Проклятые

«Слова только мешают понимать друг друга» Антуан де Сент-Экзюпери

      — Всю неделю меня держат на какой-то баланде! Поят вонючей водой! Я умру здесь! Умру среди крыс и смрада!       Для некоторых жизнь за железной решёткой была непривычной. И для Стенниса, королевского выродка, каждый новый день не приносил ничего хорошего. Темнота и одиночество давили на него, оставляли в ещё большем животном отупении. Только слепящий глаза свет настенных факелов и редкие посетители не давали ему забыться и напоминали о внешнем мире.       — А чего вы ожидали, предавая собственный народ, ваше высочество? — откровенно потешаясь, не скрывая издёвки в голосе, пропела Филиппа. Весь её вид кричал о довольстве собственным положением. — Пуховых перин? Заморских деликатесов, неизменно поданных с лучшими туссентскими винами?       — Я нужен вам живым! А вы морите меня голодом! Я загнусь раньше чем через месяц!       Визгливые жалобы принца отражались от каменных сводов стен, заставляя Роше, стоящего немного поодаль, в тени, морщиться, как от приступа головной боли.       — Ну надо же! — чародейка в притворном удивлении всплеснула руками, хлопнув в ладоши. Рядом с ней прямо из воздуха материализовалась бумажная грамота. Филиппа придвинула её ближе к свету. — Так, что тут у нас? — хмыкнула она, найдя нужный отрывок.       Через решётку просунулась дрожащая рука, угрожая схватить чародейку. Но Эйльхарт, не отрываясь от чтения, спокойно сделала шаг назад. Продолжила с невозмутимым видом:       — О минимальных нормах питания и материально-бытового обеспечения приговорённых к лишению свободы, а также о нормах питания и материально-бытового обеспечения подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений, находящихся в тюремном заключении…       — Ведьминское отродье! — Свет выхватил из темноты бледное, искажённое злобой лицо Стенниса, придвинувшегося к прутьям. Белки его глаз были красными, видимо, сказывался недостаток наркотика.       — Ночлег, обустроенный соответственно нормам, имеется, — Филиппа повела рукой в сторону, намекая на ворох смятой соломы, торчавшей по углам подвесной лежанки, — нары есть, света, вредителей и сквозняков нет. Паёк стандартный, — она многозначительным кивком указала на миску, которую Стеннис перевернул в первую минуту их встречи. Так говорящая мошонка пыталась показать свой норов. — Удовлетворяющий потребности личности ростом не выше среднего, помноженного на десять вершков. А у нас, — Филиппа смерила его снисходительным взглядом, — ну, не доросли мы немного, что поделать. — И, виновато пожав плечами, потрясла грамотой прямо у него перед носом. — Заверено подписью принца Стенниса.       — Правитель сменился! Эти бумаги больше не действительны! — его кандалы напомнили о себе громким бряцанием. — Я требую пересмотра своего пайка!       Скользкий ублюдок. Как же быстро он переобулся. Стоило немного прижать — и изнеженная задница королевского отпрыска, разжиревшая на налогах простых рабочих, тут же разразилась зловонием.       Роше, не меняя позы, прижавшись спиной к стене и сложив руки на груди, заметил, как в неярком свете факелов глаза Филиппы вспыхнули победоносным блеском. И примирительным, страшным в своём увещевании голосом она ответила:       — Конечно, вы сможете вернуть жизни былой лоск, ваше высочество. — Стеннис выпрямился, поставив голую ногу на выступ в стене, и приник к решётке, заинтересованно прислушиваясь. — Разумеется, в условиях определённых рамок, — взглядом ювелира-оценщика Филиппа осмотрела потолок камеры. И, оставшись довольной увиденным, обратилась к узнику: — Думаю, я смогу донести до Саскии необходимость пересмотра некоторых мер. В частности, для таких важных персон, как ваша. Мы же не хотим, чтобы вы погибли на пути в Лок-Муинне от истощения?       — Клянусь, я буду жить хотя бы для того, чтобы дождаться этого момента! Совет меня оправдает! На моей стороне короли!       — И, ваше высочество, свободное от предрассудков, спокойно покоритесь своей судьбе, признав честный проигрыш, и откажитесь от любых притязаний на трон. В знак благодарности Саскии за сохранённую жизнь, как и полагается благородному человеку вашего происхождения. Совет одобрит подобный жест. И вам, с их великодушного позволения, будут открыты многие дороги, не так ли?       Пристально вглядываясь в её лицо, Стеннис пытался различить малейшие изменения в мимике. Одним миром мазаный, он наверняка знал о её лживой натуре. Потому тем же тоном ответил:       — Ты и представить не можешь, насколько широкими они окажутся, Эйльхарт.       Роше показательно откашлялся, демонстрируя невозможность — заебало — и нежелание оставаться в их компании. Тем самым позволив себя обнаружить. Прятаться было уже как-то не с руки. Этот идиот… Он действительно думал, что кто-то будет считаться с ним? До его куриных мозгов не доходило, что его, скорее всего, ведут на казнь? И Филиппа тоже хороша. Её откровенный блеф был просто смешон. На что она рассчитывала, расставляя такие хлипкие сети?       Филиппа снова привлекла внимание Стенниса к себе, оторвав от бесполезного — придурок задёргался, осознав, что они не одни, — вглядывания в темноту.       — Значит, мы пришли к соглашению, ваше высочество. Можете начинать составлять список необходимых вещей.       Она отодвинулась подальше от камеры. Улыбка, обманчиво обнадёживающая для принца, и, несомненно, лукавая для Роше, не сходила с её лица. Незаметно для изменника, Филиппа раздражённо выдохнула, видимо, утомлённая долгим вынужденным разговором. И обратилась лицом к свету, выискивая в закоулках темницы тень Роше. Быстро найдя — не иначе как благодаря совиному ночному зрению, — схватила его под локоть, впиваясь в руку длинными острыми когтями, и быстрыми шагами повела к лестнице. Он был в кои-то веки солидарен с ней в этом вопросе, оттого и не сопротивлялся.       Они прошли в комнату надзирателя, в которой стояли сундуки с вещдоками, стол, стулья и стойка с ключами от решёток. Здесь висел лёгкий хмельной душок, и постовой, неловко икнув при виде Роше, попытался сымитировать бурную трудовую деятельность. Как баба-раздатчица, неуклюже протирая столы от несуществующей пыли, боясь прогневать хозяина таверны. Все поверхности были и без того чистыми, потому что, когда Роше впервые вошёл сюда, бедолага начал проделывать то же самое, что придавало ситуации комичности.       — На выход. Оставь нас, — Филиппа повелительным взмахом руки указала ему на дверь.       Но тот не сдвинулся с места, уставился на непосредственное начальство — Роше.       — Закрой дверь с той стороны, — повторил он, расправив плечи и злорадно ухмыляясь. Знал, что ведьма будет злиться. Тюрьма, гарнизоны — те места, куда не могли дотянуться её алчная душонка и загребущие руки, — всё это было лишь в его юрисдикции.       Постовой с осторожным старанием приладил тряпку — с такой серьёзностью, будто в этом и заключалась, мать его, работа надзирателя! — и поспешил удалиться.       Роше, не особо стараясь подавить взвинченность после разговора с Греттой, пнул стул, тем самым придвинув его к стене. Сел, вальяжно закинув ноги на стол, и потянулся за трубкой, продолжая пялиться на Филиппу. Взяв в руку черепок каганца, он прикурил от почти утонувшего в жире фитилька. Блаженно выдохнул сизо-белый дым, который, рассеявшись, открыл взгляду напряжённые плечи Эйльхарт. Свет, падающий на неё, оттенял чёрные накрашенные брови, выпяченную напоказ полуобнажённую грудь и блестящие на запястьях драгоценные браслеты. В следующий момент они тонко зазвенели, ударившись друг о друга, — чародейка соединила руки, привычно накладывая на комнату заклятье, заглушающее звуки. Роше усиленно затянулся дымом, отгоняя от себя скрытый за пеленой дождя образ девушки, на лице которой читался укор.       — Что за цирк вы здесь устроили? — спросил он, стреляя выразительным взглядом в дверь, ведущую в подвал. Постучал трубкой по столу, утрамбовывая табак, чтобы тот не горчил. И не смог сдержать рвущегося наружу раздражения: — Цирк уродов, мать твою. Чистейший фарс.       Это было слишком очевидно и просто для такой колодезной змеюки, как Филиппа.       — Смотри глубже, Вернон, — её невозмутимость заставила Роше подобраться и, закусив мундштук, откинуть голову, улыбаясь. Таким тоном могли говорить только о зачинающихся интригах. — Создаю нам алиби, конечно.       — Решила наконец вальнуть принца? — Теперь-то стало ясно, для чего она перед ним распиналась.       — Мы это уже обсуждали. Настало время привести наш план в действие. Своей выходкой он просто развязал нам руки.       Роше кивнул, выдыхая, мотнул трубкой в воздухе, рассуждая вслух:       — Убить его захотят многие…       — И среди этих многих изначально были мы. — Он уже не смотрел на неё, следил только за нитью разговора. Сквозь бряцание тонны цацек, усеивавших её платье, послышался и звук шагов, направляющихся к нему. — Что ж, им придётся подвинуться.       Филиппа села напротив.       — Встать в очередь, ты хотела сказать, — согласился Роше. А потом, неприятно поморщившись, добавил: — И для того, чтобы отвести от себя любые подозрения, ты решила устроить это представление, выставить себя матерью-благодетельницей всех юродивых.       — Верно. Мы сделаем вид, что заботились о нём, пеклись о его благополучии…       — Как-то со мной это не вяжется, Эйльхарт, — жёстко обрубил он. — Я бы ни под каким соусом, — и пригрозил пальцем, — не дал бы предателю послабления. Все это знают.       Она слащаво улыбнулась и мягко, как бы делая приятное предложение, сказала:       — Тебе и не придётся. Твоя роль заключается в другом. — Зная Филиппу, Роше понимал: это была вовсе не просьба. — Ты убьёшь его.       В ответ он состроил такую же мерзкую гримасу.       — И ты, конечно же, думаешь, что я пойду на это, будучи не посвящённым в твои планы? Буду слепо следовать твоим указаниям, как ручной пёс?       — Но ты ведь хочешь посадить Анаис на трон?       Чувство брезгливости по отношению к этой женщине охватило Роше с новой силой. Он промолчал. Подспудно отмечая тесноту в груди — его вот так просто взяли за яйца.       — Мы уже договорились, что ты поддержишь меня, — невозмутимо гнула свою линию ведьма. — Саския слишком молода и неопытна. Вкупе с необдуманными, импульсивными решениями это наверняка приведёт к краху, но... — она усмехнулась, в апогее самолюбования продемонстрировав ряд безупречно ровных зубов. — Как хорошо, что у неё есть я.       — Ты превратишь её в марионетку, и тебе останется только дёргать за ниточки, управляя ей.       — Вот видишь, ты и без меня прекрасно понимаешь, в каком выгодном положении оказался, помогая мне. Руки кукловода всегда будут помнить о тех, кто наделил их такой властью. И они будут щедры. Ты же знаешь, что обещание Саскии посадить Анаис на трон ещё ничего не гарантирует.       — Я привык иметь запасной план. Излишки профессии.       — Как интересно ты меня назвал. Не думала, что когда-нибудь стану чьим-то планом.       — Ты отходишь от темы, — он ткнул пальцем в стол, как бы собирая всё внимание в одной точке. — Я не стану выполнять заказ на убийство, пока ты не раскроешь своих карт.       — Как только, так сразу, Роше. — От звука её приторно-сладкого голоса сводило челюсть. Роше чувствовал, что ещё чуть-чуть — и у него начнётся нервный тик. — Я тоже хочу быть уверенной в надёжности тыла. Ты либо его обеспечиваешь, доказывая мне свою верность — если убьёшь Стенниса, пути назад для тебя уже не будет. Либо можешь сразу идти сворачивать отряд. С нынешним правителем, который к слову, нелегитимен, таким, как ты, ловить здесь нечего.       Это неправда, практически вопиющая ложь. Филиппа говорила так лишь для того, чтобы склонить его на свою сторону. Саския действительно могла сдержать обещание и ходатайствовать за Анаис, но рисковала оказаться задавленной более сильными политическими игроками. Она была ненадёжна. С ведьмой, которая, казалось, с молоком матери впитала искусство плетения интриг, было больше шансов. Роше считал союз выгодным, с этой изворотливой змеёй он ощущал себя как рыба в воде, потому что предстояло работать в привычной среде. Играть в открытую ему никогда не нравилось.       — Где гарантии, что ты, — он выделил это слово, указав на неё трубкой, — не предашь меня?       Филиппа закинула ногу на ногу, демонстрируя лоснящиеся гладкостью и вопиющей молодостью подтянутые стройные бёдра.       — Мы заключим магический обет, дорогой. — Её улыбка показалась Роше плотоядной. — Ты поклянёшься убить Стенниса по первому моему требованию, я же — сделать всё для того, чтобы твоя принцесса заняла место отца — будем разумными — в течение нескольких лет. Как хорошо иметь дела с чародейками, верно?       — С чего бы тебе идти на такой риск? И где гарантия, что, когда я исполню свою часть клятвы, ты не дашь задний ход?       — Мы скрепим её нашей кровью. Знаешь что-нибудь надёжнее клятвы на крови? Можешь спросить у ведьмака. Но сэкономлю тебе время — древняя магия беспощадна в своей нерушимости.       — Допустим.       Эйльхарт сложила руки на груди, закатив глаза.       — В будущем у меня не останется лишнего времени, чтобы сидеть по казармам и вести душевные беседы. Меня, первую советницу королевы, затянут политические дрязги и другие не менее важные дела. Пределом мечтаний покажется заиметь по соседству королевство, в лояльности которого у меня появится хоть какая-то уверенность.       Первую советницу, как же. Зная Филиппу, Роше мог с твёрдостью сказать, что в её голове уже давно созрел более долгоиграющий, полный личных перспектив план.       — В таком случае я требую внести некоторые коррективы. Мы подпишем пакт о ненападении.       С Филиппы станется переиграть партию после выполнения обещания. Но она взвилась:       — Ты себя слышишь вообще? Как всего две фигуры с шахматной доски, среди десятка не менее влиятельных, смогут проконтролировать процесс? Удержать одного правителя — плёвое дело, но следить за всей знатью? Это слишком рискованно.       — А разве эти две фигуры прямо сейчас не делят Темерию и Аэдирн?       Её глаза отзывчиво блеснули, будто Роше пообещал ей несметные богатства.       — Мы сможем прописать положения, касающиеся только нас самих. Клятва также будет содержать в себе обещание не разжигать войны и не подстрекать других. Но мы не станем подставлять шеи из-за идиотов. А такие точно найдутся. В мои планы не входило расставаться с жизнью.       — И в своей непогрешимости ты уверена, значит? — он просверлил её долгим взглядом. И, придирчиво оценив обстановку — скорее для вида, ведь лазейки, которыми можно было бы воспользоваться, всё же имелись, — огласил решение: — По рукам, меня это устраивает, — он не стал ходить вокруг да около. — Где? И когда?       Филиппа поднялась, высокомерно отряхивая платье — будто могла, блядь, запачкаться, — звякнула бляхой ремня. И взмахнула руками, отменяя заклятье. В комнату сразу же проник свежий воздух, словно кто-то открыл несуществующее окно.       — В моём доме есть всё необходимое. Так не будем же терять времени. Следуй за мной.       Роше с трудом удержался от язвительного замечания в её адрес. Но, будто почувствовав его истинные мотивы, уже на выходе из казарм, Эйльхарт взглянула на него с неожиданным подозрением:       — Тебе должно быть известно, для чего остроухий ушлёпок приходил ко мне за книгой.       Роше и бровью не повёл, ощутив, как прострелило лёгкое, спуская весь кислород, — верный знак того, что стоило быть осторожным. Это касалось Гретты.       — Вот это ты вспомнила, — он для верности закатил глаза. — С тех пор, как мы сидели за карточным столом, утекла херова куча воды.       — И кому же проиграл Иорвет?       Так, значит. Книга злоебучая. Кому она могла понадобиться?       Роше пожал плечами.       — Трисс Меригольд, — он заметил, как лицо чародейки едва дёрнулось от этих слов. — А что, хочешь её обратно? Сразу говорю: ты не сделаешь меня посыльным.       В этот раз Филиппа должна была безоговорочно ему поверить. По крайней мере он надеялся на это: их объединяло слишком много опасных секретов. И, хвала небу, по незаинтересованному ответу Эйльхарт он понял: её удалось обмануть.       Иорвет-Иорвет… В печёнках уже сидела эта его ухмыляющаяся паскудная морда. Сбить бы с неё всю спесь. Проехаться подошвой, пересчитав ряд ровных зубов. Выбить парочку… Будь он проклят за эти вынужденные пляски с осточертевшей ведьмой. Роше оскалился, сплёвывая вязкую слюну на землю.       От привлекательно красочного воображаемого убийства эльфа Роше отвлекли менее радостные воспоминания. Он мысленно увидел налитые кровью глаза Стенниса. Пожалуй, ещё тогда стоило задуматься о том, каким дерьмом может обернуться его пристрастие к фисштеху. И в целом шкурная, продажная натура. Лысый ублюдок всегда искал в Роше подвох. Видимо, чуял, что тот может спутать все его карты. И никогда не упускал возможности задеть, ткнуть в грязь своими дебильными выходками. Теперь Роше был на свободе, а Стеннис — за решеткой. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Как он смел затрагивать Фольтеста? Личные оскорбления и рядом не стояли с поношением королевской семьи, за которую Роше поклялся положить жизнь. А теперь у него были полностью развязаны руки.       — Интересно, как долго мы будем терпеть при дворе всяких отщепенцев без родины и флага? — эти слова давно прилетели ему в спину. Они всё время оставались выжженными на подкорке его мозга.       Роше не забывал ничего. Он не злопамятный, просто злой. А память у него профессиональная. Месть же всегда была большим стимулом.       — Таких людей, как Вернон, нужно держать при себе, ваше высочество, — отвечала Саския. — Он один стоит ста бойцов, а каждый его воин — десятерых. Повезло, что наши пути пересеклись и теперь мы на одной стороне…       — Случайности не случайны, Саския… Случайности не случайны, — вторил в голове ответ жертвы бабки-повитухи — при рождении она, должно быть, здорово приложила его башкой о пеленальный стол.       И Вернон Роше в красках представил, как воплотит очередную месть в жизнь. Стеннис, окружённый тысячью зевак, вцепится в руку Роше, который будет тащить его отощавшую тушу к плахе. Начнёт царапаться и верещать, как недорезанная свинья. Стеннис вскрикнет, с неизменно красными глазами тупой овцы, с пеной у рта:       — Что ты делаешь?! Я будущий король!       — Я случайно, — невозмутимо, со скучающим видом ответит Роше. И отрубит ему голову.       Штаб-квартира Синих Полосок находилась на той же улице, что и дом Филиппы, из которого недавно вышел Роше. Он стоял перед приземистым двухэтажным зданием, сжимая порезанную ладонь. Раскалённый на солнцепёке камень орошался кровью. Если бы с руки падали куски мяса, можно было бы услышать характерное шкварчание. Но это — лишь возбуждённые проснувшимся раздражением фантазии. Не имевшие ничего общего с реальностью. В жизни была только сука-чародейка, получившая желаемое: провела ритуал, нанесла раны и, оставив всё как есть, выдворила Роше за дверь. Хотя кому она всралась, больно нужна была её забота.       Он оторвал взгляд от земли. Вдоль всего первого этажа шла галерея, которая держалась на столбах, увитых цветущим виноградом. Из-за чего в этом месте, облюбованном солдатами, всегда была тень. Роше сплюнул на землю — ему нескончаемо хотелось пить, — размазал слюну носком сапога. Если закрыть глаза на невыгодное местоположение и нежелательное соседство, можно было подумать, что его отряд обосновался в доме для отдыха. Учитывая его происхождение, практически так и было. Всего каких-то пару месяцев назад Синие Полоски прогнали отсюда шлюх.       Монумент, возведённый перед зданием, скорее контрастировал с оным, чем создавал единый архитектурный ансамбль. Уродливое напоминание краснолюдского зодчества — жирная, похожая на обожравшегося опарыша гномская баба с подобострастием заглядывала прямо в глаза, кокетливо обмахивая свои необъятные телеса веером. Умопомрачительная эстетика, которая заставляла волосы на жопе становиться дыбом. И вызывала желание рыдать кровавыми слезами — настолько сильно хотелось умыться мылом. Странное дело: он успел бы уже тысячу раз убедиться или разувериться в существовании подобных женщин. Просто так, на досуге, спросив у товарища. У того же Золтана, например. Но Роше не покидало подспудное чувство неуместности, сродни жесточайшему запрету. Создавалось ощущение, что, если он откроет рот, тут же развяжет смертоносную, основанную на сумасшедшей религии войну. Скорее всего, опыт встречи с краснолюдкой — вопрос жизни и смерти для обычного человека. Роше не был готов заплатить за него такую высокую цену. И потому в присутствии коренных жителей огибал подобные изваяния по кривой дуге, памятуя: не буди, блядь, лихо, пока тихо.       Кинув придирчивый взгляд на места, где должны были стоять часовые, Роше хмыкнул. На ходу перевязывая ладонь, прошёл мимо дежурного, чётко встретившего командира. Синих Полосок уже около полугода никто не спонсировал. Всё, что они имели: постели, еду, — всё заработали собственным потом и кровью. Только военная форма осталась казённой, истинно темерского происхождения, как и те, кто был в неё облачён. Никто не хотел с ней расставаться. И мужество соратников поражало Роше до глубины души. Мирская одежда среди его воинов была не в почёте, синие полоски на броне служили молчаливым напоминанием о том, что с Темерией всё ещё принято считаться. Её нельзя было игнорировать. Не замечать — непростительно.       С момента смерти короля страна, раздираемая со всех сторон голодными до власти волками, терпела крах и отчаяние. Сброшенный с плеч Фольтеста груз ответственности не упал на землю, а мягко лёг на Роше. Который с десяток лет назад принял решение взять на себя эту ношу, перестав бездарно тратить время, обвинять людей и обстоятельства. Для всего отряда настала пора самостоятельно прокладывать свой путь. Роше служил им указателем. Его по-прежнему заботили вопросы о том, где спать и что есть. Но вместе с тем он играл важнейшую роль: одним своим видом давал бойцам понять, что они нужны. Что родина всё ещё существует, её топчут враги, и за неё следует бороться.       Спали Синие Полоски на двухъярусных деревянных койках. Сами набивали матрацы и подушки жёсткой, колючей соломой. Постели укрывали старые простыни. Одеял не было, и, хоть летом это не так сильно бросалось в глаза, вскоре, с наступлением холодов, вопрос комфорта должен был встать для Роше ребром. Он думал: благо после капитуляции Хенсельта водились какие-то деньги.       В разных концах казарм на втором этаже, разделяемых широким коридором, были большие печки, с которых начинались и заканчивались утренний осмотр и вечерняя проверка. Вдоль стен в свободном доступе стояли оружейные пирамиды: положение в городе Роше считал опасным в своей непредсказуемости. Одна из дверей вела в пустующую каптёрку, умывальник и уборную. Здесь же находилась комната Роше.       У Синих Полосок был даже свой повар, с лёгкой руки одолженный из замковой прислуги Саскии. В её широком жесте было что-то от роскоши: предполагалось, что это снимет с воинов часть забот, освободит время, и они с большим рвением посвятят себя защите города и службе ему. Вот только одинокий в огромной столовой Густав не справлялся с тем, чтобы накормить такую ораву ртов. На кухню в обязательном порядке ставились дежурные. Они помогали с заготовками и уборкой посуды. Этот день не стал исключением, и Роше, переступивший порог комнаты, застал четверых своих ребят за чисткой картошки. Заметив его, они побросали ножи и подорвались с мест, вызвав у Густава раздосадованный вздох. Стул, стоявший позади молодого энергичного Иго, не выдержал напора уважения к уставу и, прокрутившись на ножках, с грохотом упал. Взгляд Иго был полон доброжелательного нетерпения, лицо, на котором не отражалось ни тени подобострастия или страха, сказало Роше гораздо больше, чем самые подробные объяснения.       