12.08.2018 г.»
— Тэхен, ты уже собрался? — низкий и глубокий, словно рык пантеры, голос вывел Тэхена из размышлений. — Так и думал, что нет. Енгук появился в проеме арки, разделяющей спальню на две секции, с белым махровым полотенцем вокруг бедер. Вторым полотенцем он вытирал влажные волосы, с которых капали хрустальные капли: огибая шею, они впадали в яремную впадину и текли дальше по груди к рельефному прессу. Тэхен улыбнулся уголком губ, длинными, изящными пальцами закрыл дневник и положил его в ящик стола. Поднялся, отчего складки его белоснежного шелкового халата разгладились и заструились по ногам. — Мне осталось лишь одеться и добавить пару штрихов. Я почти собран. — Волнуешься? — мужчина прошелся босыми ногами по паркету и подошел к Тэхену, который стоял у окна и наблюдал за рассветом. Рассвет сегодня был как никогда красивым, и Тэхен видел в нем что-то волшебное, трогательное. Светло-бежевая комната была залита розовым светом, превращаясь в настоящее пирожное. Воздух ароматно пах хлопком из-за работающих дозаторов на полках. Широкая двуспальная кровать была нагладко заправлена — Тэхен был несколько педантичен в вопросах чистоты, все должно было быть на своих местах. Енгука такой порядок особо не волновал, он любил подольше поваляться в разворошенной после бурной ночи постели, наслаждаясь гладкостью и теплом кожи Тэхена и так контрастирующей с ней прохладой простыней. Но Тэхен привык жить в порядке, потому каждый раз сгонял мужа в душ и принимался за уборку. Спальня в принципе была самым любимым местом Тэхена в их просторной квартире. В левой ее части находились кровать, туалетный столик с декоративной косметикой, навесные полки с украшениями и целая ваза гипсофил, которые Енгук подарил ему на первое свидание. Над столиком витал запах духов и сладкой пудры — Енгуку это нравилось, но иногда ее частички слишком щекотали слизистую носа и заставляли без остановки чихать. Длинный, встроенный в стену шкаф был полон одежды — и брендовой, и купленной в обычном масс-маркете. Ни Тэхен, ни Енгук не любили кичиться деньгами, так что не брезговали покупать одежду со скидками и иногда даже торговаться. Под обувь омеги выделили отдельную полку — настолько много ее было. Енгук по этому поводу любил шутить, что у него не муж, а сороконожка. Правая часть была переделана специально под Тэхена. Их квартира была с полукруглой лоджией, на которую можно было выходить прямо из спальни. Ее отделали стеклом, чтобы зимой не было холодно, у панорамного окна поставили по периметру диванчик, на котором Тэхен мог позволить себе расслабиться с книгой и бокалом вина, у рабочей зоны стоял стол из светлого дерева, проигрыватель для пластинок, мольберт, под который постелили небольшой коврик, вокруг стояли баночки и тюбики с краской, кисти, — не меньше двадцати, Енгук считал, — и отдельная полка с книгами по искусству живописи, историей и биографией известных художников, различными пособиями, техниками по письму масляными красками и прочее, прочее, прочее. Это был отдельный мир Тэхена, и хотя ему было там безумно уютно, он все же мечтал о собственной студии. Ему не нравилось, когда во время написания картины рядом кто-то находился, а выгонять Енгука из принадлежащей ему спальни Тэхен считал настоящим негодяйством. Солнце лениво распускало свои лучи, будто бы потягивалось, откладывало появление на небе. Енгук положил ладони на уже округляющийся живот Тэхена и притянул к себе, вжимая спиной в грудь. Шелк тут же намок и прилип к коже, но Тэхена это ни капельки не смутило. Он прикрыл глаза, чувствуя горячие губы на своей шее, затем — у изгиба плеча, потом у уха. Енгук целовал его медленно, смакуя вкус кожи. Тэхен всегда пах поразительно — его тонкий, но запоминающийся запах еще долго после стоял в носу. Енгук погладил его живот и, словно лис, проворно просунул ладонь под халат, прекрасно зная, что Тэхен обнажен. — Нет, не волнуюсь, — разлепив сухие розовые губы, ответил Тэхен. — Думаю, все пройдет хорошо… Я тщательно подготовился. — А мог бы пойти работать после декрета, — пробормотал Енгук, не отрываясь от ласки вокруг его кожи. Тэхен улыбнулся, понимая, что Енгук будет настаивать на декрете до последнего. — Хочешь, чтобы я был домохозяином, воспитывал четырех детей и жарил тебе панкейки по утрам? — игриво спросил он. — Да, — Енгук острыми зубами закусил небольшой участок кожи у сонной артерии и тут же облизал его. Кожа Тэхена была столь же сладкой, сколь и сладко пахнущей. — И не вижу в этом ничего плохого. Уговаривать не буду, знаю, как тебе важно самореализоваться. Но если передумаешь… — Даже не мечтай, — тихо засмеялся Тэхен, но тут же с его губ слетел стон удовольствия. Енгук принялся ласкать, щипать и оттягивать чувствительные соски. — Я… ах! Я слишком долго шел к этому, и… — Тэхен вновь прервался на протяжный стон и выгнулся в пояснице. С момента, как Тэхен узнал о своем положении, прошло три недели, но его тело уже начало меняться. Стало слишком уязвленным и податливым, резко реагировало на любые манипуляции. Енгук это знал и пробовал новые для них границы допустимого. Что-то доставляло Тэхену удовольствие, что-то — боль. Енгук был настойчив, но осторожен. Длинные пальцы мужа скользнули Тэхену между ног. Он закусил губу, подался вперед и выставил руки, упершись ладонями в холодное стекло. В нем пылал пожар от прикосновений Енгука, как он был хорош, какую сладкую боль ему приносил! Енгук, лаская его пальцами, взял мужа за шею и утянул в поцелуй — тягучий, сладкий. Тэхен дергался, мычал ему в рот, сжимал бедра, но Енгук не прекращал, пока не довел его до конца. Лишь после этого с тихим чмоком отстранился, нагло и довольно улыбнулся и коснулся чистой рукой его подбородка. — Вот так. Легкий румянец тебе идет, а то был слишком бледным. Теперь можешь собираться, я тебя подвезу. — Бан Енгук, ты просто невыносим! — выдохнул, пытаясь отдышаться, Тэхен. Муж рассмеялся уже за пределами спальни и игриво бросил ему: — Разве ты не поэтому со мной? Прошло еще несколько минут, пока Тэхен не успокоил бешеное сердцебиение. Пришлось умыться прохладной водой, но тянущее чувство в животе не пропало — хотелось продолжения. Отогнав подальше эти мысли, Тэхен выключил проигрыватель, снял с него пластинку и сунул ее в упаковку, отправив в пакет от «Celine», без дела валявшийся в коридоре — Тэхен нашел ему применение. Омега быстро ополоснулся в душе и сменил шелковый в пол халат на наряд для собеседования в университете. Он долго крутился возле зеркала, откидывая то один, то другой вариант, и в конце концов остановился на персикового цвета рубашке, кожаных свободных в бедрах брюках, черном, в тон брюкам, пиджаке и золотой цепочке, смотревшейся немного массивно на тонкой шее. Небольшой берет, купленный прошлым летом где-то за границей, отлично вписался в образ, а скромный брызг «Bombshell» оставил за Тэхеном шлейф шафрана и пиона. Енгук ходил по кухне с телефоном, который зажал плечом у уха, бурно решая какой-то важный вопрос по работе, одной рукой держал чашку кофе, а другой пытался завязать галстук. У него это почти никогда не получалось. Тэхен резво подскочил к нему, ласково убрал руки и принялся помогать мужу, делая аккуратный узелок и подтягивая его к шее. Получив быстрый чмок в вишневые губы, Енгук ушел забрать нужные документы в кабинет, а Тэхен принялся готовить себе кофе, подслащенный сиропом. Каждое утро у них было похоже на предыдущее: Тэхен вставал рано, готовил завтрак на двоих — быстрый перекус вроде тостов, но иногда радовал мужа сладкой выпечкой, загружал кофемашину и помогал Енгуку собираться по утрам, после чего был предоставлен себе и своим делам. Но сегодня Тэхен чувствовал, что начиналась новая глава его жизни! Пока кофемашина тихонько жужжала, Тэхен присел за стол и окинул взглядом их квартиру. В каждый ее уголок Тэхен вложился собственноручно, не зря же он отучился столько лет в художественной школе и получил в Сеульском университете диплом коммуникативного дизайнера? В их квартире преобладали светлые цвета и дерево. Тэхену нравился его запах, он действовал успокаивающе и благотворно. По всему периметру квартиры были расставлены цветы в горшках, они стояли и на полу, и на полках, и на подоконнике. Каждую неделю Енгук дарил ему новый букет, красующийся на кухонном столе, и хотя Тэхен был против, Енгук все равно одаривал его подарками. Человеку, у которого и так есть все, можно подарить лишь одно — заботу. Тэхен кинул взгляд в закрытую комнату, которую они никогда не использовали, и с теплом подумал о том, что вскоре там поселится малыш Бан-младший. Енгук появился из кабинета с портфелем