— Ну... На этом все. Во вторник, кстати, обещали привести на практическое занятие студентов. Возьмете на себя все тяготы обучения молодого поколения? — двое засмеялись, и девушка, понимая, что разговор окончен, встала и направилась к двери. — Хорошего вечера. До понедельника!
— Да, тебе тоже не хворать. Ах да, выключи свет, ты все равно стоишь у выключателя! — врач-педиатр только усмехнулась. К странностям этого доктора тут уже привыкли. Поэтому девушка выполнила просьбу и хлопнула дверью.
Лампочка гаснет, и небольшой кабинет тут же погружается во тьму. Сквозь жалюзи пробивается свет фонаря, освещая небесно-голубые стены, кажущиеся серыми или белыми в сумеречной обстановке помещения. Молодой человек поворачивается на стуле к столу, частично заваленному карточками больных и документами, и вздыхает. Тяжелый день, операция, бесконечные ряды палат, вечный запах лекарств и боль, слезы, отчаяние. Онкологическое отделение - это отдельный сектор ада на Земле, кажется.
Синепсис тут же вырастает бесплотным облачком рядом. Точнее — впервые за весь день подает голос, создавая ощущение того, что находится рядом, а не только в его голове.
— Тебе надо отдохнуть. Завтра встреча семейная, не забыл? — потребовалась куча времени, чтобы уговорить вредного и упрямого демона сделать нормальным хотя бы голос. По словам Синепсис, это давалось ей сложно, но сейчас процесс шел куда легче.
Сумире только прикрывает глаза, понимая, что его способность права. Он чертовски устал, поэтому не уверен, что дойдет до дома и не уснет тут.
— А еще у тебя завтра встреча с Хикэри. И ты обещал Дане подарок. И…
— Да понял я, понял! Не понимаю, зачем я вообще связался с тобой, — Синепсис только гоготнула, а Сумире прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Но — к своему сожалению — пришлось сдаться и подняться из такого удобного кресла, чтобы пойти домой.
Он жил совсем недалеко от Центральной больницы Йокогамы — спасибо родителям. Знакомо пиликает домофон, шуршит чистый лифт с зеркалами, звенят ключи, ворочаемые в замке. В квартире пусто и темно. Он даже не включает свет, когда сидит на кухне и уплетает разогретый в микроволновке ужин, потому что ему просто лень.
Сумире наскоро принимает душ (уже со светом), переодевается и валится на кровать. Синепсис тут же погружает его в «кому». Это, конечно же, шутка — просто Накахаре, загонявшемуся по медицине, нужно было как-то назвать свое состояние.
Оно было удобным. Та самая пустота, которая была в их первую осознанную встречу. Пока тело спало без задних лап, Сумире мог что-то делать здесь, в «коме». Благодаря долгим и упорным тренировкам он научился взаимодействовать с подпространством так, что теперь все книги, вещи, вообще все, что он растворил, оказывалось в его выборочном распоряжении.
— Сегодня был сложный день, — Синепсис села позади и начала медленно массировать Сумире голову. Она цокнула.
— И все же зря ты на третьем курсе отрезал волосы. Красивые же были.
— М-м. А еще мешались и заставляли меня слушать многоразовые упреки от Тендо-сана, — демон только хмыкнула в ответ, продолжая свое занятие. Накахара удобно расположился прямо в ее объятиях, принимаясь на чтение книги, которая увлекала его последние дни.
Тогда, девять лет назад, его спасло только чудо. Фамия потом рассказывал ему в больнице, что Чуя обезумел настолько, что начал истерить, кричать, бросаться предметами, а после вырубился и потом не приходил в себя недели две, а Ито… С ней были свои проблемы. Смысл основной в другом: Фамия сумел растеребить пространство только между теми осколками, которые составляли собой тело Федора. А сам Сумире смог собраться вновь почти без потерь. Ну… Побочным эффектом были два месяца, проведенных в палате интенсивной терапии и еще несколько недель скучного отдыха без нагрузок. И огромный шрам на левой руке, который напоминал о том, что на него воздействовала чума - кривой круг с кратерами из-за волдырей и наростов, который выглядел как большой ожог. Из-за растворения самого себя действие Иерсинии прекратилось, но рана осталась, и ее удалось свести к одному лишь шраму без дальнейшего заражения.
А Достоевского они провели очень просто. Дазаю всегда нужен был контакт с телом человека, чтобы применить «Исповедь неполноценного человека». А Фамия брата взял не за руку, а за рукав, который чудом остался более-менее целым. И вспышка зеленого света ничего не изменила. Сумире оставалось только бежать рядом с братом и растворять все преграды, создавая иллюзию того, что он лишился силы.
