Ненависть

Бездна. Она летит в неё раз за разом, захлёбываясь в терзающих сердце чувствах и мерцающих алым глазах. Глазах того, кого она ненавидит. Боль, тяжёлым молотом стучащая по стенам черепной коробки, вновь и вновь вскрывающая её хрупкое тело. Вязкий гранит плавится под безумно холодным взглядом, сковывающим, обездвиживающим, лишающим последних крупиц воспалённого разума. Никто не знает, что прячется внутри Акико. Никто, кроме того, кого она ненавидит. Дыхание прерывается. Лёгкие сжимаются от недостатка кислорода, вынуждая её судорожно схватиться за горло. Горло, на котором покоятся длинные бледные пальцы. Пальцы того, кого она ненавидит. * * * Идеально прямая спина и грациозная уверенная походка. Несгибаемая. Непоколебимая. Нерушимая. Вот она – девушка, из-за которой глава Портовой Мафии медленно сходит с ума, опрокидывая бессчётный бокал вина. Обычно Элис выводит его из этого тягучего состояния, но сегодня любое напоминание об Акико ранит больнее самого острого скальпеля. Когда-то Огаю вовсе не были интересны эмоции. Великое разрушение и непобедимая армия, в создании которой он будет играть главную роль, – вот, что его волновало. Расчётливый и холодный. Бездушный демон, воспитанный кровью войны, ослепившей Японию. Он не понимал, почему его так влечёт к девочке, озарившей своим сиянием потерявших надежду солдат. Списывал на способность, сильнейшую из всех, что когда-либо видел. Он не понимал, почему каждый, кто осмеливался дружелюбно притронуться к малышке, ласково потрепав по волосам, в следующую секунду вздрагивал от ощущения холодного дула, примкнувшего к виску. Списывал на то, что никогда не любил делиться. Он не понимал, почему не смог удержать, когда Ёсано ушла с Фукудзавой. Чёрт подери! Улица встретила странным морозом. По позвоночнику расползалось липкое осознание того, как неправильно то, что он делает. Врач, которому всегда было наплевать на чужие жизни. Доктор, хладнокровно прирезавший своего пациента. Мерзавец, разбивший мечты той, о ком теперь страстно грезил. Он не изменился. Не умел ме-нять-ся. Он просто хотел разрушать. Снова и снова. До основания. Себя. Дребезжащий звонок взвыл так отчаянно, что, казалось, ещё немного, и Мори, будто истерзанный в клочья волк, поддержит его щемящую песню. Дверь открылась для того, чтобы закрыться вновь, но Огай привычно выставил ногу и проскользнул в пахнущую весной квартиру. – Что, снова второе марта? – день, когда он потерял её в очередной раз. Фраза прозвучала безжизненно, но Огай знал, каких трудов девушке это стоит. Пальцы, затянутые в чёрную кожу перчаток, сжались в кулаки, а взгляд пылал удушающим гневом. На самом деле на дворе был ноябрь. А в прошлый раз он приходил к ней в августе. Но разве это кого-то волнует? Ведь в первый раз всё случилось именно второго марта, спустя четыре года после того, как Ёсано вступила в агентство. Тогда она рвала и метала, плакала и даже пыталась достать острое лезвие своей любимой пилы. Он ей это позволил. Но она не смогла. Задыхаясь, кричала, как ненавидит, и пытала дверной косяк, в шаге от которого замерла заветная мишень. С тех пор прошло семь лет, но их отношения так и не сдвинулись с мёртвой точки. – Я соскучился по тебе, моя милая, – он особенно выделил это слово «моя», зная, как сильно это раздражает Акико. Он попросту не умел разговаривать по-другому. И не желал казаться лучше, чем есть, перед нею. Потому что она и так прекрасно знала, кто скрывается под искусно подбираемыми масками, так идущими измождённому лицу хитреца. – Сколько раз повторять, я не твоя собственность! – четырнадцать лет прошло, а она ни капли не изменилась. Разве что целовать её теперь уже не было преступлением. Он приблизился, стремительно сократив расстояние между ними, и резко прижал её к стене. – Не трогай меня! – Ёсано дёрнулась, не в силах вырваться из жёсткой хватки. Тогда мафиози наклонился к самому её уху, еле слышно прошептав: – Ты ведь не хочешь сопротивляться, не ври себе, моя милая, – и, не дав ей ответить, накрыл сухие губы девушки своими, требовательно и равнодушно, будто механически проникая языком глубже и очерчивая нёбо. Мгновение, и Огай отшатнулся, наблюдая за тем, как Акико медленно слизывает его кровь. – Я тебя ненавижу, – выдыхает ему прямо в лицо, заставляя внутренне содрогнуться. Следующий поцелуй сопровождается грохотом рассыпавшихся по полу пуговиц, которые Огай не пощадил, срывая с Ёсано блузку. Он нежно тянет безумного ангела за короткие тёмные волосы, и кожа девушки покрывается мурашками. – А ты продолжаешь жить в иллюзиях. Ты ненавидишь себя, Акико. Ненавидишь за то, что случится дальше, – Огай впивается в её шею так, будто жаждет укусить, но укусы сегодня – прерогатива Ёсано. У неё перехватывает дыхание. Мори знает, что своими словами причиняет ей особую боль. Ту, от которой не существует лекарства. И всё же он не удивляется, когда ощущает слабые женские руки на своей шее. Они несильно сжимаются, но в следующую секунду уже притягивают к себе, не давая возможности оторваться от сладкой груди, к которой неспешно спускается её личный дьявол. Впрочем, оторваться от неё – последнее, чего он сейчас хочет. Это неправильно. Даже Мори понимает, как это неправильно. Но он всё равно приходит к ней. Раз за разом ловит губами горячие слёзы, доводит до исступления и сгорает в мучительном пламени, неспособный остановиться. Ёсано осознаёт это, как никто другой. Острым осколком их связь вновь и вновь вонзается в сердце. И она ненавидит того, кто накинул на душу ей цепкую нить и всё тянет, лишая рассудка. Ненавидит его так сильно, что не может лишиться снова.