подмышкой, когда Тэхен уже допил кофе. Тэхен любил наблюдать за просыпающимся городом. Приятный, прохладный ветерок обдувал его лицо — воздух еще не успел прогреться. Енгук выехал с парковочного места и подобрал ожидающего его мужа около подъезда. Они выехали с охраняемой территории жилого комплекса. В салоне играла не отвлекающая музыка, Тэхен распахнул окно и впустил внутрь свежий воздух. Высунув ладонь, игрался пальцами с воздушными потоками и наслаждался тем, как они обтекали его теплые руки. — Завтра меня на приеме ждет доктор Сьюворд. Нужно будет сдать кровь и сделать узи, — лениво сказал Тэхен. — Отлично. Когда мы узнаем, кто у нас будет? — улыбнулся Енгук, не отводя глаз от дороги. Чем ближе они подъезжали к центру, тем больше машин становилось. — Еще слишком рано для этого. Малыш пока еще как креветка. А ты бы кого хотел? Тэхен повернулся к мужу и принялся рассматривать его благородный, орлиный профиль. Енгук был невероятно красивым мужчиной — с сочными губами, прямым и острым носом, взглядом настоящего хищника и нависшим над ним густыми бровями. Тэхен не сомневался, что ребенок возьмет невероятную красоту своего отца. Енгук пожал плечами. — Мне все равно, главное, чтобы он был здоровым. — Ты обманываешь, — тихо засмеялся Тэхен. — Я знаю, что ты хочешь мальчика. Альфу. Наследника, — перекривлял его омега. Енгук хрипло рассмеялся, обнажив острые зубы. — Так и знал! — Ну хорошо, может быть, мне и не все равно. Но даже если это будет не мальчик и не альфа, я не расстроюсь. Он ведь наш, — Енгук по-свойски положил ладонь на колено Тэхена. — Значит, я уже его люблю. И кто сказал, что девочки и омеги не могут быть наследниками и наследницами? Я совершенно свободен от предубеждений. — За это я и люблю тебя, — Тэхен потянулся к нему и сладко поцеловал в щеку. — Тебя подвезти прямо к университету? — Нет, — покачал головой омега. — Здесь будет нормально, — он указал пальцем на бульвар, перетекающий в улочку с магазинчиками, кафешками и торговыми лавками, после — в парк, а за ним уже следовал и университет Ёнсе. — С Юнги погуляем. — Как скажешь, — Енгук свернул к обочине дороги и притормозил. Поставив машину на ручник, повернулся к Тэхену и одарил его улыбкой. — Позвони сразу же после разговора с деканом, хорошо? Даже если буду занят, трубку возьму. — Конечно. — Вот и славно. До скорой встречи, родной, — Енгук погладил его по щеке, и Тэхен прильнул к любимой руке, как котенок, после повесил сумку на плечо и вышел из машины. Солнце уже начало припекать. Разношерстные люди гуляли по бульвару с детьми и собаками, работники в строгих костюмах спешили в офисы, кафешки только-только начали открываться, а продавцы раскладывали цветы, сухоцветы и баночки с джемом и медом по прилавкам. Тэхен зажмурился и посмотрел на небо, заметив, как на горизонте медленно собираются тучи, чтобы обрушиться шквалом дождя в середине дня. Решив не терять время, молодой человек прогулочным шагом двинулся по бульвару. Университет, в котором Тэхен собирался работать, не входил даже в топ двадцати по стране, однако ему нравилась архитектура самого здания, насчитывающего около десятка корпусов, не столь далекое расположение относительно дома и, разумеется, зарплата. Тэхен не нуждался ни в чем, потому что иногда совершал акты продажи своих картин на различных интернет-площадках, но для удовлетворения души ему хотелось работать в университете. Ему нравилось учить искусству, да и коллективы он любил. Тэхен наслаждался прогулкой неспешным шагом, наблюдая за родителями с коляской, не без удовольствия отмечая, что скоро и сам так будет гулять. Около цветочной лавки он притормозил и принялся разглядывать ведерки с водой, в которых стояли маленькие букетики ромашек, тюльпанов и пионов. — Добрый день, молодой человек, — поздоровалась с ним продавщица средних лет с пролегшими под глазами синяками и морщинистым лицом. Она быстренько вытерла грязные от земли руки о свой рабочий фартук и почтительно поклонилась — Тэхен немедленно ответил тем же. — Скажите, а сколько стоят эти? — Тэхен указал пальцем на букеты в ведерке. — Двадцать одна тысяча семьсот вон, — продавщица ответила словно с каким-то стыдом за незаслуженно завышенную цену. — Отлично, тогда я возьму два, — улыбнулся он и достал из воды два букета ромашек в целлофане. С ножек стебельков капала вода прямо на обувь Тэхена и неприятно стекала по руке. Продавщица кинулась, чтобы помочь, но молодой человек ее остановил. — Не страшно. Это просто вода. Вот, возьмите, пожалуйста, — порывшись в сумке в поисках наличных денег, Тэхен всучил ей желтую купюру с портретом поэтессы. — Ай-яй, подождите, я дам вам сдачу, — засуетилась цветочница, принявшись искать мелочь по карманам. — Все в порядке, — Тэхен поблагодарил ее, прижал букеты к груди и под растерянный взгляд продавщицы двинулся дальше. — А… а сдача… — она несколько раз моргнула, а затем с улыбкой прокричала ему: — Удачного вам дня, юноша! — и вернулась к пересадке комнатных цветов, довольная хорошим началом дня. Юнги уже был на месте, как и всегда, безупречно красивый. Если бы Тэхен не знал, что Юнги — воплощение ада, он бы подумал, что этот загадочно красивый, притягательный и совершенно отстраненный от мира юноша — ангел с небосвода, спустившийся на бренную землю, чтобы узнать о жизни людей. Юнги был парнем небольшого роста, бледнолицый и голубоглазый (вообще-то, это просто линзы, но Юнги обожал выделяться из толпы), его волосы часто подвергались окрашиванию, и Тэхен понятия не имел, как он еще сохранил их в хорошем состоянии. На прошлой неделе он красил пряди в кроваво-красный цвет, сегодня же предстал в новом амплуа — с нежно-мятными вихрами. Юнги был человеком, на которого постоянно оглядывались в торговых центрах, кафе, кинотеатрах. Тэхен с видением художника считал его невероятно красивым и, наверное, если бы не дрянной характер, сам бы восхищался им. И даже сейчас, сидя за уличным столиком какой-то первой попавшейся забегаловки, он был неотразим. Небесного цвета брючный костюм, под которым виднелся кроп-топ, выгодно оттенял его бархатную кожу и персикового цвета губы. Длинные ресницы кидали тени на худые щеки. Увенчанные кольцами пальцы держали книгу, по страницам которой Юнги бегал взглядом, жадно поглощая строчки. Перед ним стояла чашка с крепким кофе, над которой степенно кружился пар. Помимо всего прочего, Юнги обожал показывать свое состояние. Его родители обладали акциями именитых компаний и имели тесные знакомства со многими известными личностями, на чем и сколотили свое состояние. Они купили чуть ли не целый дворец в районе Каннама: с пятью парковочными местами, личной охраной, видеокамерами, к тому же наняли персонал. Тэхен знал их только заочно и то потому, что Енгук пару лет назад помог Юнги поступить в университет, так как сам Юнги был достаточно избалованным ребенком, не желающим учиться. Родители потакали ему всю жизнь, и потому про таких, как Юнги говорят: «Родился с золотой ложкой во рту». Тэхен, в общем-то, тоже никогда ни в чем не нуждался, но его родители не внушали ему всю жизнь неумолимость собственной важности. Иногда Енгук признавал, что не понимает, как Тэхен и Юнги нашли общий язык, притом что помимо несхожего воспитания их разделяли ни много ни мало восемь лет жизни и опыта. Вообще, сначала Тэхену Юнги не понравился. Он был слишком инфантильным, надменным, эгоистичным и язвительным, а это Тэхена всегда отталкивало от людей. Но когда он немного углубился в личность этого юноши, то понял, что это родительское влияние. Сам по себе Юнги не был плохим человеком, он просто попал в плохие, разрушающие личность условия. Ему приходилось быть акулой, чтобы его не сожрали другие. Он крутился в кругах, где необходима была твердость. Мягкотелых добряков сжирают, обманывают, предают. Тэхену просто-напросто повезло встретить акулу в лице Енгука, который его защищает. А Юнги рос с младенчества в окружении пираний поменьше, и ему пришлось выработать свою стратегию выживания. На самом деле, если сбить с Юнги всю спесь, он был очень способным человеком — горел психологией, ему были интересны человеческие поступки на уровне нейронов, да и сам увлекался нейробиологией, он жертвовал последнее для своих друзей, первым спешил на помощь и подставлял плечо. Тэхен лично стал свидетелем того, как он отдал крупную сумму своему другу в момент, когда оному было даже не на что покормить пса. А еще Юнги безумно любил животных. Он часто вкладывал деньги в приюты города, покупал медикаменты и корм, но родители не разрешали ему заводить домашнего питомца. Папа кривил нос и говорил: «Вот еще! Кругом будет