Я здесь

Великие войны давно отгремели, все стало на свои места, пленники вернулись домой, миры застыли в хрупком равновесии, долги были уплачены. Не все, далеко не все долги, но некоторые из них оплатить было невозможно. Некоторые обиды невозможно простить. Некоторые потери невосполнимы. Бывает такая боль, отомстить за которую никак нельзя. Фрейр помнил, помнил, как будто это было еще вчера, как мчался верхом на Слидругтанни на похороны. ЕГО похороны. Как соскочил с седла, подбежал к телу, рухнул на колени, взял лицо в ладони. Он помнил, что никто не знал о том, что между ними происходило до этого, но сдерживать себя сейчас не было сил. "Открой глаза, - мысленно умолял его, запустив пальцы в светлые благоухающие весенними цветами волосы. - Открой же глаза! Ты не умер, ты спишь! Я же вижу - ты просто спишь!" Прижался лбом к его лбу, такому холодному, бледному. Он не видел, как мрачно хмурящийся Один кивнул нескольким стражам, как те направились к нему, он лишь почувствовал, что его схватили крепкие руки, подняли. Вырвался, снова упал рядом, снова обхватил его лицо, снова вцепились, оттащили. Он чувствовал, что плачет. И ему было наплевать на то, что его слезы видит весь Асгард. Ему было что оплакивать. Свое светило, свою любовь, своего Бальдра. Понимание, что тот не встанет, что не придет в себя волшебным образом, что больше никогда не поднимет на него своих лучистых глаз и не улыбнется сияющей улыбкой, обрушилось внезапно. И Фрейр сдался. Расслабился в руках держащих его воинов, соскользнул с них на землю. Закрыл лицо руками и тихо всхлипнул. А потом он увидел это существо. Убийцу, монстра, змееныша, гадюку. Тот должен был присутствовать на похоронах - так было положено. Его привели, закованного в цепи, но привели. И поставили по левую руку от Одина. Он не смотрел ни на Бальдра, ни на кого-либо еще. Взгляд поверх голов, губы изогнуты в презрительной усмешке, неестественно прямая спина, в бесцветных глазах - безразличие. Фрейру очень хотелось, чтоб он опустил свою чертову голову. Чтобы хоть на мгновение посмотрел на брата. Чтоб понял, почувствовал, сколько света и тепла забрал у этого мира. А потом чтобы встретился взглядом с ним, Фрейром. И чтоб ему стало страшно. Чтоб осознал: какое бы наказание ни придумал для него отец (Один только что лишился одного сына, он не станет казнить второго), Фрейр достанет его, чтобы наказать по-своему. Но гаденыш был слишком занят, излучая презрение. "Ты ничего не боишься, - с отчаянием подумал Фрейр. - Потому что ты не умеешь. У тебя нет чувств. У тебя нет сердца". И с еще большим отчаянием осознал: он не сможет отомстить, отплатить той же монетой существу без сердца. На душе стало пусто. Безжизненно. Так же пусто и безжизненно, как в бесцветных глазах Локи. Фрейр вернулся домой, поклявшись больше никогда ни ногой не ступать в Небесный город. Иногда он жалел о том, что стал заложником после той войны, что попал в чертов Асгард, что в первый же день пребывания там столкнулся со светлым взглядом сына Одина. И тот... улыбнулся. Ему, пленнику, врагу. И то была не победная усмешка, то была мягкая сочувственная улыбка. И Фрейр почему-то улыбнулся юному принцу в ответ. В тот же вечер Бальдр вошел в помещение, где держали пленника. Снова улыбнулся. Из рукава в ладонь скользнул нож. Фрейр выпрямился, понимая, что со связанными за спиной руками сражаться будет нелегко. Он видел, что принц куда сильнее, чем может показаться на первый взгляд. Только слишком уж сбивал с толку светлый лучистый взгляд и почти дружеская улыбка. Бальдр подошел к нему, он напрягся, ожидая худшего, но принц лишь разрезал веревки. - Я поговорил с отцом, - Фрейр вздрогнул, теплый нежный голос, он говорил с ним, как с другом, как с братом. Позже Фрейр понял - Бальдр говорил так со всеми. А еще позже он на самом деле начал общаться с Фрейром по-особому. У них появились свои, имеющие определенное значение только для них двоих, секретные слова, свой язык жестов, взглядов. О, как он жалел об этом всем иногда. Жалел, что позволил Бальдру стать даже не частью своей жизни, стать самой жизнью (да он и был самой жизнью, светом, возрождением), и теперь, без него от Фрейра осталась пустая бессмысленно существующая по инерции оболочка. Бальдр заполнил ее ослепляющим светом настолько, что после его ухода возникла чернота. Пустота. Тьма. И эта тьма поглощала Фрейра. Он сидел на балконе своего дворца, привычно глядя на бескрайние морские воды, отражающие лучи заходящего солнца. Пахло цветами, пели птицы. Было не жарко и не холодно - тепло. Тихо. Ясно. Так в Ванахейме было всегда. И зачастую