Проклятые

      В воздухе просвистел очередной удар.       Терпеть пытку дальше было невыносимо — Гретта без сил повисла на веревках. Мужчины оттеснили эльфок, не давая нанести непоправимый вред. Те принялись фыркать, возмущаясь внезапной милостью к жалкой человеческой девушке, но все же отступили: в избиении бесчувственного тела уже не было прежнего удовольствия. При виде изувеченной жертвы в глазах их загорелся победный огонь, мучители явно были довольны проделанной работой.       Этой зловещей ночью никто больше не нарушил покой Гретты, она так и осталась висеть безвольной куклой в безмолвном лесу.       Ей показалось, или вместо десяти обещанных ударов ей нанесли не больше пяти?       Перед тем, кто пришёл за ней утром, открылась милая сердцу любого скоя’таэльского партизана картина, стоя поодаль, он любовался истерзанной плотью человеческой девушки, располосованной по последнему писку «моды».       По крайней мере, ей так казалось.       Спина несчастной опухла, раны покрылись струпьями, а вокруг них образовались иссиня-чёрные синяки.       Гретта очнулась, когда «спаситель» перерезал верёвки, галантно, что странно, придержав, чтобы она могла удержаться на ногах. Спину и ягодицы нещадно саднило, при каждом движении свежие раны раскрывались, едва успев запечься. Казалось, невидимая плеть до сих пор продолжала хлестать её, обжигая кожу беспощадными ударами. В ушах по-прежнему стоял леденящий душу свист раскачивающегося кнута. Сознание Гретты помутилось, и она поняла, что всё это время была голой, лишь в тот момент, когда на её хрупкие плечи легла тяжелая ткань, пригибая ослабшее тело к земле. Плащ в считанные минуты пропитался кровью, прилипнув к спине. Это нанесло очередной удар по её и без того истерзанному разуму, разрывающая душевная боль исторгалась из груди отчаянными воплями. Но тело, напротив, проявило невероятную стойкость, выдержав в неравном бою.       Эльф проводил Гретту в лагерь, готовящийся к отправлению. Там её встретила темноволосая эльфка со светло-голубыми глазами, в которых читалась мудрость, и смуглой пепельной кожей, что было редкостью для остроухих. Гретта и раньше её встречала, дома у целительницы Февроньи. Эта «белка» часто приносила еду, но с пленницей никогда не заговаривала. Когда Гретта приблизилась, её обдало могильным холодом, что заставило тут же отшатнуться. Намерения женщины были, напротив, мирные:       — Не стоит меня бояться, weddien [дитя]. Просто дай осмотреть твои раны, — голос эльфки оказался тёплым и приветливым.       Слова «белки» раздались как гром среди ясного неба. Неужели это не сон? Гретта послушно выполнила просьбу эльфки, доверчиво оголив спину. К счастью, никто не собирался вгонять нож под рёбра. Почувствовав, как целительница осторожно коснулась кожи, она услышала тяжёлый вздох:       — Узнаю штрихи мастера, — женщина кивнула, указывая на раны, оставленные эльфами. — И мой тебе совет, weddien, впредь не перечь командиру. Он у нас вспыльчивый и иногда не ведает, что творит. Тебе ещё повезло. Сейчас ты могла бы стоять передо мной с отрубленной рукой или срезанными губами. Конечно, ему важна твоя жизнь. Но это не значит, что ты должна оставаться невредимой. Так что будь благоразумна, не искушай судьбу.       — Скажите, почему моя жизнь важна, госпожа? — последовал незамедлительный вопрос.       Целительница рассмеялась, прикрыв рот рукой, пряча неровные зубы. Отойдя от внезапно нахлынувшего веселья, эльфка сильнее стиснула губы, отчего они стали похожими на тонкую нить.       — Зови меня Марелет, а ваши с командиром игры оставьте при себе, — отозвалась целительница, игнорируя вопрос.       Опасаясь наделать новых проблем, Гретта решила послушаться наставления эльфки и не стала переспрашивать. Кто знает, к чему приведёт излишняя разговорчивость? Когда Марелет принялась обрабатывать раны сладко пахнущей мазью, по спине пробежал приятный холодок. Запах незнакомых растений назойливо раздражал чувствительный нос.       — Покажи свои руки, — мягко повернула её эльфка.       На запястьях остались следы памятной ночи. При каждом прикосновении к ним кожу обжигало острой болью. Марелет осторожно обработала их той же мазью.       — Узлы были что надо, — в её голосе прозвучало нескрываемое восхищение, — следы уйдут где-то через сутки, а болеть будет ещё долго.       Затем эльфка указала на стопку вещей, сиротливо лежащих на краю одинокого спальника. Среди которых каким-то чудесным образом оказалась и сумка Гретты.       Марелет помогла Гретте одеться, заботливо подвернув ткань в тех местах, где она касалась ран. Была ли мазь волшебной, или просто содержала неимоверное количество обезболивающего? Гретта почувствовала себя практически как новенькой.       И теперь походила на настоящую эльфку: бёдра облегали искусно сотканные шёлковые брюки, по размеру сидела свободная рубаха из тёмно-зелёного сатина. Образ завершали короткая кожаная куртка и сапоги, снятые с какого-то человека, нисколько не портившие вид. Одежда казалась прочной, сделанной на совесть, несравнимой по качеству с краснолюдскими и человеческими. Может, наряд и выглядел незамысловатым, без всяких вышивок, тесёмок, но в то же время в своей простоте не был лишён изящества. И снова Гретта оказалась без белья, хотя на этот раз его и не предложили. Наученная горьким опытом, она поспешила прикрыть уши волосами, чтобы лишний раз не гневить Иорвета своим внешним видом, раз уж выяснилось, в чём заключалась причина ненависти. Гретта заплела по бокам две небольшие косички, подражая эльфкам, стараясь по возможности слиться с ними. Но это было сложно: из-за цвета волос она выделялась на общем фоне рыжим пятном.       Впервые за всё время нахождения в этом таинственном, неизведанном мире Гретта на мгновение почувствовала себя… человеком? Ей и прежде говорили, что одежда облагораживает, но она никогда не понимала, какая разница, в чём разгуливать по лесу: в лохмотьях или новых нарядах? Всё равно никто из эльфов и скрывающихся в чаще монстров не оценит её стараний.       Но пора было выдвигаться. Отряд давно потушил костры, свернул спальники, вымыл в речной воде котлы. Казалось, все ждали только Гретту: когда она, загнанно оглядываясь, вышла от Марелет, то почувствовала на себе привычно надменные взгляды, полные презрения. И раны на её спине снова мучительно заныли.       Скоя’таэли достигли цели лишь к полудню, когда солнце стояло в зените, — пока это поселение служило только перевалочным пунктом, до конца пути же оставалось ещё очень далеко. Иорвета со вчерашнего дня нигде не было видно. Возможно, оно и к лучшему, но точно не для Гретты. Несмотря на то, что теперь она не знала, как себя вести, от пропажи Иорвета Гретта занервничала сильнее обычного и сейчас от отчаяния была почти на грани истерики. Но старалась держать себя в руках и ничем не выдавать беспокойства. Оставаясь внешне спокойной, сжимая предательски дрожащие пальцы в кулак. Сознание сыграло с ней дрянную шутку: страх остаться без покровителя, одной, среди вооружённой толпы, перевесил опасение не увидеть его вовсе.       Отрядом командовал Элеас, ставший в отсутствие Киарана правой рукой Иорвета. Именно он и решил, что неразумно будет нагрянуть в поселение всем составом. Мудрое решение, учитывая, что встреча с Девой из Аэдирна так и не состоялась, а потому «белки» всё ещё были вне закона. Какова вероятность, что Верген и есть та конечная точка, в которой Иорвет отпустит Гретту? И как долго туда идти? В минуты, когда Гретта думала об этом, живот её сводило холодом, она вспоминала, что с эльфом ничего не бывает так просто. После вчерашней выходки Гретта убедилась в том, что налаживать отношения бессмысленно. Полученные раны не только обжигали