Весна, 1271 Деревня на границе Темерии с Аэдирном
Короткая лучина слабо потрескивала, грозясь вот-вот потухнуть. Света её не хватало, чтобы в ночи озарить комнату избы, поэтому две ссутулившиеся фигуры, склонившиеся над кроватью, были едва видны. Под полатями на ветхом настиле, с придвинутой к нему широкой скамьёй, содрогаясь в ознобе, в лихорадке лежала девушка, по лицу которой струился пот. Медные волосы в беспорядке разметались на свёртке, вместо подушки приподнимавшем её голову. Под прикрытыми веками, на которые ложилась тень от длинных ресниц, беспокойно метались зрачки. — Мать, да за што ж нам такое горе? — схватился за голову старик, обливаясь слезами. — Мы сделали всё, что могли, ладушко… Остаётся только ждать петухов и молиться, — тихо проговорила старуха. Похоже, сами звёзды не обещали стариковской дочери благоприятный исход. Этой ночью её сердце билось в последний раз. Где-то за окном надрывал глотку мерзкий петух. Гретта с трудом разлепила глаза. Приподнимаясь на локтях с настила, она почувствовала головокружение и снова свалилась. Тело нещадно ломило. Привыкая к состоянию и собираясь с силами, она снова попыталась встать. И только сейчас заметила, что стены и пол были сделаны из тёмного дерева, а низкий потолок выглядел простым и строгим. Слева от входа, устьем к боковой стене, стояла закопчённая печка. Чуть поодаль расположился стол, заставленный глиняной посудой. Гретта в удивлении изогнула бровь. Неужели кто-то всё ещё пользуется подобным? Вдоль стен шли лавки, а над ними — такой же ширины полки. Где стояли горшки и миски, а около печи — ухваты, кочерга и поредевший веник. В задней части избы, от печи до боковой стены, под потолком висел деревянный настил с другими полатями. Где она? Голову будто сжимали тиски, причиняя боль, в висках пульсировало. И как здесь оказалась? Кажется, вчера ночью ей стало плохо… Но тогда её должны были привезти в больницу. А это место не было похоже на палату… Нужно позвонить маме. Где телефон? Она привычно потянулась к карману, но, оторопев, схватилась за края длинной домотканой рубашки. В нос ударил резкий запах затхлого пота, заставивший невольно поморщиться. Неужели это исходит от неё? Гретта вернулась к настилу и попыталась снова найти смартфон. И когда уже собиралась выйти наружу и спросить, что вообще происходит, в избу ввалились старик со старухой. Увидев Гретту, они просияли. Стали обнимать её грубыми морщинистыми руками, отчего она на мгновение оцепенела. Попыталась вежливо отстраниться, но вдруг старик со слезами умиления сказал: — Доченька, какое счастье, живёхонька. Жинка молилась за тебя денно и нощно, я всё из закромов вытащил, что осталось, даже корову Зоську нашу пришлось продать, чтоб ворожка тебя посмотрела. Как ты, как ты, родненькая? Тебе лучше? — Оставь дитё в покое, старый, вишь, исть хочет. Растопи печь да помалкивай! — вмешалась грузная старуха. Гретта похлопала глазами, недоуменно повертела головой из стороны в сторону, глядя то на одного, то на вторую. — Простите, что? — тихо переспросила она. — Что энто ты лопочешь, Галочка? — старики точно так же захлопали глазами в ответ. — Я вас не понимаю. На каком языке вы говорите? Старушка бросила странный взгляд в сторону Гретты, потом выразительно посмотрела на мужа. Он быстренько проковылял к ним. — Галочка, как тебя нарочили? — снова спросила женщина. Гретта ничего не ответила. Её уже заметно подергивало. Что они хотят? Она изо всех сил пыталась разобрать их речь, но не смогла понять ни слова. Язык, на котором говорили стоящие перед ней люди, был не похож ни на что, слышанное раньше. Вспомнились школьные уроки французского, но здесь он, увы, оказался