***
Заходит в класс под самый звонок. Не смотрит на ребят, проходит к свободной парте и падает на место. Достает только тетрадь на пружинах и ручку. — Эй, это мое место, — откуда-то неожиданно возник очкарик. Этот парнишка выглядит более жалко, чем Мудило. Серьезно! Рыжая копна волос, дрыщ, очки с толстыми стеклами и брекеты. Долбаный шаблон заучки. — Мне абсолютно наплевать, — Джон вальяжно раскидывается на стуле. Главное, показать сопернику, что его место железно занято. Отчасти, позлить. Рожа невероятно чешется так же, как и кулаки. — Знаешь, что... — Иди нахуй. Даю тебе секунду, чтобы ты испарился к чертям, иначе уши будут висеть! — Смит! — внезапно слышится писклявый голосок. — К директору. Джон прикусывает внутреннюю сторону губы. Сжимает челюсть так, что выступают желваки. Встает, не смотрит даже на училку и с хлопком закрывает дверь. Харкает прямо на дверь, разворачивается и выходит во двор. Смит? Так звали его убийцу. Лучи ослепляют, лучи оставляют ожоги. Солнце здесь кусачее. Видит парнишку у калитки, в самом дальнем углу, в укромном месте. Типичный прогульщик, двоечник и разгильдяй, увлекающийся спортом. Очередной шаблон. Но Джон срывается к этому мудаку. Твердо перебирает ногами, сжимает кулаки. Хмурится. Смотрит на него в упор. И внезапно останавливается, испуганно таращась на мудака. Мурашки. Серьезно? Сейчас? Что теперь не так? Мудило, иди нахуй! Это тело занято. Сокращает между ними расстояние меньше, чем за полминуты. Замечает удивленный взгляд на себе. — Нет сигарет? — срывается с губ на автомате. — Ты серьезно? — усмехается парень. В глазах его играют чертенята. Джон чуть не извиняется перед этим мудаком. Смотрит на него. Они стоят под деревом, но золотые лучи все равно играют на его лице так, что его темные голубые глаза сравнимы с последними закатными лучами на берегу моря. Откуда у него такие блядские сравнения? Еще и в голове резко всплыло: Рик. Хуй знает, откуда. Значит... Рик. — Иди в жопу, педик, — спокойно, докуривая сигарету. И лучик падает на кончик носа, который через секунду окрасится в густую алую жидкость. Кровь на верхней губе — одинокая крохотная капля падает на нижнюю — на подбородке. Недокуренная сигарета догорает в зеленой остриженной зелени. Дым поднимается вверх и испаряется. Мудак рефлекторно прикрывает ладонью нос и зло стреляет взглядом Мудилу. Джон самодовольно отряхивает руку. Чужая кровь смешалась с собственной. Кожа на костяшках лопнула. Прилив адреналина. Бешенный прилив. У Мудилы тяжелая рука, но не такая, чтобы сломать Мудаку нос. Ну чего, Мудак, давай, удар. Всеки! Будь мужиком. Джон хочет, чтобы Мудак накинулся на него. Сумасшедший. Но кулаки правда начинают сильно чесаться. Он участвовал во множестве операций, выигрывал больше сотни боев, но бороться с Мудилой куда сложней. Одна секунда — тело переходит под управление Мудилы, эмоции резко меняются (Джон надеется, что угрожающая мимика не стирается за это время), вторая — Джон мысленно бьет Мудиле под солнышко и захватывает обратно «управление». Хочется надрать этому Мудаку задницу. Начистить рожу. Хочется, чтобы он изуродовал милое личико Мудиле. Чтобы никакая падла не назвала его педиком. Ну чего ты, Мудак? Почему медлишь? Почему сдерживаешься? — Еще раз меня так назовешь, отхватишь еще больше. Понял?! — кричит Джон. Давай! Но вместо того, чтобы всыпать ему, Мудак демонстративно облизывает губы и сплевывает кровянистую слюну. Подминает горящую сигарету ногой и уходит. Прости...***
Сразу после школы Джон сбривает волосы ежиком, думает, чтобы состричь ресницы, но откладывает ножницы на место. Вешает на крючок табличку «Не заходить» — удобная штука — и плотно закрывает дверь в комнату на случай, если мамаша решит завалиться. Расстегивает пуговицы и швыряет рубашку мятой на пол, вылезает из неудобных брюк и твердым шагом, насколько способны эти худые ноги, проходит к зеркалу и, задрав голову, с отвращением рассматривает ебанные девчачьи ключицы. Кости выпирают, натягивая тонкую бледную кожу, кадык подрагивает. Джон сглатывает. Сука. Какой же ты урод, Мудило... Педик. Еще раз меня так назовешь, отхватишь еще больше. Понял? Прости... Мудак не услышал этого избитого слова Мудилы. И что с тобой не так, Мудило? Взгляд резко останавливается на ресницах. Хмурится. Тяжело выдыхает. Джон опускает глаза вниз и встречается с выпирающими ребрами. Твою мать, их реально можно пересчитать. Мамка вообще кормила этого дохлика? На груди не растут волосы, под мышками Джон замечает несколько волосинок, на ногах светлые, почти не заметные. Острые колени. Стопы обезьяны. Почему именно его тело? Почему вообще именно он? Джон верой и правдой служил своей стране, и за это он заплатил. Не он, а облезлая крыса в обличии лучшего друга должна торчать тут. Хочется разбить зеркало. Хочется видеть, как трещина будет тянуться вверх, к оправе. Хочется слышать этот треск и не видеть нового себя. И Джон резко замахивается. Бьет больной рукой по зеркалу, то падает и разбивается. Незажившие раны вновь кровоточат. Пусть. С костяшек падают капли крови, разбиваясь о голый паркет. Острая боль не причиняет неудобства. Наоборот. Джон рад вновь чувствовать ее. Рад, что он еще может что-нибудь сделать. Он слышит дыхание матери. Почти ощущает, как ее рука прикасается к дверной ручке. Ловит ее взгляд на табличке. Чувствует какое-то отвратительное тягучее чувство внутри. Иди нахуй, Мудило. Иди нахуй! Джон раздавил множество сильных людей. Разломил и съел. Мудиле не жить. День, два, и от него ничего не останется. Джон сделает все, чтобы стереть его с лица земли. Звонит мобильный. Норма. Что ей нужно? «Прости, я сегодня не смогу пойти, — с первой секунды начинает тараторить Норма. — Мне нужно остаться с младшей сестрой. Родители уезжают», — вздыхает. Джон закатывает глаза. Отлично. Вообще замечательно. Он и так никуда не собирался. Говорит: «Я приду к тебе». Не спрашивает, удобно ли ей. Не интересуется, не против ли она. Поставил в известность. Он так привык. Что ж, стоит тебе наконец-то стать настоящим мужчиной. Отступает и наступает на осколок. Черт. Черт. Черт. Не обращая внимания на боль, Джон подходит к стене и первым делом срывает все плакаты какой-то группы педиков. Кидает на пол счастливые фотографии. Педик. Это слово выжгло в груди огромный отпечаток. Если бы Мудак не был подростком, Джон бы убил его. Потому что никто и никогда не посмеет его так называть. Хватит с него этих лилий. Джон хочет, чтобы от его спального белья просто тупо пахло свежестью. Этот запах не раздражает, этот запах не щекочет в носу. От него не хочется чихать и чесаться. Мнет белую простыню и кидает ее в пустую корзинку для грязного белья. Идет к гардеробу и выбрасывает одежду на пол, испачканный кровавыми следами, пинает ее яростно до самой двери. Знаешь, где должны гореть твои зауженные облегающие джинсы? А, Мудило? Проходит к рабочему столу — корчится от боли — выдвигает ящики и внимательно исследует их. Натыкается на черный кожаный блокнот и без сомнения выбрасывает его. Натыкается на всяческие учебники, тетрадки. Мудило завалил себя книгами, но оценки хромали на своих двоих. Чем же ты занимался в свободное время, Мудило? Взглядом случайно натыкается на пластиковую карту. Помнит, как пользуется им мамаша, и натягивает слабую улыбку. Солнце медленно катится к горизонту. Первые закатные лучи огромным пятном застывают на голой стене. Только сейчас Джон замечает жуткий беспорядок и одновременно порядок в (СВОЕЙ) комнате. И груз с плеч катится к чертям. Джон вылепит из этой некачественной глины самого себя. Сделает хоть немного похожего на человека. Телефон звенит в очередной раз, и эта дебильная мелодия играет на нервах. Секунда. Мгновение. Он слышит шаги мамаши. Смартфон разлетается вдребезги. Обычный раскладной выдержал бы ядерную войну. Порез оказывается несерьезным, но тело Мудилы слишком чувствительное. Как у девчонки. А вот костяшки кровоточат более чем серьезно. Кажется, даже пальцы медленно начинают неметь. За спиной у боли всегда прячется сила. Одевается во все то, что кажется не пидорасным на первый взгляд, кое-как натягивает неудобную обувь (теперь боль вдобавок делается жгучей) и резко открывает дверь, отчего мамаша слегка вздрагивает. Они переглядываются, и Джон пропускает женщину оценить масштаб катастрофы. Она охает, когда видит комнату в неприглядном виде. Словно ожидала увидеть здесь что-то другое, когда сама прекрасно слышала, как сын разносит комнату. — Убери, — четко бросает Джон. — Пожалуйста, — говорит он, а не Мудило. Мудило сейчас зализывает раны где-то глубоко внутри. Заперт под огромный замок, ключ потерян. Дорожки назад не найти. Впереди дорога в торговый центр, впереди непонятная карта и неразложенные мысли. Впереди новая жизнь.***
Он видит Мудака, поедающего гамбургер в незаметной забегаловке. Лениво пережевывает и присасывается к газировке. Сидит в абсолютном одиночестве, гипнотизируя часы. Мудак не выглядит человеком, который кого-то ждет. Волосы растрепаны в разные стороны (некоторые локоны падали прямо на глаза), на опухшем носу лейкопластырь. Застиранная слегка изношенная футболка, что мешком висела на нем, и темные потертые джинсы. Смотрит на часы чисто по приколу. Окончательный мудак. Джон мог бы пройти, мог бы не рассматривать этого ублюдка, но ему хочется посмотреть на его реакцию, когда он, который почти надрал ему задницу, сядет рядом. За соседний столик и закажет то же самое, что и он. Он смотрит на время. До восьми меньше двух часов. Успеет. Заходит и проходит мимо Мудака, как бы случайно задевает стул рукой и кидает заполненный рюкзак с грохотом на стол. Оборачивается и переминается с ноги на ногу — боль становится острей и тупей. Даже не смотря на Мудака, Джон отчетливо чувствует на себе удивленно-серьезный взгляд Мудака, что уже с хлюпаньем тянет свою газировку через трубочку. Когда Джон проходит к кассе, Мудак откашливается. Пока какой-то бородатый мужичок забивает его заказ, Джон получает удовольствие от кашля. Взяв свой заказ, он возвращается обратно к своему столу, ставит поднос, идет к Мудаку и бьет по спине, замахнувшись рукой. Слишком сильно, потому что парень сильно столкнулся со столом, сгорбившись. — Спасибо. — Да пошел ты. Джон разворачивает обертку и жадно вбивается зубами в гамбургер. Только сейчас понимает, насколько голоден. Отпивает колы. Два факта о Мудиле, что вынес за этот день Джон: он слабак, у него много бабушек и дедушек. Денег оказалось достаточно, чтоб прикупить нормальной одежды. Черной и просторной. Мудак совсем затихает, и Джон забывает про его существование. Смотрит прямо перед собой. Думает, зачем его душу все-то потревожили. Задумался. Зачем? Для чего? Ведь должна быть причина. И почему он «проснулся» именно в этом году? Что не сделал такого Джон в своей прежней жизни? Шестеренки в голове начинают неподъемную работу. Джон каждую ночь смотрит новости, хочет узнать, что происходит в мире. Какие новые враги появились у Америки? Может, он должен подготовить Мудилу к какой-нибудь войне? Но вместо того, чтобы говорить что-нибудь интересное и важное, напудренная женщина с тонким носом обсуждает политику России с каким-то мужчиной-политологом. Они откровенно флиртуют перед камерой. Россия... Эта страна навсегда останется врагом номер один для Америки так же, как для Джона — Мудак. Эта страна не представляет угрозу. Она как собака, что только скалит зубы. Мудак. — Что пялишься? — рявкает Джон, резко повернувшись в его сторону. Обнажает клыки. — Что с тобой происходит? — Что-то не так? — его ледяные глаза застывают на его черной объемной рубашке с тонкой тканью. Застывают конкретно на первой пуговице. — Ничего. Просто ты меня ударил... — За дело! — Конечно, — зачем-то пожимает плечами и слегка улыбается уголком губ. — Я до конца не верил, что ты можешь быть педиком. — Тебе всечь еще? Я — нормальный! — Безусловно. Ты — нормальный. И я действительно получил за дело, — кивает Мудак и относит поднос к стойке, предназначенной для грязной посуды. Мелькает мимо Джона, хватает рюкзак и выходит из забегаловки. Только не поскользнись, Мудак. Только не поскользнись.***
— Какой доисторический мобильный, — морщится Норма, когда слышит вибрацию. В отличие от смартфонов, этот телефон прожил лет пять и проживет столько же. Этот современный гаджет хрупок и недолговечен. Пару лет и он никому не нужен. Джон нажимает на красную кнопку, ждет, экран показывает логотип и чернеет. Мамаша совсем не понимает, что если не берут трубку, то человек занят. На плазме прокручивается сопливая мелодрама. Джон рассматривает интерьер, отмечает каждую деталь, когда Норма не может оторваться от фильма. Длинный скучный монолог главных героев про любовь. Знает ли Джон, что такое любовь? Нет. Он верой и правдой служил своей родине. Он любил свою работу, любил своих людей. Но чтобы женщину, никогда. Женщины нужны были, чтобы удовлетворять его потребность. Просто тупо секс. Его душа пропитана холодом, сталью и выдержкой. В ней нет места любви. Что такое любовь? Иллюзия, туманное чувство, что через время имеет свойство рассеиваться. Что такое любовь? Обман. Толстая пелена перед глазами. Что такое любовь? Хуйня, которой придают большое значение. Конечно, актеры такого не говорят. Глаза в глаза. Рука в руке. И какие-то рассыпчатые сопливые фразочки. Нормальные люди так не говорят. Не говорят словами романтичных сценаристов и писателей. Джона сейчас стошнит. Но на что не пойдешь ради секса? Что ж, Мудило, задувай свечу и загадывай мечту. Джон пододвигается к Норме поближе, которая готова ронять слезы от переполняющих (пустых) чувств, и как бы невзначай перекидывает руку на спинку дивана. Телевизор не гудит. Тихо. Сестренка спит. — Тебе было лучше с длинными волосами, — говорит дрожащим голосом Норма и гладит Джона по затылку. Кому как. У каждого свое мнение. — Не плачь, — рука перемещается на талию. — А кто плачет? — шмыгает носом. — Ты, — мило улыбается. Медленно тянется к ее губам. Джон не часто целует женщин в губы. Обычно поцелуев и не нужно. Обычно женщины ложились сами под него. Но перед ним не подстилка. Школьница. Норма чуть отдаляется, Джон — наступает. Его так учили. Никогда не возвращаться. Никогда не отступать. Он целует ее нежно. Норма чуть напрягается, но лишь на секунду. Руки перемещаются на плечи. Притягивается к Джону и похотливо врывается в его рот языком. К такому повороту он не был готов. Нужно быть глупцом, чтобы не замечать, как сильно Мудило нравится Норме? Нужно быть глупцом, чтобы утверждать, что она никогда не представляла его в постели. Нужно быть глупцом, чтобы не воспользоваться такой легкодоступностью. Ну, давай, скажи его имя. Джону необходимо еще раз услышать имя Мудилы и запомнить его. Почему-то это сейчас крайне необходимо. Но вместо имени он слышит собственное сердцебиение. Вместо этого он слышит, как натирается кожа дивана под ними. Вместо этого он слышит фамилию главного перса из