болью, но и задевали гордость. Что такого она сказала? Только правду и ничего больше. Но пережитое не уничтожило чувство собственного достоинства. И не уничтожит никогда. Одно дело, когда Иорвет оскорблял её саму, к этому Гретта уже привыкла. Другое — когда трогал её семью. Конфликт — это личное, и не нужно привлекать к нему посторонних. Зря она вчера кричала, умоляя эльфов прекратить пытку. Сегодня, остыв и подлечившись, Гретта осознала, что отметины на спине были подтверждением её правоты. Иорвету приносит удовольствие доставлять боль? Значит, с этого момента каждый его выпад она будет встречать с улыбкой.       Тщательно подобранная группа не вызывала подозрений: она состояла всего лишь из пары мужчин и женщин Старшей Крови. Кроме них, был ещё человек, внешне мало отличавшийся от эльфов. Почему-то Гретту тоже решили взять в компанию. Это точно не было совпадением, но откуда взялось столь неожиданное решение, никто так и не решился спросить. На самом деле выглядели они вполне миролюбиво: оружие убрали, беличьи хвосты сняли, боевую раскраску смыли. Взамен надели простые походные одежды. Было решено, что в ворота небольшого города они войдут уже не убийцами людей, а всего лишь путешественниками.       Когда невысокие оборонительные стены остались позади, Гретта впервые увидела что-то отдалённо напоминающее бурно кипящую жизнь. Люди, эльфы, краснолюды и ещё какие-то очень низкие создания жили здесь без особого комфорта: небогатые дома и лавки тесно прижимались друг к другу. Поселение, гордо называвшееся городом, было обнесено крепкими стенами. Без них в этом беспокойном мире никак нельзя обойтись. Стражники осматривали всех входящих и выходящих за городские ворота, проверяя, нет ли среди них разбойников или воров. Смотря на стены, укреплённые и вооруженные не хуже, чем в любом рыцарском замке, Гретта невольно задумывалась о том, что жителям приходилось выдерживать длительные осады. Но, с другой стороны, эти же стены ограничивали размеры города, сдерживали его рост. Вряд ли здесь проживало более десяти-пятнадцати тысяч горожан. Каждый старался как можно плотнее застроить свой участок. Между домами оставались лишь узкие проезды, в которых мог свободно поместиться всадник, держащий поперёк седла не очень длинное копьё. Горожане шли на хитрость: они расширяли дома там, куда не мог достать всадник, — на вторых и третьих этажах. И если внизу улицы были достаточно широки, то верхние этажи стоящих друг напротив друга домов иногда почти соприкасались между собой. От этого на улицах было не только тесно, но и темно.       Но не только теснота портила внешний вид средневекового города, он ещё и утопал в грязи. Улицы не мостили, поэтому в сухую погоду над ними наверняка висела пыль, а в сырую, как сейчас, по ним невозможно было пройти. Только на главных перекрёстках на расстоянии шага разбрасывали плоские камни или деревянные плахи, чтобы можно было перебраться на другую сторону. Грязи добавляли и сами горожане: мусор и помои они выбрасывали прямо на улицы. Зачастую даже не посмотрев, не проходит ли кто в этот момент под окнами. Таким образом на Гретту чуть было не вылили ведро нечистот, однако темноволосый эльф из их отряда вовремя успел схватить её за руку и потянуть на себя, отчего на ранах потрескались корочки, и боль вспыхнула с новой силой. Гретта уже собралась открыть рот, чтобы поблагодарить, но скоя’таэль отвернулся, проигнорировав её. Та лишь фыркнула в ответ. Не очень-то и хотелось.       Гретта с содроганием представила, как из-за грязи и мусора в городе кишмя кишели болезни, возможно, принимавшие иногда масштаб эпидемий. Кружившая дизентерия, должно быть, уносила жизни десятками тысяч. Ещё одним бедствием, преследовавшим горожан, наверняка были пожары. Деревянные дома, расположенные близко к друг другу, вспыхнули бы мгновенно, задымись хоть один из них. И в считанные часы могли бы выгореть целые кварталы, а то и весь город. Тушить огонь здесь казалось бесполезным. Пока добежишь до ближайшего колодца и обратно, улица успеет сгореть. У граждан побогаче дома были каменные. Наверное, их пожары беспокоили меньше всего.       