Насмерть пропавшие

Антонова медленно открывает глаза и тут же закрывает под ярким белым светом ламп. «Очередная реанимация,» – понимает она: воздух пропитан кварцем, монотонно гудит оборудование. Тело ощущается совершенно чужим, до краев напитанным чуть приглушенной болью. Горло саднит, мучает жажда, но сил нет ни на что: трудно банально повернуть голову, сложно глотать, тяжело моргать и, кажется, даже глубоко дышать. «Потерплю… Не привыкать…» – решает женщина и позволяет себе снова провалиться в забытье. Окутавшая темнота не абсолютна, она заполнена неровными обрывками памяти и осколками эмоций. Предвкушение и привычный сумасшедший восторг, который всегда накрывал с головой заранее еще перед концертом и потом долго не отпускал. Галя часто с усмешкой и примесью искренней горьковатой ревности говорила, что Антонова по-настоящему влюблена в своей жизни только в двоих: в судмедэкспертизу и Светлану Сурганову. Валентина лишь отмахивалась вместо ответа, не видела смысла отрицать очевидное: ни один концерт не был пропущен, стопка дисков дома на музыкальном центре пополнялась, как и подборка любимого на карте памяти в машине. И когда она увидела афишу «Моей счастливой жизни», билеты купила, не задумываясь. Антонова собиралась идти, даже если на ФЭС обрушится очередной кризис. Что и произошло… Тройное убийство. Главный подозреваемый — сын депутата из Московской областной думы. На ФЭС привычно давили, и полковник требовала немедленных результатов, но впервые за все годы работы Валентина отказалась торчать сутки в морге. – У меня театр, и ты это знаешь… – сухо отрезала женщина, сняла перчатки и скрутила их каралькой. – Валя, какой театр?! Сейчас не время! Ты же понимаешь!.. – возмутилась полковник, чуть повысив голос. – Нет… мои покойники никуда не денутся… Последовавшую за этим ссору Валентина помнила смутно, только слепящую злость, острое раздражение и после – ледяное опустошение, накатившее подобно волне и затопившее все ее существо. Она отчетливо поняла – устала. Устала быть понимающей и принимающей. Захотелось просто встать и уйти – навсегда, из ФЭС, от Рогозиной. Послать все к черту! Она ведь умела сжигать мосты. Женщина смяла в кулаке распечатку с результатом глубокого анализа крови и медленно выдохнула, в коридоре еще стояло эхо Галиных каблуков. Власова была в командировке в области вместе с Лисицыным, остальные впахивали в Подмосковье и ФЭС, и на спектакль Антоновой удалось вытянуть с больничного Белую. Обалдевшая от сидения дома после операции на колене Таня искренне, совсем по-детски радовалась и всю дорогу внимательно слушала Валино восхищение Сургановой. На место они прибыли значительно раньше, на удивление легко миновав большинство заторов, удачно пристроились на парковке рядом и успели выпить кофе в баре при театре. А потом все пошло катастрофически не так, и приятный вечер превратился в ночной кошмар: люди в масках, черный зловещий блеск автоматов и поднимающаяся по залу волна ужаса и паники. Валентина чувствовала, как напряжена Таня рядом с ней. Капитан скользила внимательным взглядом по помещению, подмечая, просчитывая варианты, до побелевших костяшек сжимала рукоять трости. Сама же Антонова полностью сконцентрировалась на женщине на сцене. Она чувствовала ее страх и непонимание. Видела, каких усилий стоит держать лицо, сохранять видимость спокойствия. А самой почему-то было совсем не страшно. Уже не страшно. Второе пробуждение почти такое же – тело по-прежнему тяжелое и неповоротливое, все так же хочется пить. Но в голове яснее, и боль совсем притупилась: остались лишь глухие отголоски. Женщина с трудом сглатывает сухость во рту и дрожащей рукой тянется к тумбочке возле койки за бутылкой, заботливо оставленной медсестрой. Вода кажется невозможно вкусной и приятно холодит горло. Антонова жадно выпивает все и закрывает глаза. Какой сейчас день? Спектакль должен был быть во вторник вечером… Сколько времени они провели там? Кажется, всего несколько часов. Она помнит взрыв – их было больше, два или три. Первый сбил с ног. Она отчетливо понимала – им не успеть выбраться. Значит, надо