Лжец и отец лжи

И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги. Иов. 2:6

Падать было не больно. Наблюдать за тем, как облетают старые перья, а новые, копотно-чёрные, врастают в крылья, словно острые шипы, — в общем-то, тоже. С головой окунаться в пучину невыносимых страданий в огненной геенне без права на покаяние, и гореть заживо, предаваясь всем страстям одновременно... неприятно, конечно, но терпимо. Не больно. Сравнительно. Куда хуже было смотреть в испуганные глаза Азирафаэля, который не мог его вспомнить. Кроули не питал особых надежд на неожиданное чудо, потому что на своей шкуре испытал гнев Господень, и всё такое, но где-то в глубине души (вернее, в глубине того, что от неё осталось после падения) слабо надеялся, что Он всё-таки сделает исключение для них двоих. Кроули хотелось верить, что Азирафаэль, который не позволил искусить себя пустыми обещаниями, на данный момент имеет хотя бы смутное представление о духовной связи, возникшей на заре всего сотворённого. Выползая к Восточным вратам, Кроули готов был молиться, чтобы наказание обошло Азирафаэля стороной. Но неуверенный, срывающийся от волнения голос ангела говорил сам за себя. Конечно же, он не узнал в коварном змие-искусителе своего возлюбленного, который просто не вовремя связался с плохой компанией и за это был проклят, обречён на вечное страдание, обращён в демона и дальше по списку. Чего таить, Кроули не жалел о вероломном предательстве, да и не считал его таковым. Единственное, что он по-настоящему хотел вернуть, — это драгоценные воспоминания Азирафаэля о долгих прогулках по облакам. Что ж, славная пудра для мозгов вышла из-под руки Господней, ничего не скажешь. Итак, чтобы быть в курсе происходящего и давать соответствующую оценку тем событиям, которые в конечном итоге привели к небесному бунту и образованию Преисподней, необходимо перенестись в тот день, когда Бог создал ангелов, — самый первый день во Вселенной. В те далёкие времена, когда на свете ещё не было ни суши, ни воды, ни населяющих эти территории тварей, а ангелы в белых одеждах познавали любовь своего Творца, Кроули, вероятно, носил другое имя и по праву считал себя одним из самых счастливых существ. Волосы его были до того рыжими, что напоминали красно-оранжевое утреннее светило (к тому времени утро абсолютно точно уже было изобретено), а его глаза были голубыми, как небо (которое Господь, естественно, тоже успел создать). Кроули встретил Азирафаэля день эдак на третий, когда моря отделились от земли, и сразу же ощутил бесконечную любовь, исходящую от него волнами. Откровенно говоря, все ангелы задумывались служителями любви и были таковыми по природе, но Азирафаэль казался Кроули особенным. Он не входил в приближённый круг Господа, где по обыкновению тусовались Люцифер или Гавриил с Михаилом, которые принимали активное участие в планировке и обустройстве Вселенной, поэтому всё свободное время посвящал Кроули. Они вместе наслаждались первыми закатами и рассветами, изучали глубину вод, раскинувшихся между участками земляной тверди, с ребяческим интересом следили за сотворением зелени, цветов и деревьев. И, конечно, без остатка любили — Бога, образующийся на их глазах мир и друг друга. Ведь в этом и состояло их предназначение. К концу четвёртого дня (а те первородные дни длились куда дольше, чем современные двадцатичетырёхчасовые сутки) среди ангелов прошёл слушок, что Бог собирается сотворить ещё одно разумное существо. Он, мол, решил из земного праха сделать человека по образу и подобию Своему, вдохнуть в него жизнь, поселить его в Эдемском саду и дать ему все земные блага. А потом, если тому вдруг станет скучно, слепить ему помощницу и подругу сердца — женщину, которая впоследствии (точное время никому не было известно) родит ему детей. Люцифер, красивейший и сильнейший из всех ангелов, который привык к повышенному вниманию со стороны Господа и достаточно поднаторел в том, чтобы всячески угождать Ему благими делами, идею не оценил. Возгордившись, он стал инициатором опасных разговоров, основная