Единственный друг.

      Когда атана наконец отпустили и отвели в камеру, он хотя и был воином, видавшим многое, рыдал, думая об этом парнишке. Ещё никогда его ненависть к Северу и к Моринготто не была так сильна, как сейчас. Оказывается, прежде он не знал по-настоящему, что такое Тьма. Даже не воображал себе такого. Теперь — знал. И понимал, что этим нельзя уступить даже на волос, при том вовсе не из упрямства…       Через несколько часов в камеру Барэнора пришёл Хис. Избитый (на лице «эльфа» виднелись свежие кровоподтеки) и усталый, целитель в изнеможении опустился на пол, и сказал Барэнору, что всё это время собирал мальчика по кусочкам, а после получил наказание от Господина за свою дерзость.       — Как ты выносишь всё это: быть здесь? — спросил беоринг, имея ввиду: лечить после пыток для новых пыток… ведь это было хуже любых избиений.       Целитель в измождении привалился к стене:       — Что будет, если не будет меня? — с болью в голосе спросил «эльф». Он был бледен, а на его одежде были следы крови. — Разве тебе было бы легче без меня, Барэнор?       — Они… всё равно творят, что хотят… — выдохнул атан. — Мне… мне было бы тяжелее, да… Но они возьмут ещё кого-то, и ещё… — Беоринг был в плену не один, и он был здесь не первым, а потому прекрасно понимал, что те физические и моральные пытки, через которые он проходил, не были чем-то уникальным, что выпало только на его долю. Темные искалечили того мальчика не потому, что Барэнор молчал, а потому, что в Ангбанде всегда так делают. — Ты видел многих пленных. Чем всё заканчивается, если они не становятся предателями?       — Если бы ты знал, как тяжело мне, — прошептал Хис. — Но если не я… кто ещё поможет? Ты думаешь, я боюсь муки? Нет, я боюсь, что твари лишат меня возможности быть рядом… Они ломают гордецов, друг. Ломают страшно. Я хотел не дать пытать тебя, и они послушались меня как целителя, но вместо тебя взяли мальчишку… это моя вина, друг…       Хис не ответил на вопрос беоринга, но атан не обратил на это внимания.       — Это не твоя вина, — возразил беоринг. — Ты бы видел глаза, ухмылку того умаиа… Эти твари любят пытать!!! — прорычал Барэнор, и понял, что сказал глупость: Хис, конечно, сам это знает; он же здесь давно.       Но то, о чем говорил Барэнор, было вовсе не тем, что было нужно Хису. И хитрый умаиа попытался плавно перевести тему в нужное русло:       — Я знаю, друг, что они добиваются от тебя каких-то тайн, которые ты не можешь открыть… Но не обязательно говорить им всё, Барэнор. Ты адан, ты можешь обмануть их.       — Обмануть… да нет, не умею я хитрить как следует, сразу раскусят. Я воин, а не мастер слова, — не согласился беоринг.       С первой попытки атан не поддался, но умаиа-целитель был терпелив и попытался зайти с другой стороны:       — Я буду здесь столько, сколько смогу, Барэнор. И столько, сколько выдержу… — тихо отвечал Хис, которого ощутимо начало трясти. — Это его кровь на мне. Понимаешь? Они обещали отпустить мальчика, Барэнор… Скольких еще мне придётся собирать по кусочкам?       Сереброволосый эльф сидел с закрытыми глазами, а Барэнор с ненавистью смотрел в стену. Атан хотел просить Хиса, чтобы тот помог ему умереть… но сейчас понял, что не станет об этом просить: ведь тогда ему не удастся отомстить палачам.       — Я отомщу им, Хис, насколько смогу. За него, за тебя, за всех… кого ты собирал по кусочкам и кого не смог…       — Месть не вернет мальчику подвижность, друг. Не спасет других. Месть всегда… задним числом. Скажи им то, что они хотят, но скажи неправду. Я отрепетирую с тобой, хочешь? — холодные пальцы Хиса (у него всегда зябли руки) сжали руку Барэнора.       — Сказать, этим?! — ярость атана была так сильна, что могла выплеснуться сейчас даже на друга, просто из-за того, что прозвучала такая просьба: «Скажи им, что они хотят». Атан чуть не ответил: «Так могут говорить лишь предатели», — но сдержался. Это же был Хис, друг, он сам мучается из-за всего этого, и долго мучается… Барэнор посмотрел на Хиса и увидел, что целитель сжался от страха, услышав ярость беоринга. А тот задыхался, сжав ладонями виски. — Хис, ты можешь… у тебя есть нож, ты можешь дать мне его, чтобы я мог спрятать?       — Нож… — «эльф» сделал вид, что нашел в себе силы поднять голову и посмотреть на «друга». — Если я дам тебе нож, тогда следующим в застенке окажусь я, и потом долго не смогу никому помочь… Но если тебе действительно так это нужно…       — Ты прав, я не могу просить тебя. И прости меня за эту вспышку гнева… Только никогда, никогда больше, — теперь трясло уже атана, — не повторяй этих слов: «Сделай, что они хотят».       — Ты не понимаешь, какой ты счастливец… — тихо проговорил Хис. — Ты господин судьбы, ты решаешь, что произойдет…       Барэнор обнял целителя и друга и медленно произнёс:       — Ты прав…       Хотя, какое тут счастье — когда… когда. Но правда — он мог решить, что произойдёт. И это было… счастьем не счастьем, а удачей.       — Я могу лишь собирать те осколки, что остаются, — почти всхлипнул Хис. — Я не могу так больше… Давай обманем их!       — Давай… ты знаешь больше, у тебя больше возможностей. Бежим вместе. Нас могут схватить и убить, и тебя, и меня, — заговорил Барэнор, касаясь лица товарища. — Но это лучше, много лучше такой жизни! — Беоринг представлял себе обман как возможность побега.       Но такое развитие ситуации решительно не нравилось Хису, и он продолжил гнуть свою линию:       — Ты видел, во что превратили мальчика? — вместо ответа спросил Хис. — Он не сможет даже сходить в туалет сам. Что будет с ним без меня? Я не могу бежать.       Адан вновь мог только рычать, от бессилия, от того, что Тёмные палачи творили с мальчиком, с Хисом, с ними всеми… И Барэнор не мог бездействовать… А Хис будет страдать из-за него.       — Скажи… — тем временем тихо продолжал Хис. — Скажи не им, мне: ты знаешь что-то про кузенов?       Атан молча покачал головой.       — Так поклянись им в этом, — так же тихо продолжил лже-эльф. Хис словно был в трансе от бесконечных пережитых страданий. — Ты, быть может, спас бы мальчика, поклянись ты им, что не знаешь…       Барэнор махнул рукой:       — Не поможет. Просто начнут о другом допрашивать… Точно так же, мучая других.       — Скажи им. Просто скажи им, что не знаешь, — попросил «эльф». — Что не можешь рассказать при всем желании. Господин знает, когда ему не лгут, он увидит.       Барэнор задумался. Он знал, что Тёмным нельзя было уступать ни в чём, но это и не было бы уступкой. Они просто узнают, что взять с него, Барэнора, нечего, и все их попытки были зря…       — Они бы отпустили мальчика… но раз нет, то хотя бы не замучают другого, — продолжал настаивать Хис, видя, что Барэнор колеблется. Целитель уже смог узнать от пленника больше, чем любые палачи, но теперь Хис хотел убедить Барэнора полностью довериться ему, и через это вытянуть из атана вообще все.       — Я могу сказать им, что ничего не знаю, — угрюмо ответил Барэнор, сквозь зубы. — Но вот увидишь, лучше не станет, они только разозлятся.       — Я знаю их. Поверь, — отозвался Хис, и он не лгал. — Господин не будет счастлив услышать такой ответ, ты прав, но зато больше он не станет допытываться от тебя об их судьбе. — Про себя Хис самодовольно ухмылялся: он в очередной раз смог добиться от пленника ответов, которых не смог получить дознаватель; Хис в очередной раз показал себя лучшим.       А атан в этот момент думал совсем о другом: «Насколько же Хис всё-таки запуган…» Барэнор мысленно вздохнул.       — Хоть при мне, не зови этого гада Господином. Тем более сейчас, когда я видел, что он сделал.       — Господин… это его имя… — пробормотал Хис. — Его все так зовут. Другого просто нет.       — Нет имени? Так не бывает.       — Он выбрал такое имя себе, так его и зовут… — Хис умолчал о том, что так умайа величают все, кто стоит ниже: орки, пленные, рабы. Но, конечно, не вышестоящие умайар и не Властелин Тьмы.       — Хорошо, — согласился наконец атан. — Я попробую в следующий раз сказать, что я ничего не знаю.       Хис взял Барэнора за руки, заглянул в глаза:       — Значит, тебя больше не будут мучить, спрашивая о родных… — на лице эльфа отразилось облегчение.       Барэнор покачал головой. Он считал, что эльф хотел верить в лучшее, даже здесь, среди Тёмных тварей. А Хис внутренне ликовал.       — Друг… неужели мне хоть в чём-то удалось облегчить твою судьбу? Чего ещё они от тебя хотят? — Хис старался развить успех.       Атан вспомнил, чего хотят — заставы, число воинов, проходы в Ладрос… «Угу, вот о них и будут дальше допрашивать…» Но об этом рассказывать Темным было никак нельзя. И Барэнор решил: пусть Хис и не смеет сопротивляться Темным, но для себя беоринг другого пути не видел. Ему нужно будет дождаться удобного момента и тогда, при свидетелях, выхватить у Хиса нож, и во всеуслышание обвинить эльфа, в том, что он предлагал Барэнору стать предателем. Атан правда разозлился на эти слова, так что разыграть гнев будет несложно… наверное. В конце концов и Хису, и всем им так будет лучше, пусть даже… у Барэнора не будет больше этих долгих бесед… «Ты можешь обмануть…» — вспомнил беоринг слова целителя. А может быть… не просто сделать вид, что он обвиняет Хиса, а выхватить у целителя нож, не предупреждая его? Тогда эльфа не накажут, а Барэнор сможет отомстить и за себя, и за Хиса, хоть отчасти. Беоринг был уверен, что в глубине души Хис тоже хочет отомстить — не может не хотеть — просто он не решается. И не решится. И потому атан так же тихо сказал:       — Давай… поругаемся. Тогда ты не будешь страдать из-за меня. Тебя не накажут.       — Ты мой друг, — возразил Хис.       — Да. Поэтому я не хочу, чтобы тебя из-за меня наказывали. Ты всё равно не можешь меня избавить от пыток, а я тебе помочь могу.       — Я никогда так не ценил друга рядом, как теперь, — возразил, почти взмолился Хис.       Барэнор кивнул. Значит, и на это Хис не решится… Но так же они вместе будут мучиться. А Хис ждал, доверчиво глядя в глаза друга, и атан сжал его руку — потом Хис поймёт, что это было прощание. Да ведь горец и сказал сам: «Давай поругаемся», и всё объяснил… Хис умный, он поймёт.       — Друг, что им ещё надо? — настойчиво повторил Хис: как верил атан, желая избавить его от допросов.       — Про Барахира, про Ладрос, заставы, воинов, защиту ходов… Этот бедный мальчик… —  голос Барэнора сейчас звучал не только зло, но и отчаянно, — Может, его схватили-то только потому, что кто-то до меня тоже не выдержал и что-то рассказал! Молчал бы тот пленник, и не оказался бы парнишка здесь, и не изломали бы его так… Если я бы сказал хоть что-то про заставы, про Дортонион, а потом эти твари схватили бы кого из Ладроса, его муки и смерть были бы на мне, и… не знаю, как я простил бы себе это.       — Давай обманем их, — решительно тряхнул головой Хис. — Давай подумаем, как рассказать про заставы то, чего нет.       Адан взъерошил волосы. Рассказать Темным хоть что-то, что они хотят знать, будет уже уступкой им. И потом, мало ли… вдруг из его слов поймут что-нибудь действительно важное. Атан не верил, что из затеи обхитрить Тёмных что-то может выйти. Эльф верил, но… он наверняка ошибался.       —  Я стараюсь… даже не думать лишний раз о доме, — признался Барэнор. — Даже не вспоминать… Если бы не ты… мне было бы здесь совсем тяжко.       — Мне… так важно, что ты говоришь… — ответил Хис. — Помнишь… ты рассказывал мне о доме, а я создавал для тебя видения? Давай создадим ложное видение, ты запомнишь его и перескажешь: пусть они от тебя отстанут, и все кончится.       