постараться выжить. Работа в ФЭС и бывший муж архитектор научили многому. Быстро вскочив на ноги и встряхнув немного дезоринтированную в пространстве Сурганову, она потащила ее по коридору к первой попавшейся комнате-гримерке, внутри замерла на мгновение, прикидывая, какие стены несущие, все время болезненно сильно сжимая руку Светланы. Резко толкнула стол в угол и почти закинула под него женщину, сама навалилась сверху, дополнительно прикрыв собой. Второй заряд рванул ближе, пол под ними заходил ходуном, заложило уши, посыпалась штукатурка, куски бетона. Третий – совсем близко накрыл темнотой, боли она не почувствовала. Та пришла позже, вместе с сознанием. – Жива… – с удивлением пробормотала Антонова, цементная пыль скрипела на зубах, воздух был горячим. В темноте она не видела женщину под собой, но чувствовала ее, слышала сбивчивое дыхание. – Цела? – просипела она и попыталась приподняться, и тут же боль наждачкой прошлась по всем нервным окончаниям. С трудом проглотив рвущийся из горла стон, Валентина прошептала: – Выбраться сможешь? – Кажется… Да… Не знаю… – выдохнула Светлана. – Я приподнимусь – постарайся… Она выбралась, скрючившись села, прижавшись спиной к оставшейся стоять стене. – Помоги перевернуться… – шея затекла, в рот и нос забивалась эта проклятущая цементная пыль, и каждый вдох превращался в кашель. – Ты уверена, что можно… – Да… – она знала, что у нее сломана нога, минимум в двух местах, но позвоночник вроде был цел, хотя поясницу ломило. – Да… Уверена… – голос сипел. Страшно было другое – острая пульсирующая боль в боку, пропитавшаяся кровью ткань блузки липла к коже. Сколько времени они провели там внизу, Антонова не была уверена, она пыталась не думать о боли, захватывающей тело, о кровотечении, старалась концентрироваться на собственном хриплом дыхании и на нежных прохладных прикосновениях к разгоряченной коже. – Спой… – неожиданно тихо попросила она. – Что? – пальцы, неосознанно перебиравшие ее спутанные волосы, замерли. – Спой, пожалуйста… – Валя чувствовала, как с каждым вдохом подбирается слабость. Боль усиливалась и разрасталась. У нее не было сомнений – дело дрянь. Ее шансы выжить с каждой минутой становились все меньше. – Что? Что спеть? – Дождь… Помню… – слова прерывались кашлем. – Летом… после ГОСов я потащила Галю в Питер… Это был девяносто восьмой… Мы остановились у каких-то ее друзей еще со школы милиции, они-то и повели нас на концерт. Затрапезный клуб, кошмарный звук, но эмоции… А когда начался «Дождь»… Я пропала… – Я помню тот концерт… – в голосе отчетливо слышалась улыбка. – Звук и правда был отвратный, скрипку почти не было слышно, и Динка все материлась по этому поводу. Как их достали, Валентина не помнила. Мозг зафиксировал только тихий с легкой хрипотцой голос Сургановой. «Есть в дожде откровенье…» Под звуки этого голоса умирать было не страшно. В обычную палату ее переводят утром. Хирург долго и монотонно перечисляет все травмы. Несколько раз повторяет, как ей повезло; сообщает, что во время операции была остановка сердца и клиническая смерть. «Вторая,» – равнодушно отмечает для себя Валентина. Нет, ей не повезло. Просто, кажется, патологоанатом уже давно срослась со смертью, и та ее бережет почему-то. Первой приходит Власова, и Валя почему-то не чувствует удивления. Капитан подтягивает стул и тяжело опускается на него. Усталость проступает в каждом ее движении, читается на бледном осунувшемся лице с искусанными, потрескавшимися губами. – Рогозина из министерства не вылезает, – будто оправдывая полковника, произносит она. – Пытается доказать этим высокопоставленным дебилам, что случившееся не теракт, а тщательно спланированная операция, направленная на сокрытие хищений в особо крупных размерах, – Рита запускает пятерню в волосы, корябает ногтями кожу головы. Вздыхает. – Как Сурганова? – В норме, насколько это возможно. От госпитализации отказалась, Боря ее осмотрел. Я сдала на руки Арбениной. – Хмм… Сколько я здесь уже? – женщина осторожно приподнимается на подушке. – Четвертые сутки пошли. Валь… – повисает пауза, Рита будто собирается с