Дрессроза — настоящее время Два месяца до падения Семьи Донкихот.
Вот стану старухой, куплю себе красный берет Бордовое платье, что мне не к лицу и не в моде. Старухе-то что? Невозможную блузку достань, Толстей на здоровье, в угоду себе и природе, Но нынче мы призваны честно блюсти свой обет: Налоги платить, и на улице вслух не ругаться, И детям всегда безупречным примером являться, Газеты читать и друзей приглашать на обед.
Дженни Джозеф «На всякий случай» Перевод Е. Тиновицкой.
Йола уныло смотрит в зеркало. Нет, платье ее не полнит. Она толстая. Это не новость. Махвайз и элитные офицеры подарили ей на день рождения изысканное фиолетовое платье из тончайшего шелка, привезенного из Норт блю, с воланами по низу прямо по последней моде Дрессрозы и увлечению фламенко. Платье идеально ложилось по ее фигуре. И в этом была проблема. Большая часть ее фигуры исчезла задолго до того, как они приехали на Дрессрозу, хотя она еще могла вспомнить как десять лет назад, когда они захватывали страну, у нее было что-то смутно напоминающее шею и талию. На ней тогда было красное платье; Махвайз сказал, что она выглядела великолепно, несмотря на то, что лицо и бедра у нее раздались. Она готова была поклясться, что Виола ухмылялась, пока она распаковывала сверток. Разумеется, размышляет она, роскошная жизнь на Дрессрозе ни капли не помогала. Махвайз, Лао Джи и Сеньор оказались в одинаково плачевном положении в этой стране декаданса, где вечера проходили в абсолютном бездельничаньи у бассейна за вином и прекрасными закусками. «Изменения» не были к ней добры. И, как единственной стареющей женщине в Семье, у кого ей было искать утешения? Тем временем Моне и Детка 5 с каждым днем превращались в прекрасных молодых женщин, а Виола и не скрывала своего к ней отторжения. Шугар никогда не будет повержена климаксом или обвисшей кожей. Она понимает, что осталась на обочине. Махвайз изредка целует ее в щеку, они наслаждаются послеобеденными играми в нарды, он даже смотрит, как она рисует. Но он уже давно ничего от нее не хочет, его действия лишь дань сентиментальности их молодости. Она же хочет, чтобы кто-нибудь прикоснулся к ней и снова заставил ее чувствовать себя прекрасной. В ее дверь стучат. — Йоооолллаааа! — из-за двери доносится певучий голос Деллинджера. — Не сейчас, дитя-замасу, — говорит Йола, снимая платье и бросая его в ящик стола. Она накинула халат на свою обвисшую фигуру. — Но Йолаааа… — говорит Деллинджер. — Это же твой день рождения. У меня подарок для тебя! — Ну ладно, раз так хочешь, то входи, дитя, — говорит Йола, поспешно вытирая глаза за очками. Щелкая красными туфлями Делл входит легкой походкой, держа за спиной небольшой сверток. Он оглядывает беспорядок разбросанной одежды. На Делле красивая блузка на пуговицах и юбка. Пара больших золотых колец сверкает в его ушах. Йола невольно улыбается. Чувство стиля Делла всегда вызывало у нее улыбку. Но Деллинджер не улыбается, а это для него необычно. — Йола, ты в порядке? — тихо пробует он. — Что? Разумеется, в порядке, дорогой-замасу. Я вижу, что тебе очень идут мои серьги, я рада, что ты научился спрашивать, прежде чем брать мои вещи. Попытка пошутить не может сбить Деллинджера с толку. — Для человека, у которого день рождения ты не выглядишь счастливой, — говорит Деллинджер. — Нет, дорогой, быть в моем возрасте не так уж и весело, знаешь ли-замасу. — Тебе не нравится твой день рождения?! — говорит Деллинджер, его большие глаза становятся еще больше. — Тебе кто-то сказал что-то плохое?! Кто это был? Требол? Он всегда тебя дразнит! Это был кто-то другой? Я его загрызу! — Нет, Рыбонька, не веди себя по-детски, не нужно никого кусать, — говорит Йола, поднимая руку. Она вздыхает. — Просто в моем возрасте дни рождения не такие веселые, как раньше, — говорит Йола с горечью в голосе, которой, хотелось бы ей, чтобы не было. Как же она завидует Деллу, который до сих пор считает дни рождения чудесными, и его благословенному подростковому невежеству. Боже, она бы отдала все, чтобы снова стать сладкой шестнадцатилеткой. Делл грустно закусывает губу. — А так твой день рождения станет веселее, Йола? — застенчиво говорит он. Он протягивает ей небольшой сверток. Сверток маленький, обернут пурпурной бумагой и украшен большим бантом. Она с удовлетворением замечает, что Деллинджер упаковал подарок изящно в отличие от Баффало, который завернул свой подарок кое-как и это были носки. Деллинджер, сцепив руки вместе, наблюдает за тем, как она медленно разворачивает маленькую коробочку. Йола приподнимает крышку маленького бархатного футляра. Ее глаза расширяются за очками, и она невольно вздыхает. Внутри браслет из жемчуга и аметистов. Аметист, как и жемчуг, неидеален. В браслете нет ни одной идеально круглой жемчужины, они все испещрены впадинами и выпуклостями, каждая необычной формы. Аметисты тоже неправильной формы, некоторые лишь маленькие кусочки, а другие — осколки. Браслет свободен от жестких рамок и идеальных форм. Но именно несовершенства делают браслет намного красивее. Нет, это не недостатки. Это отличительные черты. Это искусство. Разве она не выкроила для себя смысл того, что есть Искусство? Отказаться от правил дурацких натюрмортов и детальной проработки, чтобы уловить суть чего-то, суть странного и незримого? Как она жаждала свободы, которая приходит с абстрактным, странным и даже уродливым? Внезапно браслет становится еще прекраснее от своего отказа следовать правилам. — Дитя, где ты это раздобыл? — спрашивает Йола, почти потеряв дар речи. — Я сделал его специально для тебя! — Но, дитя, а камни-замасу? Они так просто на дороге не валяются! Деллинджер хихикает. Он всегда над чем-то хихикает. — Тебе нравится? — тихо говорит он. Йола смотрит на красивый, совершенно странный браслет. — Дитя, нет подарка лучше, о котором я могла бы попросить, — говорит она, прослезившись. — Это так совершенно уникально и красиво. Прямо как и ты. — Кья! Для самой красивой леди, которую я знаю, только самое лучшее! — хихикает Деллинджер. — Сногсшибательнее, чем Боа Хэнкок, элегантнее, чем принцесса-русалка! Под очками глаза Йолы увлажняются еще больше. — Ох, дитя, ты это не серьезно-замасу. Деллинджер хихикает, прижимая руки ко рту. — Кья! Йола, ты самый потрясающий и красивый человек, которого я знаю, — говорит Деллинджер. — И никакое количество дней рождения этого не изменит! Йола обнимает его и Деллинджер разражается драматическими рыданиями. Делл неловко ее гладит. — С днем рождения? — неуверенно говорит он. Йола громко рыдает. Наконец, она успокаивается и отпускает Деллинджера. — О, дитя, я испортила твою прекрасную рубашку-замасу, — говорит она, шмыгая носом и пытаясь поправить на Деллинджере рубашку. Деллинджер хихикает. Он всегда хихикает. — Идем, — говорит он, обнимая Йолу за плечо. — Пошли отсюда. Я забронировал нам место на педикюр в спа!