2.
26 июня 2019 г. в 04:22
Нейтан любил строгие рубашки и простые джинсы. Он пил по несколько чашек в день крепкого черного кофе и постоянно продумывал в голове сюжеты и персонажей новой книги. Сам он не мог оценить, но его называли решительным и амбициозным — хотя Тейлор иногда по-доброму усмехалась, что порой ему не хватает простого понимания самых близких людей.
Как бы то ни было, Нейтан не вписывался в сурово-мрачный Эшмор-хаус.
Как и Лин, который вылез из машины и теперь топтался рядом. Ростом он был не выше низенькой Тейлор, еще по-подростковому неуклюжий и угловатый. С огромными наушниками, драными светлыми джинсами и натянутыми до пальцев рукавами футболки. На одном плече у него висел матерчатый рюкзак, и Нейтан не удивился бы, если цветные нашивки на самом деле скрывали дыры. Лин и в детстве затаскивал вещи, которые ему нравились, не мог с ними расстаться.
Хотя Нейтан понятия не имел, какой кофе любит брат, и пьет ли он вообще кофе. Где он учится, чем подрабатывает?
Брендон уже мертв, о нем таких деталей Нейтан никогда не узнает.
Лин хмуро топтался рядом с машиной, потом буркнул что-то неразборчивое и первым зашагал к дому.
Это был старинный особняк из викторианских времен, с неровно рассыпанными по фасаду окнами, скатами крыши и большой террасой. В детстве дом казался Нейтану огромным. Сейчас он понимал, что в жизни всё куда скромнее, но всё равно не меньше десятка комнат, плавно перетекающих одна в другую. А если подняться по скрипучей лестнице, то маленькие спальни.
— Какой же красивый дом! — искренне восхитилась Тейлор.
Она едва ли не захлопала в ладоши. Явно не находя темный камень, кое-где увитый плющом, мрачным.
— Покажешь мне тут всё! — заявила Тейлор.
Они собирались остаться не только на завтрашние похороны, но и на все выходные, особенно если погода позволит. Нейтан вытащил из багажника две скромные сумки, хотя каждая из них всё равно была объемнее рюкзака Лина.
Нейтан кивнул в сторону дома, и они зашагали по дорожке, хотя та больше походила на разъезженную колею, сейчас хотя бы сухую. Лин как раз взбегал по ступенькам террасы, когда входная дверь открылась, выпуская мать. Видимо, услышала машину или просто заметила их на подъездной дорожке.
Эстер Эшмор было около пятидесяти и ее легко можно было принять за чопорную викторианскую леди. Наглухо закрытое платье с высоким воротником, убранные в хвост темные волосы с благородными седыми прядями. Только на лице играла искренняя улыбка, да и платье хоть и было темным, но с многочисленными слоями ткани в юбке.
Нейтан видел, как она приветственно обняла Лина в дверях, он же коротко прижался и тут же вывернулся, ныряя в дом.
Провал двери в сумерках казался таким темным, будто нутро дома поглотило Лина, и Нейтан невольно вздрогнул. Но продолжил невозмутимо шагать.
В детстве он не просто верил в привидений. Он знал, что ими пропитаны стены Эшмор-хауса. Те лоскутьями висят на балясинах лестниц, обнимают выцветшие портреты и сливаются с обоями.
— Нейт, как я рада!
Мать обняла его, и Нейтан неловко попытался ответить, не выпуская из рук сумок. Мать иногда приезжала в Лондон по делам, обычно они встречались в маленьком кафе, где она брала аккуратную чашечку травяного чая, а Нейтан глушил черный кофе и рассказывал о своей жизни.
В такие моменты ему казалось, что его последние воспоминания о доме почти нереальны: не могла эта аккуратная женщина кричать, сверкая глазами. Не могла запрещать ему ехать в колледж и «покидать стены этого дома».
Эстер Эшмор хотела, чтобы ее сыновья оставались рядом с ней, но они оба ее подвели.
Тогда ее волосы растрепались, по щекам ползли красные пятна, она кричала, что способна лишить Нейтана финансирования, если он уедет. Он не получит ни пенни, если переступит порог дома.
Нейтан помнил испуганное лицо Лина. Тот сидел на лестнице и через балясины наблюдал за ссорой. Ему тогда было лет десять или одиннадцать, рядом устроился Брендон и что-то ему шептал. Они оба знали о решении Нейтана и уже успели обменяться последними прощаниями. Только мать никак не хотела отпускать.