бесполезен. Может, стоит попробовать язык жестов? И тогда Гретта, используя всё несвойственное ей актёрское мастерство, пыталась изобразить звонок по телефону. Неужели они даже очевидного не понимают? Старик с досадой покачал головой, старуха что-то прошептала ему на ухо. И он протянул: — Умом тронулась, жинка, не иначе… Но и этого Гретта не поняла. В голове её роились спутанные мысли. Старик почесал затылок, постоял подумал и скрылся за дверью. Неопрятной наружности старуха уставилась на Гретту, как на диковинную зверушку. — Что вообще здесь происходит? Это розыгрыш? — совсем растерялась она. Старуха, игнорируя её наивные слова, прошла к огромному разваливающемуся сундуку. Противно скрипнула петлями и выудила из глубины бежевый сарафан и какие-то замызганные тряпки. Не успела Гретта опомниться, как на удивление проворная для своих габаритов пожилая женщина протянула ей одежду. — Это мне? — она указала на себя пальцем, надеясь, что хоть в этот раз её поймут. Старуха не ответила, лишь ткнула грудой тряпок в чужую грудь и со сварливым выражением отошла, не отрывая пытливого взгляда. Гретта отупело смотрела то на брошенную ей одежду, то на грозную старуху. Потом нервно сглотнула. Провела босой ногой по чисто выметенному дощатому полу. Снова подняла глаза на старуху. Ладно. Рубашка, которая сейчас была на ней надета, выглядела и вправду не очень. К тому же воняла так, будто в ней две недели в поле пахали. От этих мыслей Гретту передёрнуло. Но, смирившись с обстоятельствами, она постаралась проявить благоразумие и вежливость и стала раскладывать вещи. На мгновение отвернулась и украдкой обнюхала их. Пахло хозяйским мылом и какими-то травами, что в принципе было неплохо. Вот только внешне портки выглядели, мягко говоря, омерзительно. Нет, они не были грязными, но казались такими изношенными и пожелтевшими, будто предыдущая владелица носила их не снимая. Потому это странное исподнее Гретта надеть побоялась, а вот льняной сарафан с расшитыми рукавами, с лоскутными вставками, узором и тесьмой пришёлся кстати. Ну и что, что немного потёртый? Дома она и в дырявых носках ходила. Вскоре вернулся дед. Он задержался в дверях, вытирая грязь с сапог о порог. Запахло козьим навозом. Глянув на это, бабка зло сверкнула глазами. Гретте отчего-то стало смешно. То ли от разыгравшейся матриархальной картины, то ли от дикости происходящего. Вот где процветает феминизм-то! С этими мыслями она невольно рассмеялась. Старуха обернулась на неё, как демоница из фильмов ужасов, которые так любил Вацлав и терпеть не могла Гретта. По спине её пробежала липкая дрожь. Что она вообще здесь делает? Такое ощущение, что над ней издеваются, обращаясь как с умалишённой. Всё, хватит. Нужно кончать с этой клоунадой и найти адекватных людей. Гретта уверенным шагом преодолела расстояние, отделявшее её от двери. Толкнула створку и вышла наружу. В глаза ударил яркий солнечный свет, на мгновение ослепив. Когда зрение прояснилось, Гретта заинтересованно огляделась и решила пойти дальше — осмотреться. Оказалось, это было небольшое селение, состоявшее из шести-семи дворов, раскинутое на равнине. Его сжимал в кольцо дремучий лес. Гретта шла мимо хаотично разбросанных шатких, ветхих деревянных домишек, облепленных глиной, с застеленными соломой крышами. Измождённые, блестевшие от пота лица их обитателей были докрасна обожжены солнцем. Все были заняты делом: кто возделывал землю, кто сидел за прялкой. Что?! Гретта одёрнула себя. Какая ещё прялка? Неподалёку сосредоточенно стучал по наковальне мужичок в грязной одежде. Это что, шутка такая? Гретта сделала осторожный шаг вперёд, чтобы не ступить в грязь и