Crystal Tears: second chance

Сумире не знал, что происходит. Он ничего не чувствовал. Ни боли, которая рвала его снаружи и изнутри. Ни мучительных страданий от собственных глупостей, ошибок и рук Хикэри, которые раз за разом делали ему больно. Ни издевательского обращения в свой адрес. Ни пронзительного взгляда того человека в белом, который, казалось, мог убить одним движением. Не было ничего. Только пустая оболочка с какими-то вязкими, липкими мыслями, неудобоваримыми и необъяснимыми. Словно гусеница в коконе, в чертовом оцепенении. Реальность юноша не осознавал. В первый раз такое, если честно. Сумире молча распахивает глаза и приподнимается насколько это возможно. Тело ощущается странно, легко и безболезненно, что не может не напрягать. Юноша садится. Взгляду предстает абсолютно серое пространство без каких-либо предметов — только зыбкие тени, как если бы источник света был где-то справа и отбрасывал тени на несуществующие стены. — Очнулся? Суми оборачивается и каменеет. Чуть поодаль стоит… Нечто. Странная, неладная фигура с ужасно тонким и высоким телом, руки которого, казалось, просвечивали. Черные волосы, колыхавшиеся слегка от несуществующего тут ветра. И темные, бездонные глаза без белков и зрачков — только мгла, потусторонняя и страшная. Худое, пугающее и сухое тело обтягивала темно-синяя тряпка, оборванная внизу. Словно зомби. — Кто ты? — собственный голос звучит тихо и ломано. После долгого молчания становится сухо во рту, и парень хватается за горло. — Синепсис. Твой личный демон, если хочешь меня так называть. Можешь не волноваться сейчас, тут тебе ничего не грозит, — без каких-либо эмоций раздалось в ответ. Хотя Сумире мог поклясться, что рот у существа оставался закрытым. — Зачем я здесь? Где все? Где брат и родители? — даже собственный голос отдает холодом и безразличием — снова эта странная, страшная речь, не свойственная ему прежде. Синепсис кротко усмехается. Ее (или его?) голос звучит как сочетание десятков разных. Тонких, высоких, хриплых, басовитых или просто противных. С одной стороны это в какой-то мере жутковато, с другой — завораживает. — Ты внутри себя. Как и я внутри тебя. Смешно, но я столько лет пыталась захватить твое тело, чтобы просто поговорить, а ты все не давался, упрямый и глупый. Поэтому заранее прошу прощения за небольшое насилие перед нашей встречей, обещаю больше тебя не убивать и постараюсь не убить сейчас. Демон протягивает руку. Сумире берется за ладонь, ощущая лишь холод. Как будто кусок льда взял, но не тающего от тепла. Вертикальное положение слегка неустойчивое, но парень держится. Оглядывается. — Это твое сознание. А точнее, моя его часть. — Откуда ты взялась? — хмурится омега. — Все просто. Твой отец, Чуя Накахара — сосуд для великого бога Арахабаки. Он никогда не рождался и не был человеком до конца. Его создали, — тихо и вкрадчиво начал вещать демон. И Сумире с удивлением понял, что в чем-то они похожи с этим непонятным существом. Конечно, внешне ничуть: он смотрел на монстра снизу вверх, иначе бы взгляд вперился в нижние ребра, да и в целом облик их отличался. Но отчужденность и незаметность определенно были общим качеством. Словно он видел самого себя в уродливом кривом зеркале: замкнутого, равнодушного и нескладного. — А… Ты? При чем тут мой отец? — Арахабаки — это собрание тысяч демонов хаоса и разрушений, бог мучительной смерти. Все они — огромное страшное божество, которое в ярости способно на многое. Он сотни лет потратил на то, чтобы найти для себя идеальный сосуд, и больше не хочет повторять этот опыт. Поэтому я — часть Арахабаки, Синепсис. Бог или демон искажения, как тебе удобно. — То есть… — Сумире немного отстраненно уставился в сторону. — Ты передалась мне по наследству? — Именно. И так будет до того, пока весь ваш род не закончит свое существование. Арахабаки будет оставлять в любом наследнике, способном вынести потомство, частичку себя. И когда ее обладатель умрет, она сольется с остальными частями и продолжит свой путь через поколения, — известила совсем неожиданно Синепсис своего владельца. — Невероятно, — выдохнул юноша. Он даже не испугался особо — с каждой минутой здесь чувства притуплялись. Это был феномен, определенно, но какого-то особенного удивления Сумире не испытал. Постоял пару минут в угрюмом молчании. А потом задал волнующий его вопрос: — Так зачем ты хотела поговорить со мной? — Объясниться. И получить право сосуществовать с тобой, — демон не моргала, в этом не было