Нейтан ушел с одним рюкзаком вещей и добирался до Лондона на попутках, чтобы сэкономить немного денег. Он знал, что дедушка оставил и ему, и Лину с Брендоном специальные счета, которые покрывали обучение в колледже. Но на жизнь и правда пришлось зарабатывать самому. Нейтан хорошо помнил, как порой приходилось выбирать, позавтракать или взять новые ручки для занятий.
Эстер Эшмор умела делать вид, что всё идет именно так, как она хотела. Она не разговаривала с сыном пару месяцев, а потом позвонила и болтала, как ни в чем ни бывало. «Давай забудем разногласия».
Но ни разу не спросила, нужна ли ему помощь.
Нейтан встречался с ней в Лондоне, мать искренне интересовалась его успехами в учебе. Нейтан никогда не мог понять, это такой вид лицемерия, или мать действительно умудряется убеждать саму себя, что раз произошло, именно этого она и хотела? Наверняка. Эстер Эшмор была какой угодно, но всё-таки не лицемеркой и не лгуньей. Зато видела ровно то, что хотела видеть, и была готова заставить других делать то же самое.
Может, и с Лином было так. Поэтому мать ничего не говорила, а потом даже как будто гордилась его учебой.
— Как давно ты не был дома, мой ангел.
Глаза Эстер лучились искренним восторгом, так что Нейтан даже почувствовал себя неуютно. Ему стало почти стыдно, и он торопливо отступил, представляя скромно опустившую глаза Тейлор.
С ней Эстер обниматься не торопилась. Смерила нечитаемым взглядом, но спросила довольно тепло:
— Так значит, с тобой мой сын решил связать свою жизнь?
— Я очень рада знакомству, миссис Эшмор.
— Я тоже, мисс Флинн.
— О, пожалуйста, просто Тейлор.
— Хорошо, Тейлор. Но ко мне прошу обращаться более уважительно.
Тейлор, кажется, смутилась, она и не имела в виду ничего такого. Эстер продолжала улыбаться:
— Надеюсь, Тейлор, на похоронах на тебе будет более приличествующая случаю одежда. И ты не будешь похожа на сбежавшую с вечеринки девицу. Это похороны как никак, а не бордель.
Тейлор смогла сохранить лицо и заверить, что никаких кружевных кофт, у нее с собой специально взятое платье. Нейтан с трудом удержался, чтобы не закатить глаза. С матерью всегда так. Она будет улыбаться и вроде бы не оскорблять, не говорить гадости, но после ее слов чувствуешь себя неполноценным. Не дотянувшим до высоких стандартов.
— Дядя Джозеф приехал? — спросил Нейтан, чтобы отвлечь.
Эстер кивнула и махнула рукой к дому. Сама первой двинулась по дорожке. Джозеф Эшмор был дядей Нейтана. Это его сына будут хоронить завтра.
— Он не остановился у нас, — сказала Эстер. — Такое горе… он предпочел переживать его один и справляться привычным способом.
Что значило, что сегодня он, скорее всего, напивается в ближайшем городке, Рингвуде. А может, уехал и в крупный Борнмут на побережье, там пабов побольше.
— А тетя Элис?
— Увы, — вздохнула Эстер. — Она еще в клинике. Не уверена, что она вообще понимает, что ее единственный сын умер.
В клинике. Так деликатно называли психушку, где Элис провела большую часть жизни — по крайней мере, той, которую помнит сам Нейтан. Иногда ее выписывали, и она жила в этом же доме с мужем и сыном. Потом у нее случались очередные приступы, Элис отправляли в клинику, а Джозеф мог на недели уходить в запои.
Нейтан хорошо помнил родителей Брендона. Они пугали их обоих. Призрачные танцы с тенями матери, которая нашептывала, как с ней говорят стены, или Джозеф, который, напившись, то начинал ломать мебель, то плакал, как ребенок.
Брендон обычно относился к этому философски. Нейтан даже не знал, лучше ли, что кузен пошел в мать, а не в отца?
Эстер поднялась по ступенькам, прошла террасу.
— Увидишь Джозефа завтра. Если он не проспит похороны собственного сына.
В голосе Эстер прозвучало презрение, но она никогда не скрывала, что не одобряет мужа своей родственницы.
Значит, в доме будут только они с Тейлор, Лин и родители. Почти как в старые добрые времена, только они уже совсем не дети, а Брендон мертв.
Когда Нейтан переехал в Лондон, он с удивлением увидел, что мир, оказывается, совсем не такой, каким он видел его с детства. Да, конечно, он ходил в местную школу, но это было не совсем то.
Оказывается, окружающий мир не качается на липких водах безумия. Можно дышать полной грудью чистый воздух, и он не залепляет тебе рот пыльными крыльями мотыльков.