навоз, стоявшие в рытвинах. Вонь была такая, что сбивала с ног. В этом месиве копошились свиньи, козы, гуси и в нём же пачкались дети. С одним из таких чумазых мальчишек Гретта и попыталась завязать разговор, но тот кинул в неё камнем. Ловко увернувшись, она принялась отчитывать хулигана, как вдруг налетела грузная гусыня, по-видимому, его маманя, и погнала Гретту взашей. Отбежав на безопасное расстояние, убедившись, что никто её не преследует, она подошла к одному из земледельцев, работавших в огороде, — спросить, есть ли у него телефон, но спустя мгновение в ужасе помчалась обратно: мужик кинулся на неё с вилами, прогоняя прочь. Сердце билось как сумасшедшее. Гретта отказывалась поверить в увиденное. Она бежала сломя голову в самый конец деревни, где раскинулись засеянные поля, а за ними — луга, куда жители гнали чахлых коров и лошадей на выпас. Здесь все ходили грязными, одетыми в лохмотья. Гретта осторожно коснулась плеча стоявшего к ней спиной мужчины. Но в ужасе отшатнулась при виде обезображенного лица с чёрными пузырями. В мозгу словно щёлкнул переключатель, и, крича, схватившись за голову, Гретта понеслась к единственному знакомому месту — избе стариков. Со скоростью молнии она пробежала деревню, перескакивая через деревянные оградки, топча чужие огороды. Вслед ей что-то кричали, потрясая кулаками, возможно, крыли на чём свет стоит, но Гретта не замечала ничего. Только, как сломанный проигрыватель, мысленно повторяла: «не может быть, не может быть». Увиденное отняло у неё дар речи, но старики, переполошённые её внезапным появлением, пребывали, похоже, в ещё большем ужасе. Мысли, как пчёлы, роились в голове. Каким образом она оказалась в забытой богом глубинке? Не мог же технический прогресс обойти стороной только одну деревню. Нет, это всё какой-то бред, сейчас приедет папа и заберёт её домой. Но кто её сюда привёз? Она ущипнула себя за руку, зашипела от боли. Вихрем влетела в дом, переворачивая всё, что не было приколочено к полу. Исследуя трясущимися руками каждый уголок, где должна была быть спрятана электроника, какие-то бумаги. Что угодно, что смогло бы дать объяснение происходящему кошмару. Старуха что-то кричала за её спиной, но Гретта всё равно ничего не понимала. Продолжая обшаривать избу, пока в голове не раздался металлический звон, и она без чувств не рухнула на доски. Заботливо укрытая шкурой, Гретта очнулась лежащей у печи. Голова гудела от тяжести. Прикосновение к шее заставило тут же сморщиться от боли. И вздохнуть с облегчением, глядя на руку: крови не было. Вдруг её прошиб холодный пот, и она вскочила на ноги, оглядываясь. Её повело, голова закружилась. Придя в чувство, Гретта поняла, что всё было по-прежнему. Старик помогал жене доставать из земляной кладовой какие-то съестные припасы. — Дивная она какая-то. Как будто подменили Галочку нашу. Может, бесы в неё вселились? Вот и чудит тута. — Тс-ш, старая. Не наговаривай. Вот явится ворожба, так и узнаем-с. Смотри, поднялася. Не пущай её. Раздался стук в дверь. Поддавшись животному инстинкту, Гретта забилась в угол. Сердце её билось испуганной птицей, ноги подрагивали. Старуха просеменила к сеням — встречать гостя. Вскоре в комнату вошла женщина, одетая в серый балахон, и изба заполнилась запахом трав и свежей земли. Лицо её скрывал широкий капюшон. Игнорируя бормотание старухи, она обратилась к деду: — Это та, о ком вы говорили? Не отвечайте, сама вижу. Странная женщина тенью нависла над притаившейся Греттой. Схватила её за плечо жилистой, крючковатой рукой, притягивая к себе. Затаив дыхание, Гретта боялась шелохнуться, молча наблюдая за действиями гостьи. Чьи пытливые глаза пристально