В центре города находилась рыночная площадь. На ней не только торговали, здесь сосредотачивалась вся общественная жизнь. Тут же стоял деревянный помост, служивший местом прилюдных казней. На площадь выходили фасады самых красивых городских зданий: ратушей и храмов. Особенно выделялась постройка с огромной статуей в переднем дворе. Она изображала собой женщину, облачённую в длинную мантию, сложившую руки в молитвенном жесте. Должно быть, это была главная святыня города, самая почитаемая богиня: вокруг толпилось очень много людей, склоняющихся перед ней. Подобные небольшие святилища встречались в каждом квартале, в котором Гретте удалось побывать. Но этому храму уделялось особое внимание. Здесь молились как сами горожане, так и приезжие, выделявшиеся походной одеждой.       Жители города выглядели очень разнообразно: среди них были как оборванцы, так и щёголи, одетые по последнему писку моды. Различие усиливалось ещё и тем, что население представляло собой сборище самых невиданных рас, которые только можно было вообразить. Женщины наперебой хвалились своими убранствами, да и мужчины им не уступали. Кругом было столько невиданной роскоши, что Гретта ходила с разинутым ртом, жадно рассматривая каждое украшение, каждое лицо. Пару раз она едва не потерялась, сметённая суетливым потоком увлечённых жителей, но быстро нашлась, вытащенная крепкой рукой того самого бдительного скоя’таэля. Нередко её останавливали самые разные мужчины, в том числе сомнительного вида. Гретта была в обновках, светилась любопытством и нисколько не смущала пристающих нездоровым состоянием. Свыкнувшаяся с внушенным осознанием собственной отвратительности, Гретта не замечала провожающих её восхищенными взглядами мужчин.       Во время пребывания на рыночной площади Гретта стала свидетельницей немыслимого: «белки» спокойно торговались, обменивая не самые стратегически важные вещи на более необходимые. Людей — лавочников — они упорно избегали, но в такой неразберихе никто и не замечал презрения, отражавшегося в их глазах. Похоже, эльфы ещё не до конца осознали, к чему приведет их нынешняя борьба. Иметь семью, мирно жить и толкаться в рыночных очередях — подобные вещи были слишком далеки от них, привыкших к постоянным битвам и скитаниям. После долгих лет странствий эльфы больше всего на свете желали обрести собственный постоянный дом. Гретта ещё не успела прочувствовать скоя’таэльскую романтику: в цели путешествия её никто не спешил посвящать. Но в песнях и стихах, слагавшихся у костров, звучала такая щемящая сердце горечь утраты и тоски по дому, что, несмотря на жестокость эльфов, Гретта не могла не проникнуться к ним пониманием.       Тут она увидела нечто невероятное: с широкого прилавка, покрытого красивой тканью, на неё смотрели вожделенные куски мыла, зубные порошки и склянки с различными отварами. Глаза Гретты расширились от восхищения, губы расплылись в счастливой улыбке, обнажая ровные, немного пожелтевшие зубы. Гретта потянулась было к кожаной сумке, перекинутой через плечо, но её руку перехватила потная лапа худощавого мужчины, облачённого в костюм врачевателя:       — Душа моя! Улыбнись мне ещё раз так, как ты это делала, смотря на эти товары! — Гретта смущенно опустила голову, демонстрируя человеку то, что он так очаровательно просил. — Поразительно! Волшебно! Душенька, у меня есть для вас крайне выгодное предложение!       Эльфы, потерявшие было Гретту из виду, быстро нашли её взглядом, но остановились неподалёку, внимательно прислушиваясь.       — Десять! Нет! Двадцать оренов за каждый твой изумительный зуб! Я могу взять по нескольку с задних рядов, чтобы не портить красоты картины… Но больше мне нравятся резцы. Ай, какие чудные! Графиня будет в восторге. Если не возражаешь, я с радостью возьму парочку! — его взгляд взволнованно бегал от расширяющихся от удивления глаз Гретты к губам. Предприимчивый стоматолог цепко впился в её повреждённое запястье, отчего та невольно зашипела. Словно боясь упустить будущую прибыль, он принялся нервно растирать повреждённую кожу потными пальцами.       — Чего ж сразу несколько? Можно и все разом, — одобрительно закивал один из скоя’таэлей. — Они всё равно ей ни к чему.       Услышав это, она покрылась ледяным потом ужаса. Сказанное Марелет утром сейчас подтверждалось. Жизнь Гретты важна, а вот невредимость — нет. Лишь бы могла ходить, по-видимому, этого было достаточно. Её телом могли по-хозяйски распоряжаться. Похоже, возможность нажиться на её бедных зубах казалась эльфам весьма заманчивой.       Но вдруг появившийся из ниоткуда мужчина в капюшоне рывком притянул Гретту к себе сильной рукой.       — Она. Не. Продаётся, — зазвучал до боли знакомый голос, отчеканивая каждое слово в излюбленной манере.       В знак предупреждения эльф медленно потянулся к эфесу меча, торчащему из-за спины. Зубодёр не мог разглядеть, как челюсти неизвестного ожесточённо стиснулись, а единственный глаз угрожающе блеснул. Однако интуитивно вполне отчётливо уловил опасность и попытался ретироваться:       — Хорошо-хорошо, уважаемый. Мазельку я б вашу, к слову, очаровательнейшую особу, и не тронул бы без её согласия! Мы же все здесь цивилизованные люди, и… — он не успел договорить: мрачный собеседник обнажил меч, и незадачливый коммерсант поспешил убраться восвояси.       Это сбило Гретту с толку. Да так, что она не смогла вымолвить ни слова.       Вчера Иорвет разозлился и приказал её высечь. Потом передумал и отменил наказание на середине. Сегодня неожиданно спас. Какая муха его постоянно кусала?       Гретта явно не ожидала встретить Иорвета в столь необычной обстановке и сейчас испытывала нечто среднее между искренней благодарностью и желанием провалиться сквозь землю. Он снова был с ней, будто бы ограждая Гретту ото всех скрытых опасностей этого мира. Иногда ей казалось, что рядом с ним она могла расслабиться и не беспокоиться за свою…       — Чего он хотел от этой dh’oine? — вырвал её из размышлений холодный голос Иорвета, обращающегося к членам отряда.       — Всего лишь предлагал хорошую сумму за её зубы, — разочарованно подала голос одна из эльфок, махнув рукой.       — Bloede, — столь же кисло отозвался он, отчего кровь в жилах Гретты заледенела.       Иорвет действовал по наитию, не разобравшись в обстоятельствах, испугавшись, что… Но чего он боялся? Конечно, лишиться жизни. А раздражающая dh’oine могла оказаться в лапах сородичей, которые попытались бы купить её и увезти в неизвестном ему направлении, приняв за аристократку. Даже сам Иорвет поначалу, увидев её бледную, чистую кожу, решил, что девчонка голубых кровей. Впрочем, рано или поздно правда выяснится. Скоро он устроит допрос, разузнает тайну её происхождения, это лишь дело времени. Ему не верилось, что такая изнеженная особа была плодом страсти, не любви — dh’oine этого чувства попросту не знали — рабочих крестьян. На самом деле Иорвету безразлично, что с ней вытворяли, но позволить девушке свободно и неконтролируемо передвигаться он не мог. В конце концов, это напрямую угрожало его жизни…       В общем, он решил для вида пожалеть об упущенной возможности озолотиться, и в голосе его звучало нескрываемое разочарование. С той целью, чтобы это не утаилось от девушки, замершей в оцепенении, осознавшей: Иорвет с радостью окликнул бы зубодёра, вернув закончить начатое. К счастью, его и след простыл. Невезучий скользкий тип давно растворился в пёстрой толпе.