именно за это Фрейр ненавидел родные края. За то, что после смерти Бальдра здесь ничего не изменилось. За то, что птицы все так же выводили свои трели, а солнце все так же грело, делая вид, будто ничего не произошло. Будто мир не рухнул. Он сделал еще один глоток вина, поставил кубок на небольшой столик с резными ножками, откинулся на высокую спинку стула. Услышал, как за спиной открылась дверь на балкон, но не шелохнулся. Только даже не приказал - попросил: - Уходите. И услышал голос, который никак не ожидал услышать. Который надеялся никогда больше не слышать, слишком много болезненных воспоминаний было связано с ним. - Мне нужно поговорить с тобой. Обернулся, все еще надеясь, что ему показалось. Убедился, что не ослышался и нехотя поднялся: негоже встречать владыку Асгарда сидя. - Мне нужно поговорить с тобой, - сказал Один, кивком разрешая сесть и жестом приказывая кому-то за спиной принести ему второй стул. Сейчас Один снял с себя образ одноглазого старца, в котором обычно странствовал по Земле, и вернул свой собственный, куда более подходящий: лик воина. Фрейр молча ждал, пока ему принесут стул, пока нальют вина, пока удалятся. Он был удивлен, но старательно скрывал удивление под маской безразличия. Впрочем, его безразличие было даже не маской. Оно было его сутью. Оно давно стало его сутью. Один помолчал, задумчиво глядя на море, а потом сказал фразу, одну фразу, которая перевернула мир, вывернула наизнанку: - Локи на свободе. Фрейр вздрогнул. Тоже перевел взгляд на волны, пытаясь сосредоточиться на мерном шуме прибоя, дышать в такт с ним, чтобы не вскочить, не закричать, не разрыдаться, не убить кого-нибудь. Совладав с собой, тихо спросил: - Ты его выпустил? - Нет, - Один качнул головой, - он вырвался. В Мидгард. Ему помог смертный. Фрейр смерил Всеотца изумленным взглядом. Это было более чем странно. Зачем смертному вытаскивать столь отвратительное существо из темницы, где оно отбывало вполне заслуженное наказание? Как смертный мог физически провернуть такое? И почему асгардский царь рассказывает об этом ему? - Смертный питает его силой, - продолжил Один, все так же изучая волны. - Сила Локи растет. Он становится опасен. Да он и был опасен, с отчаянием подумал Фрейр. Он был опасен с самого начала, он был бомбой замедленного действия. Как ты, такой великий и всезнающий, мог не видеть этого? Как мог допустить... Он прикрыл глаза рукой. Зажмурился, пытаясь собраться с мыслями. Не вспоминать. Не чувствовать. - Я принял несколько неверных решений, - признал тем временем Один, и Фрейр вздрогнул еще раз. Один только что заявил, что был неправ. Происходящее все больше напоминало какой-то дикий сон. - Теперь, - продолжил тем временем верховный бог, - мы все в опасности. Я знаю, что ты давно отложил свой меч, но мне нужна твоя помощь. Всем мирам нужна твоя помощь. - Я должен убить Локи? - с готовностью выпрямился тот. - Не совсем, - качнул головой ас, - Локи сейчас очень трудно убить. Смертного. Фрейр поморщился. Он не хотел никого убивать. Он не любил убивать. Он и на войну-то, ту самую, после которой его жизнь так круто изменилась, отправился не по своей воле. - Локи защищает его, - проговорил Один. - Защищает так, что даже я не смогу добраться. Никто из наших. Тебя же он знает плохо. Тебя не почувствует. Думаю, он тебя даже не помнит, но на время поделюсь с тобой своим даром перевоплощения и своей силой. Тогда у тебя будут шансы подойти к смертному достаточно близко. - Почему я? - спросил Фрейр. - Почему ты вообще решил, что я пойду на это? - Бальдр, - коротко ответил Один. - Ты как никто другой жаждал мести. Он знал? Он все это время знал? Впрочем, какая теперь разница? - Это не месть, - фыркнул Фрейр, - это - забрать игрушку у... - "монстра", хотел сказать он, но сдержался. - Нет, - Один снова качнул головой и перевел на вана тяжелый многозначительный взгляд. - Это - месть. Понадобилось несколько ударов сердца, несколько долгих секунд, чтобы понять, что имеет в виду верховный бог. Локи любил своего смертного. Монстр научился любить? Внутри ледяной глыбы появилась душа? - Только не спеши, второго шанса не будет, - предупредил Один, увидев, что до вана дошел смысл сказанного, и поднимаясь. Фрейр почувствовал, как губы сами собой расползаются в улыбке. О, нет, владыка, я не буду спешить. Я сделаю все медленно. Я буду наслаждаться. Сухие руки Всеотца легли на его лоб, он закрыл глаза, ощущая, как по телу разливается новая, огромная, ослепляющая, как эти солнечные лучи, бьющие в глаза с самой линии горизонта, сила. Впервые за очень долгое время Фрейр чувствовал себя живым.