рассматривали её, казалось, проникая в самую душу. — Вы меня понимаете? Вы пришли мне помочь? — она с мольбой уставилась на женщину, видя, как силуэт её мутнеет — на глаза наворачивались слёзы. — Давно её так мутит? Что она говорит? Вы понимаете? — пришедшая обернулась к хозяевам, надеясь получить ответ. Старик помялся, потоптался на месте: — Дак энто же с утра, значится, с петухов первых, нет. Знахарка вздохнула. Ещё раз взглянула на Гретту, потрогала её голову, ощупала лицо. Прищурившись, осмотрела шею и наконец произнесла: — Беспокоиться не о чем. Взгляд ясный, голова в порядке. А что касается поведения и речи… Думаю, всему виной грибы. Надо было облегчить её боль, вот я и дала их больше, чем стоило. Наверное, именно они и помутнили её рассудок. Подождите немного, с ней всё будет хорошо. Немудрено! Бедняжка такое пережила! И присматривайте за ней, пока она не поправится. Я приду завтра. Никуда её не выпускайте! Не хватало ещё, чтобы народ решил, что она ведьма. Если не хотите увидеть свою дочь на костре — глядите в оба! Оставив какие-то травы, знахарка ещё попричитала, а старики ей покивали. Последняя надежда Гретты на то, что хоть кто-нибудь поймёт её, услышит то, что она пытается донести, или сам скажет что-то вразумительное, испарилась в этот момент. Руки опустились в безволии, взгляд помрачнел. Старуха протянула ей плошку с дымящейся кашей. Гретта не стала отказываться. В конце концов, если бы эти люди и хотели причинить ей вред, они бы так о ней не заботились. А что касается шишки на голове… Наверняка в их глазах она выглядела полнейшей дурой. Хотя так оно и есть. Все вокруг здесь были нормальными, только она вела себя как глупая собака. Которая и понять не может ничего, и сказать. Приземистая старушка, подперев рукой сморщенное, как печеное яблоко, лицо, села напротив, с интересом принявшись разглядывать Гретту. Пусть смотрит. Не трогает же. — Старый, а я вот всё никак в толк не возьму… Откедова ж энто у нашего Галчонка такая белая кожа да нежные ручки? Она ж отродясь из коровника не вылезала, а теперь вона, гляди, сидит, аки княжна, и ложку так дивно держит… — заговорщическим тоном обратилась она к деду. — Што ж, ворожба знахарки, значится, не иначе… Галка-то у нас завсегда была девка видная, а теперича, вона, и подавно можно к вельможе какому сватать, — задумчиво почесав подбородок, проговорил тот. — А зубы-то, зубы ты её бачил? Гляди, какие белые, ровные… Все на месте. Если чтобы вернуть зубы, сподобится лихорадить, так я хоть щас готова, — продолжала старуха. — Ты энто, бабка, ты не дури, мы её чуть не потеряли! — возразил дед. И оба замолчали. Гретта упёрлась ложкой в дно миски. С безразличием поняв, что уже несколько минут ест воздух. Но, похоже, заметила это не только она: старуха замахала руками, истолковав всё по-своему: — Чур меня, чур, старый! Дак энто ж где видано-то, штоб с того света воротилися такими красавцами? Ну её, не наша она. Гони её, ещё кидаться станет. Не осознавая происходящего, Гретта молитвенно сложила руки и чуть склонила голову в почтительном кивке. Как ещё выразить благодарность — она не знала, но старалась, насколько могла. На миг озверевшее лицо старухи просияло. В мутных, лишённых блеска глазах будто отразился дорогой ей человек.Укрытие в лесу, то же время