До сих пор об этой бойне с «Крысами» вспоминали с дрожью и ужасом во всем городе, если не со всем мире эсперов вообще — слишком много жертв и потерь, а еще непоправимый урон городу на несколько дней из-за испорченной канализации. Жизнь словно разделилась на «до» и «после» стычки с мерзкими эсперами.
Фамия все же сумел помириться и с Номи, и с Накахарой-старшим. Изуми два года прятался от всех где-то заграницей, психовал, ругался и отказывался говорить — его сильно подкосила кома, в которую впала его сестра. И да. Кеку не сумели спасти, поэтому цена за победу для нее оказалась слишком высока. Номи винил во всем именно семью Накахар, ненавидел всех поголовно, и ему потребовалось много времени, чтобы простить их всех, особенно Фамию. И увидеть уже чуть заросшую могилку сестры, куда каждый месяц носила цветы Озаки, а раз в два месяца — Ацуши.
Номи час прорыдал на могиле самого дорогого себе человека, который был для него всем. Фамия сидел рядом и просто обнимал. Осторожно. Крепко. Понимал — есть моменты, когда нужно только молчать.
Акико, которая получила серьезные увечья и травмы, год провела в инвалидной коляске. Сама себя восстановить она не могла - мешали сломанные рука и позвоночник. Ее состояние было далеко от предсмертного, но дойди она до грани жизни и погибели, то, скорее всего, умерла бы, потому что ее сил могло не хватить на столь серьезное восстановление. К тому же нервишки шалили не по-детски. Лишь спустя полтора года она, всем довольная и пышущая здоровьем, появилась на пороге Мафии после отпуска и реабилитации и объявила о своей помолвке с... Коё. Которая, кстати, тоже ушла в отпуск накануне.
Детективное Агентство, кстати, пострадало меньше остальных, чем вызвало живое неодобрение у Мафии и государственных организаций, которые разгребали все то, что натворили Крысы Мертвого Дома.
Чуя с Дазаем тоже смогли помириться. Пусть и не во всех вещах. Пусть и ссоры случались каждую неделю. Пусть они спорили, пусть по дому летала посуда, вазы, журналы, пусть Дазай строил из себя обиженного, а Чуя обижался — они были вместе спустя 16 лет. Накахара бы никогда не сознался в том, что кошмары, которые мучали его первый год, завязывались именно на потере Дазая, а уже потом — любимых сыновей.
В одном деле до соглашения стороны так и не дошли до конца — Чуя не простил Дазаю того, что тот завлек все же Фамию в Портовую мафию. Последний уже добился тех же высот, которых добился некогда отец — член Исполнительного комитета и, безусловно, следующий наследник огромной организации. Жесткий, суровый и холодный — если раньше преступный мир дрожал от упоминания Дазая, то теперь истерику вызывало имя Фамии, ставшее обозначением неминуемой гибели в ужасных мучениях.
Еще хуже дела обстояли у Рюноске и Ацуши, которые после стольких лет какой-то неопределенности… Разошлись, чем вызвали негодование у всех знакомых, желающих видеть их парой. Последний просто не выдержал — всего спустя месяц после тех ужасных событий он сбежал на «добрую» сторону к детективам, которые приняли его с распростертыми объятиями. А Акутагава обиделся. И обижается вот уже все девять лет, которые прошли с тех пор.
Дазай ничего не сделал беглецу и предателю. Просто отпустил, понимая все едва ли не с самого начала. Загонялся по факту перехода к врагам только Рюноске, выносивший мозг всем, кому мог его вынести драмой своей жизни.
А он, Сумире, принадлежал к тем людям, которые «женились на работе». Уникальный в своей сфере хирург-онколог — потребовалась уйма времени, чтобы применить свою необычную способность на благо. Он филигранно удалял без следа опухоли любых размеров, любых происхождений и стадий. Правда, делал всего одну операцию в день, потому что просто не мог рисковать здоровьем людей: только на то, чтобы вывести осколки из тела, требовалось около часа. Никто уже не удивлялся тому, что молодой хирург сам себе под нос шепчет какие-то фразы, никому не адресованные и выглядящие как обрывки разговора.
Но вот наконец-то выходной, который он проведет в компании горячо любимой семьи.
Утро. Быстро сходить в душ, причесаться, найти чистую одежду, поверх которой в кои-то веки не нужно надевать халат — и понять, что почти опоздал на встречу. Пришлось нестись на всех парах к метро, оттуда в парк, чтобы едва ли не упасть под ноги недовольной Хикэри.
