Олимп и Голгофа

Тётка из иллюминатов. Стоит такая, из себя сама любезность. Кошелёк уже вытащила, словно это световой конус, вот-вот померил его против Офелии. Продавщица, конечно, рада, и Мэсэйоши выдыхает, рассыпается в благодарностях на поток заражённых частиц. Только Гаап понимает, что чему, да сама Офелия. Разница в том, что Офелия напрягается, а Гаапу настолько похрен, насколько это вообще возможно, даже обидно. Что он себе думает? Что отец простит ему, если с Офелией что-то случится? — Прошу приложить карту, — мямлит продавщица, протягивая дрожащими руками терминал. Вот ведь сука драная, Офелию ещё никогда так не оскорбляли! — Только попробуй, крашеная курица, и я сама тебе такое платье куплю, что Скиапарелли удавится. — Офелия-тян! Что ты творишь? — Захлопнись, Мэсэйоши, пока я и тебе платье не купила! А ведь курица не крашеная. Голова не выжжена пергидролем, хоть она и носит белую чёлку при каштановых волосах, в глазах не линзы, и вся как будто светится. Чем же таким она светится? Заинтересованностью? Электричеством? Боевой готовностью? Или это глюки? Если бы глюки, Мэсэйоши бы удивился, ведь так? Хотя сейчас даже, если бы к нему из Геенны вышел сам Сатана, он был только спросил, не даст ли тот денег в долг. Забавно представить, что в Геенне были бы деньги. Что ими оплачивать? Гнилой мясо для гулей? Офелия усмехнулась, представив обменник для торговли валютой на границе двух миров. — Уверены? Что ж, как вам будет угодно. Тёлка спокойно прячет кошелёк, и продавщица издаёт звук, похожий на те, что издают некоторые из отцовских игрушек, но не насрать на это только Мэсэйоши. — Офелия-тян, да позвони уже своему папе или верни платью изначальный вид и отдай его! — Да и иди ты в жопу! А ещё лучше иди за мной, мы уходим! — Что? Нет, мы не будем воровать платье! — Хей, идиот, оглянись! Геенна уже здесь, и я здесь. Я принцесса обоих миров, мне принадлежит всё! — Ну хватит, Офелия, это уже попросту глупо. — Выгляни в окно или пройдись ещё разок по холлу. Кому из людишек вообще есть дело до платья? Они скоро будут драться за горстку риса и неоплёванный угол в метро, или ваши за безделушки, одну из которых ты носишь на шее... Пи-и-ип. Звук — естественная для Ассии вещь, но лучше бы им всем сейчас находиться в классическом вакууме. Потому что Офелия не намерена сдерживаться. — Да вашу ж мать! Я же сказала, что не надо за меня платить! Они что, вообще ни во что её не ставят? Ну да, чего ждать от тех, кто пытался похитить мелкого Ричи. — Простите, Офелия-сан, очень хотелось избавить вас хотя бы от некоторых проблем. — Вот ещё, у меня нет проблем. Даже ты не проблема! Единственная проблема здесь — то, что ты лезешь решать мои проблемы, которых вообще-то нет. Тётка из иллюминатов рассмеялась, но необидно. Так смеётся электричество, надо скачущее на днях своих же электронов. — Да, вы за словом в карман не полезете, и этим очень напоминаете Люцифера-сама. — Кого-кого? Я папу напоминаю, Люцифер тут при чём? Вот, если бы папу, тогда да, он такой, и я такая, мы с ним, как две Планковских длины, как два атома кислорода при горении, вот кто мы, а Люцифер... — А вы разве хорошо знаете Люцифера-сама, чтобы считать неправдой мои слова? — Ага, ещё как! Напыщенный индюк, желающий сделать вылизанный стерильный мир, чтобы мы все строем ходили и жрали про команде. Ауч! Чё ты пихаешься? Мэсэйоши оттащил её за руку и зашипел. Как будто это помешало бы приспешнице Люцифера всё расслышать, если бы она снова не засмеялась. Воздух заискрился. — Очень разумно так говорить с иллюминаткой, Офелия-тян, ты просто гений. — Знаю, что я гений, единственный