Они — семья, которая несет проклятье. Хранит свои извращенные болезни и тайны, прячет во встроенных шкафах скелеты, надеясь, что костяная пыль не просочится в щели.
Нейтан рассказывал об этом Тейлор, но она всё равно осталась рядом с ним. Он рассказывал ей о ночных кошмарах, а она мягко гладила его по волосам и говорила, что никакой ребенок не должен расти в уединенном доме вместе с кажущимися призраками и безумными родственниками.
Тогда Нейтан и решил, что может познакомить ее с семьей. И, что еще важнее, с этим домом.
Внутри ничего не изменилось. Да и с чего бы могло? Половица перед входом скрипнула — почти привычно. Внутри пахло деревом и какао, видимо, мать пила перед их приездом, так что крепкий шоколадный аромат перебивал даже книжную пыль.
Внутри дома всегда царил полумрак, как будто свет не проникал сквозь узкие окна, завешанные тяжелыми портьерами или несколькими слоями желтоватого тюля. Всё внутри было разных оттенков коричневого, мебель, диваны и комоды, даже деревянные панели по стенам в гостиной. Там же равномерно тикали огромные старинные часы — тоже почти привычно.
Потускневшие зеркала обладали собственным шармом, а электрический свет тут как будто был мягче, обнимал все предметы.
Брендон любил зажигать свечи. Лин обычно жался к камину и рисовал что-то в блокноте. Нейтана же устраивал любой источник света, лишь бы можно было при нем нацарапать очередную историю на бумаге.
Их с Тейлор маленькая съемная квартирка не шла ни в какое сравнение со старинным особняком, построенным еще при королеве Виктории. Даже мобильники казались здесь неприятными пришельцами, чем-то немыслимым посреди пыльных стеллажей с книгами и накидок на мебели из старинного кружева.
Эстер любила кружево. Как и живые цветы в вазах, сейчас везде стояли яркие хризантемы с махровыми цветками, которые в красно-коричневых тонах особняка больше всего напоминали об осени.
Еще Эстер любила мотыльков. Поэтому Нейтан услышал, как Тейлор сдавленно ойкнула, когда вошла в гостиную. Может, стоило предупредить ее заранее.
Стены гостиной украшали десятки и десятки аккуратных рамок, а под стеклами были мертвые бабочки. Иногда яркие, как хризантемы, но в основном цвета пыли, многочисленные мотыльки разных размеров и видов.
Нейтану они тоже нравились. Одна из немногих деталей, которая действительно казалась ему домом. Где чувствуешь себя уютно.
Лин уже был в гостиной. Бесцеремонно кинул рюкзак на старый диван и сам стоял около кресла отца. Они о чем-то разговаривали, Лин казался действительно увлеченным. Заметив вошедших, он замолчал и выпрямился, положив ладонь на ручку кресла.
Эстер всегда было много, она заполняла собой пространство, как ее любимые цветы, которые неизменно появлялись во всех вазах. Родерик Эшмор был будто античное золото, потускневшее, но не растерявшее благородства.
Он владел этим местом. И его сестра была безумной матерью Брендона.
Волосы Родерика сейчас были совсем седыми, хотя Нейтан еще помнил, что они были рыжеватыми, почти как у Лина. Хотя аристократичное спокойствие младшему сыну точно не передалось: лицо Лина всегда было подвижным, полным эмоций, в отличие от Родерика.
Говорили, Нейтан очень похож на отца. Только вместо богатого воображения, чтобы писать книги, у старшего Эшмора было неплохое финансовое чутье, которое позволило увеличить капитал деда.
Всё изменилось из-за дурацкого сердечного приступа — он наложился на те проблемы с сердцем, что были у Родерика, и которые он точно передал одному из детей. Нейтан смутно помнил то время, но знал, что восстанавливался отец долго. И с тех пор отошел от дел и с трудом передвигался без инвалидного кресла.
— Привет, — улыбнулся Нейтан и обнял отца, наклоняясь.
— Здравствуй, Нейт, как я рад, что ты снова здесь.
Родерик тоже пару раз бывал в Лондоне и встречался с сыном, но этого, конечно, было очень мало. Нейтан жалел, что мало общается с отцом, иногда звонил ему сам, но даже это не заставило его наведаться в гости.
Отвращение к дому, к этому месту было сильнее.
Родерик похлопал сына по спине, перевел взгляд на Тейлор и озорно прищурился:
— Так-так, это та самая леди, которая украла сердце нашего мальчика?