суть которых заключалась в том, что люди на земле не нужны. Эти сплетни, передаваемые полушёпотом в узких кругах, чудесным образом обходили тех ангелов, в которых дальновидный Люцифер не распознал потенциальных сподвижников, и таким же — если не более — чудесным образом достигали ушей тех, кто сможет усомниться по крайней мере в обозримом будущем. Вообще, если бы Бог не был так занят в ту неделю, когда ему вздумалось оперативно сотворить Вселенную, то проект Люцифера по понятным причинам с треском провалился, так и снискав должной поддержки. Однако зло уже пробудилось. Оно пустило цепкие корни в ангельские сердца и заронило в них роковое смущение. Отец зла тоже не сидел сложа руки. — Господь создал ангелов в начале всего сущего, — уверенно вещал красивейший и сильнейший Люцифер, всё прочнее укореняясь в порочном себялюбии. — Так почему же мы должны бок о бок жить с палачами и делить с ними то, что по праву наше? Сдаётся мне, что человек погубит Вселенную. Закрытые собрания подобного рода априори не могли привести смутьянов ни к чему хорошему. Кроули понимал это, в отличие от большинства ангелов, осмелившихся подвергнуть сомнению Божье провидение. Люцифер толкал речи об ангельском геноциде для красного словца, рассчитывая подкупить ещё больше сообщников, но быстро научившийся думать Кроули догадывался, что в его словах кроется доля горькой правды. Азирафаэль понятия не имел о заговоре и назревающей революции, продолжая радоваться появлению птиц и искренне удивляясь безграничной фантазии Всевышнего. Кроули, в свою очередь, становился всё мрачнее, ясно осознавая, что люди могут стать порядочной занозой в заднице. Не то чтобы он поддерживал идеи надменного Люцифера, который разонравился Кроули сразу после того, как смута распространилась по небесам, но перспектива погибнуть от руки человека, мягко говоря, не приводила его в восторг. К тому же, всё больше и больше ангелов проникались мятежным духом, раздражающим уязвлённую гордыню. Кроули продолжал следить за накаляющейся обстановкой, постепенно отдаляясь от Азирафаэля, и однажды между ними случился разговор, который поставил точку на их небесных отношениях и стал отправным пунктом падения Кроули. По иронии судьбы, он помнит его до мельчайших подробностей. Они встретились у штильного моря. По-видимому, где-то в районе Атлантического океана, который ещё не обрёл человеческого названия, потому что людей не было и в помине. — Наконец-то! Где ты пропадал? Я ищу тебя с самого утра, — лицо Азирафаэля выражало тревогу. Возможно, он и не знал об интригах, которые плелись за спиной Господа, но отчётливо видел, что с его родственной душой происходит что-то странное. Он так изменился с тех пор, как они привязались друг к другу! — Решал кое-какие дела, — рассеянно ответил Кроули, не отрывая глаз от линии горизонта. Солнце садилось, путаясь лучами в его огненно-рыжих волосах и оставляя размытые блики на ровной водной глади. Пятый день подходил к концу. Завтра Всевышний создаст человека и Люцифер поднимет восстание. Завтра Кроули предстоит сделать судьбоносный выбор. — Могу я задать тебе вопрос? — он повернулся к Азирафаэлю, вдыхающему морской воздух. Слабый бриз раздувал полы его одежд. — Конечно, мой дорогой. Впервые его улыбка показалась Кроули неуместной, и он решил начать издалека. — Ты знаешь, что запланировано на завтра? — Я думал, мы проведём время в каком-нибудь спокойном месте, вроде Эдема или... — Нет, ты не понял, — перебил его Кроули, лишний раз убеждаясь в том, что для Азирафаэля у Всевышнего не хватило догадливости. — Я имею в виду... — Кроули указал пальцем вверх. — Ну, Божий замысел и всё остальное. — О, — многозначительно ответил Азирафаэль и кивнул. — Насколько я знаю, завтра Господь из праха земного создаст человека. Затем усыпит его и из его ребра вылепит... — Но ты ведь в курсе, к чему это всё приведёт? — резко сказал Кроули. — О чём ты? — спросил Азирафаэль, чувствуя, как внутри нарастает беспокойство. — Человек уничтожит всех нас. — Что ты такое говоришь? — ужаснулся