Очередная деревня стояла на пути Иорвета. — Дворов не больше десяти, из воинов только крестьяне с вилами, — доложил разведчик. Иорвет дал отмашку. Ему без разницы, защищены эти люди или нет. Сути дела это не меняет. В данном случае не стоял вопрос о том, что у них другой разрез глаз или цвет кожи. Не-ет, всё намного глубже. Хоть dh’oine и должны умереть просто из-за того, что они dh’oine, ему не забыть истинных причин, которые далеки от расовой гигиены. Некоторым деревенским и вправду стоило тихо-мирно сидеть по хатам. А не закладывать его шпионов коменданту Флотзама. «Добродушные» соседи поспособствовали тому, что со вчерашнего рейда не вернулся десяток скоя’таэлей. Листва размашистого дерева тенью укрывала скоя’таэльского командира. Вальяжно развалившись на ветвях, он размышлял о стратегии предстоящего нападения, раскуривая трубку. «Белки» из его отряда не разводили костров, иными словами, вели себя осторожно. Одни натачивали клинки, другие сосредоточенно натягивали тетиву на луки. Сегодня ночью они сравняют эту деревушку с землёй. Око за око, зуб за зуб. Воцарившуюся на мгновение в стариковской избе тишину вдруг нарушил грохот. В дверь бесцеремонно ворвалась взлохмаченная бабища: — «Белки» идут! Спасайтесь! — и умчалась прочь. Старики переглянулись и отчего-то горестно вздохнули. Не сговариваясь, обмениваясь лишь взглядами, они пришли к единому решению. Дед совсем не галантно начал заталкивать Гретту в земляную кладовую. Та попыталась было воспротивиться, но паника стариков неосознанно передалась и ей, да и в целом её охватил страх. Больше всего она боялась, что старики сделают что-нибудь ужасное, если она их не послушается. Места в сыром холодном погребе хватало только на одного. Стоило Гретте очутиться внизу, как крышка за ней захлопнулась, и всё вокруг поглотила темнота. Она услышала, как за избой раздался певучий боевой клич. От криков, слившихся в один нескончаемый вой, заледенела кровь. Лязг стали и громкая брань приказывали сидеть ещё тише, затаив дыхание. Не нужно было знать язык, чтобы понимать, что прямо над ней разворачивалась бойня. Гретте больше не казалось, что деревушка изолирована от внешнего мира. Подобные звуки доводилось слышать лишь с экранов кинотеатров, когда попадала на сеансы с компанией, не интересовавшейся её вкусами, так что ей несложно было провести ассоциацию. Но то, что она смогла это сделать, не успокоило, а привело её в ещё больший ужас. Нет, это вовсе не отставшая в развитии деревушка. Это была другая эпоха. Или даже целый мир. В страхе Гретта стала с невиданным прежде усердием молиться богу, уповая на него одного, прося, чтобы всё обошлось. Сломленная под тяжестью чужого сапога дверь с треском слетела с петель, повалившись на пол. Гретта задрожала. Топот над головой заставил вжаться спиной в опустошенные полки. Непонятная певучая речь казалась бы завораживающей, если бы не искажалась зубовным скрежетом и презрением в голосе. В следующее мгновение до Гретты донесся звук быстрых ударов, который не прекращался до тех пор, пока что-то глухо не повалилось на пол. Противное гортанное бульканье окончательно донесло до неё смысл произошедшего. Этих людей убили! Убили прямо над её головой! Кровь, просачиваясь сквозь ветхие половицы, стала стекать в погреб. Почувствовав, что с потолка на неё капает что-то тёплое и липкое, Гретта не сдержала крик ужаса. — Bloede fuelk! [Чёртова раса!] — раздалось сверху, и снова послышались шаги. Кто-то рывком дёрнул за кольцо крышки, и Гретта встретилась испуганными глазами с жуткой физиономией. Упираться было бесполезно, двое мужчин без труда вытащили Гретту из убежища. Она почувствовала грубый толчок в плечи. Оказавшись на полу, ползком подобравшись к стене, у которой ещё не успела собраться кровь, дрожа, Гретта нервно осмотрелась, пока убийцы переговаривались. Но тут её взгляд упал на изувеченные, изрубленные в фарш трупы стариков, лежавшие прямо перед ней. Оцепенев от увиденного, она содрогнулась в рвотном позыве. И, очистив желудок, оглушила всех