My best mistake

      Размазанная под глазами тушь и опустошенная душа — Кларк Гриффин чувствовала себя разбитой. Она плела морские узлы из своей жизни, а потом билась в тщетных попытках их развязать. И иногда казалось, что обрубить испорченный конец было бы проще всего, и она сделала это. Она порвала с Беллами Блейком, обрубила все нити, но легче ей не стало. Ни на минуту, ни на мгновение, ни на чертову долю секунды ей не было легче. Только хуже все стало, настолько что она — с кучей бредовых мыслей, с невыветренной хмелю в организме и красными от слез глазами вынуждена была слоняться по городу, ища себе пристанище. Но ноги вели ее только к одному месту, — к дому — той самой небольшой квартирке, где она по-настоящему была счастлива.       Девушка знала, что ее отсюда не выгонят, но Рейвен задаст кучу вопросов, а Кларк больше не хотела лгать. Она устала вечно что-то придумывать, вечно оправдываться. Она устала злиться, но это гадкое чувство поднимается по стенкам ее души и блондинка вновь злится на весь мир и Беллами Блейка, который превратил ее жизнь в жижу лжи и обмана. Но ведь она сама поддалась. Он никогда не просил, никогда не умолял, а она безвольно поддавалась всем искушениям: его словам, прикосновениям. Винить его в этом было бы нечестно, но винить себя уже становится невыносимо. Кларк выдыхает.       У нее немного трясутся руки, и от чего-то сильно бьётся сердце, когда вставляет ключ в замочную скважину. Когда переступает порог квартиры, где каждый угол — воспоминание. Когда он первым выходит из-за угла. Когда их глаза встречаются.       В планах Кларк застревает улыбка, и там же погибает. Уголки губ едва успевают содрогнуться, когда девушка понимает, что что-то не так. Это не его взгляд. Его шоколадные глаза не способны смотреть так отрешённо, будто сквозь нее. Словно вот — он стоит перед ней, но совершенно не замечает. Его взгляд стеклянный, и каждый осколок этого стекла царапает ей душу, вызывая стадо болезненных мурашек по коже. — Белл… — ее тревога съедает часть его имени, опуская недосказанным комом в самое горло.       Кларк делает нерешительный шаг вперёд, с желанием коснуться его руки, но парень вздрагивает. Его ресницы подрагивают несколько раз, будто он пытается отмахнуться от картинки перед глазами, и, кажется, именно сейчас Беллами впервые замечает ее. Смотрит в глаза, но мыслями он не здесь и Гриффин слишком хорошо это понимает. — Прости, — бросает парень, а после обходит девушку и выходит из квартиры. — Кларк? Что ты тут делаешь? Октавия позвала тебя? — голос Рейвен заставляет блондинку вздрогнуть и отвести взгляд от двери. — Что? Нет. Октавия не звонила мне, я… — но она осекается, а после кивком головы указывает на выход. — Что с ним?       Лицо Рейвен становится немного мрачным, а Кларк становится душно. Она уже понимает, что случилось что-то ужасное, но Рейес выдерживает паузу, позволяя подруге пройти в гостиную и занять место на диване. — Их мама… — тяжёлый вздох и суровый вердикт: — ее больше нет, Кларк. Беллами едва ли смог успокоить Октавию. Мы все пытались привести ее в чувства, но…       Слова Рейвен звучали ещё минуту, но Кларк уже абсолютно их не разбирала. Они для нее были фоновым потоком, пока сердце сжималось в непреодолимой тоске, пока слезы обжигали глаза, и печаль хватала за горло. Гриффин едва знала Аврору Блейк, но даже этого было достаточно, чтобы почувствовать скорбь, что царапала душу. А за ней вдогонку побежал страх — дикий, необузданный страх, что переплетался с проникшим в память потерянным взглядом Беллами.       Кларк резко вскочила на ноги, и даже успела сделать несколько шагов к двери. — Кларк, не стоит. Ему нужно побыть одному, — Рейвен будто прочитала ее мысли. — Дай ему время для скорби в одиночестве.       И Гриффин соглашается с этим. Вынужденно, невольно, но голос Рейвен звучит так убедительно, что блондинка ловит себя на мысли, что не может отнять у парня эту возможность побыть одному со своим горем. Она кивает, хотя и знает, что ее сердце будет не на месте, пока она не увидит Блейка. — Октавия уснула в комнате Линкольна, так что твоя на сегодня свободна. Можешь лечь там. — Хорошо.       Рейвен скрылась за дверью в свою спальню, и Кларк решила последовать ее примеру: она отправилась в комнату Беллами. Приняла душ, надела его футболку, а после прижавшись щекой к подушке, что пахла им, стала ждать.       Местами она проваливалась в сон, а после резко просыпалась. Когда подобное произошло в последний раз, на часах было около трёх утра. Кларк тяжело вздохнула, не в силах разлепить глаза, но соседняя часть кровати прогнулась, когда на нее опустилось его тяжёлое тело. Теперь о сне не могло быть и речи, и Кларк открыла глаза.       