Исток

      Бывшие Вэнь действовали быстро. Вэй Цин как-то деактивировала защитный круг и кинулась к Вэй Усяню, Цзян Чэн и Лань Ванцзи не отставали от нее. После них и остальные защитные круги прекратили свое действие, и Цзян Яньли поспешила к младшему брату. Одна из лошадей все же оказалась рядом с ним первой, и Вэй Усянь стоял, опираясь на обычно буйное животное.       – Я сделал это! – громко воскликнул Вэй Усянь, широко улыбаясь и размахивая окровавленной рукой из стороны в сторону.       – Да, да, молодец, – раздраженно откликнулась Вэй Цин. – У тебя кровь, дай мне свои руки.       Улыбка Вэй Усяня стала еще шире, он, казалось, пребывал в эйфории. То он опирался на лошадь, то нетерпеливо подпрыгивал. Он довольно дружелюбно протянул ей руки, но сфокусировать взгляд на Вэй Цин ему никак не удавалось.       – Тетя Цзиньцзин! Соберите осколки. Какой самый большой? – спросил Вэй Усянь, пытаясь оставаться на месте, даже если ему явно хотелось пойти и искать самому.       – Как себя ведет Вэй Ин, когда пьян? – спросил Лань Ванцзи, еще не дойдя до него.       – Доверчив и упрям. Если что придет в голову, то отвлечь его будет трудно. И его идеи, когда он пьян, ещё более нелепы, чем обычно. Еще он бегает везде и всюду, особенно если ему взбредёт в голову за кем-нибудь погоняться, – сказал Цзян Чэн, состроив замученное лицо.       Цзян Яньли хихикнула.       – Было забавно.       На всеобщей памяти это был первый раз, когда Цзян Чэн сердито (совсем чуть-чуть) глядел на сестру.       – Ты убедила его, что мне нужны обнимашки, и он гонялся за мной по всей Пристани, пока мы оба не свалились в реку, – пожаловался Цзян Чэн.       Цзян Яньли снова хихикнула.       – Думаю, он оставил бы тебя в покое, если бы ты поддался.       – И ты все время подсказывала ему, где я прячусь! – продолжил Цзян Чэн, охваченный старыми воспоминаниями.       – А тебе нужны обнимашки? – серьезно спросил Вэй Усянь.       – Нет!       – Можно мне? – весело попросила Цзян Яньли.       – Стой! – воскликнула Вэй Цин, пытаясь их остановить, но не вышло, и она раздраженно зарычала. Как только Цзян Яньли попросила, Вэй Усянь выдернул свои руки у Вэй Цин, которая как раз проверяла его порезы на предмет застрявших внутри осколков, и крепко обнял пискнувшую от удивления Цзян Яньли.       – Прости, Цин-цзе, – Цзян Яньли пыталась выглянуть из-за плеча своего более высокого брата. – Я совсем забыла, что он сделает так немедленно.       – Моя маленькая старшая сестра, – задумчиво проговорил Вэй Усянь, беззастенчиво обнимая ее.       Лань Цижэнь даже издали выглядел шокированным.       – Лучше уж ты, чем я, – сказал Цзян Чэн, стратегически отступив за спину Вэй Цин на тот случай, если Вэй Усяню стукнет в голову ещё какая-нибудь идея.       – Старейшина Вэй, – вмешалась Шэнь Цзиньцзин, – вот...       В руке, предусмотрительно одетой в перчатку, лежал перекрученный и выгнутый кусок металла. Несмотря на повреждения, все еще можно было разглядеть его первоначальный вид. По грубым прикидкам, это была половина Печати, которая по всем предположениям должна быть уничтожена. Все посмотрели туда, где несколько человек осторожно подбирали с земли то, что должно было быть другими осколками.       Вэй Усянь издал наполовину горестный, наполовину расстроенный стон. Скрепя сердце, он оторвался от своей А-цзе и забрал осколок у Шэнь Цзиньцзин. Когда он полностью взял его в руку и сжал, пальцы идеально легли во вмятины и выемки в металле.       – Я должен попросить прощения, – раздосадовано молвил Вэй Усянь и слегка поклонился удивленной Шэнь Цзиньцзин, которая немедленно попыталась его удержать. – Моя левая рука не такая сильная, как правая.       – Все… хорошо, – Шэнь Цзиньцзин неуверенно попыталась переубедить его.       – Мы можем разобраться с этим позже, – сказала Шэнь Шуи. – Самое главное, что теперь ее нельзя использовать, не так ли?       Вэй Усянь отстранённо кивнул, посматривая туда, где позади группы, исследующей землю в поисках осколков, Цзинь Гуанъяо изучал магические круги. Бывшие Вэнь деловито поднесли ведра с водой и смыли рисунок.       Ах! Его люди такие умные! Они разделились на две группы. Одни уничтожали большой сигил, прежде чем Цзинь Гуанъяо смог добраться до него. Другие с ненавязчивой решительностью стерли защитный круг, который изучал Цзинь Гуанъяо, и перешли к остальным.       – Давай, – сказала Вэй Цин, – пошли в шатер.       – Я не хотю, – заканючил Вэй Усянь.       Огромный жеребец фыркнул и переступил ногами. Вэй Усянь моргнул. Желание Ханя с легкостью преодолело его эйфорию. Разуму Вэй Усяня хватило и мгновения, чтобы выделить энергию на осмысление этого, вместо того, чтобы разбираться с приливом силы.       – Хорошо! – сказал Вэй Усянь, озадачив людей вокруг, которые решили, что он просто поменял свое предыдущее мнение. Но вместо того, чтобы последовать за Вэй Цин в шатер, Вэй Усянь спрятал искореженную Печать, развернулся и запустил руки в гриву своего скакуна.       – Что ты делаешь? – ошарашенно спросил Цзинь Цзысюань.       – Хань хотел заплести гриву, – объяснил Вэй Усянь, не отрываясь от своей работы.       Вэй Цин накрыла ладонью лицо. Позади нее Шан, ее конь, зафыркал и осуждающе топнул. Хань царственно проигнорировал его.       – Нужно очистить и перевязать твои руки, – сказала Вэй Цин. – Хань, он может заплести тебя позже.       – Я в порядке, сестрица, бывало и хуже, – без особой уверенности успокоил ее Вэй Усянь.       – Я знаю, что бывало! Не в этом дело! Это не значит, что ты должен разгуливать с открытыми ранами!       – Это просто царапины.       – Не важно! Кровотечение означает открытую рану, не имеет значения, насколько она мала, – рыкнула Вэй Цин. – Смотри, ты измазал Ханя кровью!       – Ой, – Вэй Усянь увидел кровь на заплетенной им косе. Он виновато погладил Ханя по шее, еще больше его испачкав. – Извини, Хань.       Хань фыркнул.       Вэй Усянь замурлыкал себе под нос, продолжая заплетать жеребца. Он же не мог остановиться на полпути! Начатое нужно заканчивать. Несмотря на то, что Вэй Усянь был малость навеселе, напеваемая им мелодия выходила складной.       – Что ты напеваешь? – спросил Лань Ванцзи.       – Песня, которую я сочиняю, – сказал Вэй Усянь. – Я пока еще не знаю, куда она меня приведет. Я уже закончил одну, так что теперь мне нужен новый музыкальный проект для работы.       Вэй Усянь закончил косу. И прежде, чем кто-либо понял, что он собирается делать, или попытался его остановить, он направился к Лань Ванцзи, взял его руку и переплел со своей.       Даже те, кто не был знаком с Лань Ванцзи, поняли, что он удивлен. Скорее даже шокирован, если верить широко распахнутым глазам и покрасневшим ушам. Он остолбенел, глядя на солнечно улыбающегося ему Вэй Усяня.       – Лань Чжань, Лань Чжань! Ты обещал, что научишь меня своей песне. Ты не можешь отказаться. Наверняка это против правил. Нет, стой, нарушить слово определенно то же самое, что и нарушить правила, так что у тебя нет выбора, – настаивал Вэй Усянь.       Лань Ванцзи отрывисто кивнул. Он был совершенно не уверен в том, что ему делать.       – Перестань липнуть к людям, – рявкнул Цзян Чэн. – Он никуда не убежит. Если он сказал, что научит тебя, то значит научит.       Ему лучше бы сделать это.       Цзян Чэн не доверял Лань Ванцзи во всем, что касалось Вэй Усяня. Цзян Чэн хорошо видел, что Вэй Усяню очень нравился Лань Ванцзи. Насколько сильно, Цзян Чэн мог только догадываться, и сам Вэй Усянь, кажется, не понимал, насколько далеко зашёл в увлечении и восхищении Лань Ванцзи. И это только все осложняло. Выделять Вэй Усяня среди провинившихся в Облачных Глубинах. Спорить с ним раз за разом из-за темного искусства посреди войны. Несмотря на то, что Вэй Усянь не заострял на этом внимания, Цзян Чэн знал, что Лань Ванцзи продолжает причинять ему боль. Физически, как тогда, когда он был блюстителем правил, и эмоционально, обвиняя его в том, что он стал аморальным и злым.       Посещение Курганов в тот раз не искупало вины Лань Ванцзи в глазах Цзян Чэна за все, что он успел сделать. Вэй Усянь был чересчур снисходителен, когда единственным, кто страдал, был он сам. Поэтому Цзян Чэн будет беспощаден от его имени.       Если Лань Ванцзи не сдержит своего обещания научить его брата той песне... Что ж, Цзян Чэн найдет способ отплатить ему той же монетой.       На счастье Лань Ванцзи, он согласно кивнул. Вэй Усянь замычал что-то другое, более радостное.       – Послушай, он сможет научить тебя, когда твои руки будут в порядке, – резко сказала Вэй Цин. – А ну, быстро в шатер!       Вэй Усянь надулся, но уже было ясно, что он лишился последних сил. Он моргал чаще, чем обычно, и, кажется, уже держался за Лань Ванцзи только чтобы не упасть.       – Что насчет куска Тигриной Печати? – требовательно спросил Не Минцзюэ.       – Мы можем решить это позже, – сказала Вэй Цин, гневно уставившись на того, кто мешал ее пациенту и брату уйти отдохнуть. – Не когда он так слаб и должен спать. Наберитесь терпения.       Не Минцзюэ, казалось, был в ярости от ее резкой отповеди. Но ничего не сказал, искоса поглядывая на целительницу, которая просто его проигнорировала.       Какая храбрая девушка, подумали все.       Шэнь Цзиньцзин собрала столько осколков, сколько смогла, остальные помогли ей. Шэнь Шуи, улыбаясь своей непознаваемой улыбкой, направила толпу наблюдателей в другое место, пока Вэй Цин командовала Лань Ванцзи помочь Вэй Усяню войти в шатер. Энтузиазм Вэй Усяня пошел на спад, он стих и смотрел куда-то в пространство.       Вэй Усянь отпустил Лань Ванцзи, и хмуро уставился на свои руки, сжимая и разжимая кулаки. Мелодия, которую он напевал под нос, изменилась, став более тревожной.       – Золотой свет и черная тень, – бормотал он сам себе. – Противоположные, но в то же время одинаковые. Если бы их можно было привести к гармонии... Гармония... Нет, это не может быть так просто.       – А-Ин? – позвала Вэй Цин.       – Думаю, я понял, – сказал Вэй Усянь, потом отвлекся. – Где моя кисть? Я должен это записать!       Прежде, чем кто-то успел откликнуться, Вэй Усянь бросился к шатру. Вэй Цин выругалась весьма непристойными для молодой дамы словами и поспешила следом.       – Ну что же, это было… – Цзинь Гуанъяо нарушил тишину, установившуюся после ухода Вэй Усяня, – …занимательно.       – Так вот как это выглядит с твоей стороны? – ворчливо отозвался Не Минцзюэ.       Теперь вокруг суетилось около десятка человек. Кто-то бегал туда-сюда с ведрами воды, чтобы смыть магические круги. Другие бережно собирали осколки Тигриной Печати с земли, помогая себе ветхими, полусухими метлами.       – Это... и есть темное искусство? Я видел его на Совете кланов, но здесь это выглядит чем-то совершенно иным, – сказал Цзинь Гуанъяо. С виду он казался немного ошеломленным.       – Чем больше он использует за раз, тем больше происходит видимых изменений. Впоследствии он возвращается к своему нормальному состоянию. Хотя таким, как сегодня, я его никогда не видел. Уничтожение Печати определенно было делом не из легких. Он использовал уйму энергии для этого, – сказал Цзян Чэн.       – Надеюсь, он в порядке, – Цзян Яньли с беспокойством глядела на шатер.       – С ним все будет хорошо, А-цзе, – обнадежил ее брат. – Он просто устал.       – О чем он говорил в самом конце? – спросил Цзинь Цзысюань.       – Наверное, какие-то его теории, – Цзян Чэн пожал плечами. Насколько он помнил, это было его обычным поведением.       – Я собираюсь узнать, есть ли поблизости уцелевшая кухня, где я могла бы заняться обедом, – сообщила Цзян Яньли.       – У молодой госпожи Цзинь нет с собой продуктов, – с улыбкой указал Цзинь Гуанъяо.       – Конечно же, есть, – улыбнулась в ответ Цзян Яньли. – Вот что было в той корзине, что я захватила. Прошу извинить меня.       Цзян Яньли поклонилась и ушла; они видели, как она заручилась помощью старого с виду мужчины в черном, чтобы нести ее корзину и показать пригодную кухню.       – Ты собираешься позволить ей вот так уйти? – спросил Лань Цижэнь.       Цзинь Цзысюань посмотрел на него со странным выражением.       – Она же не под надзором. Может поступать так, как пожелает. Мы всё равно останемся здесь, пока Вэй Усянь не будет готов отправиться обратно, поэтому у нас есть время.       – Мне кажется, смысл был в том, что это может быть опасным, – сказал Не Миньшен. – Это Безночный город.       – Никто не навредит ей, – сказал Цзинь Цзысюань. – Все знают, насколько оба моих шурина обожают ее. И здесь больше ничего такого нет. Вэй Усянь не стал бы рисковать, допуская, что кто-то помешает ему.       – Я больше беспокоюсь о том, что эти сигилы привлекут к нам... что-то, – Не Миньшен неопределенно махнул туда, где был Вэй Усянь.       – Что? Ой, нет. Надеюсь, что нет, – Не Хуайсан нервно заозирался по сторонам.       – Было так много темной энергии, – сказал Лань Сичэнь. Он выглядел обеспокоенным, но он чаще смотрел на шатер, чем на то, что было вокруг.       – Либо Вэй Усянь принял меры предосторожности, либо он не считает это стоящим беспокойства, – сказал Цзян Чэн.       – Вы весьма доверчивы, – заметил Не Минцзюэ.       – Я знаю своего брата, – холодно ответил Цзян Чэн.       Не желая, чтобы между двумя самыми неистовыми заклинателями, которых он знал, разразился спор – или хуже того, сражение, Не Хуайсан вмешался.       – Ты собираешься сопровождать нас к Курганам, Цзян-сюн?       – Да, но я не смогу остаться надолго.       – Так мы собираемся что-то делать с этим большим куском Печати? – спросил Не Минцзюэ. Не Хуайсан рядом с ним боролся с желанием прикрыть лицо ладонью.       Всему свое время, старший брат!       – Это решать Вэй Усяню, – сказал Цзинь Цзысюань. – Это его артефакт.       – Но он не должен владеть им, – мягко указал Цзинь Гуанъяо. – Ведь именно для этого мы и собрались здесь, не так ли? Подтвердить, что молодой господин Вэй сдержал свое слово и уничтожил Тигриную Печать.       – Он никогда не был обязан это делать, – отрезал Цзинь Цзысюань. – Это уступка с его стороны. Он никогда не должен был уничтожать Печать, точно так же, как никогда не должен был отказываться от нее. Это его артефакт, он может делать с ним все, что угодно. Он мог бы сохранить его, и никто не был бы вправе сказать ему хоть что-то. Даже не пытайся рассказывать о том, что кто-то кроме Вэй Усяня имеет отношение к сегодняшнему событию. Вэй Усянь сам решил уничтожить эту вещь. Он сделал нам одолжение, спросив нас, хотим ли мы прийти и убедиться. Или ты забыл, что наш отец хотел «конфисковать» Печать, а не уничтожить? Наше мнение, что делать с Печатью, никогда не имело значения.       