Беоринг слушал своего единственного друга и неожиданно для себя почувствовал странное напряжение. Что-то было не так, но атан не мог понять, что именно. Но беоринг не мог понять, в чем дело и напряженно молчал, а потом — как показалось горцу, всё поняв — медленно поднял голову и произнёс:       — Не хочу тебя разочаровывать, Хис, но из этого ничего не выйдет. Я понимаю, ты ищешь выход, но ты обманываешь себя самого. Тёмный же знает, когда ему лгут, — Хис сам об этом только что сказал. — Так что он только разозлится и в наказание придумает что-нибудь ещё худшее.       На самом деле атана царапало изнутри другое: он полностью доверял Хису, потому что был уверен, что эльфы не лгут. Иначе Барэнор с самого начала возмущённо отбросил бы как ложь первые же слова целителя о том, что товарищи стали предателями. Но Хис уже не впервые предлагал обман — и это значило, что он не был всегда честен. Но этого атан не осознал, да и Хис, качнув головой, уже заговорил снова:       — Нет. Я сказал, что Господин знает, когда ему говорят правду. Это разное.       — Как это? — не понял Барэнор. — Если он чувствует правду, то… когда врут, он её не чувствует, и так поймёт.       — Если ты будешь уверен, что это правда, он не поймет обмана.       Слова Хиса звучали так заманчиво… Барэнор боялся, что перед ним снова начнут кого-то мучить, но и своя собственная боль от нескончаемых пыток терзала беоринга. И потому атан уже почти дрогнул, как вдруг подумал: ведь он хотел «поругаться» с Хисом и выхватить у целителя нож… может ли он сейчас, перед тем как поступить так со своим другом, еще и просить Хиса о видении? Нет, поступить так было бы подло.       — Я помогу подготовить ответ… — тем временем продолжал целитель, и в его глазах зажёгся огонёк, настолько он был воодушевлён этой идеей. — Ты будешь видеть всё своими глазами и будешь уверен в себе. Тёмные не поймут подвоха. И больше никто не будет страдать. — Умаиа в самом деле жаждал получить от пленника согласие на это «обман», а заодно и все подлинные знания, что так тщательно скрывал беоринг.       — Ты забегаешь вперёд, — остудил пыл мориквэндо Барэнор. — Мы ещё не знаем, как эта тварь отреагирует на моё признание, что я ничего не знаю о кузенах. Этот умаиа — злобный и жестокий. — Но слова эльфа, что «больше никто не будет страдать», вызвали в атане только угрюмую усмешку, и Барэнор продолжил. — Ты говоришь, что после моего признания никто не будет страдать… примерно так же, как никто не страдал здесь до того, как я попал в Ангамандо?       — Да… да, ты прав… — ответил целитель и весь словно сник. — Давай больше не будем об этом. — Хис почувствовал, что сейчас опасно давить и продолжать уговаривать беоринга, а потому сделал вид, что отступил. Вместо этого умаиа взял пленника за руки и робко спросил. — Барэнор… можно я посплю здесь, с тобою? Что бы ты был рядом, охранял мой сон… От теней.       — Конечно, поспи… — сказал атан. — Хис, ты… ты хочешь, как лучше, но единственный способ, чтобы никто не мучился здесь, это обрушить Тангородрим и прикончить Моринготто. Или что там с ним можно сделать.       — Но мы не в силах совершить такое, ты же понимаешь. Всё, что мы можем, это делать столько добра здесь и сейчас, сколько возможно… — Хис уже укладывался.       — Или причинять врагам столько вреда, сколько возможно, — согласился атан. Он был готов охранять сон эльфа, раз уж тот считал, что так спокойней.       — Мне холодно, — каким-то особым голосом, не таким, как обычно, произнёс Хис. — Холод и темнота вокруг. И только любовь и искренняя преданность могут её отогнать… — Первый раз рядом с Барэнором Хис не играл и не врал.       Атан придвинулся ближе, прижав к себе целителя, и так прошла эта ночь.

