Горький дым

      Меня зовут Евгений, мне семнадцать. Я живу в Санкт-Петербурге уже три года. Точнее, в Санкт-Петербурге я ни разу не был, но в паспорте стоит именно этот город. Где же я, спросите вы. Я отвечу. Я живу в Питере.       Питер — это совершенно другой город в отличие от Санкт-Петербурга. Это одно из самых главных правил. Если ты приехал в Питер, то уже никогда не сможешь уйти от него. Он вселяется в тебя мгновенно, пускает корни в твою плоть, навсегда пропитав твою кожу ядом этого города.       В Питере действуют совершенно другие законы, которые ты больше нигде не встретишь, кроме как здесь.       Я приехал в Санкт-Петербург, когда мне только исполнилось четырнадцать. Я вступил на вокзал с чувством, граничащим с чем-то великим. Величие города уже постигло меня. Я утонул в этих чувствах. В моих глазах ничего не было, кроме как веры в чудеса и желания трудиться. Я поступил в художественную академию почти случайно: мою работу добрали, так как одна девочка, чьё место я занял, попала в страшную аварию и не могла начать обучение. Это было лишь одно маленькое тёмное пятнышко, казалось мне, но потом это стало самой безобидной строчкой в моей истории.       Юн, красив, с необычайным талантом и трудолюбием — мне казалось, что Санкт-Петербург просто создан для меня. Тогда, ещё три года назад, я был всего лишь мелким мальчишкой, ничего не мыслящим в жизни. Мне не были знакомы такие слова, как боль и разочарование, не знал, что такое настоящее зло и как правильно держать удар. Всё, что я знал, это как правильно держать кисть в руке и сколько красок мне понадобится для самой большой работы в моей жизни. Я рисовал черновики ночами и с нетерпением ждал того дня, когда смогу вступить на порог академии и показать всем, чего стою. Я ждал. Потом я научился терпеть.       Все мои мечты о счастливом будущем художника, о беззаботной столичной жизни студента растаяли в тот миг, когда я познакомился с Питером. Он накрыл меня так быстро и неожиданно, будто гром среди ясного неба, проник в мои легкие вместе с сигаретным дымом и обжог горло своим едким запахом. Я никогда не забуду нашу первую встречу.       Я только сошел с поезда и решил пойти в академию, чтобы осмотреться. Мне не терпелось её увидеть. Меня встретил кто-то из дальних родственников-знакомых моей матери, которая наскребла последние деньги на билет. Это был взрослый мужчина средних лет, в тёмном плаще, но аккуратен внешним видом. Он курил сигарету.       Когда я подошел, он поперхнулся и нечаянно выдохнул весь табачный дым в мою сторону. Он был рад меня видеть, хотя и выглядел усталым.       — У тебя прям глаза светятся. Так рад своему приезду? — спросил дядя Костя, когда мы уже ушли с вокзала.       — Да, это чудесный город, — говорил я, осматривая всё, что попадалось мне на глаза.       — Не по возрасту тебе уже так веселиться, надо становиться серьёзнее. Ну ничего, успеешь ещё повзрослеть, — мы сели в машину, и он повез меня в академию, чтобы забрать кое-какие документы. Дядя Костя знал Питер, именно Питер, но не сказал мне ни слова. Теперь я таю на него некую обиду за тот день, когда он меня не предупредил, но при этом понимаю, что вряд ли его слова перевернули мою жизнь и всё было бы не так, но надежда была. Если бы я тогда знал, что по-настоящему значат эти слова бывалого петербуржца, то может быть в моей жизни многое изменилось. Но нет. Мне было всё равно. Я добился своего: попал в художественную академию в северной столице. Уже всё доказал себе и больше мне ничего не надо было. Я считал, что уже все страхи позади: сдал экзамены, прошёл конкурс, попал в академию и даже уговорил маму и приехал, но я сильно ошибался.       Целый день дядя Костя возил меня по Санкт-Петербургу, показывая город. Когда экскурсия подошла к концу, он привез меня в общежитие.       — Ладно, малец, учись хорошо. Мамке твоей я позвоню, а ты пока обосновывайся, — легкая и даже немного отцовская улыбка появилась на его губах. — Давай, до встречи Женёк! — сказал он мне, отъезжая от здания.       Мне нравился дядя Костя. Он был добрый, заботливый мужчина, помогал мне и даже иногда напоминал отца. У меня никогда не было папы, только один дед, который вечно ругал меня за «бумагомарательство» и рассказывал пошлые, дурацкие анекдоты. Хотя, если бы у меня и была возможность иметь отца, я бы хотел, чтобы он был такой, как дядя Костя. Мама почему-то с осторожностью говорила о нём и очень сожалела, что никто другой меня не может встретить, например: её подруга Света, улетевшая на Гоа. А мне дядя Костя нравился. Он был брутальным, таким крутым и, мне казалось, что именно так должны выглядеть настоящие мужчины: сильные, добрые и немного уставшие, может, даже местами неопрятные.       