Насмерть пропавшие

Гроза начинается перед рассветом: небо кипит и сползает вниз на крыши московских высоток, цепляется за шпили; ветер поднимается, набрасывается сразу и со всех сторон. Первые раскаты грома звучат неожиданно и заставляют Власову непроизвольно вздрогнуть. Вначале редкие, одиночные, крупные капли падают на асфальт и разбиваются на сотни осколков возле самых носков форменных берцев. Маргарита запрокидывает голову, несколько мгновений всматривается в нахмурившееся небо и отступает под поликарбонатный навес курилки для персонала. Она зябко ежится — тонкая футболка не располагает к такой погоде, а форменную куртку она отдала Сургановой. Но желание курить все-таки пересиливает желание вернуться в приемный покой, и капитан вытаскивает из кармана темно-красную глянцевую пачку вишневого «Ричмонда». Сигареты Валины, забытые ею в машине пару недель назад, после какого-то очередного муторного выезда в область. Рита игнорирует дрожь в руках, закуривает — пряный сладковатый аромат вызывает вспышки воспоминаний: от всей одежды Антоновой, казалось, всегда чуть веяло именно им, тонкой нитью под ароматом сладкого, тяжелого парфюма. Где-то в стороне, кажется, на востоке, далеко за пределами города небо перерезают яркие кривые молний, и чуть позже докатывается протяжный гром. Первая весенняя гроза. Как-то давно, Власова припоминает, они с Антоновой умудрились попасть в почти такую же весеннею грозу в чистом поле. Почему они провозились на месте обнаружения двух трупов пропавших туристов так долго, что успели разъехаться и санитары, и участковый, и отловленные им местные старички-рыбаки понятые, сейчас капитан уже не помнит. Но грузить оборудование и улики они начали, когда уже нависли плотные сумерки. Небо, весь день остававшееся высоким и прозрачно-голубым, всколыхнулось и забурлило. Уже под проливным дождем ФЭСовский «Нисан» добрался до узкой лесополосы вдоль трассы. Но вскарабкаться наверх не успел. Небосвод вдали прорезала извилистая молния, и прозвучали первые раскаты грома. – Предлагаю немного переждать, – пробормотала капитан, выбирая накатанную, плотную землю и подбираясь ближе к деревьям. Лобовик заливало, щетки бессмысленно возили по воде, ни на йоту не улучшая видимость. Валя согласно кивнула. – Люблю грозу, – неожиданно произнесла она и улыбнулась, подаваясь вперед к передней слегка запыленной панели. – Она как очищение… Как там поется: «Есть в дожде откровенье…» – женщина потянулась к музыкальному центру и задумчиво начала крутить поиск. В машине было тепло, влажно, стекла затянуло почти в момент. Музыкальный центр, немного похрипев и побуксовав на новом треке, все-таки начал проигрывать старый диск "Ночных снайперов". Снаружи бушевала непогода, и до Москвы они смогли добраться только под утро. Власова вздрагивает, когда перед небольшим пандусом приемного покоя со скрипом колодок тормозит скорая, из которой тут же выскакивают фельдшера и начинают суетиться вокруг молодой женщины на каталке, слышится приглушенная брань, скрип колес, быстрые шаги. После остается только дождь и бормотание ветра в листьях деревьев. Водила опускает стекло, и наружу вырывается огромное облако сладковатого дыма от вейпа. Из кабины до слуха Риты долетают фортепьянные переливы, чуть позже добавляется гитара и чертовски знакомый голос: «Не виден свет, меня здесь нет. И песен нет, не слышен звук, не видно глаз, прости нас, Господи, мы умерли вчера…» Капитан ежится: – Вас слишком много сегодня, Диана Сергеевна, – тихо бормочет она. Только слова Арбениной сейчас звучат зловеще пророческими. Капитан резко выдыхает и чувствует, как по телу проходит судорога. – Господи, нет… ты не можешь забрать ее… – сигарета выпадает из внезапно заледеневших пальцев, колени подкашиваются. Сильные руки неожиданно обхватывают со спины и не дают упасть на холодный асфальт. – Она выживет, Рит, выживет, – хрипло, низко шепчет Рогозина ей в висок. – Ты же знаешь, она боец, она назло нам с тобой выживет… И Маргарите отчаянно хочется верить, не слышать, не замечать тягучего страха в голосе полковника, не чувствовать каменного напряжения ее тела. Просто верить. – Выживет, – сухими губами убеждает она себя. – Выживет. От капитана пахнет пылью и дымом, и впервые в жизни она позволяет кому-то — нет, не кому-то, а именно полковнику себя удержать. Рогозина же ещё крепче обвивает женщину руками и прижимает к себе, пытается согреть. Дождь усиливается. Гремя уже пустой каталкой и громко переговариваясь, бригада снова грузится в машину и уезжает на новый вызов. Рогозина смотрит на быстро промокший мир и не может понять: почему опять? – Тебе не кажется, – голос у нее почти неслышимый, – что мы слишком часто ждём новостей в больницах? А она ведь патологоанатом. Против воли Власова глухо смеется, и это будто отрезвляет. Она резко отстраняется от полковника, оборачивается. Всматривается в остро постаревшее, бледное, осунувшееся лицо с глубокой синевой под глазами. – Да, для патологоанатома она слишком часто попадает во всякие передряги... – соглашается Маргарита и чуть улыбается.