— Итак, сегодня ваша задержка составила пять минут и тридцать семь секунд. В прошлой раз было семь минут. Да у вас прогресс, месье! — Сумире только захрипел. Смеяться у него не особо получалось. — Все, все, не умирай. Мне тут твой труп не нужен. Сколько у нас времени?
— Два часа.
— Прекрасно. Поэтому мы идем в галерею! — девушка протянула это радостно до одури, вытягивая вперед руку с двумя билетами на временную выставку. Теперь Сумире уже засмеялся от радости. Он был нереально счастлив от факта того, что наконец может провести время с дорогим себе человеком.
Они так и не стали парой. Хикэри спустя время сумела принять тот факт, что ничего у них не выйдет: она, бета, просто не пара для омеги. Поэтому сейчас у нее была самая обычная семья, состоящая из любящего мужа-иностранца и дочери, которую, кстати, тоже звали Сумире. Интересно, к чему это?
Ей пришлось еще тяжелее, чем остальным. Она только недавно окончила университет, и вот уже месяц работала учителем физкультуры в частной гимназии. Два года после событий у нее ушло на то, чтобы восстановить свое психическое и физическое здоровье. Походы к психотерапевту, эсперологу, другим врачам, оплачивающиеся Мафией, сделали свое дело. В первом случае уже спустя несколько месяцев Хикэри перестала бояться выходить на улицу. Во втором — обуздать свою способность, проявившуюся в самый неподходящий момент и причиняющую ей бесконечные и долгие страдания. Мафия оплатила ей и последующее обучение в университете, потому что эта была единственная просьба, с которой Сумире подошел к отцу за все девять лет.
Выставка оказалась потрясающей. Сумире охал и ахал над каждой фотографией, которую видел, вполголоса делился впечатлениями с подругой и потом полчаса доказывал ей, что неправильно они бабочку подписали, не так она называется, вот неправильно и все! Хикэри только хихикала и просила унять свои извращенные взгляды и оставить их до лучших времен. До работы например. Сумире только горестно вздохнул и сказал, что не против и уволиться, потому что к нему прутся несчастные студенты, которым надо будет все объяснить и показать, чтобы они никого не убили.
Мороженое приятно холодило язык, солнце согревало своими лучами, которые ощущались на коже, словно теплая щекотка. Хикэри показывала фотографии мужа и дочери, видео с работы, где ученики соорудили какой-то балаган из стульев и не успели толком разобрать до ее прихода, жаловалась на тяготы жизни, сама задавала вопросы. Все происходящее настолько манило своим ностальгическим оттенком давно забытой и беззаботной школьной жизни, что Сумире чуть не забыл о времени, когда ему нужно было идти к родителям. Ито, смеясь, напомнила ему о важной встрече.
— Ладно. Мне было очень приятно увидеться, хоть и первый раз за полгода… — Накахара только закусил губу. Этот тон у девушки врач знал очень хорошо. Она до сих пор пыталась скрывать свои чувства за мирным и спокойным тоном. Маленькая и глупая…
Из-за работы Сумире они почти не виделись. Да и сама Хикэри была чертовски занята в школе или дома, но ее крайне сильно задела ситуация два года назад, когда Накахара напрочь забыл про их встречу под Новый год. Она прождала его два часа, расплакалась от злобы и бессилия и ушла. Он долго вымаливал прощение, месяца четыре, и был неописуемо рад, когда Ито весенним утром написала, что больше не злится. И хочет шоколад.
Вот и сейчас. Крайний раз они виделись зимой, и Сумире знал, что Хикэри каждую их встречу ждет с таким нетерпением, что становится смешно и грустно. Девушка продолжала смотреть вдаль и крепиться, как она делает это всю свою жизнь. Такие хрупкие плечи, а какой на них груз…
— Прости, — он очень-очень виновато бормочет это и обнимает за эти самые плечи. Они долго, минут пять стоят в тишине и спокойствии, и каждый роется в своих мыслях, веселых и не очень. Наконец, девушка мягко отстраняет друга от себя и улыбается.
— Спасибо, что пришел. Мне было очень приятно. И… — тут Сумире вынимает их кармана небольшую коробку и всех богов благодарит за то, что у него есть Синепсис, которая иногда замечала больше него самого. Не зря он иногда общался с Сумире-младшей, как ее звали в семьях, ведь именно девочка рассказала «доброму и красивому дяде» о том, как ее мама хочет дорогие бусы. Он, как известный и высокооплачиваемый хирург, мог позволить себе купить украшение.