Несказанным осталось то, что Вэй Усянь хотел убедиться, что не пойдут слухи о том, что он только притворился, что уничтожил Печать, но на самом деле сохранил ее. Слухи все равно пойдут, но при таких свидетелях не обретут поддержки и быстро исчезнут.       – На сегодня так оно и есть, – допустил Цзинь Гуанъяо. – Но ты в самом деле считаешь, что мир заклинателей и в дальнейшем позволил бы Вэй Усяню владеть ею?       – Почему нет? Он использовал ее только один раз, – с раздражением сказал Цзян Чэн. – По-твоему кто-то еще мог бы иметь такое самообладание? Почему нельзя оставить эту вещь ее создателю?       – Потому что он слишком могущественен, – сказал Цзинь Гуанъяо. – Люди боятся силы, которой он владеет. Вы сами видели, что только что произошло. Темная энергия... никто больше не способен повторить его деяния. Некоторым удалось имитировать управление слабыми мертвецами с помощью флейты, и пару других несложных вещей, но в сравнении с умениями молодого господина Вэй это ничто. А ещё есть Призрачный Генерал, а теперь ещё есть и лошади. Добавьте сюда Тигриную Печать. Люди боятся. Он уже доказал, что не последует решениям Великих Орденов, если на то нет его желания. И доказал весьма жестоко. Он отнял четыре жизни. У тех, кто просто делал свою работу.       Тем, кто слышал историю Шэнь Цзиньцзин и ее супруги, стало не по себе, они нахмурились. Те, кто стоял перед Цзинь Гунъяо, заметили гадливые и тревожные взгляды, направленные на него, и все люди в черном задвигались, расступаясь и давая свободное пространство.       – А сколько жизней забрали те четверо? – тихо спросил Лань Сичэнь.       – Эргэ? – удивленно спросил Цзинь Гуанъяо.       – Военнопленных надлежит либо казнить, либо отпустить. И если казнить, то сделать это быстро и эффективно, доставляя как можно меньше мучений. Не с жестокостью, подобно Вэнь Жоханю. Не заставляя работать на износ или пытая до смерти. Привлечь пленных к работе – хорошо. Заставлять работать в условиях, когда они будут испытывать боль или голодать или неизбежно получать травмы, нехорошо. А похищать тех Вэнь, которые не были военнопленными, во много раз хуже, – Лань Сичэнь выглядел огорченным. – Они были невиновны. А дети? Что случилось с ними?       – Я... – Цзинь Гуанъяо казался захваченным врасплох. – Я не знаю.       – Надеюсь, мы выясним это во время расследования, – решительно заявил Не Миньшен.              В шатре.       – Нет, ты можешь диктовать, – твердо сказала Вэй Цин. – Тетя Шуи, помогите.       – Вы же знаете, я хороша в каллиграфии, старейшина Вэй, – сказала Шэнь Шуи, чинно уселась рядом и вооружилась кистью и бумагой, на которой до этого писал Вэй Усянь.       – Я думал, это потому, что вам кажется забавным писать оскорбительные письма красивыми иероглифами, – сказал Вэй Усянь, позволив Вэй Цин осмотреть его руки.       – Так делал мой брат, – чопорно сказала Шэнь Шуи. – Я предпочитаю записывать ругательства. Хотя я никому не позволяю их прочесть.       – Что-то случилось? – спросил Вэй Усянь. Он был уверен, что женщина чем-то расстроена.        Он еще не запомнил всех, но Шэнь Шуи врезалась в память, даже если это не было ее намерением. Вся семья Цзян стремилась скрыть все обуревающие их эмоции за какой-то одной. Обычно злостью или спокойной улыбкой. Шэнь Шуи не так уж сильно отличалась от них.       Кроме того, Шэнь Цзиньцзин продолжала хмуро и беспокойно смотреть на свою жену, и это значило, что что-то было не так, а тетя Цзиньцзин не знала, что именно.       – Я говорила с Лань Цижэнем. Я думаю, с возрастом он стал еще более нетерпимым, – сказала Шэнь Шуи. – Разве мне не следует записывать ваши измышления?       Вэй Усянь проигнорировал последние слова.       – Что он сказал?       Шэнь Шуи вздохнула.       – Важнее, что он не сказал. Я была готова ко всему, что он говорил: называть меня Вэнь вместо Шэнь, оговорить мой брак с ученицей, которая, к тому же, тоже женщина и тому подобное. Но... я принесла ему соболезнования по поводу его брата. А он мне – нет.       Ох. Вэй Усяню не так уж и много было известно о брате Шэнь Шуи. Тот не был особенно близок ни с кем, кроме сестры. Однако она скорбела о нем. Этого было достаточно.       – И если это кто-то вроде Лань Цижэня... я знаю, что это означает, – продолжила Шэнь Шуи.       – Что он не вполне вас уважает? – предположил Вэй Усянь.       Шэнь Шуи горько рассмеялась.       – С этим я могу справиться. Нет. Я знаю, что люди говорили о моем брате. Слишком подлый, слишком нелюдимый, слишком подозрительный и недоверчивый. Очень красивый мужчина с очень ядовитым языком. Ни один из этих праведников, вроде Лань Цижэня, не считал его стоящим чего-либо. Мы ненавидим таких людей. Нет, Лань Цижэнь подразумевал, намеренно или нет, что мой брат не стоил соболезнований.       