Демоны начинают и выигрывают?

       Ох, демон, как же ты меня заводишь.        Измайлов был как целая планета. И накрывала эта планета Володю с крышкой, плотно, надежно, и устойчиво к внешним раздражителям.        Так, что ты больше уже ни на кого не смотришь, насмерть привороженный к этим бесовским глазам.        Измайлов стоит, рассказывая что-то Мухичу в коридоре.        Яковлев еще минуту назад мирно шел за папкой в архив, но заметил демона и забыл, куда шел.        Бес смеется, зеленые глаза горят, искрясь и сияя, и Володя замирает.        Мой личный демон.        Ты улыбаешься, и я лечу следом за твоей улыбкой.        Яковлев приходит в себя, не помня, что он делает в своем кабинете, стоя у сейфа без папки, с растерянным лицом и запутанными мыслями…        Дверь взлетает, и причина его витания в облаках появляется на пороге, выводя Яковлева из грез.        — Привет, Володь! — говорит бес, радостно глядя на Володю.        — Привет, демон, сейчас ты, как никогда вовремя! — Яковлев одной рукой ловко запирает дверь, а другой прижимает беса к себе, жадно целуя в губы.        — Володь, ты чего? — спрашивает Измайлов, удивленный такой нежностью.        — Гриш, а какие у тебя планы на вечер? — уточняет Володя, не отрывая рук от демона.        — Володь, ты в норме? Вообще-то я собираюсь на свидание, новая гавриловская машинистка пригласила сходить в кино! — не упускает случая поддразнить Яковлева неугомонный бес, задорно хохоча, видя, как Володя бледнеет.        — Володька, ну что же ты так ведешься-то все время? — смеется Измайлов.        — А тебе нравится издеваться надо мной! — шепчет Володя, когда сметанный оттенок лица медленно сменяется на обычный.        — Володь, не злись, я пошутил, честно! — заглядывая Яковлеву в душу своими невыносимыми глазами, улыбается Гриша и Володя сдается, целуя ласковые губы беса…        Измайлов входит в дом, и Яковлев сразу понимает, что тихого, по-семейному домашнего вечера с бесом в обнимку ему не видать.        Демон в бешенстве, он закусил нижнюю губу и яростно бросает куртку мимо вешалки, даже не оглянувшись.        — Володь, ты можешь мне связно объяснить, что это сегодня такое было? — начинает бес, мгновенно закипая.        Яковлев и хотел бы ответить, но демона уже несет дальше.        — Володь, что происходит? Сначала ты неделю бегаешь от меня с равнодушным лицом, а сегодня снизошел до показательной порки перед всем отделом! Отчитал меня, как первоклашку и пошел петь дифирамбы Карпову, как будто он подвиг совершил, а не отчет сдал! — кричит Гриша, злой, как тысяча чертей.        — Гриш, прости, я не хотел, оно как-то само так вышло! — пробует оправдаться Яковлев, он и вправду сильно перегнул палку на сегодняшней проклятой планерке.        Заметив, как темнеют с каждым яковлевским словом глаза демона, сверкая от эмоций, Володя понял, что переборщил и обязательно огребет за это.        Но позже.        И вот бес орет, не помня себя от гнева.        — Володь, я что, ноль без палочки, что меня можно вот так закапывать с головой? — выдыхает Измайлов, окончательно взорвавшись и пиная стул ногой…        Долбаная летучка. Володя не знает, что его дернуло так разойтись сегодня, то ли требовательный взор заместителя начальника департамента, которого дьявол принес на сковородке именно сегодня; то ли непонятное, смутно нарастающее внутри предчувствие беды.        У них с Измайловым уж слишком все было гладко в последнее время, без скандалов и ссор, и вот тонкая, прежде без сучка и задоринки, нитка оборвалась.        Володя пытается объясниться с бесом, но это бесполезно.        Измайлов демонстративно поворачивается к нему спиной, отчетливо всем своим видом давая понять, что не собирается ничего слушать.        Гриша холодно говорит, обращаясь в основном к стене:"Мне нужно проветриться, поеду, покатаюсь, не жди меня, буду поздно!».        