надобности, но глаза ее все равно прикрылись на какое-то время. Сухие сероватые веки скрыли пугающую темноту глазниц, выглядевших пустыми. — Я не сильна, как Арахабаки, и мне нужна воля хозяина на мирное проживание в одном теле. Ты мне его дашь? — Мм, — неопределенно мыкнул парень. — Хорошо, допустим дам. Тогда ты можешь вернуть меня назад? В реальный мир? Что там вообще происходит? Демон молча села на колени — их лица оказались на одном уровне. Она пристально взглянула на Сумире черными омутами глаз, бездонными и страшными, а подросток смог разглядеть странные узоры на ее лице. Тонкие нити нежных, искрящихся цветом, как будто светящиеся драгоценные камни выточили в невероятно изящные линии и приклеили к телу демона. Он же, в свою очередь, наклонился и коснулся лбом лба Сумире, словно так и надо было. Чуя валяется на полу с окровавленной ногой — даже его с невероятной силой гравитации задели. Дазай стоит напротив странного мужчины, который, кажется, пытал его и Фамию. Бинты с головы того спали, обнажая странные косые шрамы в просветах между жидкими волосами. Ацуши дерется со священником, окруженным кровью и созданными из нее письменами на латыни. Фамия лежит в углу без сознания под защитой Кеки и неожиданно оказавшегося тут Номи. Федор смотрит за всем все с того же возвышения, на котором Сумире «потерял» свое тело. А сам подросток с очень странным видом поднимается из обломков, одним лишь движением ломая все бетонные плиты весом в несколько тонн. — Невероятно… — вздохнул Суми. — У нас есть… Шанс победить? — Возможно, но это очень сложно, — глухо ответил демон. — Я хоть и жила в забытьи в твоем сознании столько лет, но информацию получала исправно. Ты не видел и не замечал, но люди, схватившие тебя, много лет следили за твоей семьей. Они пытались убить обоих твоих отцов, но каждый раз их останавливали обстоятельства. — А сейчас? Что изменилось сейчас?! — Сумире неожиданно почувствовал волну ледяного ужаса. Даже оцепенение не смогло притупить эту яркую, искреннюю эмоцию. — Почему у них не получилось сделать это много лет назад, когда Чуя был беззащитен? Или когда Портовая Мафия была слаба? — Не знаю, — после затяжного молчания выдала Синепсис. А после совершенно огорошила ребенка жуткой правдой: — Скорее всего, этот человек знал, что Дазая Осаму просто не сможет убить из-за его влияния. Чуя Накахара был ему неинтересен. А сейчас редкий шанс уничтожить одним махом всех тех, кто заправляет этим городом. — Но… Так почему в заложники взяли нас? И почему именно сейчас?.. — Достоевский может убить одним касанием. Любое живое существо,  — Синепсис повернулась в другую сторону и тихо продолжила тысячью голосов: — Более того, он может убить меня и Арахабаки. Он губит саму сущность чьего-либо существования. Но обладание такой страшной силой не проходит бесследно. После каждого использования ему нужно время на восстановление, какое — неизвестно. Поэтому он наверняка хочет пожертвовать всем имеющимся, чтобы вымотать твоих родителей и их подчиненных, дабы после уничтожить все одним касанием. Сумире застыл. Демон смотрел пустыми черными глазами на ошарашенное бледное лицо и терпеливо ждал момента, когда надо будет ответить на главный вопрос подростка. Тот медлил, переваривая услышанное и думая, что делать. И кому делать. — Как же он собирается дотянуть до точки невозврата, не сражаясь? — дрожащим голосом буквально пропищал Сумире. Синепсис… Вздохнула? — У него тоже есть демон. Как у тебя и отца. Нас, богов, дающих силу эспера, в мире не так уж много, и Федор Достоевский сумел обманом получить одного. Он убил самого себя своей способностью, после чего нужный человек вытащил его с того света и поместил в наш мир как сосуд для бога. Именно это делает его невероятно опасным. К тому моменту, когда твои соратники одолеют своих оппонентов, будет слишком поздно что-то предпринимать. Он все равно победит. И у него в любом случае останется способность для того, чтобы всех уничтожить. Тишина. Немая истерика. Смирение. — Я могу вернуться в свое тело? — еле слышно прошептал Сумире. Синепсис молча подошла к своему хозяину и снова присела перед ним на корточки, теперь уже вытягивая руки вперед. Худые ноги неприятно уперлись в живот юноши. — Что… — Будет больно. Острые когти легко вошли в плоть, как если бы она была мягким маслом, растекающимся и плавящимся от одного касания. Сперва ничего не было, никаких эмоций или ощущений; они все притупились из-за долгих борьбы демоном и нахождения