шерсть, Юнги, даже не думай об этом». Когда они стали общаться теснее, Тэхен узнал об этой стороне его личности, и его язвительная, сучья сущность для него более не была такой проблемой. Когда Тэхен подошел ближе, то увидел, что Юнги читал «Психологию зла». Тэхен бесшумно опустился на стул напротив него и улыбнулся. — Земля вызывает Кьюриосити. Прием, как там погодка на Марсе? — Да вот, — не отрываясь от книги, сказал Юнги, — нашел сегодня у Намджуна кое-что интересное. Взял почитать. Послушай: «Нам бы очень не хотелось, чтобы мир навсегда осудил нас на основании того, о чем мы сожалеем больше всего. И все же мы делаем это каждый день по отношению к другим людям». — Ты снова был у Намджуна? — невзначай спросил Тэхен. Юнги, поняв, что сболтнул это бессознательно, кинул на него острый и хмурый взгляд. Тэхен беззлобно улыбнулся. — Ты знаешь, что я не осуждаю. Держи, это тебе. Твое прекрасное лицо еще красивее, когда ты улыбаешься. — Нет повода для улыбки, — парировал Юнги и забрал букет сникших ромашек. Он такие цветы не любил, ему нравились роскошные и дорогие букеты, но омега промолчал. Тэхен по интонации и поведению Юнги понял, что у них с Намджуном снова драма. Это было обычное явление для этих двух — ссориться, кидаться посудой, расходиться, затем снова бежать друг к другу навстречу. Тэхен подозревал, что фиолетовые засосы, виднеющиеся из-под топа, были делом рук Намджуна. Вернее, его губ. Но рассказывать историю Юнги и Намджуна он не имел желания, потому что это было и не его дело. Лишь иногда он давал Юнги советы, когда тот просил сам, хотя такое случалось очень редко. Юнги положил книгу в свою сумку и допил кофе. — Давай лучше о хорошем. Как ты себя чувствуешь? — Нормально, — пожал плечами Тэхен. — Немного волнуюсь перед собеседованием, но, в целом, ничего. — Мелкий не беспокоит? — Нет, — ласково ответил омега и коснулся живота. Юнги от этого жеста передернуло, в памяти вдруг всплыл момент нервоза, когда он с ужасом и замиранием сердца смотрел на свой тест. Когда прибор показал отрицательный результат, он чуть не расцеловал его от радости — заводить ребенка от Намджуна он точно не планировал. Не в этой жизни. — Так почему ты хотел встретиться? — Потому что родители думают, что я у тебя, — сухо усмехнулся Юнги. — Отец послал за мной машину, шофер приедет через полчаса. Я сказал, что мы вышли с тобой прогуляться, на завтрак. — А сам ехал на метро с окраины города? — Не спрашивай. Юнги скорчил недовольное лицо, отвернулся, грубовато подозвал официанта и заказал себе еще кофе, яйцо пашот и салат с рукколой. Тэхен от завтрака отказался, но взял зеленый чай с мелиссой. Заказ они ждали в молчании. Тэхен проверял утреннюю почту, а Юнги смотрел в сторону. Периодически меж его бровей пролегала недовольная складка, затем снова разглаживалась. В голове Юнги ураганом проносились мысли о минувшей ночи. — Эй, — Тэхен пощелкал пальцами перед лицом Юнги. — Ты о чем задумался? — Юнги поморгал и посмотрел на Тэхена. — Какой-то ты странный в последнее время. У вас с Намджуном точно все в порядке? — У нас никогда не бывает все в порядке, Тэ, — устало сказал Юнги и зачесал пятерней волосы назад. Он выглядел ужасно уставшим и измотанным. — Вы с Енгуком придете на Цветочный бал? — Конечно, — закивал омега. — Как и всегда. Кажется, в этом году там будет много влиятельных мужчин… незамужних и неженатых. Подозреваю, твои родители постарались разослать приглашение всем, кому ты мог понравиться хотя бы в теории? — О, да. Тебе ли не знать, как они любят торговаться, — едко улыбнулся Юнги. Он терпеть не мог мероприятия, которые устраивали его родители. Цветочный бал обычно проводили в конце лета, на открытом воздухе в дорогих поместьях. Гостям давали тематику нарядов, приглашались репортеры, накрывались столы. Все это было якобы благотворительностью, но Юнги уже лет с семнадцати начал понимать, что ни о какой благотворительности эти люди не думали. Как, впрочем, и сам Юнги. Судить чужие грехи было очень просто, гораздо труднее — признать свои. Юнги искал там полезные знакомства, родители Юнги — мужчину, под которого можно подложить сыночка и укрепить свои связи. Он не раз слышал их сожаления по поводу отсутствия других детей, потому что так они смогли бы рассадить «своих» во многих сферах, скупили бы акции и жили безбедно до конца своих гнилых жизней. В глубине души Юнги злорадствовал, что хотя бы здесь они обсчитались. Мин отхлебнул кофе и взглянул на свои часы. — Мне уже пора. Шофер ждет. — Ох, уже? — огорчился Тэхен. — И не поговорили нормально. — Извини, что воспользовался тобой, — Юнги подался вперед и пригладил локоны друга, выглянувшие из-под берета. — Мне не то чтобы жаль. — И я не думал, что Мин Юнги бывает жаль за то, что он использует людей в своих корыстных целях, — улыбнулся Тэхен. — Все в порядке. Мне было полезно прогуляться перед собеседованием. — Вот и славно. Береги себя, ангелочек, — юноша оставил некоторую сумму денег с излишком, закинул сумку на плечо и отправился к машине. Тэхен тоже не стал задерживаться, тем более поднялся порывистый ветер, гонявший улетевшие со стола салфетки по бульвару. Университет Ёнсе был построен в восемьдесят пятом году девятнадцатого века. Если бы Тэхен увидел фотографии этого величественного здания в интернете, он бы подумал, что это произведение искусства — творение лондонских архитекторов, никак не сеульских — с их-то любовью к модернизму. Здание было больше похоже на небольшую крепость, огороженную от городской суеты столбами ярко-зеленых кустов и деревьев. Перед центральным входом раскинулся потрясающей красоты сад в виде правильного пятиугольника с разными дорожками, огороженными кустами и цветами. Садовник как раз поливал небольшие клумбы, отчего в воздухе витал запах сырой земли. Но что Тэхена покорило в самое сердце — это плющ, обвивающий змеей весь периметр здания. Он цвел и разрастался, захватывая стены, скромно стучась в окна и желая дотянуться до крыши. Университет был похож на пристанище фей или лесной ведьмы. У трехъярусной лестницы росли два огромных кипариса. Тэхен неспешно, наслаждаясь прекрасными видами, поднялся по ступеням. Подняв голову, он встретился взглядом с каменной надписью, высеченной над дверной аркой: «The truth will set you free». — Истина сделает вас свободными, — с придыханием сказал Тэхен. В животе щекотали бабочки от сладкого чувства, пальцы слегка покалывало, он стоял перед входом и наслаждался секундами перед началом нового этапа жизни. Но внезапно из двери вылетели гогочущие студенты, видимо, активисты, готовые работать на благо своего училища в любое время, с сумками наперевес, и разрушили все волшебство момента. Тэхен чертыхнулся себе под нос и проскользнул внутрь. Он огляделся в поисках турникета, взял пропуск в бюро и представился охраннику. Пожилой мужчина с нависшими, кустистыми бровями, улыбнулся ему, причем улыбка его пряталась за седыми усами, и пожелал удачи. Внутри университет был не менее прекрасным, чем снаружи. Коридоры были длинными, вымощенными из камня, а пол — мраморный. Тэхен даже посчитал кощунством ходить по такой красоте в грязной обуви. Величественные колонны атлантами упирались в потолок, на котором еще виднелись какие-то росписи и символы. «Какая грандиозная, божественная красота!», восхитился Тэхен. Он коснулся кончиками пальцев холодных стен и засмотрелся на висящие портреты профессоров и выдающихся выпускников. Было видно, что написаны они давно — картинам минимум лет двадцать, потому что краска со временем едва заметно потемнела и начала трескаться из-за постоянного попадания прямых солнечных лучей, пыли и неправильного ухода. Невольно губы молодого человека скривились, разве можно так относиться к подобным вещам? — Тэхен, — эхом раздался голосом мужчины. Тэхен вздрогнул и поднял голову. С другого конца коридора ему махнул мужчина средних лет в темно-сером костюме — декан. — А я как раз вас искал, мне сообщили, что вы пришли. — Да, — улыбнулся Тэхен и двинулся ему навстречу. — Решил немного осмотреться. Здесь все… поражает. — Понимаю, — согласно закивал мужчина. — Меня зовут Ким Хванджун, но, впрочем, это вы и так знаете. Но, сами понимаете, формальности… — Тэхен согласно кивнул. — Прошу вас, проходите, — и указал ладонью на дверь с подписью «деканат». Внутри было не так много людей, но никто на Тэхена не обратил внимания. Перед началом учебного года работа кипела вовсю. Приемная комиссия уже перестала работать, студенты сдали вступительные экзамены и теперь ждали зачисления. Деканат был оборудован по последнему слову техники: ноутбуки известного корейского бренда, широкая