***
Крис был рядом, и от одного осознания этого факта дышать становилось легче. Увидев, что Том очнулся, положил свою руку на его, слегка сжав пальцы, второй рукой махнул, подавая знак кому-то за плечом. Спросил: - Ты как? - Нормально, - Том машинально улыбнулся в ответ. Снова все болело. Снова окружали белые больничные стены, снова пахло ландышами. Крис ждал. Смотрел в глаза прямо, спокойно, внимательно (ему снова хотелось выложить все, сбросить эту дурацкую отработанную улыбку и в очередной раз закатить истерику), продолжал чуть сжимать пальцы. Какая у тебя теплая рука. Ты весь теплый. Живой. Как хорошо, что ты живой. Дышишь, смотришь, неуверенно улыбаешься в ответ. "Может, прекратим прикидываться? - деловито осведомился внутренний голос и напомнил. - Это же Крис. С ним можно". С ним-то можно, ответил ему Том, но что-то подсказывает мне, что вскоре сюда прибудет тяжелая артиллерия. - Здравствуйте, Том, - раздался со стороны двери прохладный голос. О. Как по заказу. Джонс подошел к кровати, остановился, скептически оглядел с ног до головы и заявил: - Дорогой мой, это уже даже не смешно. Может, нам стоит выделить вам постоянную палату? Сейчас будет снова читать мне нотации, равнодушно отметил Том. Почему он постоянно так не вовремя начинает читать нотации? - Когда в следующий раз решите выяснить отношения с вашим... товарищем, вы хоть предупредите, - продолжал тот. - Нам же потом за вами убирать, подчищать хвосты, так сказать. Роджерс уже не знает, какую легенду придумывать. От прессы прикрывать фактически невозможно. И были бы вы среднестатистическим обывателем. Так нет же. Вы же у нас - звезда... - Он не придет, - оборвал поток сознания Джонса Том. Получилось неожиданно спокойно. Простая констатация факта. Тот осекся на полуслове и приподнял брови. - Он ушел и больше не придет, - повторил Том. Так просто. Так странно. Немного больно. Совсем пусто. Странное облегчение, которого не должно быть. Вместо которого должна быть всепоглощающая темная боль утраты. Но ее нет. Совсем не больно. Даже несмотря на то, что в последний момент понял - не все было планом. Он не был планом. И собственно, весь план полетел к чертям из-за него. Бог ушел из-за него. В последний момент захотелось остановить, вернуть, спасти, как раньше. Но вот - кого? Кем было то существо, что решило отступить, уйти? В последний момент Тому показалось, что снова видит перед собой того самого Локи, нежного и хрупкого. Напряженного. Испуганного. Решившегося на отчаянный шаг ради него. Просто показалось?***
Здесь, на вершине, ветер свирепствовал еще сильнее, толкал, будто пытался сбросить (будто даже эта промерзшая насквозь земля не хотела признавать его право на существование), срывал плащ, трепал волосы. Локи остановился на краю скалы у крутого склона. Дальше дороги не было. Идти было некуда. Медленно сел, привычно обхватил одно колено. Всмотрелся в горную гряду впереди. Поднял лицо к небу, будто пытаясь увидеть там какой-то знак. Но небо было безмолвным, затянутым черным бархатом тяжелых туч. В Ётунхейме все казалось тяжелым. Мертвым. Застывшим во многовековых льдах. Он закрыл глаза, неспешно вдыхая и выдыхая раздирающий горло воздух, насквозь пропитанный невидимыми, очень мелкими, но очень колючими, рвущими изнутри иглами. Ветер утих внезапно, оставив волосы и плащ бога в покое, оставив самого бога посреди звенящей колючей пустоты. Все затихло. Снег мерно падал с неба, белым пеплом ложился на волосы. Окутывал, убаюкивал. Кажется, Ётунхейм все же признал собственное дитя и принялся напевать ему свою странную колыбельную. Он послушно, не открывая глаз, опустил голову, уткнувшись лицом в колено. И - как пощечина - новый порыв ветра. Дернул за волосы, толкнул в плечо. Новая порция снежинок наотмашь по лицу. Он не шелохнулся. Только подтянул вторую ногу и обхватил теперь оба колена. В воздухе с треском пробежало несколько искр, в глубине туч, ненадолго освещая небольшой участок неба, вспыхнула ломаной зеленой змеей молния. Ранее незаметно струящаяся рядом поземка неожиданно образовала вокруг божества ровный круг, наращивая темпы, набирая обороты, пока не переросла в полноценный торнадо, взвившись почти до мрачных тяжелых небес, где то и дело, будто безуспешно пытаясь вырваться оттуда, полыхали зеленые молнии. Говорят, внутри торнадо всегда штиль. Тишина, пустота. Спрятаться, закрыться. Вернуться бы куда-то, назад, в далекое прошлое, где было тепло, спокойно и уютно. В детство. Но возвращаться некуда. Идти некуда.***
