Человек демону Друг, это знают все вокруг

Гроб был неудобным. В прочем, он и не должен быть удобен, — вдруг подумала она, — ведь он предназначен для тех, кому комфорт уже не так принципиален. И если бы гробы были удобными, то все бы только и занимались тем, как побыстрее бы там оказаться. И тем не менее, посмотрите на неё — вполне себе живой, здоровый человек лежит в этом тесном, безвкусном ящике, с кислородным баллоном в обнимку и маской на лице. Надо было взять с собой подушку, — кивнула она. Подушка — незаменимая вещь на собственных похоронах. На самом деле похороны эти, как и любой праздник в жизни Гифт, были скорее простой формальностью, чем действительно важным событием, которое необходимо отметить. В противном случае, она бы сейчас была мертва, и мысли бы не переполняли бы её голову лесным пожаром, который загорелся в ней при идее её остроумного Друга. Он был остроумнейшим и умнейшим из всех Друзей Гифт, и, надо сказать, он же был единственным. Поэтому даже в своих мыслях Гифт предпочитала называть его Другом с большой буквы, потому что Дружба — это явление невероятно ценное и важное в жизни каждого живого существа. Без этого прекрасного вида уз, связывающих серебристой цепью разных существ, Гифт бы уже давно лежала зарытой в земле, но уже совсем не понарошку. Однако, так как сейчас всё это было некоторой пугающей игрой, Гифт могла наслаждаться своими мыслями, жгучим ожиданием и ощущением твёрдого дерева под спиной. Где-то с половину жизни назад лёгкая качка, сопровождающая путь, исчезла, что могло означать только одно — они находятся на месте, и наконец-то могли перейти к самой сути. Монотонный, серый голос, бурчащий какую-то молитву за пределами деревянных стенок ящика, мог бы втянуть Гифт в сон, если бы та не была так напряжена ожиданием. Если бы её Друг сейчас был здесь, он бы мог развеселить Гифт своей компанией, но он бы не поместился в одном гробу с девушкой и кислородным баллоном. Он бы мог поместиться здесь, не будь в ящике кислородного баллона, или, может, не будь здесь самой Гифт, но, увы, первые два предмета были обязательны для нахождения в гробу, поэтому их нельзя было извлечь для того, чтобы Друг мог поместиться тут. Может, ей стоило взять с собой фонарик и книжку — для этого тут вполне хватило бы места, но Гифт боялась, что это будет слишком подозрительно. В конце концов, если ты собрался умирать, то умирай убедительно — зачем мертвецу брать с собой на тот свет фонарик и книжку? Если он захочет почитать любимую литературу, он может сделать это и без фонарика. И с чего ему вообще хотеть перечитывать потрёпанную книженцию на двадцатый круг уже после конца своей жизни, если открывается столько возможностей сделать что-нибудь ещё не менее интересное — стать призраком и поселиться под крышей бродяги, например; или пугать детей, которые наверняка захотят испытать свои нервы на прочность; или стать городской легендой, о реальном существовании которой будут спорить многие и многие поколения после твоих шалостей. Ну, а если ты такой ярый книголюб, то можно стать призраком какой-нибудь огромной, до абсурда баснословной библиотеки, и читать там любого типа литературу до конца этой Вселенной. Если честно, Гифт вообще сомневалась, что человек после смерти может так просто стать призраком — иначе бы все умершие становились бы ими (и этот мир бы стал немного веселее, но не ей судить об его устройстве, так?). Ей в любом случае не хотелось становиться призраком — она хотела жить, и именно по этой причине весь этот фарс в принципе существовал. Гифт не могла знать наверняка об устройстве жизни после смерти, как и не могла знать наверняка, смогла ли бы она стать призраком и устроить этому миру веселую вечеринку, но что она действительно знала — так это то, что человек, такой же, каким являлась и Гифт, и её родители, будучи живым, способен и созидать, и разрушать невероятные вещи; способен испытать целое море чувств и познать всевозможный в их ограниченном мире опыт, и при этом