Они лежали в тишине добрых минут пятнадцать: он смотрел в потолок, она разглядывала черты его лица. Даже в темноте девушка понимала, что каждая чёрточка окутана печалью, каждая веснушка кричит от боли. И от этого становилось непостижимо плохо. Блондинка чувствовала, как ее нижняя губа немного дрогнула, как глаза заболели от очередной порции надвигающихся слез. Она придвинулась ближе к мужчине, уткнувшись носом ему в плечо, и обхватив руками его руку. — Мне жаль, — прошептала она, сильнее обнимая его. — Я знаю, — это был совершенно не его голос, и если бы Кларк не находилась рядом, действительно, засомневалась бы кому он принадлежит. Так звучало настоящее опустошение, и в ту минуту девушка почувствовала огромный стыд за себя, за них двоих.       Они тратили свое время на какие-то созданные ими же проблемы, когда жизнь утекала сквозь пальцы. Она убивалась из-за какой-то ерунды, которую решить можно было за две минуты, пока в это самое время, кто-то испускал свой последний вздох.       Его мокрые от слез губы коснулись ее виска, и Беллами задержал их там на несколько минут дольше, чем краткий поцелуй мог бы того потребовать. Он сделал глубокий вдох, наполняя лёгкие ее запахом. А после мужчина крепко обнял девушку, а она тут же ответила тем же.       Больше молодые люди не сказали друг другу ни слова, но и заснуть смогли только под утро. Только и тогда их сон длился недолго. Кларк чувствовала, как Беллами проснулся первым, как выше натянул одеяло на ее плечи, а после вышел.       Следующие два дня Беллами занимался организацией похорон, а Кларк проводила все время с Октавией. Впрочем, она пыталась быть поддержкой для обоих Блейков, и если младшая выказывала свою боль через слезы, то старший — предпочитал тишину. Казалось, что они с Кларк подписали негласное соглашение, и девушка выполняла все его условия: она даже не пыталась заговорить, и Беллами искренне был ей за это благодарен. Ведь он не умел выражать чувства, как сестра. Проще было закрыть все двери в свою душу на замок, чем позволить хоть одной эмоции выскользнуть наружу. И казалось, Кларк понимала это, и даже не пыталась дергать за эти ручки. Она просто ложилась на его плечо по ночам, обнимала, и становилось легче, пока вновь не наступало утро.       В день похорон моросил мелкий и противный дождь. Людей было совсем немного, а в церкви звучала только речь Октавии. На последней не было лица: бледная кожа, красные глаза и темные круги под ними. Кларк всегда Октавия казалось каким-то светлым лучиком, задорной девчонкой, которая не умеет замолкать, и смотреть на такую версию девушки было невыносимо. Ее слова смешивались со слезами, и ей приходилось делать глубокие вдохи. И пока она набирала в легкие воздух, Беллами, кажется, переставал дышать. Его сердце разрывалось от скорби и боли. Сжималось вдвойне. И он просто молился, чтобы этот день быстрее закончился. Потому что эти полные сочувствия взгляды его раздражали. Все казалось таким неестественным, что ко всему прочему вызывало чувство отчаяния.       И он только на пару минут сумел найти свое уединение, когда гроб матери опустился уже в землю, а возле свежей могилы никого не осталось. Стоял и смотрел на гребаную черточку между датой рождения и смерти, читал надпись на надгробье, и боролся с суровой реальностью. Он ушел глубоко в свои мысли, когда маленькая ручка опустилась ему на плечо. Он знал, кто это был. Поэтому и накрыл холодную руку Кларк своей ладонью. — Я не успел с ней попрощаться, — это было впервые за все время, когда Беллами Блейк затронул эту тему. — Я не помню, какими были мои последние слова ей. Я не помню, что она мне сказала. — Беллами… — Нет, Кларк, не нужно. Что бы ты сейчас не сказала, это не поможет. Потому что я не могу перестать думать об этом, — его голос дрогнул, а в глазах заблестели слезы. — Если бы тогда я не психанул… Если бы не разозлился на тебя… Из-за своих тупых принципов, своей тупой злости и ревности, я развернулся и ушел. Я накричал на тебя, я расстроил ее, и… Я больше никогда ее не увижу, понимаешь? Последнее ее воспоминание обо мне было то, что я не пришел к ней и не познакомил со своей девушкой. Что я разочаровал ее. — Нет, — ее голос тоже дрожит, и она тоже плачет, но обхватывает его лицо обеими руками, поворачивая к себе. — Нет, Беллами, не смей так думать. Ты не разочаровал ее. Я была там, ладно? И то, как она говорила о тебе… То, как сильно она тебя любила и гордилась тобой, не описать словами. Ты никогда не был ее разочарованием. Слышишь меня? Никогда, Беллами.       Горячие слезы уже бежали по щекам обоих, хотя парень и пытался держаться. А после он опустил обе руки на талию девушки, и обнял ее. Прижал к своей груди так сильно, насколько это было возможно, и просто дал волю чувствам. Мужчинам тоже свойственно плакать, скорбеть и бояться. Они тоже люди и им тоже нужна поддержка. Ему нужна была поддержка. И если бы не эта девочка, если бы не Кларк — его Кларк — он едва ли смог справиться.       Они простояли так еще минут десять, пока дождь не прогнал их с сырой земли, не оставив выбора, но пообещав сохранить этот миг откровения и слабости только для них. Ни одна живая душа не узнает, как он открывал ей душу, и как она согревала ее.