Спровадить Криса было труднее всего. Он очень хотел слушать. Внимательно заглядывая в глаза и понимающе кивая. Но Том не успел даже начать говорить, как это стало накатывать. Поначалу - легкими волнами, приглушенная тупая боль. Потом - сильнее, острее. Чаще. И говорить стало уже невозможно. Только пытаться удержать улыбку. Завтра, говорил он себе, завтра я всем все расскажу. - Завтра, - пообещал Крису. И тот сдался. Ушел последним. Физической боли почти не было. Странно, но самой серьезной травмой оказался перелом руки. Остальное - так, по мелочи. Ушибы, царапины. И даже никаких сломанных ребер. Том сел на кровати. Агент, дежурящий в кресле у двери, поднял на него вопросительный взгляд. Том коротко отрицательно мотнул головой: ничего не надо, все в порядке. Ему не нравилась такая забота о нем. Ему очень хотелось побыть наедине с собой, чтобы справиться, осознать, переварить все произошедшее. Чтобы просто понять: что дальше? Чтобы заново отыскать то ощущение облегчения, утонувшее в волнах пронзительной боли. Кем он был? Зачем приходил? Почему ушел? Сосредоточиться, вспомнить, вернуться назад. Разложить все, наконец, по полочкам. Где была игра, а где правда? Или эти понятия были для него неделимыми? С новой волной пришло воспоминание: чистый серебристый смех, доверчиво открытая шея, красные отблески в сияющих глазах. Мята. Почему здесь пахнет чертовыми ландышами? Какой отвратительный запах. Все запахи отвратительны, кроме того, его запаха. Том понял: скоро таких воспоминаний будет много. Они начнут приходить, одно за другим, прорвав, наконец, плотину, которую он пытается удержать. Все снова стало правдой. Все, что поначалу казалось правдой, потом - ложью, теперь опять превратилось в истину в последней инстанции. Теперь, когда его не было рядом, ему можно было верить. В него можно было верить, не боясь, что он сам эту веру и разрушит. По нему можно было скучать, по тому, которого сам себе выдумал. Нежному и родному. Только вот этот парень в кресле. Из-за него никак не получалось углубиться в себя, разобраться со своей очередной болью. Он был публикой, на которую нужно играть. Потому боль, вместе с воспоминаниями пришлось придержать. Задвинуть на задний план, прикрыв мягким занавесом. Выглядело оно, наверное, несуразно, из-под занавеса торчали острые углы, но по-другому Том не мог. Попросту не умел. И очень старался не злиться непосредственно на этого человека. Он ведь просто выполняет свою работу. Как и двое других, что за дверью. Как Роджерс, который дежурит где-то на первом этаже, делая вид, что кого-то дожидается. Как Блэк, расхаживая по больнице в костюме медсестры, который, надо сказать, ей очень идет. Как наверняка еще куча людей, которых задействовал в операции "Спасение рядового Хиддлстона" глава Спецотдела. Том никак не мог понять, почему тот считает, что его жизнь все еще в опасности. Впрочем, сейчас он и не старался это понять. В целом ему было все равно и совершенно не страшно. Ему просто не нравилось, что его охраняют. Снова было ощущение, что охраняют не от кого-то, охраняют, чтобы не сбежал. Хотя и он сам, и наверняка Джонс прекрасно понимали: бежать ему некуда. И незачем. Он подошел к окну, завел руки за спину, непроизвольно копируя излюбленную позу божества. Всмотрелся вдаль. Идти некуда.***
Перед глазами - стена, защищавшего от всего снежного вихря. Зеленые вспышки в небе. Вдох, выдох, колючий воздух. Хочется спать. Он не ложится - просто медленно валится на бок, фактически не меняя позы, продолжая прижимать колени к груди, только плотнее кутается в плащ. Он не осознает, что копирует позу, в которой последние несколько дней спал его человек. Он больше не думает о человеке. Он принял решение. Он остался один.