Как же сильно они запутались, - Я люблю тебя. У Богдана запах впечатанного под кожу табачного дыма, свежего белья после стирки, невообразимых ощущений и остервенелой любви, выматывающей не хуже блядских тренировок, нервного срыва со слезами после и распоротой души под градусом. Миша, кажется, давно уже. Смирившись и утопая.