Девятка поспешил поднять стул, когда Роше подошёл к Иго и отцовским жестом потрепал его по плечу.       — С возвращением. — Он знал, что радость встречи была взаимна. — Выспался на пуховых перинах лазарета? Подробно запомни это чувство, — его губы сложились в льстивую улыбку дьявола, обещая грешнику вечные муки. — Добро пожаловать в ад.       — С вами я и в огонь…       — И на хрен подальше от кухни, голубчик, — вперился Густав, вытирая мокрые руки о запачкавшийся, видавший виды фартук. — Управляться с ножом совсем не умеешь. Всю картошку мне обкорнал, из очистков можно отдельное блюдо готовить. Вторую армию прокормить.       Иго с чуть проступившим румянцем неловко завёл руки за спину. Роше смерил его задумчивым взглядом и выдал:       — У нас только что появился отличный повод захерачить картофельные оладьи, — должно быть, в его глазах блестел смех, заметив который, осуждённый парень оживился.       — Да мне разорваться, что ли? И так свободных рук не хватает. А умелых — того больше. Лучше дайте мне Бьянку, а эти пусть проваливают.       Значит, вернулась. Но, не разобравшись в смутных чувствах, Роше ответил:       — Губу закатай. Бьянку ему.       — Мы тоже не в восторге, между прочим, — недовольно бурча, заметили парни со стороны.       Роше подавил ответное чувство разочарования. Густав готовить не умел. От слова совсем. А вот Вэс, по-видимому, сняла с неба звезду, не иначе. Вся еда, получавшаяся у неё, приравнивалась чуть ли не к нектару и амброзии. Ну, или ему, смирившемуся с пресностью солдатского пайка, так казалось. Беда заключалась в том, что Бьянку на кухню поганой метлой было не загнать. Она ненавидела это дело. Всякий раз, гордо задирая голову при виде горы посуды, высокопарно заявляла: «Вы не вернёте в меня женщину». Иногда это подзуживало, и очень хотелось заставить её, посмотреть, что будет, если Вэс примерит эту роль. Но потом Роше вспоминал, что уважал чужой выбор, и позволял себе уйти ни с чем.       Уязвлённый командирской глухотой, Густав сокрушённо опустил полные плечи, возвращаясь к прежнему занятию. А свободный от обязательств Девятка повёл парней на перекур. Никто не сомневался в их исполнительности — по окончанию они сразу же должны были приняться за дело. Иго встрепенулся, привлекая к себе внимание, похожий на взъерошенного воробья. Он всё ещё не окреп, из-под одежды легко проглядывались ленты бинтов.       — Я уже отлежал себе все косточки, командир. Может, найдётся поручение, чтобы их размять?       Роше несильно ткнул его в грудь, вырвав несдерживаемый шик:       — Отдохни ещё, подождёт.       Лицо Иго помрачнело, сам он сник, глядя на вздрагивающее пламя лампады за плечом Роше. Тот заметил, как юношеская оживлённость ощутимо сдувалась, съёживаясь, будто проткнутый мячик. Предложить ему было нечего. Даже в приблизительном сценарии будущего Синим Полоскам не предстояло совершить что-либо выдающееся. Нести вахты, патрулировать окрестности, следить за порядком в городе — вот и весь перечень нехитрых для людей их профессии дел. Понять чувства ребят было несложно. Вымуштрованные, обученные, они походили на застоявшихся породистых жеребцов, которые только копытами не били. Подобные им чахли без дела, будто наездник сдерживал их потенциал, подавлял внутренние интенции, наглухо запирая в тесном загоне.       Но вскоре всё должно было измениться: ранее подконтрольные Роше территории нуждались в осмотре и патрулировании. Хорошее настроение летело к чертям при мысли о том, что его обязанности теперь чётко согласовывались с главнокомандующим Вергена. Если бы Синие Полоски не считались свободными, их по всем законам можно было бы отнести к подчинённым Иорвета. Благо Роше позаботился об этом заранее, огласив, что его отряд не зависим от правления Саскии. Всё выполнялось на добровольных началах, хоть и было сопряжено с изначальной договорённостью. Происходил взаимный в политических кругах обмен любезностями: Синие Полоски выполняли свою часть сделки, Верген оказывал им поддержку до тех пор, пока Анаис не обязывалась получить темерский трон. Времени до собрания в Лок-Муинне было в достатке. Оставалось лишь потратить его с умом.       Одна из дверей на втором этаже штаб-квартиры Синих Полосок была приоткрытой. Роше заглянул за неё.       В ярком солнечном свете, который лился из окна, стояла Вэс. В глубокой задумчивости она неторопливо разбирала вещи. На столе были выложены рубашки, куски хозяйственного мыла и чистые бинты. А прямо под ним располагался рогожный мешок с выпирающей из него соломой. В комнате витал сладкий аромат яблок. Напоминавший о том, как пахнут цветущие фруктовые сады, деревня и воля. Всегда сопровождавший Бьянку. И вдруг в голову Роше пришло: яблоки были первым, что она получила из его рук после спасения от бандитов.       Вежливости ради, он легонько постучал. А Вэс, поглощённая делом, не услышала. И вдруг нечаянно обернулась, заметив на пороге возвышающуюся фигуру. Резко схватилась за нож.       — Всё забрала? Может, в замке осталось что-нибудь?       С восстановлением Гретты и последующим за этим переездом необходимость оставаться там исчерпала себя. Видимо, прямиком из лазарета Вэс последовала сюда, предварительно собрав немногочисленные пожитки. Роше уже мысленно пожалел о том, что проворонил этот момент.       Бьянка отложила нож, зачесав рукой спадающие на лоб светлые волосы. В свете солнца они казались золотыми.       — Разве что моя совесть.       — Что ты имеешь в виду?       — Не берите в голову, — отмахнулась она. Какого-то хера сделав неоднозначный выпад в его сторону: — Командир.       Роше нахмурился, вперив в неё суровый взгляд.       — Та-а-ак, — недобро протянул он.       — Всё на месте. Помощь не нужна.       Будто потеряв интерес к разговору, Вэс перевела внимание на вещи. Выцепив синюю тряпку, развернула её, стоя к Роше спиной. Это оказался гобелен с вышитыми на нём темерскими лилиями. Её пренебрежительный жест тут же вызвал раздражение.       — А я предлагал помощь?       — Мне казалось, что за этим вы и пришли.       Что за херня тут творится?       — Может, только отчасти.       — Ну конечно.       — Я не понял, — Роше утомлённо потёр переносицу, на секунду прикрывая глаза. — Это что-то на женском?       — Точно. У меня как раз начался лунный.       — С каких это пор?       Он не понаслышке знал, что из-за высоких физических нагрузок организм Вэс сбоил как проклятый. Она этим фактом почему-то очень гордилась. Будто это ещё больше приравнивало её к мужчине, делало идеальным солдатом без осечек.       — С таких, что я больше недели провалялась в постели без привычного движения. Увы, этого хватило.       — Досадные вести.       А что ему было сказать?       — Я исправлюсь.       Только этого не хватало.       — Вэс.       — Это в последний раз. — С ума, что ли, сошла? — Больше не повторится.       — Бьянка, мать твою, Вэс.       — Что?       — Отставить эту херобору. Ты думаешь, я долбился в глаза, когда принимал в отряд бойца без члена?       — Не сочтите за грубость, но иногда мне кажется, что да. Долбились.       — Да что с тобой? — Хоть на стену лезь. Роше разве что не брался за голову. Совладать с порывами гнева, вызванным таким отношением, было трудно. Но он жалел Бьянку до последнего. — Как можно измениться за столь короткий срок? Я поручил тебе задание. Ты отлично с ним справилась…       — Но моя работа ещё не окончена, — перебила она. — И пришёл ты сюда за тем, чтобы поручить за ней слежку.       Её проницательность могла бы показаться поразительной, если бы Бьянка не выполняла приказы Роше. Но больше всего его беспокоили переход на личности и обвинительная интонация, когда речь зашла о Гретте. Вот с хуя ли?       — Я бы нарисовал тебе на лбу звёздочку, чтобы все видели, какая ты молодец.       Вдруг Вэс резко оборвала его:       — Не буду!       Роше от неожиданности вперил в неё натурально охуевший взгляд. А Бьянка, захлопав осоловелыми голубыми глазами, вдруг растерялась. Замялась на месте, с трудом складывая и выговаривая слова:       — Делать этого сегодня... не буду. Я ещё плохо себя чувствую.       Где-то под ложечкой засосало навязчивое ощущение, что Роше наёбывают. Причём по-крупному. Но как бы он ни бился над причинами подобного поведения, не мог прийти ни к каким логичным выводам. Разве что можно было списать всё на усталость, внезапно восстановившийся женский цикл и довольно приличный срок жизни вдали от отряда и присущей ему дисциплины. Ничего не оставалось, кроме как смягчиться, поддаваясь странному чувству тревоги, которая не хотела покидать черепную коробку. Роше облачил было переживания в слова, как Вэс вдруг продолжила:       — Я не понимаю. Скажи мне, каким образом эта слежка вообще относится к делу? При чём здесь Темерия? Принцесса, в конце концов.       Во-от оно как. Не в бровь, а в глаз.       — Я тоже сегодня не подрубаю: с каких пор ты задаёшь вопросы?       Бьянка без тени вины на лице легкомысленно пожала плечами.       — Не знаю. Просто в голову пришло. Тебе не кажется, что ты превышаешь свои полномочия?       — А тебе есть кому жаловаться?       Она задумалась на секунду, должно быть, мысленно прикидывая, как призвать дух Фольтеста в мир живых.       — Нет пока, — апатично прозвучал её ответ. — Но как только Анаис займёт трон, думаю, эта проблема будет решена.       — Одичала без моего руководства настолько, что смеешь угрожать своему командиру?       — Да совсем от рук отбилась.       Голос звучал вызывающе — так, как никогда прежде. В нём слышалась откровенная провокация. Роше вдруг подумал о совсем отвлечённых вещах, о которых он запрещал себе даже помыслить. О том, как бы её к этим самым рукам — и не только — прибрать.       Он тряхнул головой, прогоняя наваждение.       — Удачи с этим. А пока — меньше вопросов, целее рожа.       Роше и так уже выбил ей один зуб. И нет, он не ранил бы её смертельно, но, если что, это послужило бы ей уроком не пиздеть. Выходя из комнаты Бьянки, он поймал себя на отчётливом желании почесать кулаки о что-нибудь твёрдое. И предпочтительно живое.       Поручить слежку Иго было беспроигрышным вариантом. Даже невзирая на то, что их первая встреча с Греттой во время битвы за Верген, чтоб не сказать больше, не задалась. Мягкосердечность девушки сыграла Роше на руку. Начав свободно передвигаться по городу, она не упустила возможности навестить Иго в лазарете. И когда её саму на пару дней скосила болезнь, это стало отличным подспорьем для того, чтобы ответить ей взаимностью. Не встретив возражений, а даже наоборот, получив радушный приём, молодой разведчик стал частым гостем её дома.       Эльфская целительница из бывшего отряда Велиар быстро поставила Гретту на ноги. На этом её роль закончилась, но с тех пор дом никогда не оставался пустым. Первым человеком, переступившим порог, оказалась Трисс Меригольд. Начала их с Греттой разговора Иго не застал. Можно было подумать, что присутствие чародейки объяснялось необходимостью пошива нового платья, за снятием мерок которого он нет-нет да и подглядывал одним глазком через ширму. Но вскоре ему удалось подслушать кое-какую прелюбопытную вещь. Иго не осознавал ценности добытой информации, в то время как для Роше прояснились многие мутные моменты из прошлого Гретты.       Её дом стал похож на проходной двор, но хозяйка этому, казалось, и не препятствовала. Наоборот — поощряла чужие визиты. Что-то в её поведении настораживало Иго. Иногда она вела себя странно, словно что-то не давало ей покоя. Часто можно было заметить, как она оглядывалась на входную дверь, отрываясь от дела. Или сидела, смотря в одну точку. В другое время Гретта срывалась с места и начинала быстро-быстро ходить по комнате, нервно закусив ноготь большого пальца. И спустя минуту спокойно садилась у окна, безразлично разглядывая прохожих, пребывая в мрачном настроении. Стоило ли это относить к чему-то необычному, выходящему из ряда вон? Что ж, начало собственного дела всегда связано с рисками и напряжением как тела, так и духа. Учитывая это, Иго также пришёл к мысли, что одиночество было для девушки невыносимым, и она всячески старалась заполнить свои дни присутствием других.       