***

      Следующие несколько дней прошли без происшествий — Темные ждали, когда Барэнор будет готов к допросу, Хис не рисковал пока выуживать из беоринга новые сведенья, но при этом окружал атана заботой и лаской, привязывая его к себе все крепче.       Придя в камеру к беорингу в очередной раз, Хис сказал, что может тайно отвести Барэнора к мальчику; конечно же, атан согласился.       Хис проводил своего «друга» к парнишке, но, разумеется проследил, чтобы эта встреча не принесла никаких неожиданностей, вроде опасных разговоров; поэтому юношу держали в бессознательном состоянии, и выглядел молодой беоринг ужасно. А Барнор увидел ровно то, что Темные хотели, чтобы он увидел — пользуясь доверчивостью наивного простака, умаиар подводили пленника к тому, что им было нужно.       На следующий день после встречи с мальчиком, атана снова притащили на допрос и вновь спросили о Барахире. Барэнор был уверен, что никакие слова не помогут ему избежать страшного, но ради Хиса он решился ответить:       — Я ничего не знаю.       Разумеется, ему поверили — благодаря Хису, Тёмные сейчас прекрасно знали, что атан говорит правду. Поэтому Барэнора лениво высекли, в отместку за потраченное впустую время, и на том все и закончилось. Очередного беоринга, уже постарше, так же распятого на стене, Темные не тронули.       С глумливыми почестями Барэнора отправили обратно в камеру, а вскоре туда пришёл и Хис — якобы тайно, ведь в этот раз беоринг в серьезном лечении не нуждался.

***

      Барэнор лежал на своей жесткой подстилке и думал о том, что Хис был прав — ему поверили, и никто не пострадал… Шрамы на своей спине Барэнор в плену научился воспринимать как «никто не пострадал».       Но если Хис оказался прав в одном, думал атан, то он мог оказаться прав и в остальном. И беоринг уже всерьез начал обдумывать предложение Хиса о ложном видении, когда понял, почему ещё не может согласиться на это. До сих пор Барэнор, как он сам считал, не говорил другу ничего важного, потому что всегда боялся: если скажет — враги могут узнать об этом. Не потому, что Хис предаст адана, но, например, подслушав. Или другим образом поняв, что Хис что-то знает. И тогда — уже Хиса будут пытать, чтобы получить эти сведения. Барэнор не желал думать о том, выдержит ли целитель допрос или нет, довольно было и того, что атан не имел права так подставлять своего друга.       А еще беоринг понимал, что даже если он будет молчать и не о чем не скажет Хису, это все равно не отведет от эльфа опасности. Барэнору было ясно, что на следующем допросе его снова будут спрашивать о Ладросе, и… видимо, твари снова будут мучить кого-то на его глазах. А потому… что, если следующим, кого попробуют использовать, когда увидят, что о Ладросе атан не говорит, окажется Хис?.. Это было бы очень в духе Темных тварей. Их дружба меж пленным и целителем была опасна для Хиса, и как ни дороги были для Барэнора минуты, проведенные рядом с другом, ради любви к другу атан должен был отказаться от него.       Барэнор принял решение и теперь с горечью выжидал момента, чтобы исполнить свой план.       Однако, первый раз Хис пришел навестить своего друга тайно, а значит, шум поднимать было нельзя. Барэнор одновременно ловил их последние драгоценные минуты вдвоем, и при этом не находил себе места от тревоги за товарища и от подспудно довлеющего над ним его же замысла. Но Барэнор понимал, что он прав и по-другому нельзя, а целитель сказал, что через какое-то время он сможет придти снова, уже открыто. И беоринг понял, что эта их встреча будет последней… и остался ждать.

