Агресты

      Адриан только сейчас понял, как может быть больно от раскрывающихся семейных тайн. Как же беспечно он смеялся над акумой, стоя на крыше. Тайны прошлого могут бить не менее больно, чем неудачи настоящего.       Отец, тетя, мама — все оказались обладателями камней чудес. Вот только странно, что никогда не слышал о таких героях. В истории Парижа даже нет упоминания о подобном. И что еще более странно — никогда не упоминалось о разыгравшейся трагедии в семье. Да и о некоторых родственниках никто словом не обмолвился.       А время неумолимо бежало перед глазами. Оно ускоряло свой ход, сменяя события, лица, предметы. День и ночь слились воедино, погружая все вокруг в серую дымку. Люди двигались, не давая возможности разглядеть лица, пестрые наряды сменяли друг друга, манекены то появлялись, то исчезали. Ткани калейдоскопом проносились мимо.       Но и этому странному явлению пришел конец. Нуар по-прежнему стоял в кабинете отца. Через открытые окна в комнату проникал солнечный свет, птицы весело щебетали в саду, а воздух наполнился неповторимым ароматом парижской весны. На стене появился знакомый портрет мамы. Само помещение приняло более привычный аккуратный вид. Все было, как и теперь. За исключением одной детали: детской кроватки, любовно накрытой полупрозрачным балдахином. Рядом стоял счастливый отец, прижимая к груди маму. — Он на тебя похож, — шептала Эмили. — А глаза точь-в-точь как у тебя.       Кот нерешительно выглянул из-за спин родителей. Да, как и следовало ожидать, в кроватке лежал румяный карапуз со светлым клочком волосиков на голове и большими зелеными глазами. Малыш довольно посасывал большой палец ноги и разглядывал окружающих. В какой-то момент, невидимка и ребенок встретились взглядами. Пупс вытянул ручку к Нуару и залился смехом. «Он видит меня? Нет. Я вижу себя!»       Да. Это приключение сильно отличалось от всего того, что происходило с героем ранее. — Народ, привет! В кабинет входила не твердой походкой Галинор. Больше она не походила на ту беспечную блондинку, какой видел ее Адриан всего событие назад. Сильно исхудавшая, с растрепанными волосами, которые просто вопили о желании попасть в руки хоть какого-нибудь парикмахера, замусоленные джинсы и подранная знакомая кожаная куртка с железными клепками на худеньких плечах. — Сестренка. Наконец-то, — Габриэль побежал к ней навстречу. — Где ты пропадала столько месяцев? Резкий запах перегара и немытого тела остановил его. — Ой, хватит изображать папочку, — заплетающимся языком ответила Гали. — Лучше отсыпь мелочи, а то я поиздержалась последнее время. Какие у вас новости?       Брат взял ее за руку. — Пойдем. Я покажу кое-кого, — он увлек ее за собой к маленькой кроватке. — Знакомься. Адриан Агрест — твой маленький племянник. Голубые глаза тети расширились, казалось, от удивления, но трясущаяся нижняя губа выдала боль в душе девушки. Она закрыла рот рукой, чтоб не закричать. — Господи, — выдавила из себя Галинор, — ребенок.       Охранница Парижа не смогла сдержаться: слезы струйками полились по щекам, но она продолжала, не мигая, смотреть на бойкого розовощекого малыша, изучающего невидимого себя. — Мы так с Эндрю мечтали о ребенке, — шептала исхудавшая блондинка. — Даже не об одном. Как они будут бегать вокруг нас. Разбрасывать игрушки. Весело смеяться. Словно услышав ее слова маленький Адриан задорно залился смехом. Но тетя даже не улыбнулась на эту милую картину. Она продолжила глушить слезы, комом вставшие в горле. — Эндрю мечтал о большом доме. А еще, как мы будем летом гулять в полях, слушать трели кузнечиков, валяясь в высокой траве. А ночами, при свете свечей, устраивать романтические ужины, после которых непременно должны появляться такие малыши. — Гали, — брат положил руку ей на плечо. — Отстань, — девушка одернула его. — Эндрю был лучшим. — Гали, тебе надо научиться жить без него. — Что ты несешь? Жить без него. Тебе никогда не понять, что значит просыпаться каждый день без любимого рядом. — Прости меня, — Эмили трясло