здесь. А после юноша понял, что «больно» — это слабое описание. Его словно заживо убивали самыми жестокими и извращенными способами, варили, сдирали кожу, четвертовали. И вместе с тем все тело немело от странного чувства чего-то чужеродного, противного, растекающегося упругими толчками по всем сосудам и нервным окончаниям. Перед глазами стояла темнота. И весь этот ад, в течение которого Сумире не смог даже кричать от боли, кончился за каких-то десять секунд. — Дико извиняюсь за подобное, но данная процедура необходима, — голос Синепсис звучал отовсюду. Он был в каждом миллилитре воздуха, в каждом сантиметре пустых серых стен. Точнее… Он доносился из сознания, которое теперь, конечно же, было одно на двоих. — Постараюсь помочь чем смогу, но не думаю, что вы сможете уйти живыми. Не хочу давать ложной надежды. Подросток стиснул кулаки. Немой протест этой ужасной правде, который Синепсис отлично поняла, но ничего не сказала. Только хмыкнула и сделала что-то, отчего все снова померкло. Сколько еще раз он потеряет сегодня сознание…

***

— Аргх! — Фамия вскрикнул и попал коленом по губе Номи. Тот шикнул и прижал руку к окровавленному рту, сетуя на свою неосторожность и одного кривого и меткого долбоеба. — Твою мать! — Все, не матерись… — Акико упала на пол и еле как вздохнула. Силы кончились всего за шесть применений способности, но каких! Все же ее старания по-разному затрачивались в тех случаях, когда она сама всего лишь делала пару разрезов тесаком в жизненно важных местах и когда ей приходилось буквально отращивать новые конечности. Как сейчас. Она, кажется, неправильно «воссоздала» Фамии ладонь, но времени исправлять все не было. — Господи, и зачем я только отказалась быть медсестрой в родильном доме? Надо же было пойти на поводу у своего желания прожить жизнь весело… — Как ты? — Изуми с трудом удержала брыкающегося парня в нормальном лежачем положении. Фамии потребовалось почти две минуты, чтобы выровнять дыхание и почувствовать себя человеком, а не трупом. — Замечательно просто… — подросток сел и столкнулся нос к носу с Номи. Изуми-младший, получивший пиздюлей вообще от всех, приготовился слушать еще одну нотацию. И действительно удивился, когда вместо ругани в свой адрес услышал: — Где Сумире и родители? Впрочем, отвечать не требовалось. Ряды псов заметно поредели. Несколько трупов валялись рядом с членами детективного агентства, еще парочка — у ног Чуи. Он сам тяжело дышал, чувствуя, как последствия отравления наркотиком настигают его: появилась медлительность, усталость и способность работала через раз. Еще и Осаму пропал неизвестно куда. Вся ситуация была вроде как в их пользу, но полной уверенности в этом не было ни у кого, а у него — особенно. Он конечно же не хотел чувствовать себя бесполезным овощем, но понимал, что вот он, предел возможностей. — Черт… — кое-как добежав до обломка какой-то части зала, которую разбирали по кусочкам всем селом и сбродом, он ослабил действие гравитации и рвано вздохнул. Ему все больше казалось, что им отсюда уже не выйти, и подтверждение нашлось быстро: там, где был вход, сейчас насмешливым истуканом выглядывала плотная стена. Не иначе как тот псих в бинтах. Неожиданно плечо пронзила острая боль. Чуя вскрикнул и схватился за длинную щепу, которая хер знает сколько заноз оставила в его плоти. Вырвал ее и тут же зашелся новой истерикой — руку он тоже поранил о чертову деревяшку. Противник насмешливо взвел курок, и Накахара уже не грани потери сознания хотел еще раз расплющить сошку гравитацией, но сил не было совершенно. Он обреченно прикрыл глаза, как вдруг услышал звон хрусталя. — Теряешь хватку, — прозвучал знакомый и горячо любимый голос. Сумире, криво и болезненно улыбаясь, присел перед папой и начал перекрывать все источники кровотечения плотными кусками своих кристаллов. — Где отец? — Как ты? — Чуя схватился здоровой рукой за чужое плечо и пораженно вздрогнул от того, насколько холодным оно было. Может, он бредит и ему вообще привиделся любимый сын? — Сумире? — Пожалуйста, не высовывайся. Ты больше не можешь сражаться, — Чуя сжал ладонь. Суми вздохнул. — Со мной все в порядке. Подумай о себе, тебе нужно восстановиться. — Не смей сражаться с этим уродом, — прошипел Накахара, даже не сдерживая слезы бессилия и отчаяния. Он по первому взгляду понял, что сын собирается что-то противопоставить Достоевскому, но было ли это что-то вообще? Накахаре казалось, что нет. И он меньше всего хотел похоронить здесь свою