фильма. Вместо этого ему слышится вибрация. Норма напирает. Норма устраивается совсем рядом. На коленках. Норма обнимает его за шею. Шепчет вновь, что ему шли длинные волосы. А Джон? А Джон чувствует пустоту. Обреченность. Как будто оказался в клетке со зверем. Что за черт? Его руки покоятся на ее талии, но они не обследуют тело. Какой нормальный парень не захочет полапать привлекательную девчонку? Провести ладонью по ягодице, по груди? Норма сверху. Целует страстно, держа Мудило за лицо. Каждая клетка неожиданно немеет. Губы Мудилы всего лишь приоткрыты, Норма старательно вылизывает их. Руки опускаются. Он раздавлен. Что происходит? Джон почему-то жмурится, смотря на отстранившуюся покрасневшую Норму, словно солнце поднялось над ним. У Нормы русые волосы. У Нормы малиновые губы. Совсем как у Ребекки... Нахуй! — Что-то не так? — Все отлично, — выдавливает Джон подобие улыбки. Чувство, будто тебя постирали в машинке. Засунули в центрифугу и прокрутили несколько раз. Обжигающее чувство, будто пробежал несколько километров. Тошнотворное чувство. — Иди сюда, — безэмоционально. Снимает ее вызывающую домашнюю майку и вбивается грубо в губы. Словно хочет доказать, у кого здесь есть яйца. Доказать Мудиле, что непробиваем. Норма улыбается сквозь поцелуй и расстегивает бюстгальтер. Сама. Кидает его на пол. И всем телом прижимается к Мудило, словно стесняется. Джон скользит носом по шее, опускаясь пониже, останавливается секундно на груди. Выдыхает горячий воздух. И засасывает сосок. Дикие мурашки по коже. Бьет молнией. Норма слегка выгибается навстречу. Стонет. — Прости, — неожиданно вырывается из Джона. Он отстраняется, отталкивает от себя смущенную недоумевающую Норму, что прикрывает грудь рукой, кладет локти на колени и тупо смотрит в одну точку. Думает о Мудаке. Секунда. Две. Три. В голове что-то щелкает. Он хватает телефон, включает его и спешит к выходу.***
С самого раннего утра в дом Мудилы заваливается какой-то высокий мужчина. Джон заметил его еще тогда, когда готовил завтракать. В окне. Он проходит, вытирая обувь о коврик, секундно улыбается, говорит с матерью — Мудилу просят посидеть в своей комнате. Джон пытается подслушать разговор, этот мутный тип ему не нравится, но они располагаются на кухне, а половицы на лестнице подозрительно скрипят. Теперь этот самый мужчина сидит напротив Джона. В его комнате. На нем серая рубашка, застегнутая до последней пуговицы. Кадык напряженно дергается, хотя глаза вселяют полное спокойствие. Дебильный черный саквояж, из которого он достает планшет с листом бумаги. «Я — Брэд Коллин, частный психолог». «Твоя мать очень волнуется за тебя». «Расскажи о своих проблемах». «Я помогу тебе». И еще десятку подобных фраз пришлось выслушать Джону. Если не больше. Больше получаса Джон слушает лекцию про депрессию, про подростковый максимализм, про контроль гнева. «У этого кретина чистая правильная речь», — отмечает Джон. И от нее хочется слиться с обивкой цветочного дурацкого кресла. Вбивается спиной в мягкую спинку, зло прожигает психолога взглядом. Брэд это замечает, но не придает значения. Хотя изредка он поднимает взволнованно голову и смотрит на Мудило. — Может расскажешь, почему ты неадекватно повел себя вчера? — вопрошает Коллин, прекращая выносить мозг своим длинным нравоучительным монологом. Джон не сразу понимает, что этот вопрос адресовали ему. Так резко и неожиданно. Он еще не все рассказал про гормоны. — Мне просто девушка нравится, а она меня в упор не замечает, — бурчит Джон и скрещивает руки на груди. Чтобы тебе поверили, нужно сказать то, что человек ожидает услышать. Преподнести ложь в дорогой упаковке. Вдолбить ее в голову человеку-ненавистнику. — И поэтому ты разнес комнату, как-то... — Она назвала меня... Иди в жопу, педик. — Пидором, — медленно говорит Джон, пробуя слово на вкус. Тошнотворно. Невыносимо. Не понимает, почему он это сказал. Почему он вообще сейчас пытается вспомнить лицо Мудака, когда он назвал его педиком? И почему он заменил это слово другим? Пидорас ведь не лучше педика. Ведь так? Джон замирает, не дышит, смотря в одну точку. Смотрит сквозь Брэда. Не замечает его. — Оу, — губы психолога складываются в одну тонкую линию. — Это... Джон не слышит его. Состояние, в котором он сейчас пребывает, очень схоже с оглушением. Правда, нет звона в ушах. Нет, ничего. Просто речь Коллина тупо не доходит до слуха Джона. Джон задумывается. Думает о том, о чем не хотелось. Размышляет, переваривает в голове. — Спасибо тебе за откровенность, мой мальчик, — Джон не бросает испепеляющий взгляд на фразе «мой мальчик», не скалит зубы, готовясь в борьбе. Вздрагивает и останавливает психолога, когда тот почти поднимается со стула. — Можно еще немного вашей помощи? — Да, конечно. И Джон смотрит на Брэда Коллина, частного психолога, который приперся к ним так рано, побитым взглядом. Взглядом, которым обладает исключительно Мудило. Но сейчас взирает на него именно Джон, который хочет наконец-то разобраться. — Скажите, как понять, когда ты проводишь с определенным человеком время, а тебя бьет током, образно говоря? — Значит, это не твой человек. Просто не мой человек. Понятно. Нет. И Брэд Коллин уходит. Забирает саквояж и закрывает дверь. Сладкий одеколон остается. Свидетель рассеянности и секундной открытости Джона. Ему хочется встать и вернуть этого психолога-кретина обратно. Может, он знает ответ на вопрос, какого фига он находится в чужом теле. Или просто даст совет, как быть дальше? Но он сидит неподвижно на прежнем месте, подмяв одну ногу под себя. И внезапно кто-то обнимает его за шею. Сначала Джону кажется, что перед ним серая пелена, но это всего лишь мама. Мама, которая очень обеспокоена за своего единственного сына. Мама, которая вызвала частного психолога. Мама, которая не знает, что внутри ее Мудилы Джон. Сердце замирает. Джон приходит в себя.***
Тугой оранжевый мяч пару раз ударяется о землю. Рядом никого. Только этот звук и шум ветра. Джон сосредоточен на кольце. Слишком долго зацикливает на нем внимание и в одну секунду бросает. И наконец-то. Попадает. Руки совсем не хотят слушаться. Джон должен был предположить, что Мудило никогда в своей жизни не держал мяч. Обычно такие как он отсиживаются на скамейках, а когда подходит преподаватель, бесконечно ноют. У меня рука болит. Ноет лодыжка. Голова раскалывается. Инвалиды во всех местах, привык называть таких Джон. Он плохо помнит свои школьные годы. Помнит одно, что учителя не сюсюкались с ними. Помнит хилого мальчика, своего одноклассника, которого преподаватель за шкирку вывел на баскетбольное поле и того сбили с ног. Почти моментально. Он сломал себе ногу. Джон ловит мяч на лету, пытается попасть, не целясь — как делал раньше, автоматически — но не попадает. Мяч отскакивает в сторону, и Джон зло сжимает челюсть. Сука. Как же его это все достало. Он смотрит на кольцо. Прожигает взглядом, словно врага, и получает удар в спину откуда-то сзади. Яростно оборачивается и видит перед собой Мудака. — Ты охуел? — Совсем нет. — Это риторический вопрос, тупица. — Учту. — Что учтешь? — Что все твои вопросы риторические. Как же он бесит. Когда Джон кипит где-то внутри себя, Мудак сохраняет равнодушное лицо. Видит себя капризным ребенком с родителями. И сейчас Джон и вправду чувствует себя мальчишкой, на которого глядят как на глупца свысока. Он вскидывает подбородок, следует к мячу и бросает его в сторону Мудака. Тот ловко ловит его обеими руками. — Покажи