мыслями, чтобы говорить дальше. Не смотрит на нее, взгляд блуждает по палате. Антонова уверена: она знает, о чем Власова никак не может заговорить. Прямолинейность внезапно подводит капитана. – Рита, просто скажи, – сухо произносит Валентина. – Под завалами обнаружили два трупа… – как-то неуверенно начинает женщина. – Судя по одежде – они принимали участие в захвате. По заключению Бориса, у одного колотая рана в область печени, правда, причиной смерти стала не она. Скорее всего, он потерял сознание, и когда рвануло, его придавило внушительным куском бетонного перекрытия. Второму перерезали горло, предположительно скальпелем… – она смотрит внимательно, ждет реакции. Но по лицу Антоновой невозможно ничего прочитать. И Власова теряется на мгновение: обычно такая открытая Валентина – глухая стена, лицо застывшая бледная маска. – Валь, то, что ты всегда носишь скальпель – знают не все, но многие... – Если я скажу, что это самооборона? – после продолжительного молчания тихо интересуется женщина. Капитан хмурится, кусает губы и наконец спрашивает: – Сурганова сможет подтвердить? – Нет. А моих слов тебе недостаточно? – сухо, даже немного зло. Власова вздрагивает. – Если она была свидетелем, будет проще… – Не была. Маргарита планирует сказать что-то еще. Это видно по ее собранности, по внимательному изучающему взгляду, по тому, как она немного нервно поджимает губы и снова проводит пятерней по волосам. Но Валя не дает ей шансов: – Это официальный допрос, капитан? – резко и холодно. Смена тона, взгляда настолько неожиданная, что Власова вздрагивает. – Валь, конечно, нет… Я просто должна знать, что случилось, чтобы… Ты же понимаешь, я в любом случает тебя прикрою, но я должна знать. Сегодня на стройке на Каспийской рабочие обнаружили три трупа, мы предполагаем, что это ребятки с захвата… Тихонов проверяет, но это они. Нет свидетелей, исполнители мертвы, мы можем списать все на внутренние разборки, но мне надо знать, что произошло на самом деле. – Я устала, давай не сейчас… – и Валентина демонстративно закрывает глаза. Власова уходит не сразу, сидит еще какое-то время, рассматривает ее. Этот взгляд ощущается почти физическим прикосновением. Потом все-таки неуклюже поднимается, касается руки и мягко, плотно закрывает за собой дверь. Антонова выдыхает. Два трупа. Она не думала, что будет два. Била аккуратно, неглубоко, одного надо было просто вывести из строя на время. А вот второй – виноват сам, ублюдок. Нет. Не так. Антонова никогда не лжет себе — не всегда принимает оголенную правду, но никогда не лжет. Его убить она хотела. Ждала, что он не послушает. Дернется. А реакция у нее всегда была отменной, это признавали все в ФЭС, это всегда отмечала и сама Галя еще до. Этот ублюдок отличался от остальных – Валентина почуяла сразу. Всего их было пятеро. У четверых была конкретная цель, которую надо было достичь. Действовали слажено и четко. Этот же держался особняком, заметно нервничал. Он изначально был зациклен на Сургановой, хотел заполучить ее в свое распоряжение. И, скорее всего, его взяли именно поэтому – отличный кандидат на роль козла отпущения. Псих-одиночка, гомофоб, совершивший теракт из-за ненависти к ЛГБТ. Отличное прикрытие, резонанс и скандал обеспечен. А в мутной воде легче скрыться. Возможно, это профессиональная деформация, но Антонова не сомневалась – он расходный материал. Что же, он им и стал. – Медленно... отпустил ее и поднялся, – собственный голос звучал чуждо: ледяной, низкий. В руках не чувствовалось дрожи, когда она прижала холодное, уже влажное от крови лезвие к шее. Мужчина застыл и напрягся. Сурганова под ним затихла, широко распахнутыми глазами глядя на нее. Антонова видела страх в серой штормовой бездне, и от этого становилось тошно. Внутри пульсировала злость и ненависть. – Медленно, – повторила она. «Ну же, рыпнись, ублюдок… Дай мне повод…» – красной нитью прошила мысль. Он попытался резко дернуться назад, ударить ее затылком и оттолкнуть, а потом перехватить запястье. Большая ошибка. Антонова среагировала быстрее. Светлана лишь коротко вскрикнула, отворачиваясь от крови.