от этого разговора. — Перестань извиняться, — смилостивилась Галинор. — Я сотню раз говорила, что ты не виновата. Ты не отдавала себе отчет в том, что делала. Скорее телевизионщики виноваты, — она тяжело вздохнула. — Если бы они не совали носы в дела других — Эндрю не увидел бы, как я сорвалась с крыши, и не поспешил бы на выручку. Все замолчали, вспоминая трагические события той злосчастной битвы. — Галинор, возьми себя в руки, успокойся и пора забыть его. — Успокоиться? Забыть любимого? — Мне больно видеть тебя такой. — Да что ты вообще знаешь о боли? В твоей жизни есть все: успех, дом, семья, — она опять смотрела на маленького племянника, — ребенок. У меня никогда не будет этого. Никогда. А у тебя есть.       Она развернулась и решительно направилась к выходу, но в самых дверях остановилась и бросила еще один мимолетный взгляд на маленькую кроватку. — У тебя есть все, а я навсегда останусь ни с чем. С этим она покинула родной дом.       Пространство так привычно ломалось. Нуар махнул маленькому себе на прощание и смело шагнул в неизвестность.       Запах лекарств выдал больничное помещение. Монотонный писк медицинских приборов, голые серые стены и пугающая тишина наполнили сердце тревогой. Посередине комнаты одиноко стояла больничная койка с перемотанным бинтами пациентом. Беднягу стоило бы пожалеть, но решетки на окнах и мелькающий в темноте свет фонарей тюремной охраны наводил на неприятные мысли о новом месте пребывания.       Бывший главный злодей Парижа, Жан Мишонт, прикованный к койке, лежал в абсолютной тишине. От последней встречи с героями ему навсегда остались культя вместо левой руки и переломанный позвоночник, так что съехавший на бок нос, после удара магического шеста, казался мелочью. На его слабый стон никто не откликался. Только утром вчерашний злодей мог рассчитывать на визит медсестры, наскоро проверяющей приборы, сменяющий переполненный подгузник и свежий зонд с биомассой, называемый пищей.       Нуар поморщился от презрения и тошнотворного запаха экскрементов, которые никто не думал выносить за недавним ужасом главного французского города. — Какой ты жалкий. Пиканье приборов нарушил голос из темного угла палаты. Узник притих. Стуча каблуками по кафельному полу, к койке подошла девушка в соблазнительно обтягивающем черном костюме. — Какой ты жалкий. — повторила она, пристально глядя на ничего не понимающего пациента.       Невзирая на состояние бывшего режиссера, она села верхом на его измученное болью тело. Он вновь застонал. — Больно? — с примесью наслаждения спросила наездница. — Если бы знал, как больно мне. И в этом виноват ты. Кошка ткнула в его грудь когтистым пальчиком. — Что тебе надо? — еле выдавил бывший Бражник. — Хороший вопрос, — она все же слезла с несчастного и покручивая ремнем-хвостом в руке, обошла больничную комнату. — Сначала я хотела тебя убить и хоть этим смягчить боль в душе. — Ты и так чуть не убила меня. Героиня довольно блеснула в темноте глазами. — Я всегда могу привести этот план в действие. Не переживай, — Галинор о чем-то задумалась, глядя в окно с железной решеткой. — Камень чудес все еще при тебе? — Да. Но даже не рассчитывай его заполучить. И под пытками не скажу, где он. — И не надо, — отрезала его тираду гостья. — Предлагаю сделку: я вытаскиваю тебя отсюда, а ты завершаешь начатое — убиваешь героя Парижа. Ошарашенный Мишонт не сразу нашелся что ответить. — Почему должен тебе верить? — А у тебя выбора нет. — После твоего нападения даже двигаться самостоятельно не могу. Как ты меня отсюда вытащишь? Тем более лечение стоит баснословных денег. — Это уже моя забота, — черная кошка опять блеснула глазами в темноте. — Главное отомстить мистеру Багу. Не забудь наш уговор.       Тюремный фонарь за окном скользнул лучом света через палату, на секунду ослепив единственного ее обитателя, а когда зрение пришло в норму, Мишонт опять почувствовал запах одиночества. Но на этот раз в душе поселилась надежда. Надежда на такую сладкую месть. Месть руками самого обидчика.