плазма, у которой стояли флаги страны и университета, большой овальный стол для заседаний, стулья, обитые бархатной синей тканью, порядка десяти шкафов, набитых папками с документами и много картин на стенах. Тэхен хотел задержаться у каждой, расспросить — оригинал или репродукция, присмотреться к технике, узнать биографию художника, но Хванджун отвел его в кабинет, пригласил присесть и налил стакан воды. Кабинет, впрочем, был отделан в той же цветовой гамме и ничем не выделялся. Тэхен отпил из пластикового стаканчика и с улыбкой посмотрел на декана. — И-и-итак, Тэхен, я тщательно изучил ваши работы, — мужчина сел в кресло на колесиках напротив и открыл планшет перед ним. На экране всплыл профайл Тэхена, вся его биография, годы обучения и даже техники написания картин. — Вы знаете, обычно мы не оформляем так быстро и… в таком положении, — он глянул на живот Тэхена. — Не примите на свой счет, прошу. Я знаю вашего мужа, и точно не хотел бы его задеть. «О чем он говорит?», хмуро подумал Тэхен. «При чем тут вообще Енгук?». — Профессор Бан, к сожалению, скончался. Вы знаете, рак никого не щадит — ни бедных, ни богатых, ни молодых, ни старых… Мы в бедственном положении. Нагрузка уже распределена, и каждый преподаватель занят, нам попросту некуда ставить дополнительные часы, но об этом вам лучше узнать от заведующего кафедрой «Свободных искусств». — Да, он рассказывал мне об этом. — Славно. Очень славно! Тэхен, с оформлением мы можем не тянуть, но есть несколько нюансов. Вы будете преподавать четыре предмета на разных специальностях, времени для изучения материалов в обрез. К тому же, к середине года вам нужно будет написать собственные методички и начать разрабатывать программы совместно с заведующим. Это непросто… — Трудности преодолимы. Я люблю работать, и никаких проблем возникнуть не должно. — Да, но ваше положение… — Мистер Хванджун, — спокойно перебил его Тэхен. — Я жду ребенка, а не смертельно болен. Все в порядке, — и тут же улыбнулся, дабы подсластить резкие слова. — Я собираюсь получать ученую степень и очень желаю сделать это на базе вашего университета. — Что ж, это радует. Да. Хорошо. Мы возьмем вас на испытательный срок. Я не хочу обидеть своим решением вашего мужа, — Тэхен резко поджал губы. Хванджун тут же исправился: — И вас тоже. Давайте обсудим рабочие моменты… Собеседование продолжалось полчаса. Тэхен внимательно выслушал условия и требования. На данный момент его брали только младшим преподавателем — по факту, всего лишь помощником усопшего профессора, однако со всеми вытекающими обязанностями и даже сверх того. Тэхену предстояло разобраться с документацией, планами, разработать систему лекций, сопряженными с практическими занятиями, а также принимать экзамен. За дополнительные обязанности, конечно, доплачивать никто не собирался, и будь Тэхен беднее, чем есть, его бы это ужасно возмутило. Но он пришел не для того, чтобы зарабатывать, а для того, чтобы вкладывать в головы студентов знания и развиваться на выбранном поприще. Потом ему пообещали звание доцента за научно-исследовательскую деятельность. Через лет шесть Тэхен уже мог претендовать на звание профессора за научную и педагогическую деятельность. Хванджун показал Тэхену его стол — самый крайний и маленький, зато расположенный у окна с прекрасным видом на студенческий сад. В целом, Тэхен оказался больше доволен, чем нет. Однако его ужасно смущало и нервировало то, что Хванджун делал акцент не на заслугах и знаниях Тэхена, а на том, кем был его муж. До сего момента он даже и не подозревал, насколько это ранит его самодостаточность и самолюбие… Но Тэхен твердо решил доказать в первую очередь самому себе, что он не просто чей-то супруг, но еще и молодой специалист, художник и умный человек, способный добиться результатов на работе самостоятельно. Когда Тэхен покинул холл университета, то задержался на крыльце. Улица стала совсем серой и мрачной, на небе сгустились тяжелые тучи. Через несколько мгновений по каменным ступенькам забарабанил дождь. Тэхен вытянул руку, чувствуя кожей прохладу капель, поднял голову и тихо сказал: — Ну вот. Так и знал, что пойдет дождь.🩸
Чимин толкнул дверь, которая практически никогда не была заперта, и скользнул в поглощенный мраком дом. Он знал его наизусть и мог предсказать, за каким углом валяется недавно опустошенная бутылка крепкого алкоголя, в скольких сантиметрах от его ботинка нашла свое последнее пристанище смятая пачка дешевых сигарет, и даже как капли чьего-то вышедшего наружу обеда после очередной попойки в туалете ореолом окружали кафель вокруг унитаза. Ему каждая щель и мимо пробегающая мышь была до боли знакома, потому что он вырос здесь вместе с Чонгуком и Хосоком. Парень с присущей ему ловкостью обогнул валяющийся мусор и поднялся по скрипучим и проседающим ступеням на второй этаж. Чонгук никогда не закрывал дверь в свою комнату, потому что в этом не было нужды — родители почти не появлялись дома, а Хосок пропадал на работе. Отопление и электричество давно отключили за неуплату, часть которой Хосок смог погасить лишь в конце прошлого месяца. Очертания мускулистой спины Чона-младшего можно было заметить в свете мигающей красным светом неоновой вывески бара, что находился прямо напротив их дома. Чонгук дышал медленно и расслабленно ледяным, затхлым воздухом. Чимин привычно поморщился, толкнул ногой дверь, которую с обратной стороны подпирала куча грязных вещей, и по-свойски сиганул к Чону на постель. Тот тихо застонал, причмокнул губами, но продолжил видеть сладкие сны о богатой жизни. Чимин дьявольски улыбнулся, открыл свой затертый телефон и на всю громкость включил Чонгуку под ухо музыку. — Твою мать! — заорал подскочивший, сонный и потрепанный Чонгук. Поняв, что на него не напали коллекторы, а всего лишь ржущий во весь голос друг скрутился на постели, парень прорычал что-то нечленораздельное, пихнул его в бок и рявкнул требовательное: — Съеби. — Спящая красавица, пора вставать. Ты собрался всю ночь дрыхнуть? — Чимин, я твою мать… — впрочем, желание Чонгука о каком-то действии с чужой матерью осталось непонятым, потому что парень сжал подушку и накрыл ею свою голову, желая спастись от вездесущего хена с его тупорылой, взрывающей голову музыкой. — Чонгук, как тебе не стыдно? Моя мать и так находится в местах не столь отдаленных… Увы, вряд ли это небеса. Боюсь, черти поджаривают ее там со всех сторон, — Чимин бессовестно ухмыльнулся и увернулся от полетевшего в его сторону грязного носка. — Брось, мужик, хватит себе цену набивать. — Чего ты от меня хочешь? — простонал Чонгук. — Я с суток только вернулся и, клянусь всеми святыми, что еще остались на этом свете, если ты сейчас же не свалишь… — Сегодня пятница, — объявил Чимин, сорвав с головы друга подушку. Чонгук сразу же словно пришел в себя, взгляд стал более осмысленным, а лицо оживилось красками даже в тусклом свете вывески. Еще раз вспыхнув, та погасла, но даже в темноте Чимин увидел расплывшуюся по губам Чонгука ухмылку. — Ты прав, сладкий. Пора нахуяриться. Чонгук резко толкнул ладонью дверь любимого бара, и на него обрушился шквал голосов, вкусов и запахов. Играла популярная музыка, которая из-за старенькой стереосистемы звучала немного с хрипотцой, люди хохотали и разговаривали так громко, что их голоса смешивались в один. Пахло выпивкой и табачным дымом — для любого другого человека эта смесь казалась бы ядовитым газом, но только не для обитателей местных трущоб. Бар «Сыны Икара» стал для них падшей святыней, а они — самыми ярыми верующими. Практически каждого здесь Чонгук знал лично: кто-то помогал им с Хосоком найти работу, кто-то давал в долг, а кто-то был должен им. Но сегодня междоусобицы, вражда и долги оставались за порогом бара, пятница — день веселья для всякого сброда! Чимин, Намджун, Хосок и Чонгук были выходцами из «люмпенского слоя», коим их называл противная сучка Юнги. Чонгук хоть и не понимал таких словечек, но прекрасно осознавал, что ничего хорошего оно не подразумевает. Это не в стиле Юнги — говорить о них что-то хорошее. Чонгука тот откровенно подбешивал: он считал, что в этом мелком недоразумении слишком много храбрости, чтобы говорить такое. Он спрашивал у Намджуна, на каких соплях еще держались их отношения, с таким-то презрением к месту, где обитает его «возлюбленный». Но в чем-то Юнги был прав: они жили у самого дна, и падать больше было некуда, так что у всех заточенных здесь душ было не так много выбора. Либо ты пробиваешь дно, либо отталкиваешься от него и гребешь к поверхности. Их заядлый квартет всегда относился ко второму классу. Чимин хлопнул Чонгука по