искаженным до неузнаваемости криком ужаса. Вмиг очутившись рядом, один из убийц больно схватил её за запястье и грубым, полным презрения рывком бросил на середину комнаты. Приподнимаясь на дрожащих руках, Гретта в немом страхе встретилась взглядом с другим. Этот подонок устраивался между её ног, в то время как второй перехватил её руки, цепко впиваясь в кожу. По лицу Гретты потекли слёзы, скатываясь за ворот сарафана. Мужчина нетерпеливо вздёрнул подол. Раздвигая её ноги, он склонился к бёдрам, чтобы сорвать с губ Гретты новый надсадный вопль. Хищно кромсая нежную плоть, он впивался в неё зубами. Гретта сквозь слёзы пыталась разглядеть обидчиков, но смогла различить лишь силуэты. И точно знала: эти гады улыбались. Когда вторая рука потянулась к её груди, она снова закричала. Но тут с улицы послышался требовательный оклик. Злодеи резко вскочили, потеряв к ней всякий интерес, и поспешили к выходу. От запаха гари и вида мёртвых тел Гретту стало мутить. Оставшись в одиночестве и обессилев от произошедшего, она провалилась во тьму. У разожжённых костров эльфы шумно пели песни и весело переговаривались. Лесная поляна, залитая лучами сонного восходящего солнца, была заставлена всевозможными яствами, награбленными во время недавнего налёта. Окруженный вниманием эльфок, Иорвет беспокойно перебирал среднее колено своей флейты, что, впрочем, не отражалось на игре. Лёгкая весёлая мелодия совсем не подходила к его мыслям. Он снова и снова прокручивал в голове один момент, пытаясь докопаться до истины. Пройдя мимо одного из домов, уводя за собой «белок», Иорвет ощутил сильное покалывание в сердце, но вида не подал. Списав непонятное явление на кровавый азарт, он не придал ему значения. Сейчас же его сердце обуревало беспокойство, и он никак не мог понять, отчего, пока в голове как гром среди ясного неба не прозвучали слова мёртвой жрицы. Иорвет поморщился от слабой боли. Прошло больше двух лет с того самого злополучного дня, когда Иорвет потерял своих бойцов из-за наговоров жрицы. Он жалел, что несерьёзно отнесся к ней, корил себя за то, что скоя'таэли погибли. Это он был виноват. И всё же не придавал значения её словам. Хоть они и въелись в его подсознание, будто выжженные калёным железом. Даже во снах он часто видел их перед собой. События той ночи являлись к нему в кошмарах, а слова настоятельницы терялись в повседневной суете. Тогда ему казалось, что их будто и не было никогда. Боль, подобная одолевшей его у храма, снова растеклась по телу. Выронив флейту, он упал на колени и, схватившись за голову, взвыл, как раненый зверь. С каждой секундой мучения усиливались, и Иорвет почувствовал, как загорелись контуры его татуировки. Увидел, как его братья и сёстры переполошились и бросились к нему, но, обессилев от боли, свалился без сознания. Холодная капля, упавшая со свода слабо освещенной пещеры, пробудила его ото сна. Оторопев от увиденного, Иорвет рывком вскочил с постели, оглядываясь вокруг. У алхимического стола в подранной мешковатой рясе, сгорбившись, стоял отшельник-друид. — Проснулся, голубчик? Самое время, самое время, — растянув последние слова, сказал старик. — Самое время для чего? — недружелюбным тоном спросил Иорвет, ни приветствуя, ни благодаря старца за очевидно оказанную помощь. — Для того, чтобы платить по счетам и бежать сломя голову, спасать свою шкуру, — спокойно ответил друид. — Что ты хочешь этим сказать? — вскипая, вновь задал вопрос он. — На тебе проклятие, — отшельник указал пальцем на его шею, — кое-кого ты вчера в деревне не увидел. Несся, наверное, как угорелый и не заметил. Но теперь не отвертишься. Чтоб не сгинуть, тебе придётся разыскать девушку