Вэй Усянь чувствовал досаду. Вэй Цин злобно поджала губы.       – Вы любите его. Вы скорбите о нем. Это говорит, что он стоит и соболезнований, и сочувствия, – сказал ей Вэй Усянь.       Шэнь Шуи вздохнула и кивнула с благодарностью.       – Ваши заметки? – напомнила она.       – Темная энергия и духовная энергия, – начал Вэй Усянь, – поместите их в заголовки двух колонок.       Шэнь Шуи сделала, как он сказал.       – Темная энергия холодна, тогда как духовная энергия горяча. Тьма и свет. Легкость и тяжесть. Черное и белое. Смерть и жизнь. Минус и плюс. Инь... и ян.       Обе женщины немедленно поняли, к чему ведёт Вэй Усянь.       – Философия Инь-Ян? – Шэнь Шуи была заинтригована.       – Обе – энергии, – отозвался погруженный в размышления Вэй Усянь, – но противоположной природы. Темная энергия исходит от мертвых. Духовная энергия – от живых. Обе исходят от людей, просто находящихся на разных стадиях существования. Созданы из одного и того же, но при этом противоположны друг другу.       – Философия Инь-Ян также описывает энергию инь как женское начало и зло, – иронично заметила Шэнь Шуи.       – Ничто в природе не является злом, – рассуждал Вэй Усянь, – и, кажется, понятие «женского» меняется со временем. «Зло» и «женский» человеческие конструкты. Они не наблюдаются в природе и потому не могут считаться частью темной энергии. Или, может, лучше называть энергией инь?       – Не забегай вперед, – предостерегла его Вэй Цин. Она выглядела задумчивой, пока очищала его порезы. – Знаешь, мы, целители, рассматриваем некоторые органы как часть инь или ян. Когда они работают в гармонии друг с другом, то создают здоровое тело.       – Да? – Вэй Усянь казался заинтересованным.       – Что за органы? – спросила Шэнь Шуи, готовясь записать.       – Ян – это все, что внешнее: кожа, волосы и все прочее, – сказала Вэй Цин. – Органы инь – внутренние. Как кости или кровь. Ян – это избыток и тепло, а Инь – недостаток и холод. Считается, что уровни инь и ян колеблются и тогда у человека возникает жар или озноб. Если их выровнять, придёт излечение.       – Темная энергия ощущается холодной, – бормотал Вэй Усянь, – а духовная энергия теплой.       – Органы чжан – это инь. Они накапливают жизненные субстанции и ци. Органы фу – это ян. Они управляют перемещением и преобразованием пищи в энергию.       – Духовная энергия пронизывает тело подобно венам с золотым ядром в качестве сердца и меридианами как ключевыми точками внутри тела, – размышлял Вэй Усянь. – Она постоянно движется и может переносить что-то с собой. Накопление – это то, что обычно делает темная энергия. Она может сохранять эмоции и даже воспоминания. К тому же, после становления тёмным заклинателем она по существу становится накопленным запасом. Она не циркулирует. Она просто оседает.       – Покой и движение, – Шэнь Шуи бормотала себе под нос, пока записывала все сказанное. – Ночь и день. Поглощение и проникновение.       – Ну, отсюда и пошла идея мужского и женского начала, – заметил Вэй Усянь. – Но это на самом деле так. Духовная энергия постоянно в движении, тогда как темная энергия не движется, пока ее не используют. Часть с поглощением также точна, хотя я не уверен, что заклинатели понимают под «проникновением».       – Представь себе, как энергия прокладывает себе путь внутри твоего тела, – сказала Вэй Цин, – это похоже на рытье норы или туннеля. И это одна из форм проникновения, не так ли?       – Инь и ян противоположны, но взаимосвязаны, – задумчиво проговорила Шэнь Шуи, начиная новую страницу.       – Что делали бы заклинатели, не будь темной энергии? – спросил Вэй Усянь.       – Это уже чересчур, – фыркнула Вэй Цин.       – Инь и ян поглощают и поддерживают друг друга. Они могут превращаться друг в друга, – произнесла Шэнь Шуи.       – Духовная энергия может очистить темную энергию. Чем могущественнее заклинатель, тем с большей вероятностью он может стать могущественным призраком или лютым мертвецом. Вот почему мы уделяем практике успокаивающих душу ритуалов все больше времени с каждым годом жизни, – сказал Вэй Усянь.       – Разум и тело, – продолжила Шэнь Шуи. – Призраки не имеют тела и питаются силой воли, а духовная энергия укрепляет тело.       – Интуиция и... мышление, я думаю, – сказала Вэй Цин.       – Справедливо, – признал Вэй Усянь.       – Кривая и прямая, – задумчиво проговорила Шэнь Шуи, заметив их взгляды, пожала плечами. – Я заметила, когда старейшина Вэй использует темную энергию, в видимом спектре она похожа на завитки дыма или облаков. Духовная же энергия летит по прямой, как стрела.       – Хм.       – Инертный и динамичный, – Вэй Цин начала бинтовать его руки. – Уклончивый и недвусмысленный.       Это навело Вэй Усяня на идею, которой он займется позднее. Прямо сейчас он чувствовал себя так, что уснет даже сидя в чжэнцзо.       