класс, — цедит. Мудак хмыкает. Усмехается. Садится в полуприсяде, пружинисто подпрыгивает. Мгновение. Мяч, словно раздумывая, балансирует на кольце. Мудак все же попадает, чем становится вознагражден злым колким взглядом Джона. — Показал? — Вполне. Мудак хмурится. Подходит поближе. Останавливается напротив Джона, в шагах десять. — Прозвучало скептично. — А как должно было? Я девчонок не обижаю. Кулаки рефлекторно сжимаются. Глаза чернеют. О-да, этот тип напрягается, а значит что-то чувствует. Даже каменную стену можно расколоть, было бы желание. — Это я девчонка? — вскипает Мудак. Джон молчит. Джон чувствует себя выше этого парня на одну ступеньку. Чувствует, что сейчас лопнет от счастья, когда щеки Мудака заливаются краской. Злится. — Да пошел ты, — бросает Мудак, машет на него рукой, разворачивается и уходит. — Вот, обижаешься как девчонка. Раз. И Мудак уже стоит вплотную к Джону, зло заглядывая ему в глаза и напирая грудью. Несмотря на то, что Мудило ниже Мудака на целую голову, Джон смотрит отважно, прикусывая внутреннюю сторону губы. Не отводит взгляд. Не прерывает зрительный контакт. Так проходит не меньше минуты. Мудак тяжело дышит, Мудак слишком близко, что даже не по себе. — Почему ты назвал меня педиком? — неожиданно для себя вопрошает Джон. Замечает слегка растерянный вид Мудака. Думает, какой же он дурак. Пусть. Пусть будет дураком, зато узнает правду. Этот вопрос терзает его до сих пор. И оставаться в неведении он не хочет. Не хочет закрывать на это глаза. Забить. Тупо не может. — Ты правда хочешь сейчас об этом поговорить? — Да. Есть проблемы? — Да нет, — Мудак отступает на шаг. — Вел себя как педик, вот и все. — Я не вел, а если даже и вел, тебе не все равно? Где твоя толерантность? — Ты ко мне клеился, придурок. И они молчат. Ветер «расчесывает» крутую прическу Мудака. Его зовут Рик. Ага, конечно. — Как тебя зовут? — Мудило, — не задумываясь, говорит Джон. От удивления Мудак даже приподнимает брови. — А настоящее имя? — хохочет. — А тебе не по барабану? У меня сложное имя. Называй меня просто Мудилой.***
Оценки в табеле заметно улучшаются. Ранее хромающий углубленный английский достиг баллов «сто". С литературой обстоят такие же дела. За всю свою жизнь Джон открыл книгу в возрасте шести лет, когда пытался прочитать сказку, но, конечно, это ни к чему не привело. Ему было скучно, и буквально минут через восемь он закрыл ее. Еще тогда он понял, что читать книги это не круто и очень скучно. Но Мудило немного перевернул ему мир. Как оказалось, в его комнате находилась целая библиотека. Раньше он не замечал этот огромный шкаф с несколькими рядами полок, заполненных различными книгами. Его любовь к книгам началась с домашнего задания. Еще никогда Джон не мог предположить, что ему понравится «Над пропастью во ржи» — подростковая литература. Когда задали прочитать несколько глав, он проглотил всю книгу за вечер. Посмотрел новости. Говорили опять про Россию. Спустился на первый этаж, поужинал с матерью. Всю ночь думал, где ошивается отец Мудилы. Спрашивать у матери, значит, утром встретиться с врачом вновь. С другим. Одноклассники больше не сторонятся Мудилы. С некоторыми из них Джон хорошо общается, та заучка, кстати, оказывается отличным собеседником, который увлекательно рассказывает про звезды, с некоторыми он даже обедает за одним столиком. С баскетболом дела обстоят более-менее. Джону, конечно, не удалось сделать Мудилу великим игроком за неделю, но тренер заметил его и даже пригласил попробовать поиграть в команде школы. Джону нравится такая жизнь, нравится участвовать в «школьной жизни», но есть одно «но» — он до сих пор не знает, почему он оказался в этом мире, в этом теле. Ведь должна быть причина? Ведь так? Джон мысленно бьет себя по щеке. Он вновь задумывается над этим вопросом. Говорит себе, что ответ обязательно придет, но позже. Имей терпение. Ведь не сможет Мудило, шестнадцатилетний ребенок, спасти мир. — Ты чего застыл? — машет рукой Мудак перед глазами Джона. Оборачивается. Хлопает непонимающе глазами. — Что? — Что остолбенел перед шкафчиком? Призрака увидел? — Да. Тебя. — Джон отпихивает Мудака плечом и идет вперед. Тот плетется за ним. Джон даже не заметил, как начал общаться с Мудаком. Не заметил, как подпустил его слишком близко. Мудак немного похож на одну гниду из его прошлой жизни. Очень трусливую крысу, стреляющего почти в упор. Тот же прищур в глазах. — Сегодня Стив устраивает вечеринку, приглашаются все старшеклассники, — с радостью сообщает Мудак. Спрятав руки в карманах, он идет рядом с Мудилой. — И зачем ты мне это говоришь? — Пошли со мной. — А я каким боком там буду? Я в средней школе учусь. — Я представлю Стиву тебя как своего другана, — Джон скептически оборачивается на Мудака. Приподнимает бровь. — Ты ведь мне друг? Джон останавливается, Мудак врезается ему в плечо. — Так что? — Хорошо, — через некоторое время. — Зайду за тобой в восемь, — радостно сообщает Мудак, хлопает Мудилу по плечу и идет своей дорогой. Джон провожает друга взглядом, пока не замечает шагающую навстречу Норму. Она дергает подбородком, как только замечает его и демонстративно проходит мимо. Джон качает головой и закатывает глаза. Сразу после занятий Джон спешит домой. Там уже ждет мама с вкусным обедом. У нее сегодня выходной. До этого почти неделю работала. Джон первым делом направляется в свою комнату, оставляет там рюкзак, спускается на кухню. Мама тут же приобнимает Мудилу и целует его в щеку. Ее запах становится с каждым днем родным. — Как дела в школе? — Хорошо, — лениво отвечает Джон. — Ну, мам, — недовольно, когда мама гладит его по голове. — Ты оброс. — Завтра пойду в парикмахерскую. — Не надо. Тебе и так хорошо. Мать кладет перед ним тарелку гаспачо — самое любимое блюдо Мудилы. — Меня сегодня пригласили на вечеринку, — как бы невзначай сообщает Джон, нехотя пережевывая. По дороге он уже успел навернуть хот-дог, но расстраивать мать не решился. Все-таки она старалась. — Правда? — Да. — Отлично. Значит сегодня мы идем в торговый центр. — Но... — Никаких но! Тебе нужно прикупить хоть немного вещей. — Спорить с этой женщиной невозможно. Мама дает ему пятнадцать минут на сборы, пока убирает кухню. Торговый центр находится неподалеку, но Джон ненавидит ходить за покупками, особенно с кем-то. Потому что это утомительно и немного неловко, когда мама выбирает тебе одежду. Сперва они заглядывают в один магазин, мама предлагает купить зауженные пидорские джинсы, Джон кривит губами и отрицательно мотает головой. Пусть это модно, но он все равно никогда не наденет что-то в обтяжку. Кое-как Джону удается вытащить маму из этого магазина, и они направляются в тот, который находится поблизости. Там они убивают больше десяти минут. Мама почему-то зацикливается на свитерах, хоть солнце еще радует их штат. — Как тебе это? — Он розовый. — И что? Он ведь мужской. — Я не надену это, — цедит каждое слово и твердо смотрит на мать. После двухчасового шопинга Джон не чувствует себя. Опять появляется такое ощущение, будто душа немного сдвигается с места и движения выходят сами по себе. Механически. Глупо. Но Джон и в правду не чувствует свои ноги и руки. Они накупили новой одежды для него и еще немного для дома. Мама выбрала себе пару платьев и туфли. Неожиданно мать застывает возле одной из витрин. Джон чудом не сталкивается с ней. Она хлопает голубыми глазами и чуть с приоткрытым ртом любуется какими-то красными сапогами. — Мам, сейчас