плечу и отправился к столику. Он был владельцем небольшого тату-салона, который купил на наследство по потере матери. Он называл это новомодным словечком «инвестиции», хотя в кругах Чонгука это означало лишь одно — «работай на себя, если не хочешь обеспечивать жирную задницу ублюдка побогаче». Наверное, Чимин был самым обеспеченным из них всех, но он никогда не кичился своими деньгами, не покупал брендовых цацок или навороченных мобильников. Весь доход он вкладывал в свой салон, постоянно проходил курсы повышения квалификации и снимал убогую квартирку на пересечении их богом забытого района и одной из трасс, ведущих к центру города. Порой Чонгук у него подрабатывал, но это не была стабильная работа, да и зарплатой были не деньги, а… татуировки. Чонгук был усыпан татуировками своего хена, который все еще старался перекрыть партаки предыдущих горе-мастеров. За столиком уже сидел Намджун. Он надвинул кепку на глаза, опущенные к телефону, постоянно переписываясь с кем-то, и цедил одну несчастную кружку пива. Намджун был одним из тех людей, кто помог Хосоку с горем пополам встать на ноги. Он был старше всех их, и каждый в компании относился к нему с должным уважением. Если Чимин напоминал Чонгуку попугая, то Намджун — орла. Статного, мудрого, величественного. Но не только своим характером он заслужил авторитет в местных кругах, каждый, кто знал его историю, поражался силой воли и твердостью духа Намджуна. Его мама была тяжело больна. Они старались лечить ее в местных больницах, пока отец еще был в семье и приносил какие-то гроши. Подработки Намджуна уходили на оплату еды и коммунальных услуг. Но в какой-то момент «главе семейства» надоело бороться: он бросил жену с сыном на произвол судьбы. Чонгук был тогда совсем сопляком, но все равно помнил, как тяжело это переносил Намджун, столкнувшийся один на один с озлобленным миром. Его гнали отовсюду, шпыняли, как блохастого пса, кидали на деньги. У них с матерью не осталось ничего, кроме долгов и ее болезни. Она медленно и мучительно умирала. Тогда Намджун взял себя в руки, распродал все имеющиеся ценности из дома, затем, когда те кончились, перешел на мебель, но таки смог накопить и открыть маленькую мастерскую по ремонту техники — стиралок, кофемашин, кондиционеров и прочей мишуры. Его мама часто плакала, потому что боялась провала, но Намджун был непреклонен, и именно его уверенность в победе позволила им дотянуть до сегодняшнего дня — у него имелся хоть и не крупный, но постоянный заработок, понемногу он раздавал долги и оплачивал поддерживающее лечение для матери. Чонгук думал, что, не будь на его пути одной заносчивой дряни, дела и вовсе были бы прекрасны. Но куда уж там, соулмейты, черт бы их побрал. Чонгук протолкнулся к барной стойке, усыпанной, точно клещами, кучей пьяниц, и вытянул шею в поисках бармена. Что же касалось их с Хосоком… Чонгук об этом думать не любил. Почему-то ему казалось, что в каждой из прожитых жизней им с братом не везло. Однако Хосок был первым и единственным человеком в его жизни, любовь к которому была возведена в абсолют. Он был старше Чонгука на восемь лет — целая жизнь, если подумать. Их родители были теми самыми отбросами, которые только и умели, что пить да колоться. Нет, когда-то у них был и бизнес, и хороший дом, и машина. Хосок рассказывал, что его одевали с иголочки и водили в хороший детский сад. Эти воспоминания были расплывчаты, будто бы он видел их сквозь мутную воду, но когда-то они правда жили как люди, а не как биомусор. Они обанкротились и вляпались в долги под большие проценты. Все имущество было распродано: дом, машина, драгоценности. Продали все, что могли, остались с голой задницей, с маленьким Хосоком на руках и голодные, как псины. Сначала отец перебивался низкооплачиваемой работой, но с каждым месяцем платили все меньше, а счета становились все больше. Так они переехали в обшарпанный, старый и полуразвалившийся дом, до сих пор служивший братьям Чон ночлежкой, когда уж совсем некуда было податься. Все началось с травы, затем — наркотики потяжелее. Шлифовали все алкоголем, который распивали с таким же мусором и пьяницами. Так, в общем-то, Чонгук и появился — в пьяном угаре, под наркотой, на глазах у старшего ребенка. Хосок очень рано понял, что ответственность за жизнь младшего брата ляжет на его плечи. Так и получилось. Рожден в больнице Чонгук был лишь по счастливой случайности — у папаши начались схватки на улице, кто-то вызвал скорую, и за несколько часов на свет появился красный, вопящий и сморщенный плод плотских утех и алкоголя. Родители никогда не скрывали, что Чонгук не был желанным. На него не обращали внимания, пинали, морили голодом. Бывало даже, тушили о кожу окурки. Если бы не Хосок, Чонгук был уверен, его бы замучили до смерти. Хосок любил его не «несмотря», а «вопреки». Чонгук был ужасно сложным ребенком, требующим много внимания, он часто плакал. Старший брат работал с малых лет, чтобы хоть как-то подарить себе и Чонгуку сносное существование, но зачастую деньги забирали родители. Они сбегали, скитались по Сеулу, жили на помойках — им вдвоем везде было лучше, чем с родителями, но из раза в раз их находили и возвращали назад. Родители злились, избивали их, братья снова убегали, и все начиналось сначала. Чонгук представлял, что они — пара волков, которые бежали в лучшую жизнь. Хосок стал всем для Чонгука. Другом, братом, соратником, собутыльником, товарищем, родителем, вожаком. Хосок стал миром для Чонгука, любовь и уважение к нему не знали границ. И, тем не менее, Чонгук рос на улицах и подчинялся их правилам, а потому с Хосоком — более социализированным, что ли, частенько возникали ссоры даже по поводу заработка. Не так давно Чонгук поступил в университет, который оплачивал Хосок из собственных сбережений, и весь месяц до поступления они ссорились в пух и прах, потому что Чонгук мог заработать легких денег и даже нашел через кого, а Хосок яро выступал против. Насмотревшись на горе-родителей, теперь он и на метр не подпустил бы брата к наркотикам, и уж тем более их продаже. Чонгуку пришлось отступить, потому что мнение брата — авторитет. Но он не отказался от этой идеи полностью. — Элой, — просиял Чонгук, улыбаясь во все тридцать два зуба. — Это что, новая татушка? Зачетно выглядит. Где сделала? — Даже не думай меня заболтать, Чонгук, — устало бросила барменша, сняла с плеча полотенце и принялась натирать стакан. — Чего тебе? Ты разве не завязал, хм? — Ты что, вспоминаешь прошлую пятницу и мои общения «больше ни капли в рот»? Ты словно меня первый день знаешь, — ухмыльнулся парень. — Короче, мне бутылку Бейлиса. Запиши на меня — в следующий раз отдам. — Не-а, милый, — девушка покачала указательным пальцем, на котором виднелся перстень с черепом, из стороны в сторону. В ее губе блеснул пирсинг, когда она осклабилась: — Никаких долгов. Меня начальник на кулак натянет, если я еще раз дам какому-то пьянице в долг. Либо оплачивай, либо вали. — Оу, как грубо, — возмутился Чонгук. — Эл, брось, ты знаешь меня всю жизнь. Хватит жопиться. Ну задолжал разок, что с того? Отдал же. — Чон Чонгук, — девушка облокотилась о стол и приблизилась к наглому, ухмыляющемуся лицу приятеля. От нее пахло мятной жвачкой и табаком. Улыбнувшись, она сказала: — Иди отсюда, пока я тебе твои детские пальчики не сломала, — Чонгук громко цокнул и закатил глаза. — Э-э-э… ик! — раздался откуда-то сбоку пьяный возглас. — Барменша, подлей-ка… ик… еще-ик… — мужик уже еле стоял на ногах, но дополз до стойки, как путник в пустыне ползет до святого источника. Элой бросила на Чонгука взгляд-предупреждение и удалилась. Чонгук перегнулся через стойку, подцепил пальцами закупоренную бутылку и парочку стаканчиков, предварительно бросив в него кубики со льдом, пока Эл отвернулась и исполняла заказ. К парням он возвращался как победитель, гордо неся добычу перед собой. — Я пас, — тут же вскинул ладонь Намджун. Чонгука это явно раздосадовало. — В каком это смысле, хен? Мы же еще даже не начали. Может, хотя бы по стаканчику? — Мелочь, сказали «пас», значит — «пас», — Чимин взъерошил Чону лохмы и насильно усадил рядом. — Наливай! Джун, так что ты там говорил о подработке? И перестань уже пялиться в свой телефон, если не хочешь, чтобы он полетел в окно. — Вот именно, — поддакнул Чонгук. — Твоя сучка белобрысая никуда от тебя не денется, — парень зубами открутил крышку на бутылке и разлил им с Чимином сливочный ликер. Кубики льда сладко стукнулись о стенки стакана, вызывая в Чонгуке приступ нетерпения припасть губами к напитку. — Во-первых, он перекрасился, во-вторых, перестань его так называть, — однако