Помимо Иго, её частыми собеседниками и гостями стали Киаран аэп Эасниллен и Юлиан Альфред Панкрац виконт де Леттенхоф. Гретта оказалась достаточно предприимчивой и быстро взяла мужчин в оборот. Нашла их свободным рукам подходящее занятие. Застать всех троих одновременно было сложно. Каждый вносил свой вклад: Лютик трещал без умолку, однако снабжал Гретту важной информацией, рассказывал, как вести дела. Он расширял круг её знакомств, представляя девушку различным подмастерьям, которые взялись за обустройство швейной мастерской. Расстановкой ткацкого инвентаря занимался Киаран, также помогая Гретте с бытовыми делами, в особенности с мелким ремонтом. Практически каждый день, словно пчела, он прилетал на работу в улей. Можно подумать, здесь мёдом было намазано! Оставалось только сколотить эльфу будку, чтобы ему не приходилось раз за разом возвращаться в свою конуру.       Для Иго — нового в городе, ничего не знавшего человека — это стало серьёзным препятствием. Таким неустанным бдением Киаран будто пытался оградить Гретту от известных только ему бед и опасностей. Возможно, любопытство, которое Иго проявлял к её жизни, показалось ему подозрительными. Тот почти не удивился, когда его, подслушивающего разговор Гретты и Трисс, практически поймали за руку. Киаран был достаточно тактичным, сделал вид, что просто окликнул замечтавшегося знакомца. И непринуждённо увёл его подальше от девушек. Но самое важное Иго уже услышал:       — Я всё голову ломала, почему он так пристально за мной следит? Выходит, причина не только в том, что я могла самоубиться где-то по пути сюда.       Трисс рассмеялась, но, заметив непонятливый взгляд, поспешила объясниться:       — Ты довольно самокритична, Гретта. «Самоубиться», — она подавила смешок, — тебе бы точно никто не дал.       — Ну, мне кажется, у вас здесь намного больше шансов погибнуть. Если ты не ведьмак, волшебница или хотя бы не воин, путь за порог дома тебе заказан! В горах, полях и лесах ходить одному нельзя. В реке плавать — тем более, там вообще ничего не видно… Трисс! Проверь, пожалуйста, мой колодец! Мне кажется, внутри кто-то есть!       Трисс была уже вся красная от смеха, ей с трудом удавалось сдерживаться, чтобы не перебивать Гретту. Отчего та, должно быть, чувствовала себя глупо, немного надувая губы.       — Не обижайся на меня, Гретта, — Меригольд накрыла её ладонь своей, согревая и будто поддерживая этим жестом, — видишь ли, раньше мне казалось, что я очень наивна. Но, повстречав тебя, поняла, что всё не так плохо.       Гретта надулась ещё сильнее, рука её дрогнула, в то время как Трисс снова залилась смехом. Но, заметив, что собеседница пытается высвободиться, крепче перехватила её ладонь, переплетая пальцы, и заверила:       — Прости меня, я не могла удержаться, чтобы не подшутить над тобой. Ты на самом деле очень милая, Гретта. И неглупая. Просто неведение вынуждает тебя попадать вот в такие ситуации. Это вовсе не недостаток, наоборот, я нахожу это примечательной чертой. И имя у тебя под стать: Гретта. Тёплое и уютное. Когда слышишь его, кажется, будто сидишь под пледом в холодный дождливый день. Пьёшь чай, читаешь книгу, а на коленях мурлычет кот.       — А мне не нравилось моё имя, казалось грубым. Таким, будто его выкрикивает ворона. А некоторые ещё говорили «Грэтта», — она сама поморщилась от своих слов, — через «э».       Иго за портьерой, еле сдержавшись, не чихнул. Но девушки всё равно насторожились.       — Я посмотрю на твой колодец, но обещай, что продолжишь называть меня волшебницей.       Гретта перевела на неё непонимающий взгляд.       — Здесь, — туманно изъяснилась чародейка, — как ты справедливо заметила, может быть очень сурово. Порой не хватает чего-то доброго. На сказочное никто и не надеется. Но если я стану для кого-то волшебницей, а не чародейкой, у меня будет больше причин для улыбки. Впрочем, мы ушли от темы, у тебя там было озарение, — она неопределённо взмахнула рукой, и Иго от этого жеста осторожно попятился.       Впоследствии, осмелев и подойдя почти впритык, он всё же сумел выяснить кое-что интересное. Гретта, как оказалось, очень скучала по дому. «Вот же твой дом», — с удивлением думал Иго — до тех пор, пока не расслышал, что речь шла о родительском. По словам Гретты, она пребывала в отчаянии от невозможности туда вернуться. Трисс же не успокоила её ответом, а наоборот, вогнала в ещё большее состояние неопределённости. Смерть, говорила она, для всех конечная остановка, и мало кто возвращался с того света. Ей, Гретте, очень повезло, и не стоило тешить себя несбыточными надеждами. Второй шанс, дарованный ей, — по определению чудо, уповать на его повторение значило допустить фатальную ошибку, которая могла привести к гибели. Судя по всему, выходило, что члены семьи Гретты были мертвы? За рассуждением об этом и желанием пролить свет на возникшие вопросы Иго и застал Киаран.       Гретта предлагала за оказанную помощь деньги, но брать их никто не хотел. И всё же отобедать или отужинать в её доме не отказывались. Она готовила непривычно вкусно — за всю жизнь Иго не пробовал ничего подобного. Сочетание обыкновенных для него продуктов отличалось характерной самобытностью. И это было дополнительным поводом задаться вопросом, который Иго однажды и рискнул озвучить вслух:       — Гретта, а откуда ты?       Она переглянулась с Лютиком. Тот же оторвался от поедания куриного крылышка:       — Прости, Иго, но это большой секрет. Было бы хорошо, если бы ты об этом не распространялся.       Несмотря на открытый образ жизни, который вела Гретта, её окружал ореол таинственности и сама она была огромной загадкой. Её отношения с Иорветом не проливали на искомое ни капли света. Иго решил, что, если самих отношений не видно, это не значит, что их нет. Ни для кого не секрет, Иорвет с Греттой жили под одной крышей. Но эльфа было не застать. Не замечая их вместе, Иго пришёл к выводу о том, что ходящие о их близости слухи — лишь молва грязных языков. Что же насчёт самого Иорвета...       Он был неуловим. Его вступление в должность сопровождалось частыми выездами и нескончаемой вереницей дел. За всю неделю Роше только и слышал, что Иорвета видели в том или ином уголке города или даже за его пределами, но ему так и не удалось поймать засранца за хвост. А встреча с ним была необходима. Кто знал, что может случиться, если Филиппа застанет Иорвета врасплох? В срочном порядке нужно было поделиться с ним «карточной легендой». И срать Роше хотел на благополучие эльфской задницы. Он не простил бы себя, если таким опосредованным образом причинил бы Гретте вред.       Но вот же ж блядь. Всё только и вело к тому, чтобы порадовать её своим визитом. Роше не питал надежд на то, что эта встреча принесёт в жизнь Гретты что-то положительное. В первые дни после их ссоры его нельзя было ни под каким предлогом загнать в её дом. Но спустя время он поостыл и понял, что вёл себя как осёл. В представлении Гретты, разумеется. Свою неправоту он не признавал. Где это видано, чтобы женщина рассуждала об уместности мужского поведения и указывала, что говорить? В каком тоне — ещё можно задуматься. Всё-таки крики не лучший способ донести мысли. Как и рукоприкладство. Но Гретта с каждым разом всё упорнее разрушала его представления о ней.       Эта девушка была слишком свободолюбива и всегда действовала в соответствии с каким-то кодексом морали, известным только ей. В нём, похоже, значился бред о равноправии мужчин и женщин и о свободе голоса. Где Гретта понабралась такой херни — оставалось загадкой. Но Роше надеялся, что ещё сумеет на неё повлиять. Иначе это поведение ни к чему хорошему не приведёт.       Подобный путь самовыражения могли позволить себе немногие, в народе «конченые люди». Женщина либо рождалась в знатной семье, и закон для неё в некоторой мере становился не писан. Либо выбирала путь воина, тем самым расписываясь в собственной непригодности. Ведь она отказывалась от своей главной роли — материнской. Кто из мужчин в здравом уме решил бы создать с ней семью?       Были ещё чародейки. По насмешке или провидению судьбы бесплодные. А всех остальных, кто не вписывался в ряды свободных и самостоятельных, но настоятельно претендовал на подобный образ жизни, называли сухо и лаконично — шлюха. Приличную девку, каковой с виду казалась Гретта, нужно было выручать.       Но сперва следовало перестраховаться. В открытую нельзя было послать Иорвету ни гонца, ни голубя. На зов, который Роше исхитрился передать через скоя'таэлей, он не являлся. Перехватить Киарана и поделиться с ним секретной информацией — ненадёжный метод. Хер проссышь, какие отношения связывали их двоих. Можно ли было доверить что-то правой руке этого идиота или нет? А между тем поджимали обстоятельства: Филиппа непрестанно вела Роше на невидимом поводке. Что-то назревало, ведьма к чему-то готовилась. Будто присматриваясь к поведению посаженного в клетку зверя, наблюдала за реакцией. И последнее, чего он хотел, — вызвать ненужные подозрения. Потому что с самого начала знал: Иорвета Филиппа не переваривала. Требовались обходные пути. И раз уж он ввязался во всю эту авантюру из-за Гретты, к ней и стоило идти.       Весь следующий день Роше пробыл в раздирающем нутро состоянии неопределённости. Он будто слышал в голове барабанную дробь. Находился на перепутье, и ему предстояло сделать важный выбор, от которого зависела дальнейшая жизнь. Злость на Гретту поутихла. Осталось негодование, вступившее в яростную конфронтацию с приятными воспоминаниями. Он беспрестанно прокручивал в памяти события минувших дней. Какой милой и покладистой казалась поначалу Гретта и как жестоко она разбивала его ожидания в последние дни! Пыталась удержать Роше от выполнения воинского долга, отвратить от намеченного пути. Отвечала гневом, когда он позволил ревности захватить его и напомнил о своих правах на неё.       Ему казалось, что всё уже решено. Ровно до этого момента Гретта всегда оставалась подле него и принимала ухаживания. Слова «нет» в ответ на своё признание он так и не услышал. Неужели для неё всё это было чем-то незначительным? Или она попросту не восприняла его всерьёз? Что происходило между ней и Иорветом? Мог ли ушастый хер перебздеть и силой держать её под замком, дабы сохранить собственную безопасность? Роше хорошо помнил его слова о том, что их с Греттой жизни связаны. Но что такого мог сделать он, чего не умел Роше? Что угрожало девушке? И, наконец, почему им понадобилось поселиться в одном доме? Был бы Иорвет в городе, Роше тут же допросил бы его. Это могло отсечь множество сомнений. Но времени больше не оставалось.       Благодаря наводкам Иго Роше не сомневался в том, что Гретта будет у себя в назначенный срок. Прибыв к её дому, он незаметно наблюдал за происходящим на улице. Прождал около часа, всматриваясь в лицо каждого, кто шёл мимо и забредал внутрь. Он простоял на всех углах. Заглянул даже в сад. Наконец с большой неохотой решил вернуться: к его неудовольствию, Гретта вовсю развернула своё дело и работала не переставая. Зачем это было нужно? Он обеспечил бы её всем необходимым. Она же в ответ выставляла Роше несостоятельным, будто высмеивая его неспособность позаботиться о ней. Решила взять всё в свои руки. В нежные женские руки, которые, по убеждению Роше, никогда не должны были огрубеть от тяжёлого труда. Чьи угодно, но только не её. Потому что Гретта всегда представлялась Роше не такой как все. Однозначно оказавшейся в беде, молодой, неопытной дамой из высшего общества, которая неведомыми ему дорогами лишений и утрат попала в трудное положение.       Но по пути ему вспомнились обрывки из её разговора с Трисс, которые удалось подслушать Иго, и Роше с новой силой овладело неопределённое беспокойство. Он решительно повернул назад.       