***

Когда за женщиной закрывается дверь ванной, Арбенина позволяет себе выдохнуть, медленно выпустить воздух из лёгких вместе с ломающим кости напряжением. Колени почти сразу же становятся ватными. Она приваливается к стене, чувствует, как все эти прошедшие часы обрушиваются на нее тяжёлой грудой камней, и, не выдержав, медленно сползает на пол. Прижимает кулак ко рту, впивается зубами в кожу, чтобы заткнуть скапливающийся в глотке звериный вой. В мозгу настойчиво долбит: у тебя нет права разломаться сейчас. Только не сейчас! Не сейчас. Минуты тянутся медленно, она не считает, сколько сидит вот так, на паркете возле двери ванной, прислушивается к шуму воды за стеной и пытается просто дышать. Когда Сурганова выходит из душа, с торчащим во все стороны ёжиком пепельных волос, в слишком большой, как оказалось, пижаме: кофта съехала на одно плечо, оголяя ключицы, а штаны, кажется, держатся на честном слове, – Диана с застывшим маской спокойствием на лице уже подпирает стенку в коридоре. – Пойдем, – она протягивает раскрытую ладонь. – Я напою тебя чаем, а потом уложу спать, – голос звучит непривычно глухо. – Прям как в сказке? – тихо произносит Светлана, позволяя приподняться уголкам губ. Арбениной хочется взвыть, она не понимает, как… Как Сургановой это удается – вот так вот, после всего… Как? Даже сейчас она расплескивает вокруг себя этот присущий только ей свет, излучает тепло. Диана на мгновение закрывает глаза и с трудом выдавливает из себя: – Не тянете Вы на добро-молодца, Светлана Яковлевна, – без привычной усмешки, слишком ровно. Она не продолжает: ее схожесть с другим сказочным персонажем более чем очевидна. Быстрый взгляд в массивное зеркало, висящее в коридоре, это доказывает с легкостью: даже не бледная, тускло-сероватая кожа, отекший и из-за этого ставший еще больше нос, густая синева под глазами, ссадины на лбу, разбитые, искусанные и обветренные губы, уже привычно затравленно-загнанный взгляд. – Да на красно-девицу тоже… Я бы предпочла что покрепче, – вздыхает скрипачка и неосознанно, чуть нервно одергивает и без того длинные рукава, пряча темнеющие синяки на запястьях и предплечьях. Арбенину мутит при мысли, как они могли появиться. На кухне Диана вливает виски в стаканы на два пальца и протягивает один гостье. Света проглатывает напиток залпом, чуть кривится, когда янтарная жидкость обжигает горло, рвано вздыхает и обессилено опускается на стул. Арбенина же некоторое время стоит у стойки, крутит стакан в руках, прежде чем тоже проглотить одним глотком. На высоту городской квартиры не поднимается уличный шум. Гроза закончилась быстро и так же внезапно, как началась. Вокруг них собирается плотная вязкая тишина, лишь изредка прорываемая низким гулом словно оживающего время от времени холодильника. Света сидит, откинувшись на высокую спинку стула, руки безвольно лежат на коленях, она смотрит прямо перед собой, в облицованную коричнево-золотой мозаикой стену. Что она там видит? У Дианы покалывает кончики пальцев от острого желания дотянуться, обхватить тонкие запястья, притянуть к себе и никогда не отпускать, больше уже никогда. – Она же выживет? – неожиданно нарушает молчание скрипачка, поднимает глаза, смотрит с такой надеждой, что Арбенина дёргается. – Надо верить… другого ничего не остается… – она пытается придать голосу хоть немного уверенности, но понимает – не выходит. Светлана закусывает нижнюю губу и закрывает глаза, обхватывает себя руками, когда тело начинает бить крупная дрожь. Диана мгновенно преодолевает разделяющие их расстояние, выровнявшееся было сердце снова начинает долбить. – Свет... – испуганно, потерянно шепчет она. – Все