в своём роде, и не трясись ты так, она вообще никто, и организация её — никто и ничто, и звать их всех никак, всех вместе и каждого в отдельности, одно большое пустое место и больше ничего. — Как же мало вы знаете о Люцифере-сама, Офелия-сан. — Сейчас предложишь познакомиться поближе? — Что вы, Люцифер-сама обычно слишком занят. Впрочем, полагаю, что для вас у него нашлась бы минутка. — Для мелкого Ричи у него нашлась бы минутка. — О ком это вы, Офелия-сан? — Не придуривайся, ещё бы тебе не знать. — Придуриваться — хобби вашего отца, Офелия-сан, я таким не увлекаюсь. — Ха, у тебя бы и не получилось! — Возможно. Зато у него получается слишком хорошо. Она искрилась. Электроны бежали, мерцали, сияли. Проходили сквозь воздух, притягивались с помощью его протонов, сходились, расходились, но какое Офелии до этого дело? Совершенно никакого. И не давит это совершенно. Вот вообще не давит. Офелия совсем не сжимается внутри от всего этого. — Ахаха, да, папа это может. Он вообще может, что угодно, никто ему не помешает, никто не остановит, если он что-то задумал, его желания не ваши, они исполняются, они... — Никогда ещё я не слышала, чтобы жертва так восхищалась палачом. — Я? Я папе не жертва. Все жертвы, кроме меня. — А вот самообман меня совершенно не удивляет, это общее для жертв явление. Правда, вы ещё хорошо держитесь, необычно для вашего возраста. К тому же, что осталось бы вашему отцу, если бы он не обманывал вас. Часть Офелии очень интересовалась, почему она до сих пор поддерживает этот странный разговор. Незнакомая тётка привязалась к ней с рассуждениям об отце, а Офелия даже не посылает её подальше, хотя обычно у неё нет с этим проблем. Другая часть Офелии, однако, хорошо знала, почему. И требовала продолжения, скалясь, топорща щупальца, выставляя иглы. Что имеет в виду эта копчёная стерлядь? Что она вообще может знать об их с отцом отношениях? Разве она со своей жалкой человечьей природой может подняться на макро-или сойти на макроуровень, может посетить иное измерение, кроме Евклидового, думать иной логикой, кроме Аристотелевской? Из с отцом отношения никто в целом мире не способен помочь. Но, пожалуй, задано будет послушать лепет её оправданий. — Самообман, значит? А ну докажи. Она заблестела. Снова Офелия почувствовала, как что-то внутри неё рвётся на отдельные фрагменты, связывается по-новому и становится пугающе неопределённым. Она должна перестать искриться. Сейчас! Внезапно стало легче. — Вы ощутили это? Трещащие искры не потеряли яркости. — Что это такое? — Это, потому что в вас тоже есть свет, — тётка неможно улыбнулась, — в вас, но не в вашем отце. Не знаю, рассказывал ли он вам о демонических генах и о том, какая это лотерея. Некоторые слова могут проявиться в более дальних родственниках и не проявиться в более близких. Гены они с отцом не затрагивали, сосредоточившись на словах времени и пространства. — Ваш свет, — продолжала тётка, — рвётся наружу, полузадушенный, неразвитый, он не может проявить себя во всей красе, но он есть. И он смягчил вам восприятие. Если бы уравновесить в вас силы времени-пространства и света... Тётка говорила мечтательно, и Офелия чувствовала себя... Потерянно. Но заинтересованно. Свет? — А ваш отец — только время и пространство, понимаете? Ты на что, иллюминатская морда, намекаешь? — Папа никогда не говорил, значит развивать свет в Офелии не планировал. А раз не планировал, значит не собирался использовать её свет против иллюминатов, не делал из родной дочери оружие. Это же логично? Логично? Только вот тётка не выглядела поверженной в споре. — Свет абсолютнее времени, свет