Намджун покорно заблокировал телефон и сунул его в карман, игнорируя вибрацию потока сообщений. У них снова назревала ссора. — Так вот, насчет работы. Доминик писал, что им требуются разнорабочие на стройку — бетономешальщики, укладчики, водители. Не хотите подзаработать? — Без обид, но работенка явно не для меня, — Чимин поднял ладони, будто оправдываясь. — М-м-м, — оживился Чонгук, наскоро сглатывая крупный глоток ликера. — А я — «за». На мели вообще. — Э, куда собрался, прыткий? — осадил его Пак, закинув локоть на макушку Чонгука. Тот с раздражением ее скинул. — Не ты ли спину сорвал на неделе? — Похер. Пока хорошо платят, я готов сорвать ее в трех местах одновременно. Сам знаешь, зима близко, а коммунальщики нам и так все поотрезали, — сморщился парень. — Не оплатим долг — точно подхватим бронхит или отморозим пальцы на ногах. Тогда кому-то из вас их придется отрезать кусачками — страховки у нас нет, — парни расхохотались. — Я собираюсь идти. Почти двадцать штук в час — вы больше нигде такого предложения не найдете, — Чонгук подавился алкоголем и принялся неистово кашлять, услышав расценки, а Чимин со всей дури ударил его по спине. — И то, он предлагает такую ставку лишь потому, что мы знакомы, — пожал плечами Джун. — Кха-кха-кха… Сколько?! — вытаращился на него парень, утирая губы о и без того грязное плечо футболки. — Мужик, да ты шутишь. Я готов батрачить до конца лета. — А у тебя разве не начинаются занятия? — выгнул бровь Ким. — Ничего страшного, пропущу несколько пар, — закатил глаза Чонгук. — Я там нахожусь только ради Хосока, это ему нужен мой диплом, а не мне. Я-то знаю, что никуда дальше этой дыры не выберусь… Шучу. Вот увидите, я в будущем буду жить в крутой квартире и ездить на новеньком порше, — парень мечтательно прикрыл глаза и выставил руки, представляя, что ведет машину. Чимин и Намджун принялись смеяться. — Че гиените? Вот увидите, лохи. А вас даже на капоте не прокачу. — Ты как со старшими разговариваешь? — Чимин замахнулся на него, но ударить не успел. Чонгук со смехом отскочил. — Так выпьем же за прекрасное будущее и порш Чонгука, на который он заработает, таская мешки с цементом, — Чонгук принялся возмущаться, но с радостью стукнулся стаканом с друзьями. Алкоголь выплеснулся из посуды прямо на дубовый, потесанный временем, драками и бесконечными азартными играми стол. «Сыны Икара» был полон жизни. Забытый всеми богами райончик Сеула на отшибе города заполонили пьяницы, бродяги и наркоманы. Здесь было сложно найти человека выше сословием. В основном там оказывались те, кто терял все — обездоленные, обескровленные, потерявшиеся. Они находили утешение в том, что напивались под мостовыми, за полуразрушенными домами или церквями. Это была та сторона жизни мегаполиса, о которой богатые и успешные предпочитали не думать. Улицы здесь были вымощены не чистенькой плиткой, а подбитым асфальтом, местами воняющим мочой, заблеванным или забрызганным кровью. Когда шли дожди, зловонные запахи смешивались в непередаваемый коктейль бедности. Так пах каждый, кто влачил здесь остатки своей жалкой жизни. Тут выросли Хосок, Чонгук, Чимин и Намджун, это место стало домом, из которого каждый отчаянно желал вырваться. Они были бедными, временами им не хватало на еду, но… Но они были друг у друга. Делили последний кусок хлеба, пили из одной бутылки воду и звездными ночами рассматривали иссиня-черное небо. Их воспитывали улицы и они сами. Закладывали в младших понятие морали, уличной чести, жизненных правил. Намджун научил Чонгука находить созвездие Девы, Чимин — драться, а Хосок… Хосок вложил в него всю свою бедную, истерзанную, уставшую любовь, на которую только способен был брошенный на произвол судьбы мальчик. Когда Чонгук смотрел на него, то видел не молодого парня, а потрепанного жизнью старика. Именно это мотивировало Чонгука тянуться к звездам, он должен был отдать Хосоку то, что получил в полной мере. «Хорошо» жить они начали только после совершеннолетия Хосока, Чимина и Намджуна. Чонгук как бы всегда был у них младшеньким, о котором все заботились, хотя он не был ангелочком. Примерно с десяти начал воровать, чтобы прокормить себя и ребят. Продавал подпольный алкоголь, от которого даже кто-то ослеп, и за Чонгуком долго после велась охота местной шайки — успокоились, лишь когда старшее трио избили и обязали выплатить кучу бабла. Чонгук думал, что его обязательно продадут в рабство после такого, но ни Хосок, ни Чимин, ни Намджун не сказали ни слова. Вылизали побои, долг вернули. Только Чимин иногда позволял себе дать мелкому смачный подзатыльник. Чонгук и наркотики продавал, но, когда об этом узнал Хосок, они впервые рассорились в пух и прах — это была первая и единственная масштабная ссора между братьями. Хосок поставил ультиматум: или Чонгук бросает это, или уходит. Хосок мог смириться со многим, но только не с наркотиками. Тогда Чонгук и решил заниматься честными заработками — батрачил на полях, на стройках, убирал спортзалы, бывало, даже бутылки собирал. Всякое у них было. И все равно — у него была семья, у него была свобода, которую нельзя купить ни за какие деньги. Да, на улице царила грязь и падаль, но стоило подняться на крышу, и над головой расстилалось невероятной красоты небо, закрытое для богачей пиками бизнес-офисов и прожекторов. Они сидели за круглым столом, разговаривали, смеялись и выглядели абсолютно счастливыми — возможно, только сегодня. Но Чимин активно жестикулировал, рассказывая пошлую историю, Намджун сцеживал ухмылку в кулак, прекрасно зная окончание этого злоключения, а Чонгук смеялся так заливисто и искренне, что в уголках глаз проступили слезы. Парни снова чокнулись и выпили по еще одному шоту. Вдруг на глаза Чонгука легли прохладные ладони с длинными, изящными пальчиками… — Надеюсь, это какой-нибудь горячий чертенок решил подняться из ада, чтобы я провел хорошо с ним время в постели, — Чимин и Намджун принялись ржать в унисон. Когда Чонгук развернулся и увидел стоящего перед ним юношу, то сразу же захотел откусить себе язык. — Малыш! Это ты! — Так-так-так, повтори-ка, где ты собрался хорошо проводить со мной время? — наигранно спросил Вэньхуа и схватил Чона-младшего за ухо. Чонгук вскрикнул и принялся оправдываться. Потрепав друга еще немного, омега кинулся в его объятия. — Я так соскучился по вам! Думал, совсем стухну в этом Китае… Аргх, еле уговорил родителей отпустить меня сюда пораньше, — Вэнь удобно устроился у Чонгука на коленях и обнял его за шею. — Там было так душно, что я уже был готов лезть на стены и выть на луну. — И не говори, будь я в роскошно обставленной квартире с навороченными гаджетами и постоянным вай-фаем, я бы сошел с ума, — с тихой ухмылкой сказал Намджун, забывший даже, что такое стабильный мобильный интернет. Вэньхуа шлепнул его по плечу. — Не в этом дело! Все мои друзья здесь, а я там совсем один, — его пухловатые и трогательно очерченные губы печально изогнулись. Фань Вэньхуа был другом Хосока и Чонгука. Они с Чоном-младшим познакомились совершенно случайно, столкнулись в парке, когда альфа удирал от ребят, у которых свинтил скейтборд. Они кубарем полетели куда-то в кусты шиповника, Чонгук навалился на щуплого паренька и зажал его рот и нос ладонью так, что Вэнь с трудом мог продохнуть. Так и познакомились, стали дружить. Вэньхуа был китайцем и выходцем из более-менее благоустроенной семьи. Подробностей Чонгук не знал, но знал то, что у Вэня случилась ужасно травматичная и печальная история с его соулмейтом. Впрочем, на это указывали и испещренные глубокими порезами руки… Сейчас они зажили и отливали на солнце перламутром, словно бензиновые разводы в луже. Чонгук видел его без длинных рукавов лишь раз, и то случайно. Он никогда не появлялся на людях в открытых майках, футболках, топах. Никто не знал, какой тяжелый груз он носил в своем сердце и как горько плакал по ночам. Его большое, но бедное и израненное сердце не так давно начало заживать… И Чонгук вполне себе знал причину. Если для него Вэнь был не более, чем мелким братишкой и другом, то для Хосока он стал чем-то большим. Начиналось у них, собственно, с такой же дружбы, но потом Чон-младший начал замечать недвусмысленные взгляды, касания, разговоры на балконе в два часа ночи. Они любили курить одну сигарету на двоих и всегда о чем-то говорили, отбившись от компании. Часто держались рядом и словно случайно их указательные пальцы находили друг друга, конечно же, мигом рассоединяясь, если кто-то на них кидал взгляд. Чонгук был счастлив такому раскладу. Его брат и прекрасный друг — да он и мечтать не мог о большем! — Но теперь-то ты с