Шэнь Шуи аккуратно нарисовала символ инь-ян вверху страницы, изящно закрасив сторону инь и противостоящее ей черное пятнышко на стороне ян.       – Если мы... – Вэй Усянь зевнул, – действительно создадим орден, это может быть наш символ. На красном поле.       – Да? – отозвалась Вэй Цин, проверяя, нет ли ранок на его предплечьях. В основном порезы были на правом, она принялась их обрабатывать.       – Наверное, не каждый захочет стать темным заклинателем. Это... гармония. Темные и традиционные заклинатели работают вместе на благо всего мира, – глаза Вэй Усяня, пока он объяснял, уже закрылись. Он чувствовал, как его сознание погружается в забытье перед наступающим сном.       – Это путь? Гармония? – понизив голос, спросила Шэнь Шуи.       Вэй Усянь поморщился и покачал головой. Сложно следовать подобной идее. Юньмэн Цзян стремился «достичь невозможного». У Цишань Вэнь была «семья». Гусу Лань придерживался «праведности», а Цинхэ Не... Вэй Усянь напрасно пытался вспомнить. Решимость? Не сдавайся? Не сомневайся? Что-то вроде этого.       Девиз Юньмэн Цзян был хорош, но не легок для последователей. И то же у Гусу Лань, хотя и по другим причинам. Как бы там ни было, праведность – это весьма напыщенно. Вероятно, Лань Ванцзи единственный, кто пытался следовать этой идее со всей ответственностью и вдумчивостью, которых она требует. Девизы Цишань Вэнь и Цинхэ Не также были достойными, но не тем, чего хотел Вэй Усянь.       Вэй Усянь хотел того, что нельзя извратить. Нечто ценное. Наполненное смыслами и самое бесценное, в чем нуждался весь мир.       Что-то неясное и полузабытое было в его давних воспоминаниях. Женский голос, шепчущий нежный совет.       – Доброта, – сонно сказал Вэй Усянь. Вэй Цин и Шэнь Шуи помогли ему лечь на устроенную в шатре постель. – Я хочу, чтобы девиз Илин Вэй был «доброта».       – Я думаю, «доброта» подходит лучше всего, – мягко согласилась Шэнь Шуи.       – Он будет «добротой», – шепнула Вэй Цин. – Ты научишь их, как следует.       Вэй Усянь повернулся на бок и провалился в сон.              Тем временем, кое-кому хотелось порядком надраться...       Не Миньшена раздирали противоречивые чувства.       Он сражался в Кампании, убивал Вэнь, когда представлялась такая возможность. Он радовался, когда его кузен, Глава Ордена Не Минцзюэ, обходил войска с головой Вэнь Сюя, нанизанной на саблю. Он изгнал прочь из общества дрожащих от страха выживших, которые не стоили того, чтобы обнажать ради них меч.       Половину войны он провел в беспокойствах о следующей битве, другую – в мыслях о жене и детях, оставленных им дома. Он хотел, чтобы его дети гордились своим наследием, чтобы свободно следовали пути совершенствования, проложенным их предками. Цишань Вэнь не позволил бы этого.       Он был счастлив, когда война закончилась их победой. Он вернулся домой, к своим трем сыновьям, и провел достаточно времени с женой, чтобы она забеременела их теперь уже двухлетней дочерью.       Ланьлин Цзинь взяли на себя ответственность за контроль над остатками Цишань Вэнь. Не Миньшеню больше не нужно было следить за тем, чтобы они не забывали о том, как сильна ненависть и недостижимо прощение.       И теперь это.       Не Миньшен не из тех, кому ненависть застит глаза. Он не считал себя жестоким. Да, в бою он был свиреп, это суть боевого стиля Цинхэ Не, но он не был садистом.       Однако же, выкинув из головы неприятную ситуацию и игнорируя само её существование, он уподобился невежественному зеваке, фактически допустив почти полное истребление целого клана.       Будучи наблюдателем, Не Миньшен, конечно же, не мог быть обвинен. Он не знал о происходящем и не искал никаких доказательств, к тому же у него были собственные, более важные обязанности перед семьей и орденом. Семейный человек достоин похвалы!       Но теперь он знал. У него появился выбор действия. В этой ситуации он отказался быть тем, кто лишь произносит ничего не значащие слова. Не Миньшен жаждал сделать что-то правильное и дельное. Попытка геноцида и пропавшие дети были не той ситуацией, которую следовало оставить без внимания. И, благодаря кузену Минцзюэ, он мог что-то сделать.       Не Миньшен знал, почему выбрали его. Он был разгневан на Орден Вэнь из-за их поступков, небрежности, откровенной лжи, привычки подвергать опасности других и, самое главное, смерти его дяди. Бывший Глава Ордена Не был всеми любим и уважаем. На тренировках он часто был строг, но также часто баловал сладостями младших членов семьи.       Но, в отличие от многих, Не Миньшен был способен унять свою злость и мыслить рационально. Когда ужас, случившийся с Пристанью Лотоса, навис и над ними, он нашел в себе силы перетерпеть и подумать о том, как действовать дальше. Во время войны Не Минцзюэ полагался на него и выслушивал его мнения относительно разных стратегий.       