***

      Барэнор заметил, что, когда Хис приходил к нему, в коридоре, возле камеры, обычно стояли орки, которые отпирали и запирали дверь камеры для целителя. Атан решил: если дождаться, когда Хис будет уходить, и в тот момент, когда орки уже откроют эльфу дверь, отобрать у целителя нож, то все будут видеть, что Хис Барэнору не друг. Таков был изначальный план беоринга, но все получилось еще лучше: Хис пришел как целитель и занялся осмотром пленника, как вдруг дверь в камеру снова отворилась, и на пороге появился сам Господин. В этот момент Барэнор понял, что дождался своего часа.       — Я думал о том, что ты говорил мне, и я понял… — атан обращался к Хису, глядя в сторону целителя, и словно не замечая вошедшего палача, а потом неожиданно бросился на эльфа, выхватывая у него нож и устремляясь с этим несерьезным, но все же оружием, на вошедших с умаиа орков (Барэнор понимал, что умаиа ему с ножичком не одолеть). Уже в атаке атан закончил фразу. — Я понял, что вы заодно!       Как ни странно, слова Барэнора были правдивы на все сто, и умаиар даже пораженно взглянули на беоринга, гадая, как он смог разоблачить их обман. Но по интонации атана и Хис, и Господин увидели, что Барэнор… не верит в то, что говорит — он в самом деле не умел хитрить. И тогда Хис понял, что атан вовсе не разоблачил его, а пытается воплотить в жизнь тот план с ножом и ссорой, о котором говорил.       Однако Барэнору не мешали резвиться, и беоринг даже убил одного орка ударом в шею (орков теперь было как грязи, не то что в прежние времена*(1), можно было одним и пожертвовать), но потом Господин перехватил руку атана и обрушил на него свою Волю. Адан не упал на колени, не закричал от ужаса и боли, а терпел боль, сопротивляясь, как мог — «Господина» он люто ненавидел, и эта ненависть была сильнее и страха, и боли. Потому Воля умаиа давила на пленника, пока атан не лишился чувств от боли.

***

      Пришел в себя Барэнор уже накрепко пристегнутый к знакомому креслу, в знакомом ему застенке, а напротив, на дыбе, висел Хис. В действительности то был лишь морок, созданный умаиар: Темные повесили на дыбу мертвое тело одного из пленных, и на это тело, как на каркас, надели личину, создавая нужное видение. Но Барэнор, конечно, принял подлог за правду и, увидев целителя в таком положении, вначале дёрнулся, а потом попытался, следуя своему первоначальному плану, делать вид, что судьба Хиса его не волнует. Ведь, если Тёмные поверят, что ему всё равно, они наверняка отпустят мориквэндо, перестанут его мучить…       — Я знаю, что вы заодно, и это всё не по-настоящему, — сказал Барэнор со злостью, которая относилась совсем не к Хису. Но в камере больше никого не было, лишь двое пленных и бесконечное ожидание: один мучался на дыбе, а второй смотрел на это мучение.       Но атан не верил, что их в самом деле могли оставить в застенке одних — конечно, за ними незримо наблюдали… И все же, теперь Барэнор не мог, как изначально планировал, продолжать обвинять Хиса: в таком положении это было бы… слишком жестоко по отношению к целителю, да и бесполезно уже. Теперь Барэнору оставалось просто молча ждать конца пытки, стараясь не подать вида, как мучительно ему видеть целителя в таком положении.       Робкий же мориквэндо, оказавшись на дыбе, вел себя как настоящий герой (как это представлялось Барэнору). Хис долгое время висел молча, лишь кусая губы и иногда тихо постанывая; однако время шло, а «эльф» ни о чем не просил, но начал стонать все чаще и громче, пока наконец почти не начал кричать. Барэнору казалось, что эта пытка длилась целую вечность, когда все же пришли тюремщики и сняли сереброволосого; Хис почти сразу потерял сознание.       «Хис возненавидит меня за те слова, что уже прозвучали, но так будет лучше для всех», — думал про себя беоринг, глядя, как бесчувственного «эльфа» уносят прочь.