С приподнятым настроением я зашел в светлое и красивое здание. Нельзя сказать, что оно было новым или что моя комната была прямо прекрасная. Совершенно наоборот. Забытая богом лачужка, в которой была старая кровать с тонким матрасом, дохленькой подушкой и таким же одеялом, а рядом стоял стол с тремя ножками и стул, который, кажется, был тут ещё при Петре I. Картину дополняли местами прогнивший пол и белая краска, осыпавшаяся не то с потолка, не то с оконной рамы. Но я не замечал этих «маленьких невзгод». Я был настолько счастлив, что розовые очки превратились в линзы. И стол мне казался винтажным, и кровать удобной, а вид из окна вообще замечательным. Хотя нет, вид и правда был великолепным: вечерний Питер, который темнеет на фоне розово-оранжевого заката. Приглядевшись, я увидел академию. Я надолго запомнил, как она выглядела в свете уходящего солнца, потому что мечтал её нарисовать. На многих форумах я читал, что рисовать с натуры — легкотня, а вот с памяти куда сложнее. Поэтому я разглядывал академию, стараясь приметить каждую деталь, пока солнце совершенно не скрылось и не стало темно. Мне хотелось, чтобы каждый день в Санкт-Петербурге был таким, и я с надеждой верил, что завтра будет куда лучше, чем сегодня.       На следующее утро я отправился в академию. Куда ещё мог отправиться подросток, который из всего города знал только одно место? К тому же, вчера я так и не смог там как следует побывать. Здание было великолепным, больше похожим на дворец или на храм какой-нибудь богини любви. Переступая порог, я как-будто почувствовал легкость и необычайный запах, который ни разу до этого не ощущал. Сейчас-то я знаю, что так пахнут вымытые бетонные полы, но тогда я придал этому запаху имя чего-то великого, таинственного и загадочного. Будто сама атмосфера внутри здания говорила об искусстве. Я ходил по обычному линолеуму в своих ботинках, которые в первые же месяцы испачкались кровью, и в такой любимой парке, которую ношу до сих пор, наслаждаясь чувством прекрасного. Прикасаясь к стенам, я слышал истории, хотя на самом деле это было просто моё воображение.       Я ходил кругами часа два, пока не почувствовал голод. Я отправился в ближайший Макдоналдс, чтобы утолить жажду. Там были огромные очереди и, если кого-то они сильно раздражали, то меня наоборот погружали в какое-то забвение, ощущение, что вот он — многомиллионный город. Когда очередь дошла до меня, я заказал всё, что произносил кассир. Я не смог сказать нет и оставил там почти все наличные. Свободных столиков не оказалось, я и пошёл на улицу. Там было свежо, но не очень тепло и уютно: осень в Питере то ещё испытание. Я наслаждался тем, что поглощал пищу и был на седьмом небе от счастья. Я быстро наелся, но еды оставалось ещё достаточно. Я свалил всё в свой рюкзак, надеясь на сытный ужин и пошёл в сторону академии с желанием начать делать эскизы.       «Испачкав» пару листов в скетчбуке, я решил поискать вдохновение на улице. Архитектурные достояния, памятники и природа севера страны должны были благоприятно подействовать на мою музу. Собрав рюкзак, я отправился блуждать по Питеру. Я не боялся заблудиться. Я ходил, сидел, рисовал и снова ходил. Так прошёл весь вечер. Когда уже начало темнеть и я решил отправиться домой, вот тут то меня и накрыло и я впервые узнал, что такое боль.       Заплутавшийся в не самых красивых районах Санкт-Петербурга, я не мог найти выход к академии и решил спросить у местных. Словом, стоит заметить, что тот же вокзал и переулок, где я застрял, были словно два совершенно разных мира. Один был величественный, красивый, как будто сошел с учебников истории девятнадцатого века, а другой очень явно и четко отображал всю темноту и мрачность этого мира.       Увидев толпу каких-то парней в одной из арок между домами, я решился к ним подойти. Сейчас я бы никогда это не сделал. Тогда же мне казалось, что все люди на свете добрые и всегда готовы помочь. Я отрицал существование плохих людей, а если быть точнее, то не брал в расчет. Хотя, даже сейчас я так думаю — нет злых людей, есть только милосердный человек и жестокая сволочь.       Поправив рюкзак на плечах и улыбнувшись, я подошёл к этим парням.       — Извините, не подскажете мне, как найти общежитие художественной академии имени… — я даже не смог договорить. Пока я вспоминал, в честь кого названо моё учебное заведение, меня ударили по голове и я тут же рухнул. Да, это были питерские наркоманы, но кто же знал?! Очнулся я, может, через пару часов или больше уже без рюкзака. Голова болела и я аккуратно дотронулся до макушки. Мои пальцы были в тёмной густой крови и на глаза сами собой навернулись слёзы. Даже не от боли или отчаяния, просто от того факта, как со мной обошлись. Всхлипывая, я поднялся на ноги.