остановиться на одной единственной точке, которая, по всей логике, должна его устраивать, но это не всегда работает так, как надо. Дело в том, подумала Гифт, что в её случае, чтобы стать действительно живой, испытать тот самый всевозможный опыт, создать и разрушить множество невероятных вещей, сначала надо хорошо сыграть мёртвую — по меньшей мере сыграть убедительно, и по максимальной мере сыграть так, чтобы ни у кого не осталось сомнений об её кончине. … Что, впрочем, одно и то же. Гифт чувствовала, что её мысли снова становятся путаными и сумбурными от нетерпения, поэтому она сделала пару вдохов через маску и прислушалась к звукам снаружи. Друг говорил ей всегда держать свои мысли в узде, опасаясь, что «они прорвут плотину её хлипкого человеческого разума, разорвут черепушку и прольются в этот мир кровью и безумием, что, без сомнения, понравится мне, но не понравится остальному миру». Гифт полагала, что это такой тонкий намёк на то, чтобы она меньше выносила свои мысли за пределы своего рта — в детстве Гифт была очень болтливым ребёнком. Тем не менее, к его словам она всегда прислушивалась и старалась следовать им, и она предпочитала верить, что это делает её жизнь чуточку ярче и лучше. Гифт закрыла глаза для полного погружения, мысленно представив то, что сейчас происходит снаружи: глубокая ночь, лунный свет пролился на землю, освещая её своим ликом; широкая зелёная поляна, заботливо взращенная летом и прилизанная ветром, как волосы ребёнка, расчёсанные руками матери, находилась далеко от человеческой цивилизации, потому что родители Гифт явно хотели забыть местонахождение захоронения их ребёнка. Родители Гифт были хорошими людьми, без сомнений, она любила их, и они сделали всё возможное, чтобы у их маленькой дочурки было счастливое детство. Даже её имя — Гифт — обозначало «дар», что без контекста выглядит невероятно милым и трогательным жестом со стороны родителей — назвать ребёнка так, словно он для них подарок свыше. Если не считать того, что подарок этот предназначен не для них, и они об этом знали. Поэтому она была уверена, что две фигуры, замершие перед её временным пристанищем в одеяниях обязательно какого-нибудь яркого кислотного цвета, не проронили ни слезинки и мысленно скандируют «Ура!» в честь долгожданного события. О-оу, наверное, это звучит так, будто они желали дочке смерти, да? — неожиданно подумала Гифт. Да кого волнует. Она-то знает, что всё на самом деле не так. Ну или, по крайней мере, не так очевидно и не так просто — люди в принципе не умели быть простыми, будто им просто необходим повод побыть глупыми, сложными и испортить себе существование ещё сильнее, чем это делает окружающий мир. По крайней мере её Друг всегда так говорил, и это было ещё забавнее слышать, учитывая, что она тоже человек, который каждый день делает свою жизнь на полграмма сложнее. Лицо разрезало широкой улыбкой, потому что Гифт очень не терпелось вылезти отсюда. О, чёрт возьми, как же не терпелось! Об крышку гроба послышались глухие удары, и Гифт открыла глаза — земля сыпалась на деревянный ящик сверху, а голоса снаружи окончательно стихли, что свидетельствовало о конце церемонии. «О, слава Богу», — подумала Гифт и повозилась на месте, сложив руки на животе. Осталось лишь надеяться, что Друг придёт побыстрее и не будет шутки ради оставлять её тут на следующие 24 часа, просто потому что в её баллоне нет такого количества кислорода, чтобы выдержать столько времени нахождения здесь. Однако она была уверена, что раньше, чем от удушья, она помрёт от скуки, что, без сомнения, было хуже. Но он бы нашёл это забавным, да, без сомнений, нашёл бы. Когда гроб поглотила земля, и Гифт начал поглощать сон, пришедший к ней за успокоением и скукой, она услышала, как в крышку ящика что-то стукнуло; потому ещё раз и ещё, и в какой-то момент крышка просто отлетела куда-то высоко вверх, прямо в тёмно-синее небо, усыпанное серебристыми звёздами, словно глазами на теле несоизмеримого, но очаровательного