Это и было качество, которое ценил в нем Не Минцзюэ: способность думать, даже если был поглощен эмоциями.       Ну, и ещё тот факт, что Не Миньшен был дружелюбным и незлобивым, насколько это возможно для умного человека.       У него было предчувствие, что это расследование добром не кончится.       Ланьлин Цзинь, которые всё забыли, либо сделали вид, что забыли. Вэй Усянь, почти с параноидальным подозрением отнесшийся к идее впустить людей на свою гору. Не то что бы Не Миньшен мог обвинить его в паранойе. Он присутствовал на том злополучном Совете Кланов. Ему уже придумали целую кучу разных имён, но большинство до сих пор называет его просто «Тот Совет Кланов». Затем его поставили перед фактом, что он должен подняться в Курганы, от чего он едва сдержал дрожь ужаса.       И все это даже без упоминания темы их расследования. Попытка геноцида. Издевательства над заключенными. Убийства заключенных. Рабовладение, потому что похищение людей с целью заменить военнопленных, работающих на каторге в ужасных условиях, фактически им и являлось. Пропавшие дети.       Тем не менее, Не Миньшен был полон решимости окунуться в это с открытыми глазами. Он отставил в сторону прошлые обиды на Цишань Вэнь, но не забыл о них. Он решил игнорировать то, что демонстрация силы Вэй Усяня почти заставила его обмочить штаны. Он стряхнет с Ланьлин Цзинь их отвратительное высокомерие.       Однако, это не помогло ему подготовиться к встрече с беженцами, которых защищает Вэй Усянь. У него был с собой список людей с Того Совета, припрятанный в рукаве, чтобы сверяться при необходимости. Но первая же встреча с ними была чем-то удивительным. Они сновали вокруг, стараясь подготовиться к тому, что собирался делать Старейшина Илин.       Не Миньшен оставил без внимания и лошадей, и возможные последствия их существования ради собственного рассудка.       Черные одежды поставили его в тупик. Они были одеты как Вэй Усянь. Ни солнца, ни языков пламени в каком-либо виде. Большинство выглядели как заклинатели средней руки из небольшого ордена. Вид их одежды яснее слов говорил об их преданности Старейшине Илин.       Это было интересно.       С одной стороны, они отвергали Цишань Вэнь. С другой, Не Миньшен уже мог видеть, как беспокоится мир заклинателей от того, что у ужасающего Старейшины Илин появились последователи.       Они не выглядели как армия. Скорее как люди, которых ожидаешь встретить на ферме или в библиотеке.       – Почему они все одеты как ты? – в самом начале спросил Цзян Ваньинь.       Не Миньшен хотел придушить его. Это было слишком откровенно!       Вэй Усянь же просто рассмеялся и показал на собственную одежду.       – Знаешь, ткань дешевле покупать в штуках! Кроме того, думаю, Чан Тин была в ударе.       Цзинь Гуанъяо понимающе кивнул. Все прочие, кроме брата и сестры Цзян, выглядели недоумевающе. При чем тут цена ткани?       Потом он встретил Шэнь Цзиньцзин и ее... кхм... супругу. Не Миньшен с любопытством наблюдал за беженцами – или бывшими Вэнь, как он предположил, им следовало бы называть их. И уж он совершенно не мог позволить себе не подслушать беседу с наследником Ланьлин Цзинь. Первое, что он заметил, это полное отсутствие враждебности со стороны бывших Вэнь. Вторым была усталая осторожность, и то, как старшая женщина продолжала следить за тем, что остальные могут их видеть. Они как будто бы были готовы бежать, если что-то пойдет не так.       Ее история была жуткой. Не Миньшен мысленно добавил попытку изнасилования и возможное насилие в раздел «Тропа Цюнци» своего расследования.       Клеймо и его форма говорили сами за себя.       Сколько раз Не Миньшен и другие мрачно обсуждали слуг Цишань Вэнь, которые носили с собой эти клейма? Сколько раз некоторые заклинатели попадались в лапы Вэнь, вставших не с той ноги, и были заклеймены? Как мог Ланьлин Цзинь опуститься до уровня Ордена Вэнь, творя те же ужасы в ответ?       Не Миньшен отважно решил не обращать внимания на все, что касалось обрезанных рукавов в этой истории.       Было тяжело.       Его смущала сама только мысль об этом.       Не Миньшен напомнил себе позже обязательно поговорить с Лань Цижэнем. Кажется, он был знаком с этой Шэнь Шуи. Подробности о ком-нибудь из этих людей могли принести пользу.       Но в целом эти люди были тихи и ненавязчивы. Они не стремились общаться с кем-либо, кроме как друг с другом или Вэй Усянем. Они держали свои головы низко и делали свою работу эффективно.       Затем они стали свидетелями собственно уничтожения Печати.       Эм...       Не Миньшен задался вопросом, как бы так незаметно проверить, не требуется ли ему чистое исподнее, или это просто пот выступил от полнейшего ужаса.       