замедляет время, весь мир — световые конусы, а что произойдёт, если конусы схлопнутся? И разве Люцифер-сама не может сделать это в любой момент? Конусы схлопнутся? Конусы... Отец рассказывал о них. Любой источник света создаёт вокруг себя конус, внутри которого время движется только вперёд. Если конус схлопнется... То, что внутри Офелии раздробилось на маленькие кусочки, стало не только неопределённым и по-новому связанным, но и вибрирующим в тихом ужасе. Если конусы схлопнутся... Иллюминатская тётка, Геенна её пожри, подождала искриться. В Офелии поднялась волна паники, какая накрыла бы человека с дулом пистолета у виска. Если конусы схлопнутся, времени не будет. Отца не будет. И Офелии тоже. — Офелия-тян, что с тобой? Ой, какая ты бледная! Голос Мэсэйоши тоже наполнен паникой. А ещё жизнью. Которой в голосе иллюминатской тётки почему-то нет. А, если есть, то она какая-то не такая. — Офелия-тян! — Как вы думаете, отчего Люцифер-сама не делает этого? — Замолчите! Хватит её мучить! — Потому что не хочет. Ему это не нужно. Фрагменты внутри начали вибрировать медленнее, потом ещё медленнее и, наконец, это ощущение пропало. Как и ощущение дула у виска. Остался стыд. И гнев. — Но, если бы Люцифер-сама хотел, ему бы не составило труда это сделать. — А теперь, слушай сюда, белковое ничтожество! Если вы там собрались в кучку и думаете, что папа — просто время и пространство, то обломитесь, выкусите и начинайте вырывать себе руки, чтобы дотянуться до локтей и покусать их! Да, папа в каждом Планковском масштабе, в каждом мгновении, но кроме того, он во всем! Он пробрался в каждую молекула воздуха, в клетки растений, животных, он в каждом атоме межзвёздного газа, в чёрных дырах! Сама Земля дрогнет под вами, если он захочет, вас сожрут ягуары или акулы, разложат черви на кровь и гной! И нам с ним не нужен свет, чтобы существовать. Там, в бескрайних тёмных пространствах, а то и за горизонтом событий твой Люцифер не достанет нас, там его власть кончается, но не кончается власть моего папы! Всё встало на свои места, наконец-то всё правильно, так, как Офелия привыкла. Фрагменты внутри радостно флуктуируют, рождают тёмную первородную энергию, невесомым зудом растекающуюся по всему телу. Наполняясь ею, мышцы распрямляются, лёгкие раскрываются шире, а плоть... Плоть словно не может привыкнуть к такому и изумляется каждому мгновению странного соседства. Офелия в свою очередь удивляется реакции плоти. Всю жизнь ведь рука об руку, а до сих такое. Офелия разминает шею, позвонки хрустят. Она снова здесь, снова принцесса и точка пересечения двух миров. Они оба в ней, переплелись, сцепились. Подарили лучшее, что имели, и Офелия знает, что неуловима, что в ней огромный потенциал, дай только развить его, и ей не страшен Люцифер и даже... Не страшен папа? «Это потому что в вас тоже есть свет. Некоторые силы могут не проявиться в более близких родственниках, но появится в более дальних»... А иллюминатская тётка-то! Попятилась и смотрит, как барионная материя(3) на тёмную. Челюсть отвисла, колени подрагивают, так её! Людишки должны знать своё место. — Офелия-тян, тебе лучше? Мэсэйоши... Добрый, милый, славный Мэсэйоши. — Не бойся. Тебя никто никогда не тронет. Офелия об этом позаботится. — То, что делает ваш отец... Офелия резко поворачивается в сторону оппонентки. Похоже, эту бабу заткнёт только запихивание в ваккум. — То, что делает ваш отец — всего лишь изучение внешней оболочки. Он может добраться до последних столпов, но чем-то большим его жена не станут. — Что ты несёшь? Офелии это не нравится. Превращения оплётки обратно в довольное