Остановился перед дверью, разглядывая недавно появившуюся вывеску с изображением ножниц, нитки и иглы. На миг задержался, чтобы обдумать речь, ведь ему предстояло встретиться лицом к лицу не только с Греттой, но и с час назад вошедшей клиенткой. И произошло это ещё быстрее, чем он ожидал: Киаран, склонив голову набок и присматриваясь, как гигантская хищная птица, медленно раскрыл перед ним дверь. Иго не преувеличивал, когда рассказывал о неустанном бдении этого заносчивого эльфа.       — Какая неожиданная встреча, — с картинно приветливой улыбкой протянул он.       — Просим любить и жаловать, — сорвалось хлёсткое с языка Роше.       — К счастью, с этим не ко мне, — Киаран кивнул в сторону, указывая на Гретту. — Она пока занята, но ты можешь подождать.       Возможно, ему удалось бы расслышать скрип зубов Роше. Но вынужденный собеседник, не снимая маски благожелательности, соблаговолил почтить его своим отсутствием. Входная дверь за ним закрылась с внешней стороны.       Роше вошёл в светлое помещение, остановившись перед кованой портьерой. Скользнул взглядом по деревянным панелям стен, ажурному переплетению примерочной и столам, заставленным швейными инструментами. Тканям и ниткам нашлось место в отдельных открытых шкафах, спрятанных в тени от солнечного света. А в передней и центральной части комнаты расположился простенький диван с парой пуфов для посетителей. Святая святых новоявленной, обставленной, очевидно, на скорую руку швейной мастерской была перегорожена холщовыми вставками песочного цвета, имитирующими невысокие стены. Они, по-видимому, отделяли жилую зону от рабочей.       Гретта же будто не заметила сменившегося караула. Полностью вовлечённая в разговор с женщиной, она крутилась вокруг неё с обыденной изящностью и лёгкостью в движениях. Роше засмотрелся. Колени его, словно лишившись твёрдости, были готовы предательски обрушить тело к её ногам. Взбесившиеся потоки крови наполнились волокнами ваты, набивая голову, затрудняя дыхание. Она не осознавала силу своего присутствия, не умела контролировать это. Выворачивала душу наизнанку, не шевеля и мизинцем. Одним своим существованием заставляла забыть обо всём. И этот факт начисто выметал из памяти Роше все заготовленные язвительные слова в её адрес.       Он затаил дыхание, переводя внимание на лестницу, ведущую на второй этаж. Придирчиво-изучающим взглядом обшарил его наполнение, задержавшись на мебели. Заставил себя умерить сиюминутный пыл. Ноги чуть не понесли его осмотреть кровать. Она односпальная или?..       — Большое вам спасибо, Гретта! Мне уже не терпится посмотреть на реакцию домашних!       — Надеюсь, они будут приятно удивлены, — прозвучал кроткий ответ.       — Вы настоящая кудесница! Святые благословили наш город, послав такую мастерицу.       — Я ничего такого…       — Мне зайти на этой неделе?       — Думаю, к середине следующей всё будет готово. Есть и другие заказы, хоть их ещё и не так много.       — Это ненадолго, дорогая. Скоро здесь будет обшиваться весь город, помяните моё слово. — Женщина круто развернулась, чтобы пройти к выходу, и лицом к лицу столкнулась с Роше. Он не мог различить в ней знакомые черты — так сильно она изменилась из-за наложенной косметики. Заметив пристальное внимание к своей персоне, женщина кокетливо улыбнулась, ничуть не краснея. Роше приподнял краешек губ, позволяя ей пройти. — Всех вам благ, — пожелала она напоследок из-за двери, оставляя после себя звенящую тишину.       Которая тут же разрезалась облегчённым выдохом Гретты и скрежетом ножек табурета. Она совсем не грациозно плюхнулась на него.       — Выглядит так, будто ты решила здесь корни пустить, — голос Роше прозвучал с несвойственной ему хрипотцой, которой он сам от себя не ожидал.       Гретта, потирая шею, ошеломлённо раскрыла глаза, наконец замечая его.       — А у меня должны были быть какие-то другие планы? — она с лёгким подозрением прищурилась, выпрямив спину. Так, словно приготовилась отражать удары.       Это задело Роше. Но он решил не рубить с плеча. Медленно приблизился, дабы не пугать напором.       — Я думал, ты согласилась, чтобы я увёз тебя, — он посмотрел на неё сверху вниз, с нежелательным в этой ситуации вниманием, оглядывая с ног до головы. На Гретте было новое белое платье с вышитыми красными нитями узорами. Которое безумно ей шло.       Она набрала в лёгкие побольше воздуха, медленно выдыхая и поднимаясь с места.       — Ну, раз ты здесь, — решительно начала Гретта, — мне кажется, нам нужно с тобой поговорить.       — Ну давай попробуем.       «Ни привета, ни ответа», — подумал он. Хотя сам начал разговор, должно быть, не с той стороны.       — Видимо, произошла какая-то ошибка. И мы не совсем поняли друг друга, — ей не хватало только белого флага — с такой подкупающей искренностью она пошла на мировую. Но Роше не понравилось выступление другой стороны.       — Ошибка? — слово это, как камень, с большой высоты упало на сердце.       Тело стало тяжёлым, Роше почувствовал что-то смутно похожее на головокружение. Мысли заметались в ответ на причинённую боль. Почему же высказывание Гретты так сильно его ранило? Хотелось бы, чтобы это прекратилось, но он понимал: тогда расставание станет неизбежным.       — Да, — кивнула в подтверждение Гретта, складывая руки на груди. — Я не давала согласия на то, чтобы ехать с тобой в Темерию, Роше. Моя свобода и так достаточно ограничена, я не могу полностью решать за себя. Но если бы и могла… Разве тебе не кажется, что мы ещё слишком плохо друг друга знаем? Думаю, такие вещи — очень ответственный шаг.       — Какие такие? — выплюнул Роше.       — Ну… Жить вместе.       — Так ты всё понимаешь, — он сделал шаг к ней, из-за чего Гретта вмиг растерялась, не зная, куда деть глаза.       — Меня немного сбивает…       Он положил руки ей на плечи, отмечая как тело девушки напряглось от этого движения.       — Сбивает что?       — Твоя решительность, — она сглотнула. — Уверенность. Как можно всё решать так быстро?       — Я всегда знаю, чего хочу.       Гретта подняла на Роше невинные оленьи глаза.       — Но я не знаю, чего хочу я. Не должно быть так просто. Так не делается.       — С чего ты взяла? Какие-то свои прибаутки?       Она нахмурилась, сверля его недовольным взглядом.       — Я из Туссента, Роше. — Оу, а ему, значит, наряду с Лютиком, всё таки дозволено это знать? — Неужели ты никогда не слышал о нём? — она снова встала в защитную позу, освобождаясь из хватки. — У нас так испокон веков заведено. Ну, рыцари, там, дамы… и турниры.       — Звучит как-то неубедительно.       — Да я просто!.. — Гретта всплеснула руками. Роше уже начал откровенно посмеиваться. Внутреннее напряжение спало. — Это всё ты! — она ткнула в него пальцем. — Смущаешь меня. И я не могу нормально сказать.       — Ты говори, говори, время терпит, — он деловито потёр подбородок, из-за чего Гретта закатила глаза.       — В общем, я так воспитана. Нельзя прийти и заявить свои права на человека. Ты как из каменного века, ей-богу. Ещё ударь по голове и затащи в пещеру.       — Идея хорошая… Должно быть, рабочая?       — Ну, раз твои предки выжили, то наверняка.       Уголки его губ поползли вверх в снисходительной улыбке.       — Ты же понимаешь, что я пошутила?       — Мне кажется, или ты меня за идиота держишь?       Гретта отвечала ему молча — сиянием глубоких и сверкающих голубых глаз. Мягкая, хитрая и проворная, как лиса. Заманивала его в западню одним только взглядом из-под слегка опущенных ресниц — тихо, умно и изящно. Да блядь, перед кем он развешивал словесные кружева, себе-то чего врал, её вид действовал на него как удар обухом по голове!       — Пойдём, — наконец твёрдо заявил он.       — Куда?       — За твоим согласием.       Она встала как вкопанная. Если бы у неё и впрямь была лисья шкурка — Гретта вздыбила бы шёрстку. Рыжая прохвостка, дай волю — сведёт его в могилу.       — Расслабься, — смягчился Роше, видя её замешательство. — Как насчёт того, чтобы сбежать ненадолго? Могу устроить.       Широкие загоны конюшни не могли похвастаться обилием лошадей. Многие из них погибли, оставшись за чертой города во время осады, или лишились наездников. Те, кому повезло спастись — включая маститых кобыл и жеребцов Синих Полосок, — нуждались во внимании, изголодавшись по движению.       Конюх водил Гретту из отсека в отсек и знакомил с каждой особью в отдельности. Роше наблюдал за ними со стороны, раскуривал трубку, прислонившись к деревянной колонне. В воздух летели белые клубы дыма. Аромат табака перебивался запахом сена, овса, навоза и конского волоса.       — Им хватает еды? — Гретта перевесилась через загон, чтобы коснуться вытянутой морды серого жеребёнка, который только недавно научился стоять на ещё неокрепших ножках. Он потянулся к ней с опасливым подозрением, но уже через минуту с жадностью принимал ласку заботливых рук. Роше понимающе хмыкнул.       — Воевода обитал здеся сыз начала недели, — подкладывал сена конюх. — Стало быть, всё улажено-с, милсдарыня. За это я ручаюсь.       Гретта, поджав губы, отвернулась к окну. За мгновение до этого Роше удалось уловить мрачную тень, скользнувшую по её лицу. Где-то глубоко внутри него шевельнулось любопытство. Ещё сильнее — недовольство. Он мог понять Гретту, но по своим причинам. Иорвет — ожидаемо, но не настолько же резко — стал деловым в жопу, и это мешало Роше решить собственные проблемы. Какого рожна её так задевало отсутствие эльфа? Этот вопрос стал по чайной ложечке выедать мозг. Навязчивое желание заполнить собой всё пространство Гретты только усилилось.       — Здесь квартируется много подопечных моего отряда, — как бы невзначай подал голос Роше. — Парни по возможности берутся объезжать и бесхозных.       — Я ещё не очень опытная наездница. Но с радостью взялась бы за одного.       — Можно-с! Можно-с устроить! — тут же влез расторопный фанатик лошадей.       — Нет.       Нахмурившись, Гретта скользнула взглядом по Роше вверх-вниз и обратно. Так, словно осматривала возникшую из ниоткуда глухую стену между ними.       — Почему?       Конюх, разрываясь на две стороны, тоже уставился на него в ожидании.       — Я не видел тебя в седле. И в нынешнем положении, — Роше обвёл мундштуком загоны, — это слишком опасно. Тебе придётся подождать.       Гретта встала в оборонительную позицию.       — Так мы здесь на ознакомительной экскурсии? Зря только голову им морочим, — она кивнула на стоящих позади коней. — Это как с бездомными животными. Нечего проходить мимо них, гладить и вселять надежду, если не можешь забрать.       — Решила, что тебя хватит на целый табун? — усмехнулся Роше.       — На целый, может, и не хватит. Но о некоторых, из тех, что поспокойнее, я смогу позаботиться. И даже вывести одну из них прямо сейчас, — Гретта указала на одиноко стоящую белую кобылу. — Установите седло, пожалуйста, — обратилась она к конюху.       Тому не было необходимости повторять дважды. Он с готовностью рванул к загону, как самоотверженный самоубийца, решивший обнять смерть. Что ж, это обязательно произойдёт, если в результате с головы девушки упадёт хотя бы один волос.       — Я бы посмотрел, — фыркнул Роше, выдыхая горький дым, — но, боюсь, мне будет не до смеха.       — А ты и не будешь смотреть, — отрезала она. — Хотел же взять дело в свои руки, а, Роше? Так вперёд, — и картинно пригласительным жестом указала в сторону ворот, — проследишь за моей сохранностью.       — И мы всё равно делаем по-твоему…       — Почему же по-моему? — в её глазах мелькнула лукавая насмешка. — Это называется компромисс, — промурлыкала Гретта. — Командуй, я только за.       Вот же ж. Компромисс. Роше во второй раз убеждался в ловкости, с которой Гретта орудовала этим словом. Оно всегда резало слух тому, кто привык подчиняться, и тому, в чьих руках была власть командовать. Втискиваться куда-то в середину у Роше получалось со скрипом, недоставало смазки.       