закончилось, все… Светик… – сдается и все-таки крепко прижимает женщину к себе, гладит по голове, как ребенка. – Она мне жизнь спасла… – слова вышибают воздух из легких, – дважды… – Она должна выжить, мне еще надо сказать ей спасибо… И сыграть, только для нее. Правда, как я понимаю, она предпочитает «Оркестр». Раздается приглушенный смешок где-то в районе груди, Сурганова наконец-то перестает дрожать и обнимает в ответ, зарывается лицом в мягкий флис домашней кофты. Так они и замирают вне времени и пространства. Много позже Арбенина все-таки утягивает женщину в спальню. – Тебе надо отдохнуть, – настаивает она, действительно укладывая в кровать, укутывая гостью невесомым одеялом, – раз от больницы ты отказалась. – Не уходи только… – неожиданно шепчет в ответ та, цепляясь за руку. – Куда мне идти из собственной квартиры? – усмешка получается почти фирменной, Арбенинской. Женщина присаживается на край кровати, поджав под себя ногу. Плотно закрытые тяжелые шторы отсекают их от бледного утра, занимающегося над столицей, погружая спальню в легкий полумрак, он растворяет окружающую реальность, но обостряет память. Света неожиданно стискивает пальцы Дианы болезненно сильно, до хруста. – Было страшно, – тихо, сдавлено выдыхает она. – Очень страшно. Но… – Арбениной кажется, она перестает дышать, даже сердце словно замедляется, и вся обращается в слух: – Она… У нее в глазах застыло такое неестественное ледяное спокойствие… Она просто встала между мной и им… – скрипачка замолкает, судорожно вздыхает. – И не собиралась отступать… – Светлане, наверно, впервые в жизни сложно подобрать слова. Сейчас все случившееся кажется ночным кошмаром – люди в масках с оружием, крики, угрозы. Ужас сковывал, ее почти парализовало на сцене, и она не была уверена, как оказалась внизу, в проходе. Не слышала, не понимала, что ей кричат, только смотрела на приближающегося мужчину в черном камуфляже, с автоматом в руках. Очнулась только, когда прямо перед ней выросла фигура с россыпью светлых волос по плечам. – Свали нахер! – грозно рявкнули впереди. Света вздрогнула и словно вывалилась из своего оцепенения, во всем теле чувствовалась дрожь, и казалось — вот-вот колени не выдержат, и она рухнет на пол. В ушах шумело, она попыталась сконцентрироваться на собственном дыхании. Женщина перед ней не шелохнулась. – Ей будто не было страшно… Я не понимаю… Она ведь сама осталась потом. Сказала, без меня не уйдет… Она… – слова подводят, и Сурганова потеряно замолкает. Арбенина не знает, что сказать, и лишь все так же держит скрипачку за руку и вглядывается в полумрак. Ей самой, с другой стороны, тоже было безумно страшно. Ужас накрыл сразу, когда Диана, прочитав новости, поняла, чей был спектакль. Она почти не помнила, как слетела вниз, запрыгнула в машину и рванула вперед. Женщина не думала ни о чем в тот момент, когда давила на газ и резко маневрировала в плотном потоке, выходя на встречку и забив на скоростной лимит. Не думала ни об оцеплении, которое наверняка будет и через которое ей вряд ли удастся прорваться, ни о суетящихся стервятниками журналистах. Нет, в мозгу пульсировала только одна мысль – там Света, там внутри Сурганова, и она должна… Что должна – тоже не знала... быть там, быть ближе. Анализ и просчет никогда не были ее сильной стороной, Диана всегда предпочитала просто действовать. Всегда рубила с плеча — наверное, поэтому все так и случилось тогда. Слушать, слышать и тем более пытаться понять она просто не стала. Вырвала из сердца, из души, с мясом, оставив зияющую пустоту и сырую рану, которая так и не затянулась, даже спустя столько лет. Как она вообще не сдохла