маленькую и разрозненную семью, он даже не желал думать о таком исходе. — Сумире, ты меня слышишь?! Не смей! Ты не… Накахара-младший крепко обнял родителя, который осекся на полуслове, не зная, что делать. Первый раз в жизни он испугался того, что больше не сможет коснуться тонкого сильного тела сына. Первый раз за семнадцать лет он задумался о том, как мало знает о своих детях и как много еще у них того, что надо сделать, рассказать, показать… Одинокая, маленькая слезинка быстро пробежала по черной от грязи щеке, оставляя свой след, и затерялась в районе подбородка. — Не переживай, па, — подросток снова улыбнулся. А затем его глаз почернел, как будто яблоко просто растворилось, голос стал тихим, многозвучным и потусторонним. — Я обязательно что-нибудь придумаю. — Нет! Кусок стены за спиной Накахары превратился в сплошной кристалл, в твердости которого сомневаться не приходилось. Он же вырос впереди, когда Сумире отступил назад и возвел эту своеобразную преграду. Чуя коснулся плотного минерала, прозрачного и почти не искажавшего реальность, глядя на то, как подросток резво прыгает по бетону по направлению к брату. Сердце остановилось от страха. Накахара ни на секунду не отвлекался, пытаясь призвать своего Арахабаки и понимая, насколько жалкими и бесполезными были эти попытки. — Кто пожаловал! — саркастично выплюнул Фамия, свирепея еще сильнее, когда Сумире вплотную подошел к брату и внимательно его осмотрел. — И долго глазеть будешь? Надо отсюда выбираться! — Не выйдет, — «Снежный демон» опустил катану. Изуми-старшая прикрыла глаза. — Стены продолжаются на многие метры вперед. Их кто-то запечатал снаружи, причем плотным слоем. Это явно способность того человека, который похитил вас, — Кека вздохнула. — Я уже пробовала их сломать. Пока мы будем пытаться выбраться, нас или перебьют, или замуруют в этих же стенах. — И что… Теперь? Где чертов Дазай? Он должен знать ответы на вопрос нашего выживания! — Акико вскочила и гневно топнула ногой. — Четвертую нахрен, если не успокоит и не вытащит наши жопы отсюда! — Не вытащит, — неожиданно сказал Сумире, пугая всех своим голосом. Только сейчас озабоченные каждый своей проблемой люди заметили темные бездонные омуты вместо глаз и нечеловеческую бледность. Словно утопленник. От сравнения стало жутко. Сумире же спокойно и молча ткнул по направлению к тому месту, откуда недавно ушел. — Всех псов убили. Но настоящие, близкие приспешники Федора остались, и нам их уже не одолеть, потому что… Гоголь, словно поняв, что на него смотрят, специально помахал перед чужими мордами какой-то банкой. Акико, которая днями не вылезала из больниц, лазаретов, знала почти все о медицине, потому что жила ей, именно Акико вслед за Сумире поняла — они обречены. В приторно-фиолетовой банке шумели белые гранулы. Усилители способностей эсперов и восстановители физической силы, быстродействующие и сильные наркотики с немалым по вредоносным последствиям откатом — но эта игра сейчас явно стоила свеч, и женщина не хотела даже думать о том, что с ними будет, когда крысы во всех смыслах их применят. Чуя тоже помнил этот препарат, которым его Дазай еще в мафиозные годы накачивал до отвала. Он крупно вздрогнул и беззвучно что-то прошептал, хмурясь. Сумире прикрыл глаза, внимательно слушая все, что тихо и ровно говорил ему демон. — Единственный способ спастись — это ликвидировать или хотя бы дезориентировать именно Федора Достоевского, — Фамия в порыве чувств взмахнул руками на слова брата, мол, логично что пиздец! — Потому что даже если мы сумеем сбежать отсюда, убив эспера, запечатавшего стены, их босс все равно нападет снова, и неизвестно, выстоим ли мы. — Что с тобой вообще случилось? — неожиданно спросил Номи, поднимаясь и прищуриваясь. — Ты с самого начала вел себя странно, а теперь и вовсе дьявола напоминаешь! — внезапно для всех Сумире… Усмехнулся в ответ. И повел плечом, отшучиваясь, неловко отшучиваясь: — Может, так и есть? — Фамия поморщился от отвращения. Он сейчас ничего не понимал. А больше всего в этой жизни он не любил чего-то не понимать. — Наверное, мы можем ликвидировать Федора, Сумире прав, — Кека прервала спор и прикрыла глаза. Она еле держалась на ногах. — Но… Какова его способность? Сможем ли мы выстоять против того, чего не знаем? — У меня есть предложение, — Акико вздохнула и начала шарить руками в карманах строгой юбки. — У нас будет всего один шанс схватить кого-то из людей, которые могут нам выдать ценную информацию, и дать