Азирафаэль. Он справедливо предположил, что не зря опасался за Кроули. Всё-таки от привычки слишком много думать добра не жди — этот факт подтверждается известными примерами на протяжении без малого шести тысяч лет. Кроули стал одним из первых, кому пришлось поплатиться за свой вольный ум. — Послушай, завтра на небесах произойдут некоторые... волнения, — осторожно сказал он. — Волнения? — Азирафаэль глядел на Кроули совершенно круглыми глазами. — Ну, знаешь, небольшой бунт под предводительством Люцифера. Ничего глобального, — Кроули невольно погрешил против истины. По правде говоря, участвовать в серьёзной заварушке, рискуя отхватить суровый выговор от Господа, Кроули хотелось в той же степени, в какой ссориться с Азирафаэлем, тем самым причиняя ему боль, но соблазн... Соблазн был велик. Кроули желал убедиться в своей правоте и был готов стоять за неё до конца. — Мы всего лишь предотвращаем катастрофу, — продолжил Кроули, с каждым словом теряя уверенность в том, что Азирафаэль сможет его понять. — Мы? — Азирафаэль не верил своим ушам. — Ты... тоже в этом замешан? — Ты можешь пойти со мной, — Кроули попытался поймать его за руку, но Азирафаэль отшатнулся. — Мы переубедим Его вместе! Он послушает. — Это измена! — выдохнул Азирафаэль, делая шаг назад. — Ты предлагаешь мне примкнуть к отступникам. Мы должны немедленно сообщить обо всём Гавриилу, — возразил он и тут же смягчился: — Пожалуйста, милый, если в тебе осталась хоть капля здравомыслия, откажись от этой затеи. Я прошу тебя. Ты ошибаешься. — Я так и думал, — высокомерно заявил Кроули, оставляя надежду на благополучный исход их беседы. — Можешь разболтать всем, кого знаешь. Процесс уже запущен, его не остановить. Мы выступаем завтра. И либо ты с нами, либо против нас. Он в ожидании уставился на растерявшегося Азирафаэля, на которого невозможно было смотреть без сожаления. Повисла пауза. Тишина нарушалась лишь далёкими криками едва появившихся на свет птиц. Пожалуй, Кроули требовал от Азирафаэля больше, чем тот мог ему дать. В конце концов, Кроули подбивал его на измену. И если Азирафаэлю недоставало природной смекалки, то верности по отношению к Творцу в нём было хоть отбавляй. — Что ж, думаю, на этом нам стоит... закончить, — голос Азирафаэля едва уловимо дрожал, хотя ангел всеми силами пытался сохранять спокойствие. Он впервые вкусил горечь обиды, а первое предательство, как и первая любовь, к сожалению, забывается с превеликим трудом. Конечно, если к такому интимному делу не подключать происки Господа, который насылает на вас забвение. Впрочем, об этом чуть позже. — Когда-нибудь твоё наивное узколобие подведёт тебя к краю, — в Кроули вдруг проснулось неистовое желание посильнее ужалить Азирафаэля злословием. — Вера — это не узколобие. Я так боюсь, что ты погубишь себя. — Не утруждай себя в этом. Азирафаэль использовал последнюю попытку, чтобы образумить Кроули, и она не увенчалась успехом. Они стояли столь близко, но, казалось, находились на разных концах земли, разругавшиеся окончательно. Вероятно, именно так себя чувствуют возлюбленные, оказавшиеся по разные стороны баррикад. Солнце скрылось за морем, обозначив окончание пятого дня — последнего дня, который Кроули провёл в качестве полноправного ангела. Честно признаться, даже тогда, открывая свою душу злу, он не переставал любить Азирафаэля, и будь проклят тот час, когда он вообразил, будто может разочаровать его безвозмездно. Между тем проклятие как раз замаячило где-то совсем рядом. — Ступай, ангел. Передай весть о том, что в раю намечается переворот. — Умоляю, не связывайся с ними... Но Кроули уже не слушал. Он распахнул свои белоснежные крылья и легко взмыл ввысь, оставляя Азирафаэля одного на берегу моря. Поднялся ветер, взволновал воду, и ангел тяжело вздохнул, бросив печальный взгляд на то место, где недавно стоял Кроули. Нехорошее предчувствие скорого ненастья прочно укоренилось в груди Азирафаэля и преследовало его вплоть до потери памяти. — Господи, пусть всё обойдётся, — пробормотал ангел, поднимая глаза к синеющему небу.