Любовь спасёт её чёрствую душу

      Проснувшись рано, как всегда, по привычке, Жан не смог не ощутить заметную тяжесть на своём левом плече. Чуть повернув голову, парень заметил макушку Эмили, мирно посапывающую и льнущую к нему, трепетно прижимаясь к крепкому телу всем своим существом. Слабо улыбнувшись, Кирштайн погладил девушку по плечу, вдыхая приятный аромат её волос в нестерпимом желании снова забыться. Но службу никто не отменял, а значит пора вставать.       Осторожно, чтобы не разбудить Тёрнер, парень поднялся, перекладывая её голову на подушку, всё ещё хранящую тепло его тела, и стараясь не скрипеть половицами, стал собирать и попутно надевать на себя одежду, намереваясь пойти в уборную для принятия банальных утренних водных процедур. Напоследок взглянув на мирно спящую брюнетку, Жан снова слегка улыбнулся, окинув взглядом каждый изгиб юного тела и тихо покинул комнату, потягиваясь и зевая.       Сама же Эмили проснулась немногим позже. Проморгавшись, девушка перевернулась на спину. Поясницу и низ живота пронзила лёгкая, ноющая боль, так что списать всё, что вчера произошло между ней и Жаном на сон, не удастся. Оставался открытым только один вопрос: было ли это из-за собственных тёплых чувств, нежели просто на пьяную голову? Мотнув головой, чтобы отогнать столь гнетущие сейчас мысли, девушка вновь перевернулась на бок, забываясь. Времени ещё много, по крайней мере до того момента, как кто-нибудь из отряда или же сам капитан не крикнет торжественное «Подъём!».       Вернувшись, наскоро протирая влажные волосы полотенцем, парень снова слегка улыбнулся, наблюдая за спящей девушкой и присев на край кровати, поглаживал её по плечу. — Эй, эй, Эмили, — полушёпотом начал парень, примкнув чуть влажными губами к нежной коже. — Вставай. Подъём.       Кирштайну было забавно наблюдать за тем, как Тёрнер забавно морщит носик и усиленно пытается с ног до головы закрыться одеялом, будто это единственная её надежда на спасение. — Давай, вставай, Эмили. Уже давно утро, — чмокнув брюнетку в щёчку, произнёс Жан, продолжая сушить волосы.       Выбора особо не было. Вновь нехотя разлепив глаза, Тёрнер повернулась к Кирштайну в пол оборота, улыбнувшись и потягиваясь. — Как давно ты проснулся? — тихо спросила она чуть хрипловатым после сна и ночных приключений, голосом. — Достаточно давно, чтобы ты смогла выспаться, — улыбнулся парень. — Жан, — парень, вопросительно изогнув бровь, снова повернулся к голубоглазой. — Мы снова вместе? — Если ты конечно на меня не поспорила, — еле сдержав смех от изменившегося лица девушки, начал отвечать Кирштайн. — То да, — но, тем не менее, рвущийся наружу смех не стал помехой серьёзности произнесённого. — Дурак, — тихо буркнула брюнетка, садясь на кровати, прикрываясь лёгким покрывалом, больше походящим на простынь и, обмотавшись в него же, ловко одевалась. — Что тебе удалось выведать у Майкла? — как ни в чём ни бывало, задал тревожащий его вопрос Жан. — И… Зачем он стрелял в тебя? Просто ненавистью тут дело не ограничится, я же прав?       Обеспокоенно окинув парня взглядом, Эмили вновь села на кровать, тяжело выдохнув. — Тебе это и правда так интересно? — Если бы мне было безразлично, я бы не спрашивал это у тебя, ведь так? Поняв, что от ответа ей увильнуть не удастся, Тёрнер собравшись с мыслями начала свой рассказ. — Он должен был мне рассказать, для чего вступил в разведку на самом деле, ведь, когда-то мы, можно сказать, работали вместе и явно не для того, чтобы спасти собственную шкуру он пошёл за мной по пятам, буквально сразу же после моего ухода. — То есть, он так же убийца? — Да… Не знаю, слышал ты или нет, про Санитара? Так вот, это он… Я не знаю почему, но Майкл на дух не переносит девушек, но, не смотря на это, с радостью прыгал в кровать с каждой продажной девкой, после первой же совместно проведённой ночи убивая её… — И он пытался убить тебя из-за банальной непереносимости