тогда? Арбенина до сих пор не могла ответить на этот вопрос, даже себе. Вот и сейчас – она гнала вперед. Машину ей пришлось кинуть за несколько кварталов – улицы захлебнулись потоком автотранспорта, – дальше бегом. Оцепление тоже было на месте: напряженно скучающие мальчики в форме, на почтительном расстоянии от них кучковались любопытные зеваки, журналисты тоже торчали неподалеку. Захват заложников взбудоражил столицу. Диана застыла в некотором отдалении, на нее никто не обращал внимания. Шансы прорваться действительно были равны нулю. Не думать вообще оказалось полезным – она глубоко вдохнулась и ломанулась вперед. В мозгу отбойным молотком долбило только одно – ей необходимо быть там, иначе она сдохнет от этой давящей, черной неизвестности. Кто-то из молодых парней в оцеплении среагировал мгновенно и легко сбил с ног. Правую руку резко, болезненно заломили за спину, и женщину впечатали лицом в асфальт, сдирая кожу на лбу. Нос начало ломить, а во рту появился металлический привкус крови. Некстати в мыслях промелькнуло: а нос, по ходу, опять сломали. – Вы задержаны! – грозно рявкнули сверху и сильнее надавили коленом на спину, между лопаток. Вторую руку так же заломили назад. Отчетливо, как-то слишком громко щелкнули браслеты. После ее резко встряхнули, почти выламывая руки из суставов, и поставили на ноги. – Вы задержаны за попытку... – договорить парню не удалось. Арбенина задрала голову, чтобы кровь из носа не текла на ворот олимпийки, не заметила, как откуда-то появилась невысокая рыжая женщина в черной форме с серебристыми нашивками. Надпись была простая, но прочитать ее Диане никак не удавалось из-за серой мути перед глазами. – Капитан Власова, ФЭС, – женщина сверкнула корочками. – Что у вас тут? – Попытка несанкционированного проникновения за оцепление, – бодро отрапортовал парень и еще разок ее встряхнул, Арбенина прикусила щеку, чтобы не взвыть от прострелившей плечо боли. Капитан окинула ее внимательным взглядом, Диане показалось, что она увидела в нем узнавание. – Ясно. Я ее с собой забираю. Снимай наручники. – Товарищ капитан? – в голосе парня отчетливо слышалось недоумение. – Под мою ответственность. Арбенина вываливается из собственных мыслей и прислушивается. Дыхание у Сургановой ровное, глубокое. Осторожно, чтобы не разбудить ее, Диана вытягивается рядом и замирает. Она так близко… Впервые после стольких лет. Так близко, что можно прикоснуться, обнять, прижать к себе. И постараться укрыть, защитить от всех бед… Осторожно, несмело, она сама прижимается к спящей женщине и закрывает глаза. Сон не идет долго. Усталость наливает тело свинцом, делая его тяжелым и чужим, но сознание никак не может отключиться. Словно стоп-кадры фильма, в голове вспыхивают события вечера и ночи. Ведь прошло меньше двенадцати часов, а кажется – целая вечность. В импровизированном командном штабе, на удивление, почти не было никого. Арбенина успела заметить только взъерошенного парня в футболке дикой расцветки и выцветших джинсах, склонившегося к ноутбуку, и блондинистую девицу в неуместно коротком светло-голубом платье, внимательно изучающую какую-то схему на переносном стенде. Капитан усадила Диану на складной стул между двумя пластиковыми столами, заваленными каким-то непонятным оборудованием и стопками пожелтевшей бумаги. – Сиди здесь и не отсвечивай, я сейчас, – ровно приказала женщина и скрылась за брезентовой дверью. Кровь перестала бежать, но в голове шумело, и сердце никак не хотело замедляться. Капитан вернулась быстро с пакетом хладагента, завернутого в какую-то синюю тряпку. – Приложи, – сухо произнесла она и приземлилась на стол напротив.