***

Третью ночь Арбенина просыпается неожиданно от возни рядом и приглушенных стонов. Света снова мечется по кровати, словно пытается вырваться из невидимых пут. – Свет! Света! – громко зовет Диана, но женщина никак не реагирует. – Света! – пальцы впиваются в плечи, прижимают к матрасу, и Сурганова тут же затихает. Дыхание у нее прерывистое, рваное, на лбу проступает пот. – Света! – снова зовет снайперша. – Заяц, проснись! – легонько встряхивает спящую. – Ну же, Сурик! Давай! Открой глазки! Скрипачка распахивает глаза и, кажется, несколько мгновений просто не видит ничего перед собой. Не понимает, где она и кто с ней. Упирается ладонями в грудь Дианы. – Заяц, все, все… все хорошо, все закончилось, – шепчет Арбенина. Серые глаза проясняются медленно, застывший в них страх наконец растворяется, и Светлана судорожно вдыхает и тут же притягивает к себе ничего не понимающую женщину, старается обнять всем телом. Дрожит. – Тише, заяц, тише… – бормочет Диана и легонько целует волосы. Утешать Арбенина не умеет, даже с появлением детей не научилась. У нее никогда не находились нужные слова. И она всегда просто старалась быть рядом: держала за руку, обнимала, невесомо касалась волос губами, подушечками пальцев. Вот и сейчас Диана переворачивается на спину, вместе со скрипачкой, крепко прижимает к себе. Света прячет лицо в изгибе ее плеча. Молчание кажется вязким, плотным, и Диана все-таки рискует его нарушить. – Может быть, ты все-так расскажешь? – тихо спрашивает она, нежно касается губами коротких волос. Сурганова же пытается зарыться в нее еще глубже. – Что там случилось? Перед глазами встают синяки на тонких запястьях и предплечьях. Ее явно удерживали, а она сопротивлялась. Но когда ее и эту блондинку из ФЭС достали, одежда на скрипачке была целой, грязной и в крови, но целой. Кровь, как оказалось, была больше чужой, сама Света, на удивление, отделалась лишь ссадинами да ушибами. – Заяц, пожалуйста, скажи мне… – Арбенина не уверена, что действительно хочет спросить. Чувствует, как ее тоже начинает потряхивать. Она закусывает нижнюю губу, чтобы не взвыть от тупого бессилия и ярости. Сурганова же понимает и так, отрицательно мотает головой и прижимается еще ближе. Сжимает в кулаках футболку на груди. Диана с трудом выталкивает застрявший воздух в легких и обнимает еще крепче, чувствуя такую же дрожь в хрупком теле. – Знаешь, Дин… Я была на грани смерти… – снайперша не сразу понимает, что женщина рядом с ней говорит, лишь чувствует дыхание на коже. – Мне казалось, я была к ней очень близко. Но... не так… Арбенина хмурится, но не перебивает, не задает лишних вопросов, лишь прижимает к себе еще крепче. Ей и самой необходимо чувствовать Свету, рядом, живую, теплую, настоящую. Когда вывели заложников и стало ясно – не всех, накрыл ужас. Диана, наверно, никогда не забудет, как напряженно всматривалась в лица людей. Как бросилась к Иванниковой, которую какая-то девушка со сложной прической почему-то отвела в сторону. – Где Света? – заорала она, подлетев и мертвой хваткой вцепившись в плечи актрисы. Женщина была бледной, ее мелко потряхивало, но каким-то невероятным образом она держалась на ногах. – Там… Оставили. Свету и… – Что?! Почему?! Почему ее?! – Арбенина не слушала дальше, пальцы сжимались все сильнее. – Я не знаю! – в итоге сорвалась Иванникова. Все та же худощавая молодая женщина в пыльном брючном костюме попыталась встать между ними, но снайперша не глядя ее оттолкнула. Капитан возникла из ниоткуда, буквально отодрала Диану от актрисы, бросила резкое: – Тань, отведи к Селиванову, – и потащила