Тейлор расцвела и тут же завела разговор, полный восторгов о доме. Она была искренна, а Родерик посмеивался и говорил, что обязательно расскажет ей об истории этого места. Одна его рука покоилась на большом колесе кресла, как будто он собирался куда-то двинуться.
Нейтан любил отца. Но никогда не забывал, что тот молча соглашался с женой, когда она кричала на сына и не хотела отпускать. И он тоже ни разу не помог Нейтану.
Эстер подошла к мужу, ненавязчиво подвинула Лина, чтобы поправить плед на коленях Родерика. Сложно было сказать, вслушивается ли она в разговор, но когда в том наступила небольшая паузка, улыбнулась и качнула головой в сторону:
— Нейтан, что же ты не поздороваешься с дедушкой?
На каминной полке, рядом с изящными старинными статуэтками, стоял череп цвета топленого молока. Он выделялся на фоне темного дерева панелей, хотя казался таким естественным между рамок с мотыльками.
Эстер всегда говорила, будто это череп покойного дедушки. Нейтан никогда не спрашивал, действительно ли хоть настоящая кость. Ему казалось это дурацкой затянувшейся шуткой, и он не то чтобы держал в руках много черепов, чтобы определить на глаз реальность.
В гостиной повисло неловкое молчание, Тейлор придвинулась поближе к Нейтану и натянуто усмехнулась:
— Так вот откуда в твоей книге взялся череп!
Реплика ничуть не сбавила напряжения, оно казалось таким густым, что Нейтан ощущал себя насекомым, которые угодило в липкую каплю мёда. Или билось под стеклом, пришпиленное иголкой.
— Ах, ну что же я! — засуетилась Эстер. — Вы хотите чаю? У меня есть потрясающее варенье с садовой малиной. Я сейчас быстренько всё организую.
Нейтан устал после рабочей недели, не был против небольшой передышки. Но тут заметил, как бледный Лин вцепился в ручку отцовского кресла: кажется, сесть он по какой-то причине не хотел.
Да и Тейлор нужно переварить первую встречу.
— Честно говоря, мы немного устали с дороги, — сказал Нейтан. — Лучше отдохнем сегодня, завтра тяжелый день.
— О, конечно. В девять мы уже должны быть на месте, похороны ранние. Я подготовила для вас дальнюю спальню на втором этаже, она достаточно большая.
Нейтан с благодарностью кивнул. Эта комната всегда пустовала, но он иногда играл там в детстве. Иногда и с Брендоном в прятки, но тот быстро его находил.
Эстер неожиданно снова притянула к себе Лина:
— Ах, я так рада тебя видеть! Вас обоих, — она кивнула Нейтану. — Но ты же понимаешь, младших всегда любят чуть больше.
Нейтан не понимал. Хотя только сейчас начинал осознавать, что в этом нет вины Лина, да и сам он, судя по мрачному выражению лица, не получал удовольствия от таких слов.
Эстер как будто ничего не заметила и продолжала:
— Лин, ты будешь спать в комнате бабушки.
— Что? — взвился Лин. — Я там не останусь!
— Останешься. Не спорь со мной, пожалуйста, хочешь поссориться в первые же минуты?
Лин прикусил язык, хотя, кажется, стал еще бледнее. Эстер улыбнулась:
— Ты не должен бояться этой комнаты, Лин. Надо быть смелым. Иначе отдам тебя призракам.
Это было старой шуткой, но теперь она звучала для Нейтана странно. Мать никогда не говорила ничего подобного ему, и он даже чуточку обижался: почему это брат должен быть смелым, а сам Нейтан нет? Теперь же это звучало как тонкая манипуляция, почти шантаж.
Тем более, в детстве Лин верил в призраков и боялся их.
Дедушка умер спустя недолгое время после рождения Лина. Нейтану было тогда семь лет, и дедушку он помнил смутно. Для похорон его сочли слишком маленьким, и они с Брендоном тоже сидели на лестнице поздно вечером и прислушивались к разговорам взрослых в гостиной.
А вот бабушка заболела, когда Нейтану было семнадцать. Как сказал отец, с ней просто случилась старость. И эта старость пахла едкими лекарствами, обволакивала душной нагретой комнатой, где запрещалось открывать окна. Бабушка почти не вставала с постели и каждый день к ней приходила медсестра из города.
Вечерами мать давала Нейтану поднос, на котором аккуратно стояли тарелка с ужином и чашка чая. Это был обычный ритуал: подняться из кухни наверх, проскользнуть в комнату бабушки и ни в коем случае от страха не повернуть назад.
В душной комнате бабушка хрипела и тяжело дышала. Надо было помочь ей сесть, устроиться среди подушек и подождать, пока она поест. Не слишком сложная задача, если бы бабушка молчала.