Но был хотя бы один довод в пользу этого её «усреднённого» пути. Гретта забралась в седло сама. С вежливой, проказливой улыбкой довольства собственным умением проигнорировала помощь. Роше только скрипнул перчаткой, ловя рукой воздух. И в ответ приподнял краешек губ, удивляясь тому, сколько в Гретте тепла и простоты. Земной, понятной и не поверхностной. Казалось, она и вправду росла где-то далеко-далеко от привычных ему мест. Там, где всё было иначе. Слова «по-хорошему» и «по-доброму», очевидно, сопровождали её с рождения.       От коня Роше к кобыле Гретты тянулась внушающая доверие крепкая верёвка. Таким образом была создана иллюзия безопасности. Если кобыле вздумается взбеситься, разогнаться на ветру, её получится удержать, думал он. Но если она взбрыкнёт и попытается скинуть Гретту, это удастся с большей вероятностью. Поэтому приходилось всё время недоверчиво коситься в её сторону, проверяя настроение. Роше чувствовал себя как на иголках, готовый в любой момент разразиться матерной бранью за каждое спотыкание лошади. Но та семенила рядом, понурив голову, угрюмо безразличная ко всему вокруг.       Смотреть было практически и не на что. Возле самого города не было ни ферм, ни огородов. Они ехали по выжженному и вытоптанному пустырю, разнообразие в который вносили разве что одинокие деревья и дебри кустарника. Верген — камень на камне, здесь же практически ничего не росло. Но стоило только свернуть в сторону или проехать дальше — появлялись леса, поля, реки и сёла. Гретта с затаённой тоской во взгляде смотрела на маячившую перед глазами зелень. Но въехать даже в подлесок наотрез отказалась.       — Мы с Геральтом выгнали отсюда всех опасных тварей. Тебе нечего бояться, — заверил её Роше.       — Я и не боюсь.       — Что тогда?       По сведённым к переносице бровям Роше понял, что она решала, сказать правду или нет.       — Я не могу так просто покидать город, — наконец коротко пояснила Гретта, поведя плечами.       — Сперва нужно разжиться проездной грамотой от Иорвета, я полагаю? — он и не скрывал раздражения в голосе.       Гретта тут же подобралась:       — С чего ты взял, что это связано с ним?       Да всё с недавних пор стало крутиться вокруг него. «Или, точнее, тебя», — пронеслось в уме. Чувствуя, как из-за идиотских ограничений Гретты закололо пальцы от желания кому-нибудь врезать, Роше вдруг вспомнил, какую причину выдумал для того, чтобы увидеться с ней. Не без внутренних побуждений, но вопрос был чрезвычайно важный.       — Я бы ему сказал, что думаю. Так бы и сделал. Но крысёныш хорошо прячется.       — Как будто специально, — поддакнула Гретта.       Роше уставился на неё в немом изумлении, резко затормозив. Кобыла, шагавшая рядом, прошла вперёд, пока не упёрлась в невидимую преграду, вызванную натяжением верёвки. Гретта обернулась. С ангельским выражением лица, мать её. Ничего за собой не заметила.       — Послушай-ка внимательно то, что я тебе сейчас скажу, Гретта, — он вздохнул, а девушка притянула поводья, разворачиваясь к нему. — Из-за этого идиота у тебя могут возникнуть большие проблемы. Он уже их создал, а расхлёбывать придётся мне. Я здесь для того, чтобы предупредить. Потому что, если мне не удастся, это заденет и тебя.       — О чём именно идёт речь?       Ей ещё и есть из чего выбирать?       — О местной дьяволице. Филиппе Эйльхарт — первой и единственной придворной ведьме. Ты, должно быть, её знаешь.       — Лично мы не знакомы, но я видела её.       — Стоит сделать так, чтобы ничего не менялось, — с привычно профессиональным нажимом сказал Роше. — Эти двое не ладят. А какое желание возникает, когда не ладишь с эльфом, Гретта?       — Тебе хочется его убить, — прозвучал незамедлительный ответ от неожиданно понимающей всадницы. Гретта не осталась в долгу, здорово подняв ему настроение. Потёрла при этом ладони, вызывая своим жестом болезненное ликование.       — Идиот каким-то образом исхитрился стать её должником, — продолжил он. — Заходил к ней за книгой. Не еб… не имею малейшего представления, за какой и зачем. Тебе что-то известно об этом?       — Нет.       Гретта выдавала ответы со скоростью новенькой, но уже хорошо обстрелянной катапульты. И это настораживало.       — Зачем ты мне врёшь? По-твоему, я не заслуживаю доверия? — Роше развёл руками, сверля Гретту взглядом из-под сведённых к переносице бровей. — Этот болван уже посвятил меня в вашу маленькую тайну, Гретта. Я знаю и о том, что ваши жизни связаны. — Принцип «сострой зловещую мину и с грозным видом заяви, что в курсе всех событий» редко его подводил. — Кончай этот цирк.       — Почему он сказал тебе? — Последнее слово полоснуло горло Роше острой бритвой. Он что, какая-то нежелательная персона? — Неважно, — она настороженно продолжила: — Я сказала правду. Не знаю, что это была за книга, но могу предположить, что Иорвет отнёс её Трисс.       — С чего такие мысли?       — Он всё время говорил о том, что найдёт способ разорвать нашу связь. Логично в таком случае пойти за помощью к чародейке.       — Значит, я не прогадал, — он, задумавшись, сказал это тихим голосом. Но она всё равно услышала.       — В чём?       — Напиз… Когда сказал Филиппе, что Иорвет проиграл Меригольд в карты и обещал принести ей эту книгу. — Роше огляделся и понизил голос — так, словно кто-то и вправду мог их услышать: — Пусть эта ложь хорошо закрепится в твоей памяти, Гретта, станет как родная. Потому что, если ты увидишь этого недоноска раньше меня, тебе нужно будет передать ему мои слова. А если не повезёт столкнуться с Филиппой, ты знаешь, что делать. Поворачивай.       Он указал на дорогу, и они тронулись дальше.       — Я хочу узнать о том, как это случилось, — после некоторого молчания твёрдо заявил Роше. Гретта недоумённо обернулась к нему, оторвавшись от созерцания леса. К которому её тянуло, словно муху на г… мёд. — Расскажи мне об этой, как ты её называешь, — он неопределённо взмахнул рукой. И с языка сорвалось отравляющее ядом: — О связи.       — Прости, Роше, — потупилась она, крепче схватившись за поводья. — Я не уверена, что могу в открытую говорить об этом.       — Но…       — Даже с учётом того, что тебе известно. Не считая проблемы, которую нам создал Иорвет, у меня могут появиться и собственные.       Роше проявил несдержанность, стиснув зубы и с усердием зажав гриву коня в кулак. Тот незамедлительно вернул его с небес на землю, протестующе заржав. Пальцы разжались. Раздражение, напротив, не отпустило.       — И всё же я был прав, когда сказал, что он запугивает тебя. Я разберусь…       — Не нужно, Роше, — мягко прервала его девушка. — Поверь, такие условия и в моих интересах.       — Прикончить Иорвета не мечтает разве что ленивый. Но кто может захотеть убить его, чтобы добраться до тебя? Как ты только умудрилась перейти кому-то дорогу? Где и когда? — он и сам не заметил, как по привычке начал дознание.       Гретта тоскливо улыбнулась, смотря вперёд.       — Это долгая история. Может, когда-нибудь я смогу её рассказать тебе. А пока всё идёт своим чередом. Я не хочу — потому что это опасно — и не могу что-либо поменять. Тебе не стоит обо мне волноваться. Сейчас меня никто не беспокоит. Думаю, так и продолжится, пока мы здесь живём. — Она притихла, остановив коня, всматриваясь в невысокий холм с одиноким деревом на краю. — Давай отдохнём.       Они спешились.       — Ну а что с прошлой жизнью? — Гретта не сказала об этом Иго, но вдруг сейчас выстрелит — и попытка Роше увенчается успехом. — Ты сплошная загадка. Может, ты мне только снишься.       Казалось, стоит дотронуться до неё — и она исчезнет. Нет, Роше опасался этого. Не хотел навсегда потерять её из виду, а коснуться — ещё как.       — Мы это уже проходили, — ответила она, усаживаясь на редкий травяной настил под тенью кроны, — как видишь, я всё ещё здесь.       Да пропади оно пропадом! Уже надоело ходить вокруг да около. Опустившись рядом, он сменил подход к ведению диалога, устроил допрос. Роше разрывало изнутри и чуть ли не выворачивало от собственной обходительности. Тяжело было сдерживать себя, поправляя так и норовившую сползти с лица маску.       — Где ты родилась? И кем были твои родители? Это тоже оставишь тайной?       А Гретта снова напряглась, вцепившись пальцами в кору дерева. Эти маленькие детали выводили Роше из душевного равновесия. Он чувствовал себя идиотом, ломившимся в закрытые двери.       — На первый вопрос я уже отвечала, — это была грёбаная тактика уклонения, которую Роше раскусил на раз-два. Дьявольская смесь, уже закипавшая внутри, была готова вырваться наружу. Да, он помнил: Туссент. Но где именно? Требовалось отыскать что-то для того, чтобы остудить пыл. И у Гретты нашлись подходящие слова: — Я не стану делать тайны из своей семьи. Мне даже приятно поговорить с тобой об этом.       Звук её голоса действовал как кусок льда, приложенный к пылающему ожогу. Роше позволил себе немного расслабиться, прислушиваясь. Но всё равно ощущал, как нервно подёргивалось его веко: Гретта явно недоговаривала.       — Значит, швейному ремеслу тебя выучила мать?       — В этом деле многое зависит от тебя, — она в раздумчивости склонила голову набок. — Мне самой было интересно. Но роль мамы здесь, конечно, огромная. Я всегда смотрела на неё — она была отличным примером. Лучшим. До некоторых пор.       Кто мог занять место матери в сердце дочери? Или всё дело в том, что они сейчас разговаривали о мёртвых? Через Лютика Иго достал и такую информацию. Чёртового шута, расколоть которого не стоило и орена.       — Не хочу наводить тень на плетень, Гретта. Мне известно о том, что их нет в живых, — прямо сказал он. — Мне жаль твоих родителей. Сестру. И твой дом. Но тебе стоит быть осторожнее, доверяя секреты кому-то вроде этого балабола.       — Ты про Лютика? — она с хитрым видом — нет, ему не померещилось, в ней действительно было что-то от лисицы — обернулась к нему через плечо и заглянула в глаза. — Я знаю, какой он человек. Так что можешь даже не говорить. А то, что я сказала тебе про родителей, — правда. И они живы, знаешь… — на миг она стушевалась, опустив глаза. И доверительно кивнула: — Я говорю это только тебе. Мне так хочется, чтобы хоть кто-то знал.       А потом запросто положила голову к нему на плечо. Должно было подействовать умиротворяюще и притупить бдительность. Но чёрта с два. Что за манеры?       — И кто же тогда стал твоим новым примером в жизни, Гретта?       Она недолго думала. Раскрыла сжатую ладонь, принявшись загибать пальцы.       — Ты только не удивляйся, — Гретта выглядела беззаботной и обескураживала своим поведением, без конца потрясая воспалённое воображение Роше. Загнула первый палец: — Мне очень нравится Бьянка. Для меня она просто суперженщина! — она подождала, пока Роше согласно и с удовольствием закивает. Потом замялась, спрятала руки под коленками. — Второй человек — ты, конечно. Хоть у нас с тобой и бывают разногласия.       Не захотела вносить его в список фаворитов или пропустила ещё одного? Какими бы невинными и простыми ни были оценки Гретты, всё, что она говорила, воспринималось Роше в штыки. Он прекрасно понимал, что это и почему происходит. Своими словами она зародила в нём неуверенность. Которая распространялась по телу, чесалась под кожей, норовя вылиться неприкрытым негодованием.       — Всё потому, что у тебя ветер в голове.       — Да ты и сам не лучше, — тут же отмахнулась Гретта.       — Всё, что я сказал тебе тогда, было правильно и справедливо. Ты же зацепилась за какую-то херню.       Она, будто почувствовав его раздражение, прищурилась, в её глазах мелькнули искры ответной досады:       — Бросить меня ночью посреди неизвестного города тоже было правильно и справедливо?       — А, ты об этом, — Роше потянулся к шаперону, поправляя его. — Тут моя вина. Сдурил.       — Что вообще тогда случилось?       — Водка, смешанная с пивом, случилась, — нехотя произнёс он. — На прохладу когда вышли, было нормально. А как в тепло зашёл — меня конкретно развезло. Забыл, за чем ходил.       