ему это, — на ладони оказался блистер с одной-единственной таблеткой внутри. — Сыворотка правды? — наивно предположил Номи. — Нет. Быстро и коротко действующий препарат, который лишает возможности ясно мыслить. По сути, в таком состоянии человек не осознает реальности и есть мизерный шанс, что он проговорится о важном для нас. — Слишком ненадежно, — прошелестел Сумире. Задумался. — Есть более отчаянный способ, который способен с какой-то вероятностью даже убить Федора. — И что же это? — раздалось скептическое бормотание со всех сторон. Вместо ответа юноша с силой ударил обломок чего-то ранее крупного рядом и растворил его, после чего специально изменил положение кристаллов внутри огромного потока и оставил все исчезать. — Я могу уничтожать материю. Вы не думали в этот момент, куда девается все, разрушенное мной? — Ну… Подпространство? — предположила Кека, которая за время своей карьеры мафиози начала более-менее разбираться в вопросах механики способностей. На удивление остальных, она оказалась права. — Значит, теоретически, ты можешь растворить Федора и упечь его куда-то в безызвестность? — Фамия озадаченно моргнул. Сумире послушно кивнул. — Хм… Но какая-то проблема есть, верно? — Да. Как мне сказал де… Сказал один человек, он такой же, как я и Чуя, мой папа. — В каком плане? — напряженно дернулись Кека и брат. Сумире лишь пожал плечами. — У отца есть Арахабаки. — То есть в нем тоже живет демон? — ахнула Акико, отлично знакомая благодаря Дазаю с «особенностями» Чуи. Глаза Кеки расширились, а Фамия нервно сглотнул. — И в-в тебе тоже? — Да. Повисла тяжелая тишина. Все, кроме Номи, имели представление о разрушительной силе обоих Накахар: об одном ходили легенды до сих пор, второй демонстрировал свою мощь сейчас, уничтожая все одним касанием. Точно предположить, что именно может сделать в таком случае Достоевский, не представлялось возможным. Чуя в принципе был уникальным случаем обретения способности эспера, а тут целых три таких феномена, и никого, кто бы мог помочь разобраться в них всех. И подсказать при этом, как уничтожить Федора. — На самом деле, — неожиданно выдал Номи. — Шанс есть. Поскольку Фамия может копировать чужие способности, он мог бы обнулить Федора Достоевского, забрав способность своего отца, однако всем ясно, что к нему подобраться сложно. — Невозможно, — буркнула Кека. Остальные мрачно и молча с ней согласились. — Допустим, даже так. Но… Мне кажется, что не все так просто. Тебе нужен непосредственный контакт с предметом? — Сумире снова кивнул. — Значит, единственный твой шанс — схватить его за кожу. Одежда не пойдет, ты растворишь только ее. — Верно подмечено! — Акико хмыкнула. — Однако мы с вами заговорились, надо бы бежать и прятаться порознь, — напряженно выдала она, глядя, как доселе спокойные «Крысы Мертвого дома» медленно начали переходить в наступление. Гоголь рванул вперед, как будто отъелся и выспался на месяцы вперед, и у всех на мгновение засосало под ложечкой. Да что они, побитые, вымотанные и ничего не понимающие, могли и противопоставить?.. Вынужденные союзники бросились в рассыпную. Сумире красивым движением запечатал под кристальным куполом Номи и поймал сразу два благодарных взгляда от Кеки и Фамии. Первая бросилась на помощь Акико, второй остался рядом с братом, силясь сообразить, что им делать. Следующие пять минут их гоняли по территории зала, как кошка мышей. Гоголь истерично хохотал, набрасываясь на девушек, как голодная акула на живое и истекающее кровью тело в воде, Сигма, эта темная лошадка, делал какие-то махинации с картами и словно специально ставил против измотанных мафиози и детективов тех, с кем именно этим людям справиться было сложнее всего. Ацуши, разделавшийся с чокнутым священником, попытался ввязаться в бой, но рядом вырос Гончаров, за секунду создавший уйму препятствий из вязкой и сырой глины, которые с трудом разрывались когтями и восстанавливались нереально быстро. Надежды уже не было, но всего за минуту ситуация поменялась, дав маленький лучик надежды на спасение из этого ада. Фукудзава-доно, который тоже пропал неизвестно куда, вернулся в сопровождении Дазая и Танидзаки, который уже вывел сестру в безопасное место. Стена, пробитая силой и способностями, захлопнулась и, кажется, стала только толще. Фамия, увидевший это, только раскрыл рот, понимая, что их специально сюда пропустили. Чертовски умно. Гончаров только самодовольно махнул волосами, забрасывая в рот таблетку из банки, которую достал