— Чтобы не забывала о нашей встрече, — и все. Теперь Сумире точно опоздает, потому что Хикэри начала извиняться, плакать и разводить его на совместные фотки. Только спустя двадцать минут они распрощались окончательно крепкими объятиями и легким поцелуем в лоб от него к ней.
Дом его родителей находился близ Йокогамы. Отец, то есть Осаму, большую часть времени жил на территории главного штаба Мафии, а Чуя тут. Все управление публичным домом он передал в руки Коё и ее новой воспитанницы, Тецу, а сам занялся воспитанием дочери и получением образования. В кои-то веки. А что, он может себе позволить!
Только подъезжая к дому на такси, Сумире уже услышал крики и музыку. Он не прогадал — на заднем дворе во всю веселилась Дана, с которой играл Номи, во всю орал чем-то недовольный папа и что-то виновато бормотал отец. Собирались, кстати, в честь его дня рождения. И не только.
— Брати-и-и-ик! — Дана взревела, как ненормальная, и бросилась обниматься к Сумире. Это был третий ребенок, который неизвестно какими путями «запланировался» семь лет назад. Просто в одно утро Чуя торжественно (нет) и с матами объявил, что забеременел, и что Дазай может домой не возвращаться. Фамия с братом чуть не сдохли тогда от смеха, пока Чуя гонял их по кухне мокрым полотенцем и кричал. А потом — милая розовая мордашка и теперь вот рыжие кудряшки, с которыми никто не в силах совладать, все те же голубые глазищи, которые являются отличительным признаком их семейства, и не по годам умная голова. — Братик, братик, братик, я так рада тебя видеть!!!
— Успокойся, господи. Все, все, обняла, поцеловала, обряд приветствия окончен. Лучше скажи, что тебе подарили? — Сумире тащит ее к скамейке и сажает рядом. Дана притирается к его боку и начинает перечислять. Ах да. Дазай до сих пор улыбается, потому что Чуя родил Дану прям в аккурат день рождения мужа. Поэтому именинников сегодня два.
Вечер еще не наступил, а хлопоты и веселье уже в разгаре. Номи с его вечным бледно-розовым хвостом и выбритыми висками мастерски жарит мясо и искренне пытается приготовить роллы на огне. Он очень вытянулся, похудел, стал носить стильную одежду и резко ударился в спорт - второй взрослый разряд по туризму. В общем, само очарование для альф, которые резко убегают куда-то, когда видят законного мужа Изуми, а теперь уже Дазая. Фамия как раз помогает отцу с какими-то срочными отчетами, чтобы сделать и забыть. Чуя и радостный, смеющийся Ацуши режут закуски к столу, достают алкоголь из закромов. Тигр тоже изменился. Он выглядит как симпатичный молодой человек, а не худющая глиста размером с наперсток. Чуя - все с теми же длинными волосами и в своих любимых кимоно, которых сейчас у него был настоящий военный арсенал, спасибо Осаму. Акутагава вместе с Хигучи и Коё накрывает стол на улице, так как места много и поместятся все. Рюноске и Накаджима не разговаривают, но то, что они еще не убили из-за обиды друг друга - большой прогресс. Да и... Многозначительные взгляды мафиози на экс-напарника ясно говорят о его намерениях. А Дана все еще сидит с Сумире в уголочке и показывает ему игрушки, книжки и наборы для рисования, которые ей натащили.
Наконец, долгожданный момент — все ушли, их разговор не услышат. Дана тут же становится серьезной и первая начинает говорить. Хмурится, как взрослая, поджимает губы и обязательно выпрямляет спину - словно хочет казаться выше.
— Пока я все еще не могу с ней заговорить. Я пыталась, но в итоге два дня в кровати провалялась, меня ужасно тошнило и рвало. Но я слышала ее голос, сразу говорю! Но ничего не получилось. Больно надо, — бурчит она, и Сумире остается только погладить ее по курчавой головке.
— Все в порядке. У меня мой демон вообще в шестнадцать проявился, поэтому ничего страшного не будет.
— Ну… — она запинается. Краснеет и сжимает кулачки от волнения. — Вы с Аки-сан выяснили, какая у меня может быть способность? - Аки-сан было общее название для Синепсис, более-менее разбиравшихся в демонах, подобных себе, и эсперолога, к которой Сумире пару раз тайно приводил девочку.
— Пока точных прогнозов нет, но предположительно, что это Темпестас, демон бури. Говорят, тоже неимоверно сильный.