обратно к палатке. – Я тебе сказала сидеть и не отсвечивать! – прорычала она, заталкивая Арбенину внутрь и с силой усаживая на стул. – Почему всех отпустили, а ее нет?! Почему она?! – взгляд метался, сердце долбило о ребра, воздуха не хватало, сидеть спокойно не получалось, хотелось орать, крушить. Диана вскочила на ноги и сделала нервный круг. – Блядь, я не знаю, – рявкнула капитан. – Но знаю, что она там не одна! Хоть не одна! Понимаешь! Наш патологоанатом осталась с ней. Осталась! Там! С ней! Блядь! – рыжая развернулась и с силой впечатала кулак в столешницу, отчего та жалобно скрипнула. Диана вздрогнула и замерла. Взгляды встретились – и Арбенина поняла внезапно: из-за кого не только у нее мир сейчас замкнулся на пространстве внутри этого проклятого здания. – Что дальше? – вопрос прозвучал уже тише. Власова отвернулась. – Ждать, – с отвращением выплюнула она. – От штурма все-таки отказались. Они отпустили почти всех. Ждать. Арбенина никогда этого не умела. – И надеяться, что отпустят и их? – сквозь зубы прошипела она. – Но зачем-то ее оставили?! Зачем?! Маргарита напряженно молчала. На связь по-прежнему никто не выходил. А потом рвануло… Когда земля в прямом смысле ушла из-под ног, Арбенина выскочила из палатки-штаба в секунду. Она не думала, не понимала, действовала на автопилоте. Только на улице осознав, что произошло. – Света! – взвыла она и рванула вперед, сердце тут же зашлось в истерике. – Куда?! Стоять! Дура! – с секундной задержкой раздалось сзади, но она и не подумала замедлиться. – Света! – ужас быстро заполнял целиком, утяжеляя тело, замедляя, и мгновением позже ее бесцеремонно, жестко сбили с ног. Капитан подмяла снайпершу под себя, закрывая руками голову. И почти сразу же прозвучало еще два взрыва подряд. Сверху что-то посыпалось, воздух стал горячим и плотным, в ушах загудело. Диана задыхалась, в нос и рот забивалась пыль и мелкая асфальтная крошка. А капитан давила сверху все сильнее и сильнее, словно пыталась впечатать ее в дорогу. Что-то шипела сквозь зубы, но Арбенина не слышала. В мыслях пульсировало только одно, яркими, болезненными вспышками, само имя как эти вспышки: Света… Света… Нет! Столько бессмысленно потраченных лет, когда она куталась в собственную обиду и боль. Столько лет тишины! И только сейчас внезапно, остро, Диана в полной мере осознала – здесь и сейчас это безмолвие может стать абсолютным. И поняла: она не могла дышать не потому, что рыжая все еще давила сверху, а потому, что без Светы стало не за чем. – Слезь с меня, – хрипло, с трудом, но ей все-таки удалось выдавить из себя. – Слезь, блядь, дышать нечем! – Заткнись! Не дергайся! – судорожное горячее дыхание прошлось по волосам, а секундой позже рвануло снова. Света снова начинает дремать, так и не выпустив футболку из рук. Арбенина невесомо поглаживает ее плечо, вглядывается в потолок. Ей не нравятся эти кошмары. Да и само состояние Сургановой… Эта молчаливая задумчивость, напряжение, то как она цепляется за Диану. Те трое суток, прошедшие после случившегося, сливаются в единое целое. Большую часть времени они проводят в постели, просто лежат, обнявшись, или смотрят какие-то забавно-дурацкие сериалы. Дважды Арбениной удается уговорить Светлану поехать прогуляться. Они кутаются в одинаково серые безразмерные толстовки, прячутся в капюшонах и за стеклами темных очков. В воздухе стоит аромат весны: сладкий – яблонь в цвету и черемухи, терпкий – свежескошенной травы. Они поднимаются на холм, к Храму Знамения. – Никогда раньше здесь не была… – выдыхает Светлана, жмурится от яркого полуденного