не сезон. — Ну и что? Зато пятьдесят процентов скидка. Я не могу пройти мимо. Ну блять! Доходились. Джон закатывает глаза и нехотя плетется за матерью. Пока та о чем-то разговаривает с продавцом, он садится на кожаный диван и следит за посетителями. Какая-то женщина не может застегнуть замок, мужчина уже третий круг ходит туда-сюда, дети, такие же бедняги как Джон, носятся как угорелые. Странный тип заходит весь в черном, в бейсболке и в маске, прикрывающей шею, челюсть и щеки. Глаза не тронуты. Оглядывается. Джон заметно напрягается, перец присматривается к камерам. И внезапно как налетает на кассу, вытащив из-за пазухи пистолет. Кричит: — Доставай деньги, курица! — и тычет в продавца оружием. — Если какая-нибудь падла сдвинется, застрелю его нахрен! — орет он, добавляя. Пока девушка пытается быстро загрузить деньги из кассы в его кожаную сумку, грабитель переключает внимание на Джона, который в отличие от всех даже не шелохнулся с места. Осознание того, что сейчас происходит, пока не приходит к нему. Сейчас его мысли витают возле напуганной матери, которая украдкой поглядывает на оружие и на него. — А ты, сопляк, закрой двери. И без глупостей. — И пистолет направляется в его сторону. Взгляд крысы. Ухмылка. Джон снова на прицеле. И в этот момент его жизнь зависит от этого странного типа, прямо как от «лучшего друга» в прошлой жизни. Но тогда он не боялся. Нелепо бояться, когда в твоем лбу застревает пуля. Но в этот раз он боится. Боится потерять все, что смог приобрести в этой жизни. Боится потерять это тело и оказаться в другом. Боится потерять Мудилу. Человека, имя которого толком не запомнил. — Иди сюда, мой мальчик, — «моим мальчиком» называл его психолог. У Брэда Коллина карие глаза, у грабителя — голубые. Стальные, холодные, лишенные цвета и жизни. И Джон медленно поворачивается и застывает на месте, охваченный шоком, будто видит перед собой призрака. Будто видит перед собой крысу в обличии лучшего друга. Нет. Отмечает, что у пистолета отсутствует металлический блеск. Сердце прячется где-то в пятках. Дуло тоньше на несколько миллиметров. А когда он послушно подходит к грабителю и видит логотип, то секунду находится в ступоре, пока этот тип не начинает тыкать оружием в его мать. — На пол, стерва! Тебя это тоже касается, ублюдок. — Дуло замирает возле лба Джона. — Не трогайте моего сына! — Ложись, тварь! — Его глаза сверкают злобой. Дыхание учащенное, ноздри вздернуты. Джон смотрит уверенно прямо перед собой. Делает шаг вперед. Не так выглядит смерть. Не по-детски. — Легенький пистолет? — Что? — и нервно сглатывает. — Пули из резины или из дешевого пластика? — Голубые глаза округляются и становятся как две тарелки. С трещинами. — Ложись, тварь, на землю! — во всю глотку. А по взгляду Джона понимает, что его афера не удалась. Мгновение. И Мудилу сильно толкают, и тот падает. Грабитель хватает сумку и бежит к выходу, но там его уже принимают охранник и полицейский. Как оказалось, пистолет — качественный муляж, маска прикрывала шрамы, а грабитель пошел на это, потому что больше не мог ходить с таким «лицом». Но для полицейского до сих пор остается загадкой, почему этот странный тип внезапно бросился к выходу. Вскоре всех посетителей магазина отпускают. Джон хватает еле держащуюся на ногах мать, и они быстро отправляются домой. Женщина забывает про сапоги и про скидку. Пару часов они приходят в себя, час Джон успокаивает маму и укладывает ее спать, напоив успокоительным. Поднимается к себе в комнату, падает на кровать и только прикрывает глаза, как слышит сигнал машины. Мудак. Как не вовремя. Пытается подняться с места, ничего не получается. Тело и он невероятно устали. Тогда Джон хватает телефон, набирает номер Мудака по памяти, дожидается пару гудков и заявляет, что ни на какую вечеринку не собирается, как только поднимают трубку. Джон не дает ничего сказать в ответ Рику, отключает мобильный и проваливается в сон. Не слышит ни сигналов, ни стука в дверь, ни отъезжающей машины. Ему снятся эти голубые глаза грабителя, эта игрушечная пушка, направленная на него, и самое странное, он видит перед собой Мудака. Внезапно просыпается и пару секунд тупо хлопает глазами, смотря в потолок. Пытается понять, не показался ли ему шлепок. Нет, не показался. Потому что Мудак буквально завыл внизу. — Блять, что он здесь делает? — выглядывает из окна и видит очень даже смешную картину. Сломанная ветка качается на ветру, и его острый конец, от которого Мудак так отчаянно пытается увернуться, слегка касается плеча друга. Уже готовое мясо валяется прямо на его газоне. Джон не замечает машины. Да и глупо ее сейчас пытаться найти глазами, такое тело не могло бы даже самостоятельно зайти в салон, не то что завести и поехать, не врезавшись в первый столб. Доски под небольшим весом Мудилы все равно скрипят. Джон пытается не разбудить маму и тихо спускается на первый этаж. Там его уже ждет нездорово улыбающийся Мудак, почти у двери. На пьяное глупое лицо Рика можно смотреть бесконечно. Джон деловито скрещивает руки на груди и застывает в проеме. — Какие гости! — восклицает Джон. — Какими судьбами? — Ты, — тычет Мудак пальцем в Мудилу, — редкостный козел! Ты бросил меня! — Сколько ты выпил? — безэмоционально. — А разве по мне не видно, — икает. Пытается держатся на ногах ровно, но видно, все моменты жизни плывут перед глазами. И звезды на миг становятся крупнее. — Где ты оставил свою тачку? — вопрошает Джон, подойдя и схватив Мудака за локоть, чтобы тот ненароком не упал и не помял ему газон. Хотя какая уже разница, если он уже валялся звездой на нем, да еще и облевал. — Там, — цедит он и громко проглатывает тошнотворный комок. Обнимает друга за плечо, и мир на секунду перестает крутиться. Дерево остается на своем месте. Дом не ходит ходуном. — Хорошо, где ты живешь? Я тебя провожу. — Я же тебе говорил. Ты не запомнил? — Длительная пауза. — Ты и правда скотина. — Кто тебе это сказал? Или сам додумался? — Норма, — по-детски проговаривает он и прикусывает губу. — Понятно. — Не нужно было даже задавать вопрос, все очевидно. А Мудак, несмотря на свою худобу, весит прилично. Кое-как они проходят два квартала. В темноте плохо ориентироваться, особенно когда тебя бесстыдно сквернословят и на твоей шее висит какая-то шпала. Плохо, наверное, говорить так о друге, но других слов Джон не может подобрать. Они останавливаются возле фонаря. Пытается избавиться от Мудака, но тот, подобно осьминогу, хватается за него мертвой хваткой. Спина невероятно болит. — Луна сегодня так ярка. Правда, Мудило? — Да, ничего не скажешь. Пить нужно меньше, Рик. — Это первый раз, когда Джон называет его по имени. Это первый раз, когда Мудак застывает как вкопанный, смотрит на Мудилу горящими глазами. Прикрывает лунный свет. Джон не знает, что щелкнуло в мозгу у Мудака, но этот взгляд ему не нравится. Сердце пропускает удар, когда Мудак нежно прикасается его губ своими. Кажется, что воздух в один момент откачан каким-то злым духом. Земля уходит из-под ног. Джон рефлекторно пытается ударить Мудака, но тот перехватывает его руку и целует по-настоящему. С чувством. Будто лижет девчонку. И в этот момент. В этот момент тело заполняет Мудило, не оставляя место Джону. Мозг отключается.***