— То есть… Я тоже буду только разрушать? — горестно просипела девочка и хмуро вздернула нос, крепко обнимая любимого брата и пытаясь не загрустить сильнее. Она боялась, очень боялась того, что станет такой, как Сумире или папа. Не в плане того, что их способности были ужасно сильны — она не могла не думать о неконтролируемом состоянии, когда Арахабаки и Синепсис захватывали человеческие тела. Сумире повезло больше, так как он со своим демоном мог сосуществовать в этот момент, в отличие от Чуи. А что насчет нее?...
— Все будет хорошо. Не переживай, когда она пробудится, мы тут же примем меры, чтобы оградить тебя от проблем. Как и всех, кто рядом.
— Обещаешь? — девочка вскинула голову. Ее взгляд был таким же серьезным, как и у брата сейчас, несмотря на их огромную разницу в возрасте. Словно два невероятно красивых сияющих кристалла, обращенных друг к другу. Пугающая и завораживающая картина, если смотреть извне.
— Обещаю.
Дана тут же становится обычным шестилетним ребенком. Она вскакивает и убегает, весело хихикая — пришли уже ее гости, ребята из садика. Сумире только вздыхает и поднимает глаза к нему. Дана боялась. А он буквально сходил с ума от осознания того, что она такая же «порченная», как он, как папа. И что их же способности могут их убить с любой момент.
Да, он вроде бы спокойно сражался с Достоевским, находясь в состоянии «совместного пользования» телом с Синепсис. Но это только кажется: его внутренние органы оказались сильно повреждены, кожа пострадала, и долго еще заживали порезы и царапины на руках, ногах и спине, а самое страшное — у него едва не случилось кровоизлияния в мозг. Поэтому…
— Хэй. У нас проблема.
— Что такое? — обычно на людях Синепсис никогда его не беспокоила. Она появлялась лишь на время операций и когда он был один. Наверное, это был раз четвертый, когда она его позвала средь бела дня.
— Достоевского нет.
— Что? — от страха волосы встают дыбом, а руки начинают трястись. Словно он снова оказался в огромной зале прямо рядом с Крысиным королем, который ждал и видел, как убьет их всех. Тут же появился запах тухлятины и гари, запах пыли, крови и отчаяния. Синепсис только повторила.
— Его нет. Подпространство пустое. Вчера ты им пользовался, поэтому, скорее всего, Достоевский исчез совсем недавно. И... Я не знаю, как.
Молчание.
***
— И это был твой план? — Достоевский расхохотался. Он смеялся странно. Однообразно, вроде и не вымученно, но все равно неприятно. Успокоился, надвинул свою странную шапку на голову и ядовито процедил. — И что? Ты согласен провести тут со мной вечность?
— Вовсе нет. Никто не говорил, что я здесь останусь, — Сумире, который освободился от влияния демона, лежал наподалеку и слабо улыбался. Весь в крови, полуголый, уставший и еле живой — хоть сейчас в фильм ужасов. Достоевский только выгнул бровь и стал оглядываться.
Пустота. Ослепительно белая пустота, которая пугала своей однообразностью и неизвестностью. Федор осмотрелся и уже собрался подойти к врагу, чтобы как следует его унизить, однако его нога, которой он пытался пнуть Сумире, прошла сквозь чужое тело, словно Накахары не существовало.
И именно в это время подросток начал растворяться второй раз за день, но теперь уже, чтобы вернуться.
Наверное, это был единственный раз, когда за весь день Сумире увидел Достоевского удивленным и обескураженным. А еще злым и по-детски обиженным, а дальше что было - он не видел, потому что наступила темнота.
***
— И что теперь делать? — прошептал без всяких сил и эмоций Сумире. И посмотрел на Дану, которая обнималась с очередной подружкой и принимала подарки. Почему-то стало невообразимо страшно...
Фамия аккуратно обнимал за талию Номи, который за обе щеки уплетал свою готовку и пытался накормить ей мужа. Чуя помогал детям рассесться, разливал соки, лимонады, а Дазай смешил ребят каким-то нелепыми действиями и безобидными анекдотами. Подоспевшая Акико обсуждала что-то чисто в женской компании, Акутагава и Ацуши просто исчезли из вида по понятным причинам.
Спокойствие, о котором приходится мечтать и которое кажется нереальным.
— Ждать. Больше нам его не остается.
И тут же телефон тревожно пиликнул, уведомляя о новом сообщении. Неизвестный номер, вложение. От страха мгновенно вспотели руки, а по спине прошел холодок.
Фотография маленькой Сумире, связанной такими знакомыми зелеными путами, которые некогда сам Достоевский уничтожал Иерсинией. И которые так долго прятали под кожу Ито, чтобы она не сорвалась снова.
"Как насчет игры?".