из кармана брюк. Танидзаки тут же ввязался в бой против священника, который общими усилиями оказался повержен спустя всего ничего. Но и сам парнишка сильно пострадал, не успев увернуться от атаки несносного Гончарова. — Осаму! — Чуя тем временем от волнения ударил по кристаллу кулаками, с удивлением понимая, что не только крысы употребили препарат. Дазай тоже был под ним: расширенные зрачки, максимум анализа информации об окружающих, минимум риска и никакого внимания на него. — Идиот… — внутри все сжалось от страха. И не зря. Разом произошли две вещи: Акико закричала так, что некоторые зажали уши, и упала наземь со сломанным позвоночником — удар Гоголя. Ее странная поза, неправильная и нереальная, убедила всех в этом. И Дазай одним движением перерезал горло Сигме, после чего бросил катану обратно Юкичи, так как глава ВДА поначалу отдал оружие мафиози. Тот кивнул и замахнулся на Достоевского. — Не позволю. О Хикэри забыли все. И зря. Она поднялась где-то у самой стены, перемазанная в своей и чужой крови, шатаясь, постанывая при каждом движении, ругаясь под нос и приковывая взгляды. Абсолютно бессмысленный взгляд, лишенное эмоций лицо, дрожащие руки и неожиданная, пугающая трансформация. Кофта на ее спине рвалась вслед за кожей, выпуская наружу огромные зеленые стебли с шипами. Словно гибкие розы без бутонов и цветов, они медленно вырастали, становились толще, пока не достигли огромных размеров. И не было ясно, кому именно хочет помешать Хикэри, ибо ее зеленые «щупальца» рванули как к Фукудзаве, так и к Достоевскому. Первый неожиданно поддался им. Его скрутили, катану вырвали из рук, а самого начали методично уводить куда-то в сторону. Второй с бешеной улыбкой отступил, двигаясь так быстро, что никакие шипы не успевали его достичь. Ито-тян вопила так, словно каждый удар, изящный и непонятный, разрывающий ее растения, причинял ей боль, ровно как и их появление из ее тела. Всех ослепила небольшая, яркая красная вспышка. Хикэри взревела, срывая окончательно голос, а ее щупальце быстро почернело и взбухло, словно его поразила болезнь. Было видно, что девушка с трудом успела оторвать его самой себе, потому что опасность, исходящую от распространяющейся заразы, почувствовал каждый. «Я поняла!», — раздался голос Синепсис. «Его демон — Иерсиния, или Чума. Он не убивает одним касанием, а просто вызывает чуму, которая с невероятной скоростью уничтожает человека. Трупы после этого становятся ужасно обезображенными и от них отвратительно пахнет». — Могла бы и не добавлять последнее, — прошипел Сумире на тысячи ладов и голосов, чем вызвал удивленный взгляд Фамии. С кем он говорил все это время? Или шутка про демонов уже не шутка? — Лучше скажи, что нам делать. «Во-первых — остановить Ито. Возможно, ему будет достаточно касания к стеблю, чтобы передать проклятие через него и убить. А во-вторых — отправь своего брата к отцу, нужна именно обнуляющая способность, как и сказали раньше. И наконец… Я думаю, что если твой братец все же провернет эту авантюру, то тут будет настоящая рулетка. Никто не знает, какую именно способность он обезвредит. Но будет всяко лучше, если его собственную, а не Иерсинию». — Понял. Фамия, — брат встрепенулся и охнул от боли, когда его некогда травмированное запястье с силой сдавил Сумире. Все же Акико и правда была слаба, ибо ладонь все еще ныла и плохо слушалась. — Иди к отцу и скопируй его дар. А потом живо ко мне, чтобы я все объяснил. Никаких пререканий. Почему-то все верили Сумире, словно его вид и сила, его странное поведение не вызывали сомнений в правильности его слов. Альфа начал быстрым, но осторожным шагом обходить развалины и идти навстречу Дазаю, который сделал ровно то же самое, кое-как поднявшись из обломков. Осаму выглядел просто отвратительно, поэтому Фамия запаниковал и перешел на бег. Синепсис оказалась права. Одно касание — и Хикэри снова пришлось самостоятельно вырвать себе отросток, чтобы болезнь не передалась ей. Пораженный чумой стебель упал и скривился, сжался, почернел, покрылся отвратительными волдырями, пузырями и остался лежать таким изуродованным и страшным. Ужасно. — Не позволю! — как в забытьи повторила Ито и метнула тайком схваченную катану Фукудзавы в Гончарова. Тот, не ожидавший такого, сумел увернуться, отскочить и «поймать» холодное оружие в глиняные тиски. В следующий момент все закончилось для любителя чая и классической музыки: Ацуши смог найти в себе силы оттолкнуться от пола и буквально выбить кусок