— Мудило! Мудило, ну подожди же ты! — кричит Мудак, подбегая к другу. Джон не может смотреть на этого парня. Не может смотреть на себя в зеркало. Прошлой ночью Джон находился как в тумане. Не помнит, как донес Мудака до дома, не помнит, как вернулся домой, не помнит, как поднялся к себе и мгновенно заснул. Когда Мудак прикасается к нему, его, как ни странно, не бьет током. Его не отталкивает в сторону. С ним ничего не происходит. И от этой пустоты Джону хочется выть. Это чувство сравнимо с подрывом моста. Эмоции разлетаются в разные стороны, секунду ты что-то из себя значишь, но только секунду. — Прости, если я что-то вчера сделал не так, — Джон странно смотрит на него, словно на солнце. Хмурясь. — Друг, я ничего не помню, — берется за голову. Джон скептически смотрит на него. Долго. И понимает, что Мудак не врет. Сколько же он выжрал, если пленка в его мозгу не записала этот гадкий момент в его жизни. А может, лучший? По крайней мере, Джон начинает подозревать Мудака в гомосексуализме. Да и сам он оказался не лучше. Нужно было прихлопнуть его как муху с кулака, чтобы больше лизаться не лез, но в то мгновение он просто-напросто выключился. Словно кто-то подошел к нему и нажал на кнопку «Выкл». Единственное, что запомнил Джон в том поцелуе, это мягкие губы и закрытые глаза Мудака. Всё. Финиш. Блять, просто нужно выбросить это воспоминание из головы. Просто тупо, сука, забыть. Мудак все равно ничего не помнит, да и на педика он не похож. На девчонок из футбольной группы поддержки засматривается. В общем, не пидор он. Определенно. Нет. Точка. Просто по пьяни и не такое учудишь. Один раз Джон проснулся в одной постели с толстухой, двести два фунта весила, не меньше, потому что выжрал больше одной бутылки чистого виски. И что самое смешное, он не смог ускользнуть незаметно, дверь оказалась закрытой. В общем, женщина оказалась приветливой. Сюзанной зовут, которая печет замечательные оладьи. — Мудило, я что-то сделал не так вчера? — С чего ты решил? — Ты на меня как-то странно смотришь. — А как мне глазеть на свинью, которая сломала дерево и облевала мне газон. — Не дерево, а ветку, — поправляет Мудак. — Прости, — виновато. Значит этот промежуток времени ты помнишь. — Зачем ты вообще ко мне вчера приперся, мог бы пойти домой? — Да откуда я знаю. Вышло на автомате. — Звенит звонок, и кто-то задевает Джона плечом. Норма. Она спешит к кабинету, как и все ученики. Как все нормальные школьники. Но ведь он и Мудак ненормальные. Чуточку. Совсем чуть-чуть. — Какой у тебя урок? — задает вопрос Мудак и ухмыляется, спрятав руки в карманы. Интересно, замечает ли он сам все эти своеобразные жесты, когда что-то задумывает. Джон заметил за собой, что когда решает сложные номера по математике, чешет затылок. Пока не может избавиться от этой привычки. Рука сама тянется к голове, когда немного нужно поразмыслить. — Химия. — Она тебе нужна? — Нет. — Может тогда мячик погоняем? — Можно, — говорит и прячет учебник в рюкзак. Достает, пишет заучке, чтоб тот прикрыл его на уроке и следует за Мудаком. Не потому что не знает дороги. А потому что Мудак идет впереди. Это важно. Бросает рюкзак на скамью и спешит первым перехватить оранжевый мяч. Ему это удается. Мудак со смехом пытается отобрать, но у него ничего не получается. Игра начинается. Нет, не так! Что-то типа игры начинается. Они откровенно дурачатся, бодаются и кричат как угорелые. Сталкиваются в смехотворной драке. Шуточной. Но, когда они оба падают, совсем не смешно. Джон больно ударяется локтем об землю, Мудак — спиной. И черт! их губы случайно сталкиваются в девственном поцелуе. Сука! Блять! За что?! Зато теперь Джон знает, как моментально краснеет Мудак. Почти за секунду окрашивается в красный.***
Во рту сухо. Язык неприятно прилипает к нёбу. Джон нехотя раскрывает глаза. Переворачивается на бок, кровать под ним тихо скрипит. Пытается проглотить слюну, но ничего не получается. Ее попросту нет. Приподнимается на локтях и вздыхает. Дверь приоткрыта, и тонкая линия света пробирается в его комнату. Какого черта? Три часа ночи. Спускается на первый этаж, пьет стакан воды. Слышит какие-то непонятные всхлипы. Проходит в гостиную и видит мать, которая убивается слезами. Видит старый альбом у нее на коленках. — Мам, — зовет тихо. Шепотом. Словно может кого-то разбудить. Голос в ту же секунду пропал. Куда-то. — Ой, малыш, я тебя разбудила? — ее глаза блестят от слез. Одна лампочка явно перегорела. Свет тусклый. — Нет. Я за водичкой спустился. А ты что тут делаешь? — Не хочешь со мной взглянуть на твои детские фотографии? Я знаю, что ты их видел. Знаю, что тебе не нравится... — Подвинься, — просит он, и мама улыбается. Уголки ее губ тут же плывут вверх, когда ее сын находится рядом. Джон иногда чувствует себя гадко, по крайней мере, чувствовал в первое время. Мать отодвигается. Совсем немного, чтобы Мудиле хватило место. Он немного прибавил в весе. Стал чуточку шире в плечах. — Помнишь этот момент? — спрашивает она, указывая на фотографию. Джон кивает. Понятно, что он ничего не помнит. А если быть точным, совсем не знает Мудилу. Не знает кем он хотел стать? В кого был влюблен? И где его отец? — Папа сфотографировал это за секунду до твоего падения с двухколесного велосипеда. Ты помнишь дедушку Джека из Миннесоты? — Очередной кивок. Джон проглатывает язык. — Вот, кстати, вы вместе с ним. Ты немного на него похож. Мать переворачивает страницу. И там очередная куча снимков. Но в отличие от предыдущих они кажутся совсем старыми. Желтыми и немного помятыми. — Угадай кто это. — На Джона четко смотрит парнишка тринадцати лет. Джона бросает в холодный пот. Совсем как Уильям. По длинным волосам в пучке, по крайней мере, есть сходство. Бред это все. Просто похожий мальчишка. — Я? — получается вопросительно. Джон хочет вдогонку добавить утвердительно, что точно это он, то есть Мудило, но его опережает мать: — Нет. Это твой отец. Похож на него в подростковой возрасте, правда? - Ну не совсем. А в принципе, похуй! - Ты ведь не веришь, что он мог убить Джона Миллера? Это был его лучший друг. Удар под самый дых. Удар по солнышку. Мороз ходит по коже, и стука сердца не слышно. Дикий звон в ушах. Джона словно шандарахнули. Ударили по голове, оглушили. Слова вырезали на нем характерный шрам, затронули незажившую рану. Джон не верит. Джон не может поверить. Это какая-то ошибка. Мать переворачивает следующую страницу, и... сука! Крыса. В. Обличии. Лучшего. Друга. Он находится в доме Уильяма, его убийцы. И это значит, что Мудило его сын. Что, блять, он находится в теле отпрыска крысы. На некоторое время Джон выпадает из реальности. Ты хотел получить ответы на свои вопросы, Джон. Так подавись! Ну и что? Стало легче? И как тебе тельце? Удобно? Нет? Почему же, Джон? Почему? Пазл почти собран. Какой злой рок судьбы! Попасть в тело ребенка своего врага. — Эй, кто там у вас наверху такой юморист?! — орет Джон на темное небо. Он не помнил, как встал с дивана, как вышел из дома, как перешел на другую улицу. Туман. Огромная пелена перед глазами. Джон точно помнит адрес какого-то Майкла, у которого сегодня День Рождения и который устраивает вечеринку. Здесь неподалеку. В один миг неожиданно всплыл голос Мудака. Вовремя. Телефон трезвонит. Играет мелодия и вибрация донимает. Джон разбивает мобильный об асфальт. Тот остается целым, даже продолжает звонить, просто получает незначительную царапину. С диким ором наступает на аппарат. Бьет ногой и выплескивает весь негатив. Так учил психолог. Брэд Коллин. Оказывается, он прекрасно слышал его и даже запомнил все советы. Лучше сломать какую-то вещь, чем сломать нос человеку. Он забыл спросить, где находится