электричество не нравится. — Не надо, Офелия-тян, давай уйдём, — звучит где-то на краю сознания, но это неважно. Офелия шкурой чует, что важно здесь другое, и оппонентка понимает это, знает, что Офелия чует. И не уйдёт. — Всё в мире — лишь взял и представления. Как материальные демоны есть идея и плоть, так как вся Ассия есть воля и то, что её превращает сознание наблюдателя. Формы, которые изучает ваш отец. Можете забраться хоть за горизонт событий, но дальше формы вам не уйти. Валя и формы, идея и плоть... Звучит правдоподобно. Отец никогда не рассказывал ни о каких волях, но может, они до этого ещё просто не дошли? — Папа знает обо всём и добрался туда так же, как до всего остального. — Знает? Возможно, но... Офелия-сан, вам известна природа фотона? — Элементарная частица, из которой состоит свет, и что? — Не все фотоны реальны, некоторые из них виртуальны, а это значит, их форма совпадает с волей. Единственное вещество во Вселенной. Только свет может заглянуть за мнимость формы, извлечь волю, саму суть вещей. То, что годами пытается сделать ваш отец и не может, потому что времени-пространству это недоступно. «Некоторые силы могут не проявляться в более близких родственниках и проявляться в более дальних». — Ха, мне плевать на какую-то там волю. Папе наверняка тоже. Все разрозненные и повязанные кусочки снова пошли ходуном, потому что электричество засмеялись, тётка замерцала ярче прежнего. — Плевать? Ахаха, сколько лет я уже наблюдаю это «плевать», а уж Люцифер-сама сколько наблюдает! Ваш отец трудится над решением этой проблемы очень усердно. Последние два слова прозвучали странно, будто что-то коротнуло, мягко, ласкающе. — Не покладая рук и... Других органов. Что? Фу-у, какая мерзость! Офелия понимает, почему, но ведь мерзость же. Правда, часть её точно знает, о чём речь, и не считает это мерзостью, но сегодня побеждает другая половина. — Ваш отец придумывает решения снова и снова, но они ломаются, не дают нужного результата. Ну ломаются. Ну не дают. Что в этом такого? Папа обязательно разберётся, это вопрос времени, но почему ж так мерзко? — Веками и тысячелетиями, с самым разным... Инвентарём. Никто не возражал. Все были счастливы, все были в полном восторге. Прямо, как... Кусочки молчат. Ничто не вибрирует, не флуктуирует, не гонит по Планковским длинам тёмную энергию, но Офелии было погано. Может, даже гаже, чем прежде. — Офелия-тян? Мэсэйоши. Добрый, милый, хороший Мэсэйоши, она ведь лжёт? Неважно, о чём речь, на это как раз наплевать совершенно. Главное, чтобы её слова были ложью, они ведь ложь? Вот бы уйти отсюда, Мэсэйоши. — Простите, Офелия-сан. Нет, тебе не жаль, желтоволосая стерва. — Мне не стоило этого говорить, вы ведь и без того страдаете. Ваша перемешенность; тяга к тому, чего вы не способны ни осознать, ни достичь; вечные сомнения; раздражение из-за них... — На попятную?? Нет, ты мне скажешь! Что за решения придумывает папа, что у него ломается, какие органы, ЧТО ЭТО БЫЛО ЗА ХРЕНЬ! — Забудьте, Офелия-сан. Разве ваша душа не достаточно лишена покоя, неужели она не выкрикивает безмолвно свои безумные требования? Разве ваш мозг не меняется в клетке из противоречивых желаний, награждая вас мигренью и мерцанием в глазах? Забыть? Она издевается? — Да это ты у меня сейчас родное имя забудешь! Она пожалеет, что на свет родилась, Офелия расщепит её на молекулы! На атомы! На кварки! Будет расширять пространство между её адронами до тех пор, пока жалкая человечья тушка не лопнет, забрызгав всё вокруг восхитительными кровавыми ошмётками. Они хорошо дополняют ландшафт Геенны, пока не будет пожраны