металла с рукоятью вместе с глиняным куском, и Иван оказался буквально насажен на сталь, припечатавшую его к стене. От удивления у него расширились глаза, потому что ничего не предвещало… Такого поворота. Никакой бы реакции не хватило увернуться от бешеного и молниеносного тигра. Жизнь стремительным ручейком покидала русского, но на него уже никто не смотрел. Все взгляды приковывала к себе Хикэри, обезумевшая от боли и ужаса. Она снова и снова бросалась на Федора с таким остервенением, какого не нашлось бы ни у кого в мире. Каждый ее крик заставлял морщиться и закрывать уши — неизвестно, как она еще не сорвала голос? Однако Хикэри неожиданно оказалась припечатана к стене огромными кристаллами, созданными Сумире, и представление «избиение младенца» кончилось. Чуя, наблюдавший все это сквозь кристалл, только что понял, что что-то в способности его сына изменилось — он раньше никогда не мог что-то создавать, только разрушать. Ровно как и он сам: только при «Порче» у него хватало сил на то, чтобы создать гравитационные дыры. От волнения Накахара заерзал, стараясь ничего не упустить из происходящего рядом с ним. Федор медленно, но верно терял союзников, оставаясь один. Гоголь кое-как справлялся с обезумевшей от боли и усталости Кекой, потому что дотянуться до нее через способность было почти невозможно. «Снежный демон» размахивал оружием с бешеной скоростью, выжимая последние силы из хозяйки. Но вскоре и Гоголь оказался в западне, созданной двумя удачно упавшими и опершимися друг на друга плитами, после чего соперники буквально упали замертво. Один — с катаной в груди, другая — с торчащим из низа живота куском ржавой арматуры — буквально в последний момент русский смог лихорадочно сориентироваться и переместить предмет в нужное место. Изуми закашлялась, как в последний раз, медленно осела на пол и больше не поднималась. И вообще не шевелилась. «Сейчас». — Фамия! Дазай! — взревел Сумире, быстрым и четким движением оказывясь рядом с ними, правда как — никто не успел понять. Осаму молча пихнул в руки альфы свою сухую грязную ладонь и тяжело осел на землю, начиная терять сознание: наркотик он принял куда раньше крыс, потому что вытаскивал задницу Акутагавы и четы Танидзаки отсюда. Откат наступал неумолимо, грудь начинало сдавливать, перед глазами заплясали черные мушки. Если раньше, когда Чуя пытался дозваться его, он мог бороться с последствиями, то теперь его сил не хватило бы, чтобы открыть глаза. По итогу два подростка и одно странное существо оказались один на один с настоящим демоном. Вокруг на несколько мгновений стало до ужаса тихо. Все, кто мог соображать, замерли в пугающем оцепенении, нагнетая обстановку еще больше. Фамия сглотнул, понимая, что внутри все сжимается от страха и ужаса. Он отступил назад и остался стоять рядом со спокойным внешне братом, мечтая не то умереть, не то убежать в угол и разрыдаться там — нервы сдавали. А Федор… Он улыбался, словно уже победил. Холодные рубиновые глаза медленно скользили с одного жалкого мальчишеского лица на другое. Достоевский даже не рассматривал вариант, в котором он проиграет. У него было две способности — своя и приобретенная, поэтому дрожащие, загнанные дети не могли ему ничего противопоставить. И он почти не сражался доселе. Все преимущества были на стороне Крысиного короля. Однако, что странно — Сумире не подавал никаких признаков паники. Он молча стоял, пристально глядя на противника, словно впав в забытье. Усталые, изнеможённые взгляды, полные отчаяния и боли, были прикованы к трем тощим, высоким фигурам посреди настоящего ада. Потом наклонился к брату и что-то резко, быстро прошептал и протянул руку с остатками кофты вперед. Словно приглашая. — Давай, — и Фамия послушно коснулся руки брата, забирая его способность. Сумире остался совершенно беззащитен. — Что?! — Чуя взревел, ударяя окровавленными руками об барьер. Ёсано, видевшая частично происходящее и осознававшая его, несмотря на адскую боль, от ужаса закрыла глаза, понимая, что все, проиграли. Может быть, это и был правильный выбор — она лично «подлатала» Фамию, он сейчас был в лучшем состоянии, чем его сошедший с ума близнец. Однако он мог удержать только одну способность в своем теле, и «Исповедь неполноценного человека» закончила свое действие. Близнецы быстро двинулись навстречу Федору, словно маленькие, но глупые ягнята бросаются на голодного огромного льва. Достоевский улыбнулся сладко-сладко, до зубного скрежета приторно; весь он выражал