этот ублюдок. Эта крыса. Надеется, что сгнивает в тюрьме. Поэтому его нет рядом. Не хочет думать, что он может где-то скрываться. Эта падла заслуживает долгой смерти. Даже если скрывается, то все равно вернется домой, и тогда Джон убьет его. Придушит собственным ремнем. Вот! Вот зачем его вселили в этого мальчика. Он должен убить его. Убить своего убийцу. «... просто представь, ты убиваешь, ну, например, маньяка. Конечно, ты избавишь мир от убийцы, но число убийц ведь не уменьшится. Любое зло тянет за собой зло», — пофиг на твои слова, Брэд Коллин. Он убьет его. Убьет! А пока Джон до смерти напьется, чтобы забыть этот дьявольский вечер. Он в теле ребенка человека, который всадил ему пулю в лоб. Даже не верится. Хочется тут же вскрыть себе (Мудиле) черепную коробку. Интересно, как будет себя чувствовать Уильям, если его сын умрет. Нет, просто интересно. По снимкам видно, что он очень любит Мудилу, да еще и в прошлой жизни Джон слышал от него кучу ласковых слов в сторону своего ребенка. Определенно, Мудило был долгожданным ребенком. Ноги резко сами сворачивают на дорогу. Джон слышит только скрип тормозов, невероятно черный мат от водителя. Видит освещенную дорогу. Слышит приглушенный крик совы и шум ветра. Холодно. Джон безразлично смотрит на водителя и, спрятав руки в карманы, как ни в чем не бывало продолжает путь. Через минут пять он находится по названному адресу. Джон морщится от громкости музыки и от вида пьяных тинейджеров. Когда темнокожий парень сразу угощает его пивом, провожает до входной двери и даже хлопает его плечу. Дом, наверное, сейчас не узнать. Даже хозяевам. Повсюду разбросаны одноразовые голубые стаканчики, чипсы хрустят под ногами, а вся мебель обмотана туалетной бумагой. Какого только фига? Красное пятно на белой стене. Видно, от пролитого вина. И тьма «готовых» подростков, которые на данный момент не могут вспомнить свое имя. Еще и едкий запах дыма забивается в ноздри. Твою мать, травка. Джон не знает никого здесь, некоторые, конечно, из его школы, но из старших классов. И Мудака нигде не видно. Да начхать на него! Джона угощают еще. Незнакомого чувака. Теперь каким-то спиртным коктейлем. По-моему, у этих тусовщиков запрограммировано напоить все, что движется. Джону это только на руку. Проходит меньше получаса, а Джон уже переходит на виски. Его любимое пойло. И появляется Мудак. На этот раз он хоть держится на ногах, хоть и воняет от него за километр. Подходит к нему, что-то говорит, но Джон только отталкивает его и залпом осушает очередной стаканчик. Джон качается в сторону, когда Мудак хватает его за локоть и выводит из дома. Он пытается вырваться, но ничего не получается, тот упорно тащит его за собой. Джону удается вырваться только когда они оказываются у дороги. На секунду ему показалось, что Мудак отпустил его сам. Но нет. Он вырвался сам! — Отвали, — цедит Джон и поправляет рукав черного легкого свитера. — Ты не дойдешь до дома сам. — А кто тебе сказал, что я пойду домой?! — внезапно срывается на крик. — Отвали, Мудак, пожалуйста, отвали. Навсегда! — разворачивается и пересекает дорогу. — И куда ты? — В бар, — чуть слышно отвечает Джон, скорее механически. Но слова долетают до слуха Рика. — Тебе все равно ничего не продадут! — кричит уже Мудак, не сдвинувшись с места. А Джон все отдаляется от него. — Поддельные удостоверения делают чудеса! — орет в ответ, спрятав руки в карманы. Никакой подделки у тебя нет, Джон, признай. И куда ты пойдешь сейчас, в полчетвертого утра, ты не знаешь. А темное небо начинает медленно светлеть. Минуту было все превосходно. Музыка становится все тише, и любимая тишина убаюкивает его. Алкоголь приятно греет тело. И ноги несут вперед. В неизвестность. Никто не названивает и никто не пытается прочистить ему мозги. И Джон чувствует что-то наподобие счастья. Наверное, это называется свободой. Мимолетной свободой от проблем и загадок в его жизни. — Подожди, дурак! — останавливает его Мудак и тянет к себе, и тот спотыкается и летит вниз с небес, прямо в руки Рика. — Не трогай меня, — возмущается Джон и вырывается. Зло смотрит, прожигая взглядом, и продолжает путь. Но Мудак не дает ему пройти и двадцати шагов. — Ты дурак, пошли домой! — и вновь дотрагивается до него. — Вот и иди домой. Я тебе не мешаю. А от меня отвали! — заключает руки на талии и пытается приподнять Джона. Мудило меньше ростом, но не дистрофик, да еще это тело сильно брыкается. Поэтому идея принести его домой целым и невредимым оказывается нереальной. — Не трогай меня! Не трогай! Не трогай! — Джон пытается отвязаться от цепких рук Мудака. Когда ему это удается, Рик неожиданно тянет его к себе и впивается в губы. Джон округляет глаза и пытается отстранить от себя Мудака, но тот еще тесней прижимается к нему. В отличие от первого поцелуя сейчас Мудак тупо прижимается к нему губами, затыкая его. Но, сука! Мудило отстраняется немного и нежно засасывает нижнюю губу Рика. Мудак немного опешил, но отвечает через пару секунд. Не задумываясь. И Джон пропадает. Просто выпадает из реальности. Пока кто-то ошеломленно не зовет Мудака и не прилетает кулак в лицо. — Рик, ты педик? — недоуменно вопрошает капитан баскетбольной команды, в которой состоит Мудак. — Ты охуел?! — кричит Рик, сильней толкая Мудилу. А Джон пытается унять шум в ухе, прижимая рукой место удара, и понять, что сейчас происходит. — Парни, я... я... — пытается как-то оправдаться Мудак, но падает на землю, когда Джон бьет его с ноги. — Классно ты переобуваешься, пидор! Секунда, и они уже валяются на земле вдвоем, пытаясь бить соперника больно и беспощадно. Хотя даже лежа под Мудаком, Джону удается быть победителем. Рик бьет, но целится в безопасные и менее болезненные места, когда Джон — исключительно в бока. Джон не жалеет. Джон — кулак. Джон взбешен и одновременно пуст. В одну ночь на него навалилось столько дерьма, сколько он не мог представить. И неожиданно Джона бьют в бочину, и тот валится на асфальт, сжавшись и пытаясь прикрывать лицо, когда жесткие носки тяжелых ботинок — вовсе не по погоде — летят на него. Мудак не принимает в этом участие, он слишком ошеломлен жестокой картиной. Не может совладать с телом и остановить это. Зато Норма может. Она появляется в темноте, как внезапно возникший ангел. Ее русые волосы. Последнее, что видит Джон, прежде чем вырубиться.***
Мудак не хотел. Мудак извиняется. Мудак плотно держится за свое место, боясь стать изгоем. Мудак — трус! Правда, слова извинения он не говорит лично, а передает через Норму. Эта девчонка навещала Джона в больнице все три дня и постоянно говорила и говорила. Она единственная, которая обращалась с ним не как с ущербным. Все ее разговоры вертелись вокруг Мудака и его баскетбольной команды. Этим парням ничего не сделали. Норму попросил ничего не говорить, и сам держал язык за зубами. Джон не прокололся, когда мать выпытывала имена обидчиков. Даже когда приходил полицейский, не проговорился. Тупо молчал, когда он задавал вопросы. После Джон слышал, как он говорил матери, что его запугали и тогда пришел Брэд Коллин. Психолог вновь начал свои нотации и нравоучения, но заткнулся, когда Джон задал ему неожиданный вопрос: — Чтобы вы бы делали, если бы умерли и неожиданно проснулись в другом теле после семи лет? Лицо Коллина вытягивается от удивления. Глаза расширяются, но психолог быстро берет себя в руки. Скрестив руки на коленях, как гангстеры из старых фильмов, он чуть хмурится. Собирается с мыслями. — В