нами, кудрявый, — Чонгук зарылся носом в шею Вэньхуа, заставляя друга хихикать, когда его ледяной нос касался нежных точек. Вэнь взвизгнул, изогнулся в его руках и натянул воротник аж до самого подбородка. — Ты так изменился за лето. Вытянулся, похорошел. А навыки скейтбордиста не растерял? — выгнул бровь Намджун. — Обижаешь. Я все еще могу надрать твой мясистый зад, — омега самодовольно улыбнулся и откинул окрашенную прядку со лба. Ким расхохотался. — Ну это мы еще проверим. — Чим, а как у тебя дела? — заулыбался Вэнь. — Э-э-э, ты слезть с меня не хочешь? — возмутился Чонгук. — Молчи, — омега шутливо стукнул его кулаком по темечку. — Ой, да как и обычно. Работаю в поте лица, — Чимин хлебнул алкоголь из стакана и покрутил языком пирсинг в губе. — Решил вот работника себе найти. Заказов много стало, не справляюсь с административной составляющей, она отнимает так много времени… — Так вот он я! Потрясающий администратор! — Чонгук вытянулся по струнке, как сурикат, увидевший что-то интересное в поле. Его лицо озарила счастливая, предвкушающая улыбка. — Иди нахер, Чон. Чтоб я еще раз связал работу и друзей, — закатил глаза парень. — Ты и так ленивый дальше некуда, а на такой работе только и будешь делать, что в плойку играть. Я тебе за сотрясание воздуха платить не собираюсь, — улыбка с лица Чона-младшего тут же сползла. Он насупился: — Надеюсь, мне проломит череп упавший на стройке кирпич, и ты пожалеешь о своих словах. — Чонгук! — у Вэньхуа расширились глаза. — Не говори таких вещей, Система все слышит. — Чего? Какая еще Система? — спросил Намджун. — Как, ты не знаешь? Это наша огромная, многоуровневая и связанная Вселенная. Каждая ступенька развития влияет на последующую, — и я сейчас говорю не только о развитии всего живого на Земле! Я говорю о масштабах всего пространства, — Вэнь так резко раскинул руки, что чуть не сбил стакан чертыхнувшегося Чонгука. — То есть, я уверен, что Вселенная — это обладающая разумом Система, которой мы все подчиняемся. Все, что происходит в мире, было ею спланировано. Например, я недавно опоздал на автобус, потому что не смог найти карту… И что вы думаете? Автобус попал в аварию! А я должен был быть там! Система существует, и это доказывает хотя бы то, что в мире все устроено слишком умно и сложно, поэт-мф-м-м! — замычал Вэнь, когда Чонгук зажал ему рот ладонью. — Тебя че, все-таки затянули в секту? — заржал Чимин, хлопая Чонгука со всей дури по плечу, а омега резко укусил за мясистую ладонь. — Ай! Вы оба охренели?! Хватит покушаться на мою жизнь, — зарычал Чонгук и дал омеге сильный тычок под ребра. — А я считаю, что это очень даже разумные мысли, — почесал подбородок Намджун. — Ты знаешь, я учил астрономию, поэтому… — Го-о-о-осподи, они опять включили зануд, — Чонгук сполз по стулу и мучеником вскинул руки к небесам. — Система, Бог или Хаос, кто-нибудь, заставьте их закрыть зубрильники, я не выдержу больше ни слова! — Кое-кому не помешало бы поучиться, — ухмыльнулся Ким и покрутил в пальцах полупустой пивной бокал. — Я вас умоляю, Чонгук остановил свое развитие на уровне неандертальцев, — Чимин увернулся от запущенной мисочки с ореховой скорлупой. — Ха-ха-ха! — его басистый, хриплый смех потонул в музыке. — Чонгук! — заорала Элой со своего места. — Я знаю, что это ты спер бутылку! Скотина, я сейчас выйду и надеру твою задницу так, что брат родной не узнает! Пиздец котенку, — прорычала девушка, вытирая руки о тряпку, пока выходила из-за барной стойки. — Мне кранты, — сглотнул Чонгук, выставил ладони в защищающемся жесте и начал отступать. — Эл, слушай, мы же друзья… Да брось, ты серьезно? Так, зачем ты взяла заточку? Ты в своем уме, двинутая? — истошно завопил Чонгук и бросился между смеющимися пьяницами, которых изрядно повеселила эта сцена. — Так мы не поможем ему? — спросил Вэнь, сидящий на столе и беззаботно покачивающий ногами. — Не, — зевнул Чимин. — Как думаете, она реально пырнет его или просто прикалывается? — Ну слушай, в тот раз она смачно зарядила ему куском стула по спине, — пожал плечами Намджун. — Только бы жизненно важные органы не задела. Так, — парень смачно хрустнул пальцами и размял шею, — кто со мной в бильярд? Троица неспешно, наслаждаясь шутками, музыкой и сигаретами переместилась в игровую секцию. Там стояла нарисованная кем-то из посетителей доска с расчерченными мишенями, она была вся исколота дырками от дротиков, и когда Намджун подошел поближе, увидел приколотую фотографию девушки, лицо которой было не разглядеть из-за мелких дырочек. Усмехнувшись, парень оторвал ее и кинул в мусорку. В углу стоял древний игровой автомат Frogger — сюжет крутился вокруг лягушки, которой нужно было уворачиваться от препятствий. Вэньхуа тут же подскочил к нему, сунул копейки в нужную ячейку, и рябящий экран загорелся цветными узорами. Они же с Чимином принялись за бильярд. Ткань на столе была уже кое-где проедена молью, но в целом все было прилично. Возможно, для заезжих в эти районы туристов было удивительно, что вокруг грязь и смрад, а здесь — все целехонькое и бережно хранимое, но, как уже было понятно, это место было священным. Они бы никому не позволили испортить свое имущество, которое еще позволяло им чувствовать себя живыми. Намджун взял кий и принялся его натирать мелом. Чонгук появился спустя пятнадцать минут, в целом прилично выглядевший и даже без колото-резаных ран. Он плюхнулся в кресло, бережно обхватив пузатый бокал с прозрачным алкоголем, кубиками льда и лаймом. Пока Намджун прицеливался на удар, Чимин бесцеремонно выхватил коктейль и сделал несколько глотков. — Да чтоб тебя! — выругался Чонгук. — Это мой коктейль, честно заработанный, хера суешь свою рожу? — Все твое — мое, забыл? — Чимин скривился и вернул напиток. — Это че, выпивка для педиков? Не мог взять что-то нормальное? — Пошел отсюда, — Чон-младший лягнул его ногой, прогоняя прочь от своей выпивки. — С такими друзьями и врагов не нужно, — пробурчал недовольно парень и присосался к торчащей трубочке. — Хосок! — радостно вскрикнул Вэнь, увидев в толпе идущего к ним мужчину. Он выглядел очень уставшим и словно встревоженным, но, как только завидел ребят, его лицо приняло привычное выражение лица. Хосок улыбнулся, отчего на его лице появились едва заметные морщинки, и распростер руки для объятий, в которые омега прыгнул с разбегу. Хосок даже не пошатнулся, его крепкие руки сомкнулись на талии Вэньхуа, он шутливо подкинул его, как ребенка. — Кажется, ты похудел. Я это не одобряю, — сказал он тихо. Вэнь завороженно наблюдал, как его губы раскрывались и закрывались при каждой произнесенной букве. Как давно он мечтал коснуться их, попробовать на вкус! Он опустил взгляд на воротник его потертой толстовки и заметил две капельки подсохшей крови… — Братан, ну наконец-то, — возмутился Чимин. — Тебя где нелегкая носила? — Чонгука тут уже чуть не прирезали, пока тебя ждали, — усмехнулся Намджун. — Не то чтобы мы прям пытались ему помочь. — Ха-ха, — злобно сказал Чонгук. — Шутнички хреновы. В следующий раз даже не обращайтесь ко мне за помощью, хер вам обоим, а не помощь Чонгука. — Помнишь, я попросил тебя забрать мои картриджи у курьера, и ты разбил один из них? — Чимин сделал задумчивый вид и почесал щеку. — Ой, а сколько они стоили? Подожди-ка, ах да! Больше ста двух с половиной тысяч вон, которые ты мне до сих пор торчишь. — Да-да, я вот тоже припоминаю, как ты мне вызвался помочь починить стиралку и был «точно уверен, что этой херовины там быть не должно»… И в итоге сломал всю систему, — Намджун выпятил губу и закивал, будто вспоминая детали этого происшествия. Чонгук помрачнел еще больше. — Я потом еще три дня возился с ней и заплатил неустойку клиенту. — Неблагодарные. — Дай-ка сюда, — Хосок выхватил у брата бокал с джин-тоником, хлебнул и скривился. — Фу. С каких пор ты пьешь коктейльчики для дам? — Чимин тут же взорвался смехом и принялся колотить стоящего рядом Намджуна, забавляясь еще больше. — Отдай, — Чонгук потянулся за напитком, но получил только подзатыльник от брата. — Сколько партий уже разыграли? — спросил Хосок, подойдя к бильярдному столу. Чимин вручил ему натертый мелом кий. — Пока две. Готов? — Спрашиваешь, — усмехнулся Хосок и ловко покрутил кий в руках, подмигнув Вэньхуа. — Выпендрежник, — буркнул Чонгук. Вэнь весело расхохотался и завалился на Чона-младшего, принявшись трепаться о будущем учебном году в Ёнсане. Дулся Чонгук недолго. Выпросив у Элой еще одну бутылку, он совсем пошел в разнос: поиграл на спор с Вэньхуа в дартс, скурил полпачки сигарет Хосока, потанцевал с какой-то изрядно выпившей девушкой, не постеснявшись облапать все ее прелести. Время уже давно перевалило за два часа ночи, но никто не собирался уходить. Со стороны улицы слышалась громкая музыка и смесь разговоров. Чимину, Хосоку и Намджуну через час надоело играть в бильярд, так что друзья вернулись за столик и не спеша обсуждали прошедший день и планы на будущее. Вэнь лежал у Хосока на плече, одним глазом почти засыпая, а вторым наблюдая за флиртующим Чонгуком. Кто-то явно собирался закончить вечер не в одиночестве. Вот только эти пятнышки на воротнике Хосока не давали ему покоя… Одинокий, плешивый пес пробежался по грязным закоулкам и принюхался у мусорного ведра в поисках съестного. Не найдя ничего, кроме пустых бутылок и битого стекла, он вскинул морду и завыл. Выглянувший из-за туч лунный свет мигнул ему и снова скрылся за грозовой пеленой. Вдалеке гремел гром, и сиял неоновый свет вывесок, пока люди искали бога на дне рюмки.За три часа до этого…