какое-то странное, психически ненормальное и ослепительное счастье. Брат Сумире проигнорировал неадекватное поведение врага и перешел в атаку. Он намеренно не касался предводителя Крыс, отлично понимая, что такая тактика приведет его к неминуемой смерти. Альфа один за другим растворял обломки стен, пола, труб, которые окружали Достоевского и валялись у него под ногами. Глупо? Только на первый взгляд: после каждого крупного куска, исчезнувшего и разбившегося на кристаллы, освобождалось место для боя, для чего-то большего. Кроме того, русский раздражался все сильнее, потому что надежда на интересный, незабываемый бой с мелкими японскими шавками таяла, как сахар в чае. Наконец, Достоевский не выдержал. — Кха-ха! — Фамия задохнулся на пару мгновений, когда грязный сапог впечатался ему прямо в печень. Он с трудом распрямился и увернулся, сделав нечеловеческое усилие. Федор презрительно усмехнулся. Его руки начинали загораться опасным алым цветом. — «Преступление и наказание», — у Фамии не осталось сил, чтобы сражаться. Но… «Давай! Всего один шанс!», — пронзительно и громко взвизгнула на тысячи голосов Синепсис, и Сумире поморщился. Однако он успел, даже несмотря на секундную задержку. Фамия не знал, что именно с ним будет, однако от ужаса у него сперло дыхание. Перед глазами замелькали черные мушки, все тело бросило в холод. Он как во сне вытянул вперед руку, понимая, что подставляет самого себя и сейчас умрет. Всего одно мгновение. Камни под Федором частично рассыпались, становясь ослепительно блестящими цветными осколками. Именно эта секундная растерянность Крысиного короля — он ведь не рассчитывал, что его так просто проведут — дала ребятам шанс. Фамия сумел дотянуться до чужого лица, которое оказалось единственным незащищенным одеждой местом, и прошептать заветные слова активации способности; полыхнуло бледно-зеленое зарево. Достоевский цокнул, пока Фамия, неожиданно напуганный и обессиленный, свалился рядом и скатился вниз, на какие-то обломки — наверняка потерял сознание. Теперь у него осталась только Иерсиния. И Крысиный Король явно вознамерился уничтожить ей назойливого мальчишку — одного из младших Накахар прижали к полу, пережав коленом горло, из-за чего грудь подростка взметнулась вверх, а сам он захрипел. Алые глаза Федора сияли, словно рубины — яркие, кровавые и опасные. Сумире неожиданно резко оказался спереди и двинулся вперед, прямо на Федора. Этого не ждал никто — русский выпустил потерявшего сознание подростка, лихорадочно соображая, какую цель преследовал единственный оставшийся на ногах соперник, а он самый лишь приближался. Словно искал своей гибели — Сумире резво схватил Федора за волосы, злобно и истерично улыбаясь. — Мерзкий щенок. Умри, — тихо рыкнул Федор, призывая Иерсинию. Его скулы почернели, а глаза стали ослепительно красными, словно два рубина. Схватить подростка за руку не составило труда, как и активировать способность. Кожа мгновенно вздулась пузырями — Зачем стараться, ты же сдохнешь? — И не подумаю. Сумире схватился за свое собственное горло и применил способность. Красные глаза напротив него радостно и издевательски сверкнули, мол, наивный идиот, чего ты тут не подумал. А их тела тем временем рассыпались на сотни осколков. Все. Глухое, тревожное и тяжелое молчание. Никакого движения, никаких звуков. Никто ничего не понимал, и лишь в центре помещения робкой и издевательской змейкой переливались две струйки кристаллов, которые задумчиво поблескивали в свете редких ламп, освещавших в продолжение боя залу — все, что осталось от соперников. Стеклянный купол вокруг Чуи распался, как и кристаллы, которые сдерживали утихомирившуюся Ито. Фамия, тихо застонав, поднялся и без каких-либо эмоций уставился на осколки. Старший Накахара медленно приподнялся, не веря своим глазам. — Сумире? — только молчание и шорох камней в ответ. Ито сумела лишь упасть на колени и отрешенно уставиться в даль. Это горе оказалось для нее слишком сильным. Как и для Чуи. Он просто не верил в настолько глупую смерть сына. — Сумире, эй… Мелкий? Акико лишь всхлипнула, заходясь глухими рыданиями. Ни у кого не осталось сил на то, чтобы просто встать. У тех, кто мог слышать и видеть, сердце разрывало от вида Чуи, который встал перед осколками, как перед трупом сына. — СУМИРЕ-Е-Е-Е! — этот дикий, нечеловеческий крик заставил вздрогнуть. Омега упал на пол и заржал, как ненормальный. Он не выдерживал того, что свалилось на него за последние дни. Все было кончено.