Heroes and Villians

— "Ваша назгуль невоспитанная хамка! Сервиса никакого! Жалобную книгу еле нашёл! Примите меры! Анонимный гость", — с выражением зачитал Саурон и, наконец, перевёл взгляд на стоящую перед ним деву в светло-сером одеянии. Та, однако, вместо того, чтобы стыдливо потупить очи, спокойно взглянула в глаза Владыке, будто бы он не зачёл жалобу на неё, а ласково спросил, какая нынче погода в Рохане. — Странно как-то подписался, "анонимный гость", — сказала Назгуль, подёргивая плечами то ли от холода, то ли от удивления. — Не анонимный адан там, не анонимный нуменорец, не анонимный эльда... — Что ты натворила? — словно бы не слыша её, спросил Саурон, гадая, можно ли ему рассчитывать на честность девицы. Конечно, та всегда уверяла, что почти не лжёт, но кто знает, не умолчит ли она об своём подвиге? Однако молчать Назгуль явно не собиралась. — Да ничего, — не меняя тона, сказала она. — Хотя... как ничего. Я честно высказала все свои мысли об одном гениальном, даже до вознесения в небеса, тексте... Честно, понимаете? Все захлёбывались в восторгах, а я сказала все свои мысли, не приукрашивая. Искаженцам, конечно, полагается лгать и никогда не молвить ни слова правды, но я решила, что на этот раз правда от меня прозвучит более искажённо, чем самая сладкая ложь. Судя по письму — Назгуль кивнула на листок в руках Владыки, — расчёт был верным. Саурон мысленно поморщился. Он видел ту работу, о которой не искажённо правдивая Назгуль высказалась столь нелестно, что возмущённые её честностью даже не побоялись пожаловаться ему, майа, наводящему ужас на всё Средиземье. Не все рискнут даже подумать о таком послании, а уж написать его! Саурон, разумеется, был на стороне девчонки, а не жалобщиков. Не потому, что она служила ему, вернее, не это было главной причиной. Просто Саурон тоже видел тот текст, в откликах на который ни одна из прочитавших или услышавших его светлых дев не скупилась на слёзы, обмороки и брошенные в воздух платочки из тончайшего кружева. Не скупились девы также на эпитеты, сравнения, выспренние слова, что текст тот не текст вовсе, а священнодействие и самое важное, что случилось в подобном творчестве во веки веков. А потом появилась Назгуль и, пусть и вежливо, сказала всё, что сочинитель наверняка услышать не ожидал. Ведь всё в его драме было продумано до мелочей: и выспренний, как и речи поклонниц, язык, и светлый, даже слепящий чистотой духа герой на фоне мерзкого, как сама грязь окружения, и трагедия, в которой тот оказался, по ходу действия едва не погибнув от козней мрака, но, разумеется, спасся, не поддавшись им, но пострадав и понеся тяжёлые потери... Но как признать, что девчонка оказалась смелее него, Саурона, решившего промолчать, хоть возможность высказаться о "шедевре" у него всё-таки была? — Я за линию твою, — начал было он, но Назгуль, поморщившись, тут же перебила Владыку. — За линию мою я уже, — заявила она. — Владыка, судите сами: Ложь — искажение, я должна была солгать, но я сказала правду. И мне ужасно обидно, когда понимаю, что все, слышавшие меня, решили, я лгу в силу своей природы, но на самом деле я, подобно им, в этих катарсисах, впечатлениях, обалдениях. Я даже слов уже не помню, какими работу описывали, так их много было! А мне до сих пор ругаться хочется! Саурон усмехнулся. Девчонка начинала его забавлять. — За героя обидно, я угадал? — хмыкнул он. — Вы, эдайн, пусть и бывшие, так героев любите всяческих... — Обидно, — согласилась Назгуль. — Ведь там не о нём шедевр, а о... это самое... том, каким его хотят видеть, вот. Во всех этих катарсисах и обалдениях. Нет, конечно, может, он и есть такой, я его ни разу не видела, ни живым, ни в обмороке, но знаете, Владыка, как же мне за него горько? Я даже против Искажения пошла и правду сказала! Они, ну сочинитель и девы, разумеется, не задумаются, я же для них лгунья по умолчанию, но может, хоть испугаются, а? А то мерцающие, бесконечные небеса, величие... Да тьфу на это величие, если из-за него зубы от скуки болят!