Она говорила гадости. Она оскорбляла и мерзко хихикала. Она говорила о том, как с ней разговаривают стены и звезды. Нейтан не знал, как пахнут трупы, но ему казалось, что лекарствами и старостью.
Говорят, до болезни бабушка была со странностями, но не настолько. Может, именно от нее ее дочери Элис передалось безумие. А Родерику она, видимо, завещала все прочие проклятия.
Нейтан проснулся. Тихо, не беспокоя Тейлор. Он научился не волновать ее каждым своим кошмаром. Но сейчас снова во сне видел приоткрытую дверь, из-за которой доносился запах живого трупа и мерзкое хихиканье. А он стоял с подносом и должен был зайти для ежедневного ритуала.
Нейтан некоторое время пялился в беленый потолок, прикидывая, когда отступит дурацкий кошмар, и снова можно будет поспать. Быть разбитым на завтрашних похоронах точно не входило в его планы.
Ему показалось, он услышал стон.
Это могло быть устрашающим, особенно после сна, но Нейтану почудилось что-то знакомое. Когда стон повторился, он тихонько поднялся. Кинул взгляд на Тейлор, но она спокойно спала, свернувшись на своей половине кровати.
Половицы поскрипывали под ногами, из-за этого пола всегда казалось, что за стенкой или в коридоре кто-то ходит.
Выйдя в коридор, Нейтан сразу всё понял. Между дверьми комнат располагалась ниша с окном, в которой стоял маленький диванчик. На нем и спал Лин, свернувшись и постоянно ворочаясь. Когда он снова издал сдавленный стон, Нейтан понял, что не ему одному снятся кошмары этой ночью.
Он присел возле дивана и тихонько потряс брата за плечо:
— Эй, Лин, просыпайся.
Тот распахнул глаза и уставился на Нейтана, кажется, сразу его не узнав. И в глазах Лина было столько беспомощного страха, дикого первозданного ужаса, что Нейтану захотелось просто обнять его и сказать, что всё хорошо.
Он никогда не делал ничего подобного, поэтому сказал:
— Просто сон. Всё в порядке.
Взгляд Лина просветлел, он зажмурился, а когда снова открыл глаза, выглядел гораздо спокойнее.
— Почему ты здесь? — спросил Нейтан.
— Просто не смог войти в бабушкину комнату, — пробормотал Лин. — Она и так мне в кошмарах снится.
— Мне тоже, — нервно усмехнулся Нейтан. — Как я ей ужины носил.
— Ага. Только ты потом сбежал, а она еще пару лет жива была.
В голосе звучали отголоски того ужаса, что еще недавно плескался в глазах Лина, и Нейтан внезапно всё понял. Но не мог поверить.
— Ты… потом ты ей носил? Но ты же был совсем маленьким! Не могла же мать тебя заставлять!
— Могла, — буркнул Лин. — А ты просто взял и сбежал. Ты бросил меня здесь!
В голосе Лина прорезалась горечь, такая искренняя, что Нейтан ошалело уселся на пол. Лину было лет десять или одиннадцать, когда Нейтан уехал, он и подумать не мог, что тому будет плохо в этом доме. Что мать не станет, например, ходить к бабушке сама, а заставит младшего сына.
Гаденький внутренний голос нашептывал, что если Нейтану здесь было плохо, почему должно было быть хорошо Лину? Только из-за того, что его гордо именовали «любимым сыном»?
Коротко выругавшись, Лин сел на диване, явно не желая продолжать тему. Потянулся к рюкзаку, который лежал у ног, порылся в кармашке и вытащил таблетки. Выдавил одну и быстро сунул ее в рот, даже не потрудившись отыскать воду. Потер грудь, явно непроизвольно, не обращая на это внимания.
Его брат с хрупким сердцем, которого он бросил в доме, полном мертвых мотыльков.
— А другие комнаты? — как-то беспомощно спросил Нейтан.
— Мать их заперла.
— Пойдем, — Нейтан решительно поднялся. — Поспишь у нас. Там хоть диван побольше.
К его удивлению, Лин не стал возражать. Только устало подхватил рюкзак и потер глаза. Внезапно серьезно посмотрел на Нейтана:
— Ты ведь знаешь, что говорят о смерти Брендона?
— Нет. Я даже не знаю, как он умер. Мать не сказала.
— Говорят, он сделал это сам.
— Что? — Нейтан искренне удивился. Тот Брендон, которого он помнил, всегда был слишком жизнелюбивым. Он бы никогда не стал убивать себя. — Ерунда какая-то.
Лин кивнул:
— Вот и я так думаю.