Хосок сидел на корточках и курил. Мир уже давно погрузился в иссиня-черную пучину ночи. В этом районе почти никогда не было света, сколько Хосок себя помнит. Даже среди отбросов это место считалось неблагополучным. Власти предпочитали закрывать на него глаза, лишь иногда — пару раз в год, присылая полицию, чтобы они погоняли пистолетами наркобарыг. Хотя их пистолетами явно не напугаешь. Хосок припал губами к фильтру, в темноте вспыхнул огонек сигареты. Было так тихо, что он мог услышать, как за три двора отсюда выла побитая собака и как ветер царапал мусором битый асфальт. Над головой парня возвышался исполином старый фонарь с разбитой лампой. Электроды иногда испускали предсмертные искры, словно желали вернуться к жизни, но в конце концов неумолимо тухли. Хосок даже не был уверен, не находится ли этот фонарь под напряжением. Прислонившись спиной к грязной, потрескавшейся стене гаража, он ждал. Иори — именно так звали отброса, которого он искал. Пришлось поднапрячься, чтобы выйти на него, и, стоило признать, прятался он очень хорошо. Разным людям называл разные имена, но все сходились в одном — в описании. Хосок хрустнул пальцами, докурил сигарету и откинул бычок в сухую траву. Он уже начинал злиться, потому что Иори не спешил появляться, а Хосоку больно хотелось поскорее с этим разобраться и, если не убить его, то припугнуть знатно. Еще десять минут прошли в томительной тишине, и вдруг он услышал это… Тихие шаги, похожие на крадущуюся лису в полной волков чаще, и свист. Тоненький, едва слышный, мрачный. Лисичка шла в лапы волка. Хосок медленно встал на затекших ногах и вгляделся в темноту. Низко висящие над землей тучи расступились, выпуская лунный свет из оков, и Хосок увидел Иори собственными глазами. Он ожидал увидеть что угодно, но только не это. Иори был не на много младшего самого Хосока, но по росту едва доставал ему до плеча. Мешковатые вещи — драные брюки и огромная толстовка, закрывали щуплое, неказистое тело. Он был бледным, с пролегшими под глазами синяками и каким-то отстраненным взглядом, который прятался под отросшей блондинистой челкой. Красился он явно сам и явно не самой лучшей краской. Иори шаркал ногами так, будто с трудом отрывал их от земли. За спиной висел пустой рюкзак, шлепавший его по пятой точке при ходьбе. Единственным цветным пятном в этом бледном торчке был чупа-чупс, который он держал во рту. Хосок ничем не выдал свое присутствие, но, когда Иори проходил мимо щели двух гаражей, он внезапно остановился. Громкий «чпок» оповестил, что он вытащил леденец изо рта. Хосок наблюдал за ним из темноты, как хищник, он готовился к броску. Когда ветер вновь подул, подхватив ароматы улицы, Иори повел носом и поднял голову. На его бледных губах заиграла улыбка. — Если ты собираешься в трущобы, не следует выливать на себя канистру духов. Выбиваешься из общего смрада. Стоять дальше в укрытии Хосок смысла не видел. Вышел на свет, возвысившись над Иори — длинная тень упала на паренька. Он понимал, что ничего хорошего далее не последует, но не кинулся бежать. Наоборот, выглядел он каким-то слишком… скучающим? Нет, даже равнодушным. Иори сунул леденец за щеку и приподнял бровь. — Ты так и будешь молчать? Слушай, если ты собрался меня убить, то поторопись. Мне утром вставать рано. Если просто силой выебнуться — так ответ тот же. — Кем ты себя возомнил, шваль? — зарычал Хосок, метнувшись к Иори и грубо схватив его за грудки. Тот даже не моргнул. Хосок тряхнул его так, что у паренька чуть не подкосились ноги. — Отвечай. — Я думал, вопрос риторический. Хосок растерялся. Ему было настолько все равно, что его собираются убить или, как минимум, искалечить, что это сбило с толку. Но злость все равно клокотала внутри. Хосоку хватило только увидеть этого Иори, чтобы возненавидеть. Он был наркоманом и, что хуже всего, он распространял эту заразу. Он вовлек в это Чонгука. Глаза Хосока вновь налились кровью. — Я знаю, что это ты надоумил Чонгука связаться с этими дерьмом, — Хосок вновь его тряхнул. — Ты ему наркотики сливал, сука? — Ну, я, — Иори вздохнул и перекатил чупа-чупс во рту. — И? — Если я узнаю еще раз, что ты приблизился со своим рюкзачком к моему брату, кости будешь по всему району собирать, — прошипел парень. — Травись этим сколько влезет, толкай где хочешь, но если я узнаю, что ты хотя бы одним пальцем левой ноги коснулся моей территории, я с тебя шкуру спущу, понял? Если ты втянешь в это Чонгука, поверь мне, я убью тебя. Мучительно и долго. Иори долго молчал, разглядывая что-то на лице Хосока. Оно было немного вытянутым, но благородным — и не скажешь, что вырос в трущобах. Да, грубоватый немного, но в целом Иори слышал о нем только хорошее. Вот уж не думал, что когда-то Чон Хосок будет стоять, трясти его за грудки и угрожать расправой. Иори равнодушно улыбнулся, потому что ему таких угроз в день приходило по пять или семь. Он уже очень давно выработал к ним иммунитет. Иори вытащил леденец, встал на носочки, но его губы достигли лишь уровня подбородка Хосока: — Конечно, — его горячее дыхание лизнуло кожу Чона, — нет. Хосок дернулся от него, как ошпаренный. Ему надоело все это. Надоело ждать его, надоело вести разговор с конченым наркоманом. Хосок не рассчитал силу и отшвырнул Иори от себя так, что тот завалился на пыльную землю, перекатился и замер. Чупа-чупс вывалился из его рта и теперь валялся рядом, грязный и непригодный к употреблению. Иори разочарованно щелкнул зубами, приподнялся на одном локте и тихо зашипел. Содранная кожа на руках и щеке саднила, но это была терпимая боль. Ему было жаль чупа-чупс. Хосок хотел подойти к нему и хорошенько пнуть в живот, чтобы закрепить свои слова, но правила улиц запрещали бить лежачих. Хосок сделал шаг, чтобы резко поднять его на ноги, и вдруг остановился, словно громом пораженным. Под носом, стекая прямо на губы, подбородок и ворот толстовки, капала кровь. Хосок, не веря в происходящее, поднял руку, коснулся двух кровавых дорожек, отвел ладонь от лица и взглянул на перепачканные пальцы. Его тяжелое дыхание услышал даже Иори, у которого по лицу бежали две точно такие же струйки. — Что за хуйня… — ошарашенно спросил самого себя Хосок. Спустя несколько секунд он услышал хриплый и надрывный смех, перерастающий в громкий, почти истерический. Иори свалился на спину и вовсю хохотал, действуя на и без того взвинченные нервы Хосока. Его ноздри раздулись. Он был готов убить этого торчка прямо на месте. В два широких шага он сократил между ними расстояние, схватил Иори за грудки и оторвал от земли. Он повис в его руках, как безвольная игрушка. — Что смешного, дрянь?! Что ты увидел, блять, смешного? — Ха-ха-ха… Кха! — Иори закашлялся, когда Хосок вновь кинул его на землю. Пыль забилась в ноздри и рот. Боль скрутила ему живот, но он не мог перестать смеяться. Наверное, впервые за месяц ему стало по-настоящему весело. — Видел бы ты свое лицо… ха-ха-ха… ха! Да ты же… ты же обручился с обреченным, — и вновь разразился смехом. Глаза у Хосока были бешеные, злые. Он хотел кинуться на Иори и растерзать его зубами, руки чесались, зудели. Кровь из носа все текла и текла, и это могло значить лишь одно — у блядских богов просто ужасное чувство юмора. Хосок резко развернулся на пятках и поскорее поспешил уйти отсюда, чтобы больше не слышать этот смех в своей голове. Иначе он бы не сдержался и обязательно убил его обладателя — торчка, отброса и, блять, своего кровного соулмейта. Хосок не мог в это поверить, не мог уместить в своей голове, но слова Иори раз за разом раздавались в черепной коробке. Обручился с обреченным. С наркоманом. Хосок зажал уши руками и перешел на бег, стараясь убежать как можно дальше из этого района, от старых гаражей, от Иори.