женского пола? — Кто знает? — уклонилась от ответа Эмили, решив не рассказывать Жану все подробности, в том числе про спор и нежелание Майкла рассказывать всю подноготную. — И сколько вас ещё таких в разведке? — тон парня стал до неприличия холодным и серьёзным. — Мне-то по чём знать? Я же не знакома лично с каждым… Может быть, несколько человек, а может и несколько десятков… Это лишь вопрос, на который у меня нет точного ответа. Ни больше ни меньше, — вновь с головой окунаясь в своё тяжёлое прошлое, тихо произнесла Эмили, потупив взгляд. — Э-эй, — присев рядом и обнимая за хрупкие плечи, слабо улыбнулся Кирштайн. — И чего ты нос повесила? Сейчас же всё хорошо, — заглянув в погрустневшие голубые глаза, произнёс Жан, подбадривающе погладив девушку по плечу.       Слабо улыбнувшись в ответ, Тёрнер просто уткнулась носом ему в шею, прикрыв глаза и вдыхая такой необходимый сейчас аромат тела, который действовал как самое лучшее в мире успокоительное. — Жан… Прости меня… — тихо пробубнила Эмили, внимательно вслушиваясь в повисшую в воздухе тишину, боясь услышать отрицательный ответ. — Уже давно… — чуть приподняв уголки губ, тихо произнёс Кирштайн, осторожно поглаживая девушку по волосам. — Но если такое повторится ещё раз, не прощу. Никогда… Поняла? — всегда такие выразительные брови парня сбежались к переносице, кардинально меняя выражение его лица. — Более чем, — облегчённо выдохнула брюнетка, крепко прижавшись к Жану, стараясь скрыться ото всех невзгод в кольце его надёжных рук, ведь парень, как никто другой, мог обеспечить ей такую необходимую защиту.       Уткнувшись носом в ещё чуть влажноватую шею, она прикрыла глаза, полностью забываясь и погружаясь в свои воспоминания, болью отдающие в районе груди и неприятно жгущие глаза солёными слезами.       Почему все невзгоды и несчастья происходят всегда по её вине? Почему именно из-за неё погибают товарищи и именно она никогда ничего не может сделать для того, чтобы их выручить? Даже сейчас, когда, казалось бы, всё наладилось, на душе снова скребли кошки. Но разве они когда-нибудь переставали? Она всегда была погружена в эти тяжёлые мысли и никак не могла избавиться от них. Воспоминания давно минувших дней тяжёлым бременем лежали на израненной душе, не давая трезво мыслить и здраво существовать в этой, новой теперь уже, реальности…       Сейчас они не ведут борьбу с титанами и не рискуют своими жизнями на таких опасных вылазках за стенами. Казалось бы, надо радоваться, но нет… Сейчас на пороге стоит новая битва и возможно, придётся убивать людей и кто знает, будут ли они виновны в чём-либо или же просто станут жертвами неудачно сложившихся обстоятельств? И как же она сможет убивать, если дала клятву погибшим, как считала сама Эмили, по её вине товарищам? А если понадобится защитить кого-то из нынешнего отряда, того же самого Жана или Сашу, сможет ли она это сделать? Или так же уйдёт от ответственности? Сможет ли снова поднять руку на человека и лишить его жизни, хотя совсем не в праве этого делать?       Надо же… Раньше, лет так в двенадцать, она совершенно не задумывалась об этом, думая, что всё так и должно быть. Тёрнер просто плыла по течению, боясь противостоять деду и не оправдать его «надежд». Но они ли это были? Может она просто боялась не окупить вложенных в неё сил, денег и времени? Этот вариант уже больше походил на правду… И что же с ней происходит сейчас, раз, даже в те моменты, когда надо радоваться, она вновь и вновь возвращается в это болото, окунаясь в столь отвратительный и мутный, словно болото, омут с головой? — Когда у тебя день рождения? — неожиданно для брюнетки спросил Кирштайн, тем самым выводя из столь тяжёлых мыслей.       Он прекрасно видел её состояние. Знал о её терзаниях на протяжении всего полугода их разлуки и осознавал, что, возможно, был с ней слишком категоричен, но столь противное и мешающее в такие моменты чувство собственного достоинства никак не давало возможности сделать шаг навстречу.       