солнца, от которого не спасают даже очки. – Мне как-то Лариса рассказала про эту церковь. Она отличается от наших привычных храмов и у нее весьма загадочная история. Ты знаешь, я равнодушна к религии и никогда не относила себя к верующим, но здесь... – Диана резко замолкает. – Здесь мне нравится бывать, здесь я чувствую… – Умиротворение, – вставляет скрипачка и сильнее прижимается к ее боку. – Да, умиротворение, – легко соглашается Арбенина. Она сходит с ума только при мысли, что скоро все закончится, Светлане разрешат вернуться домой, и ей не останется ничего, кроме как отпустить. И все станет по-прежнему: тишина, нарушаемая короткими дежурными сообщениями на праздники. Но и удерживать ее Диана не имеет никакого права. – Пойдем спустимся к реке, – неожиданно вклинивается тихий голос Светы в ее мрачные мысли. Арбенина натянуто кивает, прижимает женщину ближе к себе, пока может. Она будет радоваться каждому мгновению, здесь и сейчас. Медленно они сходят вниз, останавливаются на неровном кривом берегу, уже зеленом от молодой травы. И Сурганова долго, неотрывно смотрит на темную воду. – Тогда в больнице, идя на каждую новую операцию, зная, что могу больше не проснуться, я всегда думала о тебе… Закрывала глаза и видела калейдоскоп картинок, и в каждой ты… – Света поворачивается к ней лицом, неуверенно поднимает руку и касается прохладной ладонью щеки. – Там, думая, что все, не выбраться, я тоже видела тебя… А потом, когда нас достали, ты была там… Я… – Арбенина не дает ей договорить, подается вперед и целует. Вначале неуверенно и бережно, а потом обнимает крепко и углубляет поцелуй. – Я тебя больше не отпущу… не знаю, как, но не отпущу, – судорожно выдыхает в раскрытые губы. Когда их достали, от госпитализации Света отказалась. Упрямая, как и всегда. Кто-то из оперативников ФЭС закутал женщину в свою форменную куртку, на руках донес до палатки-штаба и усадил на многострадальный стул. Арбенина мгновенно упала на колени напротив. – Света… – прошептала она, пытаясь согреть ледяные ладони в своих. Сурганова смотрела на нее и будто не верила. – Динь? Ты? – голос сипел. – Да, заяц, я, это я, – бормотала Диана, уткнувшись лбом в пыльные, грязные коленки. – Господи… Заяц… – Может, все-таки в больницу, Светлана Яковлевна? – тихо спросила вошедшая Власова. Сурганова отрицательно мотнула головой. – Я в порядке, – прошептала она и облизнула сухие, потрескавшиеся губы, серые глаза были почти черными от бушующих в них эмоций. – Увези меня от сюда, Динь… Пожалуйста, – очень тихо попросила Света. Повторять не пришлось, Арбенина тут же подорвалась. – Сейчас, заяц, сейчас поедем домой, – лихорадочно забормотала она, судорожно соображая, и вылетела наружу. Минут через десять машину Дианы подогнали почти к самой палатке. Выбравшийся с водительского места мужчина с длинными волосами, собранными в хвост, что-то недовольно буркнул рыжей и недобро покосился на Арбенину. Но той было глубоко плевать, главное увезти Свету подальше отсюда. Домой… Увезти ее домой… – По-хорошему, мне не следует Вас отпускать без снятия показаний… – Власова, казалось, стала еще бледнее, чем была. Под глазами залегла синева, а черты лица заострились и затвердели, голос сипел. Она устало вздохнула. – Ладно, но Вам придется пока побыть в Москве. Оставьте телефон и адрес, Диана Сергеевна, я приеду позже поговорить со Светланой Яковлевной. – Как? Выживет? – неожиданно тихо спросила Света, подняв голову. Капитан замерла. – Прогноз плохой… – тихо ответила женщина и призналась спустя мгновение: – Но она боец… – Вы нам сообщите? Рыжая коротко кивнула.