Два мира, один я

Артур намыливал руки уже в восьмой раз, на автомате считая повторения одного и того же действия и совершенно не отдавая себе отчета, зачем он делает это. Руки давно уже были чистыми. Воды утекло прилично. Но Артур нервничал, так что никакие повышенные тарифы за перерасход не заставили бы его остановиться. Он только что вернулся домой после консультации с врачом, к которому ездил на другой конец города под занавес рабочего дня. На письменном столе в спальне лежало направление в психиатрическую больницу. Артур Кёркленд был возмущен… да что там «возмущен»? Он был в бешенстве! Как они вообще посмели подумать о нем такое?! Он, лучший финансист компании, специалист с многолетним опытом, тот, кому поручали вести самые сложные сделки, кто мог объяснить всё и найти выход даже из тупиковых ситуаций, он, талантливый аналитик, интеллектуал и общепризнанная светлая голова, вовсе не собирался записываться в больные. Правда, что за издевательство? Что за дурацкий розыгрыш? Артур был готов здесь и сейчас выступить с официальным заявлением о своей адекватности перед всем цивилизованным миром, если бы ему предоставили такую возможность! Но возможности не было. Зато была бумажка с мокрой печатью клиники и скупой подписью психиатра под вердиктом: «шизотипическое расстройство». С позорящим его честь и достоинство диагнозом Кёркленд был совершенно не согласен и категорически отказывался ложиться в больницу, однако доктор, выразив надежду, что пациент передумает, почему-то все равно написал рекомендацию о стационарном лечении. Что теперь было делать? Как ни смешно, а выходило, что завтра утром абсолютно здорового человека с распростертыми объятьями ждали в «дурке»! Это напоминало кошмарный сон. С досады финансиста тянуло рухнуть на пол да разрыдаться, проклиная все и вся, он бы так и поступил, ей-богу, если бы не помнил, что все еще не переоделся, а портить дорогой офисный костюм аккуратист не стал бы даже в самой удручающей ситуации. Он же не псих, в конце концов… ну да, разумеется. Артур выключил воду и посмотрел в зеркало. Циничная мысль «судя по твоей помятой физиономии, ты как раз таки законченный псих» заставила его вздрогнуть. Из абсурдного мира, воспетого классиком английской литературы, на Кёркленда смотрел безбожно измученный человек с мертвецки серой кожей, впалыми щеками и выпирающими желваками на шее. Жалкое зрелище: худой, как узник концлагеря, взъерошенный, точно пугало, он словно вытерпел жуткие пытки где-нибудь в подвале и теперь едва стоял на ногах. Черные тени под глазами, седые пряди среди соломенной шевелюры и ставшие вдруг глубже и заметней морщины окончательно свидетельствовали, что Кёркленд никак не выглядел на свои «за тридцать». «Скорее «под пятьдесят», — ехидно поддакнул внутренний голос. Поморщившись, финансист отчаянно потряс головой, отгоняя навязчивые видения, развернулся и быстро вышел из ванной комнаты. Бездумно миновав гостиную, он вернулся в спальню, по пути зачем-то вновь покосившись на бумажку, белевшую на столе. На фоне идеального порядка, где у каждого карандашика, ластика и скрепки имелось строго определенное свое место, она смотрелась дико, как чуждый элемент какого-то другого, враждебного мира, грозившего Артуру расправой. Ежась, аналитик тихо ругнулся и обессиленно опустился в кресло, схватившись за голову. Ледяные пальцы обожгли пылающие виски.  — Что делать? Боже, что же мне делать?.. — снова и снова спрашивал Кёркленд, не находя ответа. Обида, стыд и праведный гнев терзали его сердце, заставляя прокручивать в памяти такое страшное и унизительное: «или вы лечитесь, или увольняетесь». — Кровавый ад, — резонно резюмировал Кёркленд. Он не видел выхода из этого тупика, как ни старался. Кошмар начался вчера, разразившись точно гром средь ясного неба, хотя все утверждали, что на самом деле Артур просто не замечал, что у него проблемы, которые начались значительно раньше. Но для Кёркленда все случилось вчера, точнее — вчера после обеда, когда его неожиданно вызвал к себе непосредственный начальник. Артуру это сразу не понравилось, он вообще всегда нервничал, когда его вызывали: приватные беседы с начальством обыкновением заканчивались чем-нибудь нехорошим — срочным заданием, незаслуженной выволочкой или предложением поработать сверхурочно. Вот и сейчас, когда шеф загадочно попросил Артура «подойти и обсудить