Сейчас, пока все, включая Не Миньшена, слушали разворачивающийся диалог между выдающимися заклинателями – Цзинь Гуанъяо сделал несколько интересных замечаний, – Не Миньшен продолжал наблюдать за бывшими Вэнь. Все еще эффективны. Все еще тихи, как будто пытались быть незаметными. Они держали их группу в поле зрения, опасаясь и не доверяя. С Цзян Яньли они общались весьма вежливо и даже улыбались ей, так как она не внушала им беспокойства.       Если бы ему нужно было описать их одним словом, это было бы слово «пугливые». Как животное, пережившее издевательства и не доверяющее ни одной протянутой руке. Не совсем на стадии, когда оно сразу кусается, или когда совсем нет надежды, но близко к этому.       Великолепно. Теперь он должен преодолеть весь путь до Илин с этой чрезмерно подозрительной толпой людей и взойти на гору, которая вызывала ужас даже у опытных заклинателей, и во главе всего этого Старейшина Илин, который сам по себе мог быть сущим кошмаром.       Не Миньшен краем глаза наблюдал за несколькими людьми в черном, заплетающими гривы коней, совершенно не боящихся и доверяющих этим немертвым созданиям.       Вместе с немертвыми лошадьми.       Не Миньшен все равно бы вызвался, даже если бы Не Минцзюэ не просил его. Но насколько сильно это затронет самого Не Миньшена?       Не Минцзюэ определённо должен ему за это.              От автора:       Хэдканоны:       Точка зрения ЦЧ на ЛЧ: младшие братья тоже могут защищать старших, когда понимают, что старшему кто-то причиняет боль. ЦЧ знает своего брата. Он знает, что ВИ восхищается и уважает ЛЧ, и он очень сильно ему нравится. И насколько известно ЦЧ, все, что ЛЧ делал, это отвергал его и игнорировал, а затем порицал. Как хорошо известно ЦЧ, неприятие в любой форме болезненно. Итак, всякий раз, как ВИ захочет пойти и поговорить с ЛЧ, ЦЧ будет отговаривать его, потому что он видит, как их взаимодействие идет по прежнему сценарию: ВИ сперва говорит, потом дразнит, ЛЧ игнорирует либо осуждает, в большинстве случаев ВИ будет отвергнут и будет страдать, что кто-то, в ком он так заинтересован, так мало о нем думает. ЦЧ просто по-своему пытается уберечь ВИ. ЦЧ не знает ЛЧ. ЦЧ думает, что ЛЧ не заслуживает хорошего отношения ВИ или его внимания. ЛЧ должен оправдать себя в глазах ЦЧ, также как ЦЦС по тем же причинам.       В каноне их странные перевернутые отношения были другой вещью, исказившей его восприятие. Раньше он защищал ВИ, до того как ВИ сошел с ума. Теперь же тот, кто всегда осуждал ВИ, на его стороне, а ЦЧ стал тем, кто помогал убить его.              ЦГЯ и Тигриная Печать: он выражает мнение людей, которые не хотят, чтобы у ВИ была такая сила. Обычные люди или обычные заклинатели боятся. ВИ их бука. Чудовище из темноты. И вот, ему удалось запугать Великие Ордена позволить ему делать то, что он хочет. Или, хотя бы, так говорят слухи. Не все так считают, но это все еще распространенное мнение.       Но ЦГЯ хранит жизни, которые ВИ забрал без ведома ЛЛЦ. Он лицемерно собирается обратить внимание на то, что ВИ мог поступить иначе, нежели убивать. Таким образом он может доказать остальным, что ВИ слишком опасен, чтобы позволять ему жить, и это общее мнение ЦГЯ и ЦГШ. ВИ доказал, что не подчиняется авторитету Великих Орденов, и это самое опасное. Он непредсказуем, и его никто не контролирует. Что делает его идеальным джокером. Для кого-то, кто предпочитает манипулировать, как ЦГЯ? С их точки зрения ВИ – максимально опасен. Слишком могущественен, чтобы напасть открыто, и нет надежного способа управлять им. Как доказали провалившееся покушение и Совет кланов, ВИ легко может изменить ситуацию так, как ЦГЯ не сможет предсказать.       У кого-то есть небольшие проблемы с контролем... должно быть, получил в наследство.              От переводчика:       Во-первых, поза чжэнцзо – она же японская сэйдза. Вспомните, как ЛЧ сидит за гуцинем. Это оно и есть. Согласитесь, не самое удобное положение для сна.       Немного матчасти по ссылке: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%8D%D0%B9%D0%B4%D0%B7%D0%B0       Во-вторых, Чжан-фу – это термин из традиционной китайской медицины, которые применяется к органам человеческого тела и описывает работу человеческого организма. Словом «чжан» обозначаются органы, считающиеся по природе инь: сердце, печень, селезенка, легкие и почки. А словом «фу» обозначают органы ян – малый кишечник, большой кишечник, желчный пузырь, мочевой пузырь, желудок и т. н. «санцзяо» (в частности даньтянь).       Каждый орган чжан имеет в пару орган фу, и каждая пара соответствует одному из Пяти элементов. Чжан-фу также связан с двенадцатью обычными меридианами – каждый ян-меридиан прикреплен к органу-фу, и каждый инь-меридиан прикреплен к органу-чжан. Это пять систем Сердца, Печени, Селезенки, Легких и Почек.       Чтобы подчеркнуть, что чжан-фу не равно анатомическому строению тела, их названия пишутся с заглавной буквы.       Более подробно на википедии по ссылке: https://en.wikipedia.org/wiki/Zang-fu