И сейчас, заметив то, что Тёрнер совсем поникла, с головой погрузившись в какие-то свои мысли и знакомые только ей тревоги, он старался хоть как-то, но отвлечь её. Наверное, это тяжело осознавать, сколько смертей тянется за тобой шлейфом и насколько твои руки в крови… — М? — вопросительно подняв на него взгляд голубых глаз, откликнулась девушка. — Я не помню… Я не отмечала его начиная с восьми лет… — тихо произнеся это Эмили, вновь уткнувшись носом в шею парня, задумалась.       А ведь и правда? Когда её день рождения? И… Сколько ей вообще лет? Вроде бы, должно быть шестнадцать, но насколько эта информация достоверна и может ли брюнетка доверять собственным, спутанным в единый, нераспутываемый клубок, воспоминаниям? — Что, правда? — немного помедлив с ответом, всё же неуверенно спросил парень, нахмурившись. — Да, вполне. Зачем отмечать день рождения, если это такой же, как и все остальные, день, ничем не отличающийся от других? — в её словах была доля истины, но эта истина была слишком мрачной и печальной, чтобы нормальный человек мог воспринять её здраво.       Каждое слово было пропитано тоской и горечью, от которых неприятно щемило где-то под рёбрами и от этого Жану стало ещё более неприятно. — Ты даже не помнишь, в каком месяце был твой день рождения? — Вроде зимой, — нехотя буркнула девушка, не желая продолжать разговор на эту тему. — До зимы однозначно ещё есть время, — твёрдо заявил парень, с уверенностью взглянув в удивлённые, голубые глаза напротив. — Тогда и решим, когда же на самом деле твой день рождения.       Тёрнер хотела было спросить, зачем именно Жану это надо, но решила тактично промолчать, всё ещё находясь в надёжных объятиях, совершенно не желая уходить куда-либо. Хотелось просто-напросто остаться вот так, в спокойствии и совершенно никуда не уходить… Начать жизнь с этого дня и продолжить её в спокойном, размеренном темпе. — Я пойду на караул. Надо сменить Конни, — вставая с места, осторожно выпутываясь из кольца тонких рук, заявил Кирштайн. — Хорошо, — тихо ответила девушка, так же вставая и собирая в что-то наподобие косички копну непослушных тёмных волос.       Вскоре, жизнь в небольшом доме на отшибе, в котором временно вынуждены были проживать разведчики, снова закипела. Каждый занимался своим делом. Эмили же, с намерением выведать ещё хоть что-то у Майкла, направилась в злосчастный сеновал, прихватив с собой хлеба и немного похлёбки, чтобы тот хотя бы поел. В конце концов, на одних краюхах и воде долго не протянешь. Даже, не смотря на то, что отношения с парнем были напрочь испорчены и он пытался её убить, заручиться каким никаким доверием сейчас бы очень не помешало. В конце-концов, информация — ресурс, который намного ценнее человеческой жизни и взаимоотношений между двумя людьми. Именно этой философией, когда-то сильно засевшей на подкорке и руководствовалась Тёрнер, уходя к Майклу. — Эй, я тебе поесть принесла, — заходя в помещение и придерживая тяжёлую дверь ногой, чтобы хоть как-то протиснуться в узкое пространство, заявила о своём прибытии девушка.       Только вот ответа не последовало. Ни после того как она зашла, ни после того, как поставила тарелку перед носом. — Эй… Майкл? Спишь что ли? — небрежно подняв безвольно поникнувшую голову юноши за подбородок, спросила Тёрнер, тут же испуганно отшатнувшись. — Только не говорите мне…       Взгляд девушки медленно скользнул по безжизненному телу, ища хоть что-то, что бы могло указать на причину смерти. И нашёл… На бледном истощённом запястье красовался рваный порез, обрамлённый сгустками запёкшейся крови, вязкой субстанцией собравшейся в лужицу неподалёку. — Серьёзно, Майкл? Серьёзно? Почему ты… Откуда ты взял? — устремив взгляд на небольшую ржавую железку, Тёрнер тут же всё поняла: вопрос о том, как парню удалось свести счёты с жизнью отпал. — Чёрт…