Володя вздрагивает, как от выстрела, от грохота закрывающейся за демоном двери.        Ад и все его обитатели.        Бес исчезает, оставляя Володе только бесконечные сожаления и так и непроизнесенные, пришедшие слишком поздно слова извинений.        Яковлев стоит у окна, вцепившись в занавеску, и беспомощно наблюдает, как Измайлов садится на свой адский байк.        Он бродит по квартире, как неприкаянный, отчаянно сожалея о своих словах.        Проблуждав по комнатам последним листком календаря, сорванным слишком рано, Яковлев включает телевизор, пропадая от тоски.        Изнывая от беспокойства за Гришу, Володя бездумно крутит каналы, не глядя на экран и думая, когда же демона отпустит обида.        Вдруг в речи говорливой, как сорока, ведущей новостей его что-то цепляет.        Сообщение о крупной аварии, произошедшей на шоссе недалеко от их дома.        Яковлев находит подробности ДТП на другом канале, и застывает от ужаса.        Разбился мотоциклист, и сильно пострадали водители еще двух машин, попавших в аварию.        Нет.        Сердце дернулось и застыло.        Измайлов всегда любил ездить по этому маршруту, считая эту дорогу лучше других…        Яковлев вылетает из дома, не чувствуя земли под ногами.        Он не помнит, как долетает до развилки, сует молоденькому старлею свое удостоверение и чуть не сваливается в обморок, заметив безразлично, матово блестящий в свете фонарей разбитый вдребезги черный остов мотоцикла.        Фары разметаны в лепешку, от корпуса почти ничего не осталось, он скомкан в чудовищную безжизненную кляксу, размазанную по асфальту темным пятном.        Вопрос о водителе байка застывает у Яковлева на губах мерзлым льдом.        У Володи такое безумное лицо, что лейтенант предлагает ему воды и присесть в машину ДПС, боясь, что Яковлев просто рухнет.        Почти в коме Володя что-то спрашивает пересохшим ртом, не слыша ответов, старлей показывает ему какие-то бумаги, и вдруг Яковлев выныривает на поверхность из омута отчаяния.        Заметив в груде документов корочку прав, Володя выхватывает их, в оцепенении осознавая, что его сердце разорвется пополам, если он увидит знакомое лицо.        Воздух почему-то горячий, вязкий, как варенье, и плохо проходит в работающие на пределе легкие, засыпая их сухим каменным порошком.        Володя смотрит на фотографию и читает фамилию, имя и отчество несколько раз, пока до него наконец не доходит, что погиб Иваницкий Евгений Павлович.        Молодой блондин с робкой улыбкой.        Это не Измайлов, а совершенно другой человек.        Боже.        Старлей изумленно смотрит, как Яковлев сначала белеет, потом синеет, и лишь потом возвращается к обычному цвету лица.        Володя тихо и спокойно опускается прямо на землю, во взбаламученную грязь.        Никаких мыслей нет, лишь сердце робко тикает где-то между сумасшествием и радостью.        Гриша жив.        Демон, я не могу без тебя…        Появившийся только во втором часу ночи дома Измайлов ожидает чего угодно, но только не сумасшедшего шепота Володи, одновременно прижимающего беса к стене и обжигающего демона страстными, искренними словами в ухо:"Гришенька, прости меня, я виноват!".        От Яковлева палит огнем, он горит, целуя Гришу так пылко, что демон вспыхивает сразу.        Демона раздевают в две секунды, не обращая внимания ни на пуговицы, ни на молнии, Володе все равно.        Они падают в кровать, сливаясь в страстном поцелуе.        Этой ночью демон впервые видит небо в двух вздохах от своего лица.        Измайлов засыпает, залюбленный и зацелованный Володей до безумия, до вспухших, неуспевающих остыть от поцелуев губ; обласканный до самой последней складочки на коже; расслабленный и уставший от любви, бес спит в объятиях Яковлева, аккуратно укрытый одеялом со всех сторон.        Я люблю тебя, мой бес.        Жить с тобой непросто, но без тебя жить и вовсе невозможно.