Если бы Роше умел стыдиться, может быть, он бы и покраснел. Но признаваться было всё равно неприятно. Ещё неприятнее — замечать реакцию Гретты, непробиваемый ступор. Она будто не могла поверить в услышанное и разочаровалась. Но оправдаться ему не удалось, она неожиданно его опередила:       — Бывает. Наверное, — прозвучало с неуверенностью.       — Редко, но метко, как говорит Геральт, — в отместку за неудобное положение, в которое она его поставила, Роше захотелось отплатить той же монетой. — Так что с тобой творится? Что за сцену ты мне тогда устроила? — он снова вернулся к причине собственного недоумения.       Гретта недовольно покосилась в его сторону, и Роше ощутил, как по венам стало разливаться утробное чувство удовлетворения. Хоть плечо и лишилось уже привычной, такой желанной и приятной, тяжести.       — Знаешь, Роше, нормальные люди для приличия предлагают встречаться, чтобы начать предъявлять хоть какие-то требования.       — Встречаться? — с усмешкой переспросил он. — Гулящая девка с сыном мельника встречаются. По ночам в стоге сена. Ты этого хочешь?       Она посмотрела на него с нескрываемым изумлением наивности.       — У вас тут какой-то искажённый смысл слова «встречаться». Это значит гулять вместе, Роше. Прогуливаться, ходить на свидания.       — Свидания на то и нужны, чтоб заса…       — Роше! — вспыхнула Гретта, подаваясь назад.       — Я понял, о чём ты.       — Так и о чём же?       — Эта ваша бабская, как её… романтика. — «Хуянтика», — подсказал внутренний голос.       Она вздохнула с видимым облегчением.       — Я рада, что хотя бы в этом мы разобрались. Вот и ответ на твой вопрос. У нас не было даже сви… ухаживаний. А ты ведёшь себя так, будто я дала тебе повод!       Роше уставился на Гретту как баран на новые ворота.       — А что я, по-твоему, всё это время делал?       — Помогал мне? — неуверенно прошелестел её голос — тихо, как листва над головой. — Нет?       Прямо над ними оглушительно каркнула пролетающая ворона.       Роше тяжело вздохнул, потирая лицо. Охуеть, приплыли. Щёки Гретты залились предательской краской, а ему захотелось тут же провалиться под землю.       — Роше, я не знала, что у вас так принято…       — Ты что, с луны свалилась? — он в порыве негодования взмахнул рукой. — У нас всё то же, что и везде. Я просто болван.       — Не говори так, всегда виноваты оба, — потупилась Гретта, опасливо притягивая согнутые в коленях ноги к груди. — Мне стоило заметить раньше. Но ты же понимаешь, что после недавних событий я о таком и не думала.       Не думала о чём? О том, что некоторые мужчины не упустят возможности, захотят залезть ей под юбку? Что бескорыстной помощи, замешанной на одних благородных порывах, не бывает?       — Нет, послушай меня, — Роше рассёк ладонью воздух, отметая её сомнения. — Я не стал носиться с тобой как с писаной торбой. Специально. Я хотел дать тебе понять, что я надёжный вариант. Что не нужно тратить время на все эти сюсюканья — есть то, в чём ты можешь быть уверена, — я, мои намерения. Что они серьёзны и ты можешь на меня положиться, забыть обо всём. Я думал, — он не стал скрывать удивления, — это тот самый случай, когда всё понятно и без слов.       Сука, что ж так понесло-то, а…       — Но ты ведь даже не спросил меня, хочу ли я на тебя полагаться в таком, — она выделила это слово, — смысле! Ты решил всё за меня!       — Ты не отрицала.       — Да я вообще не соображала! — вскинулась оскорблённая Гретта.       — А теперь, значит, соображаешь. Ну и скажи мне. Вот мы здесь, — он развёл руками, жестом обводя поля, — почему? И зачем?       — Ты хотел поговорить.       — Получить твоё грёбаное согласие, чтобы больше не парить себе мозги!       — Согласия на что? — она захлопала глазами. — Я теперь вообще не понимаю, что ты от меня хочешь! Это какой-то договор? Свадебное соглашение?       — У меня и в мыслях не было делать тебя своей женой. Думай, когда говоришь, — сквозь зубы процедил он. — И кому.       Военному, которому и думать нельзя про детей и жену. Вокруг враги, а семья — это слабость.       Гретта натурально вылупилась.       — А кем, прости, пожалуйста, ты собирался меня сделать, если не планировал ни ухаживаний, ни семьи?       Роше наконец удалось взять себя в руки. Твёрдым, не знающим возражений голосом он отчеканил:       — Я говорил, что заберу тебя. Позабочусь о том, чтобы ты ни в чём не нуждалась. До тебя никто не смог бы достать. У тебя был бы дом, в котором ты делала бы что вздумается. Никто не знал бы, кто ты и где находишься. Ты была бы в безопасности. Я бы хорошо к тебе относился. И навещал когда мог.       — Погоди, — она порывисто глотнула воздух, — это типа эскортницы? Тьфу, что я несу! Хотя чего лучше! Ты хотел сделать меня содержанкой! — с нескрываемым возмущением выплюнула Гретта. — Чтобы я была одной из тех жалких женщин, которые, ничего из себя не представляя, полностью зависят от мужчины. Чтобы я свою жизнь, нет — покупку нового белья! — от начала до конца согласовывала с тобой! — её лицо исказилось в гримасе брезгливости. — Это просто отвратительно!       — Твои мысли — вот что отвратительно! — вспыхнувший в сознании гнев заставил Роше резко подняться, взглянуть на неё с высоты прожитого опыта. — Как тебя только воспитали? Кто вбил эту дурь в голову? Быть за мужчиной — мечта многих женщин. Для таких, как ты, это практически единственный шанс на лучшую жизнь. Тебе предлагают не старого хлыща, извращенца, у которого таких девок очереди. Тебя ценили бы и лелеяли, как законную жену! Жила бы в шелках!       Она тоже вскочила, в порыве злости толкнула его в плечо. Но Роше не шелохнулся.       — Что значит таких, как я?       Вот дебил.       — Это комплимент… — попытался оправдаться он. Но его не стали слушать:       — Знаешь что? Засунь себе такие комплименты…       Роше почувствовал, как посмурнел. Лицо Гретты, наоборот, побледнело, но она подавила порыв сбежать, продолжила:       — Мои родители хорошо меня воспитали! Мы с тобой люди разных поколений! Настолько далёких, что тебе и не снилось! — Роше скуксился. Не такой уж он и старый. — Я не собираюсь становиться приживалкой! — возмущённо частила она, отбрасывая волосы, лезущие в лицо. — Можешь считать меня вульгарной, но такая жизнь не по мне. И плевать я хотела, что будут думать! Я останусь собой.       — Такое поведение просто неприемлемо! — не унимался Роше. — Ты добьёшься того, что останешься старой девой. Гретта, ты не будешь счастлива!       — Да что ты знаешь о счастье?! — вскрикнула она так, что эхо прокатилось по полю, отдалось в пронзительной тишине.       — Что у каждого оно своё.       — Вот именно!       Роше помолчал, а потом твёрдо заявил:       — Женское счастье в мужчине, а мужское — в исполнении гражданского долга.       Она схватилась за голову.       — Обалдеть! Это же просто тёмный век! — И резко кинулась в сторону лошадей.       Роше не выдержал. Порывисто поймал её за руку, чуть выворачивая запястье. Для науки, в поучительных целях.       — Если я терплю твои выходки, — сквозь зубы процедил он ей в лицо, — это не значит, что я буду бездействовать, когда ты меня оскорбляешь.       — Ты сам назвал меня невоспитанной и дурной! — она неприязненно зашипела — то ли от злости, то ли от боли. Хотя он сжимал пальцы не так уж и сильно.       — Я хорошо изучил тебя за всё это время, Гретта. И, как прискорбно бы ни звучало, за тобой нет родителей, которые могли бы повыгоднее тебя пристроить. В одиночку ты высоко не заберёшься.       — А кто, блин, ради всего святого, сказал, что я куда-то высоко мечу?! Зачем оно мне?!       Она вырвалась. Роше, возможно, впервые взглянул на Гретту с такой сильной неприязнью.       — Как можешь ты, поганя память своих родителей, хотеть спутаться с кем-то из низов? Тебе на роду предначертано иное!       — Да что ты знаешь о моей семье? Она была обычной!       — Не дури мне голову.       — Я для тебя кто-то вроде породистой кобылы? — в её глазах заблестели слёзы. — Решил сбыть подороже?       — Если тебя это устроит, можешь…       Она замахнулась, и Роше снова поймал её руку. Глаза его налились красным — он не видел себя со стороны, но почувствовал, как от перенапряжения лопнул капилляр. Вывернул девичью руку, чтобы услышать писк.       — Тебе повезло: я тот редкий тип мужчин, который может признать, что не прав. В этом плане я довольно прогрессивен. Что же. А вот ударить меня ты не смеешь. Попробуй словами. Но прежде советую подумать.       — Вот как? Настолько далеко пошёл, что применяешь силу?       — Женщин следует воспитывать, — с непоколебимой убеждённостью в собственной правоте сказал он. — Особенно таких, как ты, Гретта. Это для твоего же блага. Тебе просто необходимо измениться.       — Избавь меня от этого блага, — морщась от боли, пробормотала она. — Помнится, мы договорились принимать друг друга такими, какие мы есть. Ты не хотел меняться. Но горазд менять остальных…       — Как ты не понимаешь, Гретта, это другое.       — Ну конечно.       Он разжал пальцы и натужно выдохнул.       — Как это может быть другим, Роше? — вздрогнув, как от холода, Гретта попятилась, потирая руку. — Ты хочешь переделать меня под какие-то свои женские стандарты, которые существуют только в твоей голове!       — Они не мои. Они общественные. Так люди живут. И хорошо живут, между прочим!       — Общественные, Роше, вот что ты сейчас сказал. А я — это я, — она ударила себя кулаком в грудь, как ревностный борец за свободу. — И буду жить как захочу. Я ни к кому не лезу с тем, что правильно, а что нет. И другие не посмеют.       — Да с такой философией тебе пиздец.       — Здорово! — нервно рассмеялась она. — Я уже чувствую, как вместе с твоими разбитыми представлениями обо мне рушится планка твоего поведения. Начал вворачивать эти свои матерные словечки. И трогать меня!       Она вообще знала о домашних побоях? Видела последствия того, как мужик в порыве ревности хватал бабу за хребтину и переламывал ей позвоночник? Дело житейское. А что в королевских дворах? И подумать страшно. Но насчёт первого она была ужасно права. Распизделся.       — А я повторяю, — и всё же он продолжил гнуть свою линию, в надежде вразумить девушку, — что ты ведёшь себя неподобающе. У тебя будут проблемы.       — Из-за чего? Из-за широты взглядов?       — Мозги — это неплохо, Гретта. Но лучше держать их при себе. И высказывать свои мысли дома.       — И быть всегда в тени… — тем же полным вдохновения тоном закончила она.       — Ты будто проспала все свои двадцать лет. И я всё больше убеждаюсь: ты не понимаешь, что творишь. Кто ты, по-твоему?       Она недолго думала:       — Свободный человек, — в её тонком мелодичном голосе зазвенела гордость. Которую Роше тут же поспешил искоренить:       — Свободный человек широких взглядов, подобных твоим, висит на шибенице. Он пытался попрать общественный строй, заведённые в стране порядки, внушив народу, что женщины равны мужчинам. У такого человека только один путь. Как ты думаешь, скольких я таких встречал? Скольким вправлял мозги на место?       Взгляд Гретты заметался в беспокойстве. Она прислушалась. Так, будто реально начала слышать.       — Я никого не призываю…       — Чтобы лишиться головы, достаточно раскрыть рот. Сказать что-то, что не понравится правителю. Пойдёт против буквы закона.       — Но как же Бьянка, Саския? — в непонимании нахмурилась она. — Трисс, в конце концов?       Он посмотрел на неё как на дуру.       — Ты из военного сословия? — в деланом удивлении округлив глаза. — Правительственного? Или, может, над тобой провели опыты и ты перестала быть полноценной женщиной? Нет? — Не дождавшись ответа, он кивнул: — Поэтому я и спросил, кто ты. Скажу за тебя: никто, Гретта. Ты пришла из ниоткуда и зовут тебя никак. У тебя нет никаких прав вести себя таким образом. Поэтому отбиваться от остального женского общества тебе не следует. Система тебя просто уничтожит. Хочешь пойти за этими тремя? Могу уверить, за глаза их ненавидят. Их боятся. С такими не строят семей.       — Вот и отлично.       — Что? — Роше не поверил собственным ушам. А она скрестила руки на груди, заявив:       — Мне подходит.       — Не делай глупостей, — он в изнеможении опустился обратно на траву.       — Что сейчас вообще происходит? Мне промывают мозги из-за обманутых ожиданий, так получается? Что бы ты там обо мне ни думал, я не дама в беде, Роше, — заверила его Гретта. — Я совершенно обычная, среднестатистическая девушка. Мне не нужны власть и богатство. На данный момент и в ближайшем обозримом будущем я не планирую выходить замуж. А становиться подселенкой, дармоедом — тем более. Больше всего я не люблю, когда другие решают за меня. И ты, — она указала на него пальцем, — не станешь. Я человек, — в ней снова взыграло достоинство, — я личность, меня нельзя посадить под замок. Да, я прислушаюсь к тебе, — уже мягче проговорила она. — Твоя помощь ценна. Мне важны твои слова, я услышала. Больше никаких революционных в вашем веке речей. — Это ещё что за баланда? Но поток её мыслей увёл Роше в другую сторону, сбивая: — Я буду тише воды, ниже травы. И проживу свою жизнь тихо и спокойно, своими силами добиваясь тех высот, на которые способна. А в крайнем случае буду играть городскую сумасшедшую. Я не нуждаюсь в ничьём одобрении.       — И я должен просто так принять это?       — С какой стороны посмотреть, — хмыкнула она. — Для начала нужно спросить себя: тебе нравился мой образ, созданный в твоей голове, или я сама?       Откуда, блядь? Откуда в двадцатилетке опыт прожитого века? В ней говорила какая-то древняя мудрость, до которой — он знал это на собственной шкуре — нельзя было дойти так просто. Казалось, Гретта предвосхищала настоящее время, смотрела на мир, оборачиваясь, издалека. Когда люди успели стать такими осознанными? Не могла же она быть ведьмой?       — Я вижу, ты задумался. Именно об этом я и говорила, когда сказала, что не нужно гнать лошадей. Повторюсь: мы совсем друг друга не знаем. Может, когда ты определишься, твой вопрос отпадёт сам собой.       Она говорила о чувствах так хладнокровно, что впору было покрыться корочкой льда. Разбирала по косточкам каждый его шаг, каждое слово. Какого?..       — Почему ты вообще пошла со мной?       Маленькая тень Гретты зависла над ним. И не стоило обманываться: Роше чувствовал, как вместе с ней поднялась волна её злости.       — Думаешь, мне плевать? Я всё время вынуждена размышлять о том, что и как делать, — она пылко сбросила с лица выбившиеся пряди, ужасно нервничая. — Даже говорить иногда страшно. Ты заявляешься просто так — без извинений, без всего. Улыбаешься, как будто ничего не произошло, требуешь ответов. У меня нет того, что я могла бы тебе сказать, Роше. Того, что ты хотел бы услышать. Ты серьёзно считаешь, что я сейчас буду думать об отношениях? Это последнее, о чём я...       Терпение резко кончилось. Одним быстрым и ловким движением он привлёк её к себе. Испуганный вскрик взметнулся в высоту, накрыл луга и поля, наконец рассеявшись. Гретта повалилась на колени между ног Роше, упёрлась ладонями ему в грудь. Он глубоко вздохнул, ближе притягивая её за хрупкое запястье. Но вовремя различил, как недоумение в голубых глазах сменилось затравленностью.       — Не надо так на меня смотреть, Гретта, — и ослабил хватку, чувствуя, как девушка стремится на волю, нетерпеливо высвобождаясь, — сначала свысока, а потом в притворном возмущении. Лучше быть на равных, ты разве не этого хотела?       — Мне это не нравится, — она отпрянула, опустившись на пятки.       — Мне тоже много чего не нравится, но не я первый на тебя бросаюсь.       — Наши порывы основываются на разных вещах, ты так не думаешь?       — Я легко могу доказать обратное.       Стоило только пробежаться пальцами по её предплечью и коснуться лица…       — Хватит! — Гретта резко вскочила, из-за чего его пальцы коснулись струящегося платья. Он сжал их в кулак, поднимаясь следом. — Хорошо. Ты своего добился. Опять.       — Что я слышу… — неуместная издевательская улыбка сковала его губы.       — Не надо мне ничего доказывать. Я сама всё скажу.       Он подошёл к ней со спины, мягко положил руки на плечи. Она выдохнула, напрягаясь.       — Нет, я не могу.       Роше поднёс её запястье к губам.       — Ничего не говори. Я всё понял.       — Я не могу… Эти вещи… Ещё не время, Роше.       — Я буду терпелив, — тихо выдохнул он. — Знаешь, я не во всём с тобой согласен. Но что-то в твоих словах есть. Возможно, мне действительно стоит притормозить и приглядеться получше?       — Если бы ты сделал это…       — Я не буду давить. Просто дай мне шанс. Я не сделаю тебе больно, не обижу.       Гретта с сомнением посмотрела на свою руку. На которой остался красный отпечаток его пальцев. Роше стиснул зубы.       — И никаких неадекватных требований, приступов ревности на пустом месте?       Он нахмурился. Представление Роше о Гретте рушилось, как карточный домик. Из ангелоподобного существа она превратилась в самоотверженную девчонку, которая за словом в карман не полезет. Было ли его первое впечатление обманчивым, или она стала такой под влиянием Иорвета? По сути, поебать. Влечение к ней мистическим образом оставалось неизменным.       Любил ли он эту девушку по-настоящему? Должно быть, она оказалась права. Гретта, Гретта… О, она была очаровательна! В неё нельзя было не влюбиться. Но он действительно погорячился, разбрасываясь словами. Ослеплённый жаждой поскорее сделать её своей. Не считаясь с её желаниями. А выходило так, что Гретту требовалось завоевать. Что ж, он был хорошо знаком с правилами войны.       — Насчёт второго… ничего не могу обещать.       Гретта улыбнулась. И, кинув оценивающий взгляд на горизонт, он добавил короткое:       — Поехали.       — Куда? — не заставил себя ждать вопрос.       — Показывать тебе небо в алмазах.       — Роше!       — Смеркается уже. Отвезу тебя домой. Сильная и независимая женщина. Дело ещё своё завела… — на ходу, отмахнувшись, бросил он.       Она скривилась.       — Ты бываешь таким противным.       — А ты — дотошной. Приятно познакомиться.       На мгновение, которое продолжало длиться, между ними возникло взаимопонимание, даже несмотря на то, что их мысли были облачены в разную форму. Роше задумался. Может быть, Гретта не могла жить с ним в мире, потому что не жила в мире с собой? Когда её вымученная, дежурная улыбка сменится счастливой и искренней? И что для этого нужно?       Накатавшись, на закате они подъехали к городу. В теле чувствовалась усталость после долгой езды. Но Гретта, посмеиваясь, на заплетающихся ногах кружилась как заведённая, не замечая боли в пояснице. Ей казалось, говорила она, что ноги сами поднимаются вверх. Роше дня в седле почти не заметил — задница бывалого наездника оставалась каменной. На нём больше сказывалась перенасыщенность новой информацией. Голову словно набили ватой, Гретта вытащила из неё мозг, выполоскала и вернула обратно. «Характерные последствия общения с хорошенькой девушкой», — с обречённой улыбкой говорил себе Роше.       Они поднимались к воротам: широкую дорогу, ведущую к городу, озаряла красная полоса света. Створы были распахнуты, за ними, как рой деловитых пчёл, гудел народ. Должно быть, на стражника этот звук действовал подобно колыбельной: он бессовестно спал, будто невзначай прислонившись к ограде, спрятавшись от солнца за опущенным на глаза шлемом. Гретта осторожно скосила взгляд в сторону Роше. Пальцы которого уже нервно отстукивали смертельный мотив на рукояти меча. Он шумно вздохнул, чувствуя, как по венам растекается ярость. И, бросив девушке сдавленное, пропитанное угрозой предостережение «в сторону», потянулся к шаперону, стягивая его с головы.       Чтобы в несколько шагов оказаться рядом со спящим — мать твою! — бойцом из своего отряда! И со всей силы скрутить его тупорылую башку в шаперон, как в мешок. Устроить тёмную посреди догорающего, но всё ещё активно играющего светом дня.       Мужчина протестующе замычал, пытаясь высвободиться из удушающей хватки. Наотмашь рубанул кулаком в сторону, намереваясь задеть невидимого противника. Роше ловко увернулся, ударяя лодыря под дых. Из-под мешка послышались неразборчивые ругательства. Брызнула кровь. От звука чужого голоса Роше распалялся ещё больше: все светлые и добрые чувства в его душе поблекли, выцвели, а то и вовсе растаяли без следа. Внутри него, там, где совсем недавно жили восхищение и нега, теперь царила всепоглощающая жажда убийства. Краем глаза он заметил, как Гретта, закрыв рукой рот, беспомощно покачала головой.       — Роше, не нужно, перестань.       Но ублюдку нужно было преподать урок. Дрожащими от перенапряжения пальцами этот идиот потянулся за булавой. Резким движением Роше перехватил его руку, болезненным приёмом скрутил за спиной. Послышался треск ткани и приглушённый вой. Роше заставил наглеца преклонить колени, сделав подсечку. И твёрдой рукой схватился за края шаперона, натягивая до предела, сдавливая противнику горло.       — Прос… простите… — проблеял мешок.       — Ну что ты, что ты, Оглобля, — убаюкивающим голосом протянул командир. — Услышал-таки, скотина. Страшный сон тебе приснился? Вставай, сука.       — Я не хотел…       — Знаешь, как это бывает? — зашипел он. — Из-за таких мразей наших ребят режут, как свиней. От уха, — ловким движением Роше выхватил сапёрный нож, проводя тупой стороной по ткани, — до уха.       — Мхм.       — Заходят в город. И без привета, прямо в лобешник. В лобовую, на голую кожу, понимаешь? Пускают кровь каждому, кто понадеялся на такого, как ты.       — Роше, он же не специально, — попыталась вмешаться Гретта.       — Это, блядь, война! — вскинулся тот. — Вечная, беспробудная война для тех, кто на посту! — Он пнул незадачливого бойца, сорвав с его головы шаперон. В ответ раздался надрывный кашель. — Беспрестанное бдение, мать вашу, для Вергена теперь цена ёбаной свободы! Ты, — Роше в гневе указал остриём ножа на Гретту, — да, ты. Думаешь, эльфы крутятся вокруг тебя просто так? Им делать нехер? Остроухие ублюдки знают наверняка: правила безопасности писаны затраханной кровью!       Гретта стойко выдерживала его гневный взгляд. Зрелище, должно быть, не из романтичных. В заёбанном сознании Роше вдруг родилась очень странная мысль, за которую он ухватился, решив развить:       — Строишь вокруг себя стены из благополучия, — многозначительно хмыкнул он, оглядывая девушку с ног до головы. А затем резко повернулся и пнул сидящего на земле Оглоблю прямо в челюсть: — Съёбывай отсюда! — Тот не издал ни звука — устыдился, паскуда. Уставился нетопыриными глазами в землю. — Бьянку позови. Всюду за вами подтирать ходить… Сукины дети.       Он мысленно сплюнул и обернулся.       — Возвращаясь к нашему разговору… — Но увидел Гретту уже со спины. Бешеным рывком преодолел разделяющее их расстояние, развернул её за предплечье к себе: — Я не договорил, блядь. — В её глазах читалась какая-то непонятная эмоция. Да и похуй. — Тебе, Гретта, кажется, что чем больше вокруг тебя вещей, тем безопасней этот хуев мир, — нараспев произнёс он. И пригрозил: — Не обманывайся. Внешний враг повержен. Но будет много тех, кто захочет просочиться в город. Много приезжих. Но хер бы с ними, — он махнул рукой, — за ними будет пристальная слежка. — И склонился над Греттой, загораживая догорающее солнце: — Мразь среди своих всегда найдётся. Сама видела, — Роше понизил голос до вкрадчивого шёпота, который могла услышать лишь она: — Этих тварей настолько много, что одна из них, быть может, я сам.       Гретта смерила его потрясённым взглядом неверия, сомнения — понимания.       — Выбирай сторону, Гретта. Не меня, не его, всратого эльфа, а сторону. Потому что совсем скоро полетят головы, — он снова вторгся в её личное пространство, обжигая злорадным шёпотом: — А мне пиздеть нечего. Иорвет был ранен, а тебе — хоть бы хрен. Засуньте себе свою обосратую теорию про неразрывную, священную связь в задницу. И придумайте что-нибудь получше. Потому что я не идиот.       Милая, хорошая… Но всё равно что Иорвет — только без хера, кверху бантиком. Ха, тьфу, блядь.