теле, которое вам не нравится. Абсолютно. Которое в сто раз хуже вашего прежнего. Настоящего, — подталкивает Джон. Ему необходим ответ от этого типа. Прямо сейчас. В эту самую минуту. — Я бы начал жизнь заново. Не важно, в каком теле. Это второстепенно. Буду пытаться не оглядываться на свою прежнюю жизнь. Иначе меня засосет в бывшее болото. — Значит, жизнь — это болото. — Определенно не клубника со сливками. От тебя зависит, засохнет это болото или распространится в масштабах. К тому же, кто сказал, что нас будут поливать шоколадом всю нашу жизнь? — Никто. В последний день пребывания в больнице Джон мельком замечает Рика. Мудак мгновенно скрывается из виду, он не собирается его догонять. Они приезжают домой и мать приготавливает ему постель, чтобы он передохнул. Вид у Джона бледный, болезненный. Спит он больше восьми часов. Ему снится улыбающаяся Норма с белыми крыльями за спиной. Настоящий ангел-хранитель. Совсем как Ребекка, наверное.. Когда Джон просыпается, на улице уже затемно. Тишина. Гробовая и страшная. Мать тоже спит. Почти чувствует ее размеренное дыхание. Джон включает свет и подходит к новому зеркалу. Отражение заставляет его усмехнуться. Как психа. А ведь этого хотел он. Хотел видеть Мудилу чуть покрепче и с разбитым лицом. Только сейчас результат не радует. Уголки губ разбиты, на щеке затягивается крохотный, но заметный шрам, под глазом сияет синяк. А волосы и правда отрастают. И ресницы не так уж бесят. И смазливое лицо ничуть не стало страшным после драки. Наоборот. Разбитые губы придают своеобразной красоты. Джон присаживается на край кровати. Под ним что-то хрустнуло. Заглядывает под одеяло и вытаскивает какую-то бумажную тонкую самодельную книжку. Внимательно разглядывает детские рисунки. В тусклом свете почти невозможно прочитать коряво написанное название, но ему удается. Гадкий утенок. Джон ухмыляется. Устраивается поудобней на постели и приступает к чтению. Он не читал этой сказки, но готов поспорить, что концовка в ней совсем другая. Не такая печальная. «Он чувствовал себя изгоем. Серым никчемным некрасивым гусем. Он видел лебедей. Но никогда не показывался им. Они бы обязательно заклевали такого урода. Поэтому разбиться об скалы ему казалось самым верным и правильным решением. Так было бы лучше для всех». Сказка не нравится. Сказка отвратительная. Но Джон ее сохраняет. Кладет обратно. Если Мудило спрятал его под матрасом, значит ему там место. Проходит немало времени с тех пор, как Джон перестал общаться с Мудаком. Теперь он часто проводит свое свободное время с Нормой, а в школе общается в основном с одноклассниками. Заучка перестал носить очки, отдав предпочтение линзам. Прыщей на лице совсем не осталось, и теперь он даже смахивает на вполне симпатичного парня. Оценки в табеле окончательно поправляются, а тренер баскетбольной команды все зазывает Джона присоединиться к ним, но тот отнекивается. Слишком много дел. На зимних каникулах Мудило с матерью едут в гости к ее родителям и празднуют там все праздники. Бабушка и дедушка просто замечательные, энергичные и смешные. На денек, когда они возвращались домой, они заглядывают к отцу Уильяма. Мистер Смит почти не изменился. Разве что поседел и стал чуть меньше ростом. Джон рад его видеть. Счастлив, что он еще не умер. Хоть этот человек и вырастил его убийцу. Иногда в школьных коридорах Джон сталкивался с Мудаком. Тот делал вид, что его не заметил, Джон тоже. 15 мая. Буквально через месяц закончатся школьные жесткие будни. Джон почти все время проводит в своей комнате, делает уроки и читает книги. Сегодня долгожданный выходной, поэтому Джон мирно отлеживается в своей кровати и смотрит фильм. Из-за высокой громкости в наушниках он не сразу слышит голос матери. Поднимает глаза, а она стоит у порога с праздничной коробкой в руках. Обертка черного цвета. Джон с осторожностью снимает наушники, ставит на паузу фильм и закрывает ноутбук. — С Днем Рождения, малыш! — поздравляет мама со слезами на глазах. Джон тупо хлопает глазами, не понимая что происходит. Какой, к черту, День Рождения? Она приближается, вручает подарок, обнимает сына и зацеловывает его. Джон жмурится. Чувствует себя глупо, но не отталкивает мать. Она еще раз поздравляет его и говорит, чтобы он немедленно спускался вниз. На кухне его ждет шикарно накрытый стол с всякими вкусностями. Глаза сразу цепляются за круглый торт. Наверняка, вкусный. Звенит мобильный. Это Норма спешит его тоже поздравить. Джон терпеливо выслушивает ее все пожелания, смотрит вопросительно на мать, та кивает — мол, не против — и приглашает ее к себе. Пока Нормы нет, Джон немного говорит с матерью, благодарит за подарок и за стол. Неожиданно она достает из полочки черный блокнот, который выбросил Джон, когда разносил собственную комнату, и протягивает его ему. — У тебя потрясающие стихотворения. — Джон с опаской берет блокнот в руки, словно обложка может в ту же секунду обратиться в ядовитую змею. Мудило — поэт? Сердце екает в груди. Джон чувствует себя никчемно. Смотрит на стол. Задерживает взгляд на торте с заварным кремом, и на глаза наворачиваются слезы. И в этот раз Джон не собирается сдерживаться. Ему не хватало такой семьи. Да, сука, ему не хватало именно этого! Не хватало любящей матери! Не хватало такого внимания! Ему мать никогда не готовила торт... Черт! Он всхлипывает. Дрожит всем телом. Щеки горят. Пытается проглотить комок, пытается собраться, но ничего не получается. Мама, ничего не говоря, приобнимает его из-за спины. Не спрашивает, что случилось, не нагнетает. Понимает. Да, черт возьми, она его понимает. Звонит Норма, и Джон понимает, что она подходит к дому. Бежит моментально в ванную, чтобы она не увидела его таким, и просит мать открыть ей дверь. Закрывает плотно дверь и опирается на раковину. Смотрит на отражение с презрением. Кончик носа покраснел так же, как и глаза. Будто выкурил подряд несколько самокруток. Морда помятая и уставшая. Умывается и встречает подругу. Джону неинтересно, о чем переговариваются Норма с матерью. Он откровенно их не слушает. Опираясь подбородком о ладонь, роется вилкой в тарелке, словно хочет найти что-то ценное. Проходит не больше пары часов, а по ощущениям — словно вечность. Заметив скучающий взгляд Мудилы, Норма предлагает ему прогуляться. Джон просто кивает головой, не потому что хочет. Если не выйдет из дома, будет на стены лезть. Норма на этот раз не болтает как заведенная. Язык проглотила. Тише рыбы. Джону это на руку. Она пытается поднять его настроение, он отмахивается. Говорит, что плохо себя чувствует. Это — правда. Возвращается Джон домой к десяти часам. Поднимается в комнату и не успевает завалиться в кровать, как неожиданно камень прилетает в закрытое окно. Думает: показалось. Нет. Второй камень сталкивается со стеклом. Джон с опаской открывает окно. Сперва смотрит на темное небо, после — вниз. На Мудака. На глаза вновь наворачиваются слезы. — Если кому-нибудь проболтаешься, повешу за яички, — угрожает Мудак. Конечно, Рик. Джон скучал по нему. Безумно. И не стоит это отрицать. Сердце трепетно бьется в груди. Двести тридцать один день. Тридцать три недели. Семь месяцев. Уже больше полугода Джон находится в чужом неудобном теле. Суровый выносливый военный специального назначения, за мощными плечами которого множество удачных операций, переродился в тело обычного школьника. Его зовут Мудило. И сейчас Джон тихо уходит в сторонку и дает Мудиле увидеть своего друга. Рика.