– Чего Вы пытались добиться этим забегом, Диана Сергеевна? Молчание казалось затянувшимся, Диана рассматривала желто-коричневый потолок, капитан — ее. – Я должна была… Там… – снайперша теряется под пристальным, серьезным взглядом карих глаз. «Там она… Там Света…». Слова и близко не могли передать, что она чувствовала в тот момент. Там внутри этого театра была ее жизнь. Все эти годы Арбенина существовала только мыслями о ней. Что она там, в любимом Питере, что у нее все хорошо. И еще не угасающей надеждой — сама не зная на что. Что все еще может быть… – Там… – попробовала снова, сильнее сжала пакет хладагента. А капитан, будто сжалившись, произнесла: – Я знаю, – «я понимаю» слышалось между строк. Арбенина вскинула голову. Во взгляде женщины напротив было что-то узнаваемое, близкое – страх, неожиданно поняла Диана. Тот самый страх, что пропитывал и все ее существо. Время тянулось невозможно медленно, каждая секунда вязкая, тягучая, как смола. Возрастало напряжение, возрастала суета, приходили и выходили люди в форме, к счастью, не обращая на нее никакого внимания. Только высокая женщина в форме МВД, войдя, удивленно замерла, окинула Диану тяжелым, суровым взглядом, потом таким же наградила и капитана, недовольно поджав губы. – Пусть сидит здесь, чем творит какую-нибудь херню там. Дополнительные скандалы, товарищ полковник, нам ни к чему, – резко отрезала рыжая в ответ на немой упрек. Напряжение, казалось, достигло пика, стало физически ощутимым, проходило пульсацией по коже, мешало дышать. За полковником таким же тяжелым взглядом по ним прошелся и седой пожилой мужчина в форменном кителе, майор, кажется. Еще трое человек, вошедшие следом, кажется, лишь слегка удивленно покосились на рыжую. – На данный момент ситуация следующая, – голос у полковника звучал сипло: – Захватчиков четверо. На контакт не идут. Требований не выдвигают. Собственник здания – убит. Директор театра тоже. Высокое начальство настаивает на штурме. Пока мне удается тянуть время… – Внутри больше трехсот человек, они понимают, что штурм может плохо закончиться? – сухо спросил седой. Полковник устало сжала переносицу, на мгновение прикрыв веки. – Тихонов, есть хоть что-нибудь? – она повернулась к худому взъерошенному парню. Он нервно пошкрябал щеку и тихо выдохнул: – Нет. Я не был бы уверен, что захватчиков только четверо, Галина Николаевна. Камер на парковке у них нет, внутри камеры, как оказалось, не работают. Я запросил данные с камер наблюдения на окрестных домах, но… Если бы мы знали, что и кого ищем… – Штурмовать нельзя, Галина Николаевна, – встряла блондинка. И все словно по команде повернулись к ней. Арбенина почувствовала, как по позвоночнику пополз неприятный холод, а пальцы, все еще сжимающие хладагент, совсем заледенели. – Нет точного плана здания. Недавно была его полная реконструкция, но чертежей нет. Контора, делавшая проект, растворилась сразу после получения денег. Архитектор погиб в ДТП спустя неделю. – Все крутится вокруг этого здания… – задумчиво протянула рыжая. – Если так, требований и не будет. Есть шанс, что они всех отпустят, когда сделают то, зачем пришли. – Или убьют… – неожиданно для самой себя прошептала Арбенина и вздрогнула, ужаснувшись собственным словам. Присутствующие тут же повернулись к ней. Лицо у рыжей будто заострилось и стало еще бледнее. Полковник стиснула зубы, на шее под кожей заходили желваки. – Или убьют, – согласилась капитан. В оглушительной плотной тишине ее слова прозвучали излишне громко. – Тихонов! – рявкнула полковник. – Найди все, что сможешь, по этому зданию, прошлые собственники, наследники убитого, будущие возможные. Все. Любым способом.