***

      «Хиса» унесли, а Барэнора вытащили из кресла и подвергли очередному допросу. После пыток атана вернули в камеру, но перевязывать и смазывать пленника жгучей мазью пришел не «эльф"-целитель, а какой-то орк.       Хиса беоринг увидел только неделю спустя — серого, полупрозрачного, заплаканного. Мориквэндо вошел в камеру: он был подобен тени и тихо опустился возле Барэнора.       Барэнор сжал зубы, не глядя на эльфа.       — Мне будет очень трудно простить тебе, Барэнор, то, что ты сделал… — прошелестел Хис.       Какое-то время атан крепился и молчал, но потом не выдержал:       — Они не должны были хватать тебя после того, что я сделал! Но я же говорил тебе, что я не умею хитрить, и эти твари меня раскусят…       Хис смотрел мимо Барэнора невидящим взглядом.       — Они приковали меня у стены, и я был беспомощен. Руки не слушались, я бы зубами помогал себе, но не мог ничего… Мальчик лежал в нескольких метрах от меня, а я не мог помочь. Он умирал много дней, а я не мог помочь.       Барэнор скрипел зубами, сжимал кулаки, ему было стыдно смотреть на эльфа, который до того…       До того…       Да неужто мог быть в Ангамандо хоть один пленник, которого не мучали? Здесь живут твари, для которых чужие муки — главная радость!       — Они… давно хотели этого, Хис, они искали только повод, — глухо произнёс атан.       — Ты дал им повод, Барэнор, — так же глухо откликнулся Хис.       — Я говорил тебе: бежим вместе. Думаешь, они тут тебя держат, чтобы ты помогал другим? — горько отозвался атан.       — Господин и раньше наказывал меня, но никогда не моих раненых. Я ведь так верил тебе, друг…       «Что же… Хис меня не простит, мы разругаемся. И больше его не накажут», — снова подумал про себя Барэнор.       — Ты слишком горд и делаешь лишь то, что сам решил, — ответил Хис. — Ты отвергаешь мои советы, и твой выбор всегда ведет к страданиям, твоим и других. Что это, друг мой: правота или просто гордыня?       — Как же ты не понимаешь… здесь любой выбор ведёт к страданиям. Любой. Тут… всё так устроено, нарочно! — Барэнор сжал зубы. Этот мальчик, раненные, Хис…       Атан знал, что он будет мстить, что это всё, что ему остаётся. И ещё он будет искать свободы. Бежать отсюда — единственный способ разорвать эту цепь. Кроме уничтожения самого Ангамандо.       Беоринг поднял глаза на друга и увидел, что Хис застыл неподвижно, живой статуей боли и отчаяния. Не мог Барэнор сейчас ругаться с Хисом. Не мог — и всё.       — Барэнор, а что, если ты не прав? Что, если ты мог дать свободу тому мальчику, просто без гордыни сказав, что не знаешь ответа?       — Я сказал. И что они сделали следом? Схватили тебя!       — Нет…       — Да. Пока я молчал, ругался, проклинал… тебя не трогали. Я сказал, что не знаю, и Тёмные поняли, что на меня можно надавить через это.       — Когда ты сказал, что не знаешь, того беоринга, что хотели замучить перед тобою, отправили в рудники. Это не радость, но его больше не пытают. А мне досталось… за то, что я дал тебе оружие.       — Ты же не давал. Я сам его выхватил против твоей воли. Если бы я выхватил оружие у какого-то орка, его бы на дыбу передо мной не повесили! Потому тебя и мучали на моих глазах, что… ждали, что я опять заговорю. Раз один раз сказал…       — Когда ты сказал, что ничего не знаешь — ты спас сородича!       Барэнор не ответил. Хис, он был добрым, но он правда не понимал…       — Нет, Барэнор, — продолжал лже-эльф. — Они знают, что мы… друзья. Они даже не спрашивали, не сговор ли это. Тем более что… это был сговор. Ты же просил меня давно, а я знал, что ты своеволен и поступишь, как решил. А Темные… он не задавали никаких вопросов и ответов тоже не ждали… это было просто наказание.       — И непременно на моих глазах? Нет, Хис… это потому, что я начал отвечать им. Я сказал что-то, и они решили, что нашли ключ ко мне. Но больше я не скажу им ничего, даже не скажу, что не знаю о чём-то: или будет только хуже. Они знают, что мы друзья, потому и…       — Это наказание тебе и мне, Барэнор. Но ты не хочешь слышать меня, — каким-то надтреснутым голосом оборвал Хис адана. Умаиа умел играть роли просто блестяще.       — Я пытался прикинуться, что мы больше не друзья, и я тебе не верю, но не вышло, — снова угрюмо повторил Барэнор.       — Я не сержусь, что ты хотел отвергнуть меня, но из-за тебя медленно умирал мальчик.       — Эти твари, эти палачи… да как ты можешь говорить, чтобы я сделал что-то, что они хотят? После того, как они… — Беоринг обхватил руками колени. Ему было плохо, но чем больше он узнавал о творимом Темными зле … тем больше было у него причин ненавидеть врагов и жаждать мести им.       — Просто твой гнев и гордыня тебе важнее, чем жизни других, — прошептали белые губы Хиса. — Ты остаёшься в своих глазах героем, отрицая любые промахи.       Атан поднял глаза на целителя, впервые глядя с настоящим, неподдельным удивлением. Хис был верным другом, он был добрым, он помогал, да… А Филэг, а Тонд? Они тоже… когда-то были друзьями… Но посмотрев на эльфа, беоринг увидел, что Хис выглядел очень плохо… он был совсем не в себе. Белый и дрожащий. И атан отверг свои сомнения, решив: Хису просто было очень, очень плохо.       — Ты сам не понимаешь, что говоришь, — произнёс Барэнор. А Хис, видя, что едва не перешел опасную грань, уткнулся в плечо атана и вскоре «забылся» сном.       Больше упрекать беоринга Хис не осмеливался.