как можно быстрее. И я бы советовал впредь держать её рядом, иначе всё повторится. — Что за вздор ты несешь, an’badraigh aen cuach! [ругательство, непереводимая игра слов] — выругался Иорвет. — Мы всех убили, а кого из bloede dh’oine [чёртовых людишек] не заметили, те сгорели. Это была ложь. Отчасти. История знала лишь один пример, когда Иорвет, обезумев от жажды мести и горечи предательства обратил меч против слабых и беззащитных. С тех пор утекло много воды. Он встретил Саскию, которая помогла ему вернуться к прежним принципам. Своеобразному кодексу чести, который прежде был с ним всегда. Согласно понятиям Иорвета, кто приходил к нему с мечом, тот от меча и погибал. В любом другом случае он приказывал не трогать стариков, женщин и детей. — Ой ли? — покачал головой старец, горько усмехаясь. — Поспеши, у тебя осталось мало времени. Гретту пробудили солнечные лучи, настойчиво бившие прямо в лицо. От долгого лежания на холодном полу её тело свела судорога. Гретта повернулась на бок и снова встретилась взглядом с искромсанными телами стариков, от которых исходила неимоверная вонь. Лужа крови засохла, навсегда въевшись в половицы этого дома. К горлу Гретты снова подступила тошнота, но вытолкнув наружу лишь желудочный сок. На ватных ногах она прошла к выходу… И тут же влетела обратно. Снаружи на четвереньках стояли твари, пожиравшие трупы. Эти существа были, казалось, людьми, но ступни, ладони и длинные когти походили на звериные. Гретта едва успела запрыгнуть обратно в погреб и захлопнуть крышку люка, как по ней заскребли когти и раздался замогильный вой. Теперь ей не выбраться. Но лучше умереть от голода здесь, чем быть разорванной этой тварью. Когда инстинкт самосохранения утих, её охватил леденящий душу страх. Что это за существа? И когда это всё кончится? Как же не хочется умирать. Тем более в чьих-то зубах. Мама, папа, пожалуйста… Хоть кто-нибудь! Больше не было смысла бояться, что её услышат, и Гретта разразилась громкими рыданиями. Прошло несколько часов или, может быть, вечность. Тварь, пришедшая с улицы, всё ещё сторожила свою жертву, кругами бродя по комнате. Поэтому выходить из своего убежища Гретта не собиралась. Спустя какое-то время до её ушей донеслись отдалённые голоса. Она бы обрадовалась, если бы мужчины не говорили на том же языке, что и нападавшие ночью. Да и вообще, можно ли было в этом месте, в которое её занесло, хоть чему-то радоваться? Но желание быть спасённой взяло верх. От сильного волнения Гретта вновь начала задыхаться, чувствуя приближение приступа. И из последних сил, борясь с удушьем, попыталась докричаться до своих спасителей: — Я здесь! По…помогите! Вы-вы…тащите ме…ня! Звук раздавшихся вблизи шагов заставил её замолчать. Вскоре послышался шум недолгой борьбы: пара взмахов звенящего оружия, и зверь был повержен. Жалобно постанывая, он испустил последний вздох. Затем кто-то, скрипнув половицами, подошёл ближе к погребу и замер. Открылся люк, и она увидела его. Её спасителем оказался высокий мужчина с тонкими чертами лица, один глаз которого был скрыт под красным платком. Из-под него выглядывал уродливый шрам. Второй же глаз с подозрением уставился на Гретту. Она перевела взгляд на оранжевое перо, которое выглядывало из-за его левого уха, суживающегося к концу. У него были острые уши… Неужели это… Оторопев от увиденного, Гретта глупо улыбнулась самой себе. Вернув самообладание, он склонился над дырой в полу и протянул руку. Удушье, в тиски схватившее горло, стало ослабевать. Неужели она спасена? Губы благодетеля изогнулись в надменной усмешке, будто он прочёл её наивные мысли. Нет. Кажется, она попала прямиком из огня в полымя.