чудовища. — Вылезай, — прозвучал холодно голос, и Гифт, сорвав с лица маску, тут же вскочила, на что мышцы протестующе сжались и опрокинули её назад, прямо в земляную яму. Пахло сыростью и травой, и Гифт улыбнулась широкой, развязной улыбкой, выпрямившись и протянув руки вверх. Издав неразборчивые, но, без сомнений, торжествующие звуки, она пару раз сжала протянутые ладошки в кулаки и разжала их, тем самым сигнализируя Другу о том, чтобы тот вытащил её отсюда. Две чёрные тени в виде рук тут же протянулись к ней и обхватили небольшую фигуру ребёнка, ловко вытащив её из могильной ямы и поставив на землю. — Ву-ху! — вскрикнула Гифт, подпрыгнув на месте и вскинув руки. Два зелёных глаза, в которых плескался сам Ад, следили за её движениями с лёгкой насмешкой, но ухмылка, исказившая черты лица демона, без сомнений, была довольной. — Это было ужасно скучно, приятель! — Гифт встряхнула рыжей копной волос и запрыгала на месте непоседливой козой. Она порывалась сделать «колесо», но руки не удержали её, и девочка повалилась прямо на мокрую землю. «Был дождь, — подумала она, — почему я не слышала дождь? Наверное, я лежала там дольше, чем мне казалось». — Главное, что это сработало, как нужно было, — произнёс демон, схватил девочку за шкирку и снова поставил её на ноги. Гифт вырвалась из рук демона и снова запрыгала, понимая, что ведёт себя как капризный и непослушный ребёнок, но она была слишком радостна от того, что наконец-то выбралась на свободу. — Мой Друг, — торжественно произнесла она, выпрямив спину и сложив руки на пояснице. Глаза глядели куда-то вдаль, за горизонт, предвкушающие юридическую свободу и разгулье. — Позволь поздравить тебя с приобретением! Этот маленький шаг для человека был огромным шагом для демона!.. Или наоборот, — Гифт нахмурилась. «Большой шаг для человека, маленький для демона… Ой, столько времени на составление речи, и всё впустую!», — Ну, неважно, — она отмахнулась. — В общем, ты и сам всё знаешь: отныне я в полном твоём распоряжении! Ухмылка на лице демона была почти мягкой. — Для человека, который вынужден разделить со мной остатки своих лет, ты слишком радостная. — Ты не худший из вариантов, — Гифт засмеялась — обычно, когда она делала это, людям казалось, что у какой-то свинки случилась истерика, но нет, просто так работают её голосовые связки. — К тому же, не забывай, что ты мой Друг! И мы пошли на это вместе, пусть у нас и не было выбора, как такового. Гифт подскочила на носочках, её рыжие кудрявые волосы подпрыгнули, словно испуганное живое существо, и усыпанное в веснушках лицо вновь разрезала широкая улыбка. Две души, не имеющие цели, не имеющие будущего и, что особенно удручало, не имеющие мороженого, пошагали вдоль поляны: размеренные, ленивые шаги демона тенью шуршали среди травы, когда высокие, подпрыгивающие шаги Гифт сминали траву под её ногами и наверняка мелко сотрясали землю. — Куда мы теперь пойдём? — спросил Друг, и Гифт обернулась, прыгая спиной вперёд. — Для начала пойдём поесть. — А потом? — А потом куда-нибудь, куда уведут нас ноги. Гифт резко остановилась и повернулась к горизонту: утро вступало в свои права, и рассвет надвигался также неумолимо и неизбежно, как и новая жизнь. — Приятель, — произнесла Гифт, обернувшись: мягкий оранжевый свет упал на фигуру демона перед ней. Не красивое и не уродливое лицо с широко раскрытыми зелёными глазами, которое в свете утренней зари казалось почти полностью человеческим, ведь лучи скрыли все его чудовищные черты, а тёмные до этого волосы поменяли свой цвет, становясь почти такими же рыжими, как и у неё. — Этот рассвет будет свидетельствовать о начале моих приключений. — на этот раз улыбка Гифт была мягкой — настолько же, насколько она себя чувствовала сейчас, дыша, чувствуя и окунаясь в Загадки этого мира, которые только предстоит разгадать, и которые она, разумеется, разгадать не сможет, потому что они предназначены не для неё. — Что бы ни случилось дальше, и что бы нас не ждало, спасибо за то, что пройдёшь их со мной.