гулями. Офелия годами руками соберёт все мягкие влажные комки и сунет в пасть адских тварей. Проникнуто взглядом на микроуровень. Увидеть их. Плотно сцепленный клубок протонов и нейтронов. Отбросить из поля зрения кружащие электроны. Сосредоточиться на ядре... Чёрт! Офелия с размахом врезалась в невидимую стену. Сильное ядерное взаимодействие такое сильное! Отец учил игнорировать его; думал так, будто его нет, потому что весь мир — огромная суперпозиция, и если что-то существует с одной точки зрения, с другой точки оно может и не существовать. Только вот... Иллюминатская шлюха смотрит уверенно, спокойно и чуть иронично. Будто знает, что Офелия чует сильное ядерное взаимодействие каждой частичкой души, видит его незыблемую объективную реальность, видит настолько хорошо, что если на миг потерять бдительность, можно усомниться в собственной реальности относительно него! — Офелия-тян? Чёрт, он что не видит, что она очень занята? Почему он даже этого не способен разглядеть, это ведь не связи между адронами! — ЗАВЯНЬ! Пространство вокруг Мэсэйоши искривилось всего на долю секунды, но он сразу же дизориентировался и шлёпнулся на задницу. — О, спасибочки, годную идею подкинул. Офелия всегда была хороша в изменении геометрии пространства. По Риману? Или Лобачевскому на этот раз? Неважно, пусть будет Риман. Одним движением руки она изменяет пятый постулат Евклида, теперь через данную точку к прямой нельзя провести ни одной параллельной. Ха! Маленький кусок пространства вокруг врагини становится сферическим, а с её лица сползает вся уверенность и самодовольство. Так-то! Никто не смеет вести себя с дочерью Повелителя Времени-Пространства. Это произошло за время, куда меньшее, чем Планковская длина, по крайней мере, так показалось Офелии. Полностью дизориентированная иллюминатская шлюха, тем не манее, не растерялась окончательно и выхватила откуда-то из заднего кармана пистолет. Который не был обычным. — Папа! Папочка! М-м-мама... Все кусочки — все раздробленные, странно связанные и неопределённые кусочки внутри Офелии зашлось в нереальном, невообразимом вопле, забились в агонии, в предсмертных конвульсиях. И их вопль слился с криком, вырвавшиеся из горла... Так, спокойно! Она дезориентирована, а значит не станет палить, потому что не сможет прицелиться. — Отлично, Офелия-сан, Люцифер-сама может вами гордиться, но всё-таки вы способны и на большее. Она выстрелила, а голову Офелии прострелило воспоминание о виртуальных фотонах, принадлежащих другому измерению. И, видимо, шлюха не соврала, световой заряд прошёл по негеодезической. Как будто Офелии есть дело до этого дело. Как будто она не умрёт всего через несколько мгновений. От страха так больно... — Мамочка... Офелия зажмурилась. Вся высокопарная чушь о гордой и стойкой встрече смерти выветрилась быстрее, чем нейтрино из людей точки пространства. Как ощущается смерть? — Госпожа? Офелия осторожно открыла сначала один глаз, затем другой. Всё было... Что? Световой заряд, выпущенный иллюминатской шлюхой, мало того, что плылв воздуха медленно и плавненько, так и почему-то делал это намного ниже изначальной траектории; сама дизориентированная шлюха тоже вращалась подозрительно медленно и близко к земле, а перед Офелией, прямо ей наперерез, видимо, намереваясь закрыть её своим телом, падал Мэсэйоши. И это тоже в слоумо. Неподвластными таинственной замедляющей силе остались только Офелия да Гаап, о котором она успела что раз забыть. — Ты... Ты чё сделал? — Я, госпожа? Напомните, кто из нас дочь Повелителя Времени? — Я тебе не Гарри Поттер, чтобы спонтанную магию выплёскивать. — Тогда кто...