***

      Темные видели, что они вытянули из Барэнора все, что могли: и беседы, и уговоры теперь были так же бессмысленны, как и обычные пытки. Всё, что можно было узнать ненавязчиво, в беседах о том о сём, Хис уже знал; а если надавить на Барэнора сильнее — он перестанет верить доброму эльфу-целителю. А атан должен был продолжать доверять Хису.       Перед тем, как Барэнора отослали в рудники, Хис, будто бы тайком, передал ему некоторые слухи, в том числе и «известный» целителю способ побега.       — Единственный, который даёт шанс… — шептал целитель. Пусть атан и другие, кто готов бежать из рудников, попробуют это «единственный способ», будут пойманы, наказаны и отчаются пытаться снова.

***

      Но Барэнор не отчаивался, он бежал вновь и вновь. Его (и тех, кого атан увлек с собою) вновь и вновь хватали, наказывали — но не казнили (в отличие от большинства других, которых казнили показательно и страшно). А к наказанному беорингу приходил Хис и вновь лечил своего «друга».       Порой «эльф» и Барэнор тайно встречались и иным образом. Например, когда Барэнор нарывался, и орки в наказание сажали избитого беоринга в одиночную камеру на ночь. Такие ночи были временем отрады для атана. Он больше не пытался рассориться с Хисом, по-настоящему или мнимо, но делился с другом рассказами о своей жизни, а временами говорил целителю и о других пленных, своих новых соратниках. Атан пытался воодушевить робкого целителя рассказами о стойких и отважных, о тех, кто и в рудниках борется с врагом, и видел, что его рассказы в радость Хису… и эта радость была неподдельной. Но у Хиса для этой радости были свои причины — так он узнавал о бунтовщиках и заговорщиках раньше, чем они успевали принести какой-то вред.       Теперь Хис не был единственным другом, что остался у Барэнора в плену — беоринг находил новых друзей среди тех, кого тоже сослали в рудники. Но Хис оставался единственным другом, с которым атан встречался вновь и вновь, а не только на краткое время: строптивого и не оставляющего попыток бежать пленника переводили с места на место. По крайней мере, сам Барэнор думал, что переводят его из забоя в забой именно по этой причине.       За всё время плена Барэнор так и не узнал, что беседы с Хисом, его отрада и отдохновение, на самом деле были допросом. Что через Барэнора Тёмные узнавали и о Дортонионе, и о поведении пленников в рудниках. Беоринг так и не узнал, что кроме Филэга, назвавшего его имя, из шестерых, схваченных вместе с атаном, только он, Барэнор, оказался единственным, кто выдал Тёмным какие-то тайны.