кое-что», Артур заранее помрачнел, с подозрением покосившись на коллег и размышляя, не донес ли кто из них о какой-то его промашке. Но ослушаться руководителя он, конечно, не смел, так что уже через минуту как штык сидел в его кабинете. Начальник вел себя как-то странно. Прежде всего зачем-то положил перед финансистом некие документы, уточнив, его ли росписью они завизированы. — Д-да, это моя подпись, — подтвердил ничего не понимающий Кёркленд, увидев под текстом свой размашистый министерский росчерк. Естественно, он подписывал эти бумаги. Да и глупо было не подписать: он сам, собственноручно выставлял эти счета покупателям, причем не более месяца назад. — Хорошо, тогда скажите, пожалуйста, какая сумма тут фигурирует? — поинтересовался шеф, показав на страницу, где черным по белому значилась общая стоимость контракта, подлежащая к уплате. — Шестьсот восемьдесят шесть тысяч фунтов стерлингов, сэр, — прочел Кёркленд, все еще ничего не понимая. Начальник в ответ посмотрел на него чересчур задумчиво, потом молча кивнул и протянул другой документ — очередную платежку. — А что написано здесь? — спросил шеф, показав на реквизиты сторон. Артур нахмурился, уже собираясь в сердцах брякнуть «куда вы, вашу мать, клоните?», но воспитание не позволило ему грубить старшим как по возрасту, так и по должности, поэтому он терпеливо зачитал вслух наименование клиента, адрес с индексом и контактный телефон бухгалтерии. После чего Артуру презентовали еще с десяток бумаг, составленных им в этом и в прошлом месяце, раз за разом давая поистине несуразные задания: то цифру озвучить, то название контрагента, то условия сделки. Ни черта не понимающий аналитик, вовсю злясь на начальника, устроившего этот глупый экзамен и отнявшего у них обоих массу драгоценного времени, едва терпел, чтобы не взорваться. Стиснув зубы, он покорно выполнил все, что просили, а затем с вызовом посмотрел на руководителя, справедливо ожидая объяснений. Шеф медлил. Как если бы не желая принимать судьбоносное решение, он долго мялся, пыхтел, нервно перебирал бумаги, но, когда со стороны Кёркленда раздался сердитый вздох, наконец-то выпрямился. — Я думаю, что вам следует отдохнуть, — проронил он, облизав пересохшие губы. Отложив документы в сторону, он потер переносицу и повторил, уже увереннее: — Да, отдохнуть. Вы явно переработались. Артур пожал плечами. Он слыл среди коллег неисправимым трудоголиком, по-хорошему повернутым на своей работе, искренне любил то, чем занимался, нередко брал дни отпуска компенсацией. Начальник об этом знал и всегда ценил подобное рвение, так что Артур не воспринял его слова всерьез. — Ваша правда, сэр, я сильно устаю: у нас сезонная напряженка, — вздохнул Артур, скромно улыбнувшись. — Но дело есть дело. По графику у меня отпуск только осенью. — Я позабочусь, чтобы вы не дожидались осени, — перебил начальник, глянув за окно, где буйным цветом цвела ветреная английская весна. Кёркленд удивленно приподнял брови. — Что вы имеете в виду? — пробормотал он, тотчас осекшись, ощущая, как по позвоночнику пробегает холод. Слабая догадка прожгла сознание, но благоразумный британец не привык спешить с выводами, а потому на всякий случай уточнил, как можно деликатнее: — Вы не шутите? Я не могу бросить отдел: скоро пойдут косяком отгрузки. Я нужен здесь и даже если уйду сейчас в отпуск, меня звонками задергают. Собеседник охнул. Явно не желая называть вещи своими именами и наивно полагая, будто подчиненный догадается сам, глава финансистов с трудом, но все-таки выговорил то, ради чего, собственно, и вызывал к себе Кёркленда: — Не хочу вас пугать, Артур, но я считаю, что вам пора лечиться, — голос начальника звучал непривычно отстраненно — так, что Артура швырнуло в холодный пот. Подавившись словами, застрявшими у него в горле, он чуть не упал со стула и дальнейшее воспринимал как сквозь пелену, какая бывает, если получить по макушке чем-нибудь тяжелым. А босс тем временем, соединив пальцы в замок, продолжал говорить, словно нарочно не глядя на своего самого разумного подопечного. — Я давно заметил, что с вами что-то не так, хотя и списывал все на банальную загруженность и усталость, успокаивая себя, что в нашей работе стресс — нормальная вещь, что вы не машина, и у каждого бывают проблемы. Я пытался помочь вам: иначе распределить обязанности, поручить самые сложные сделки другим сотрудникам, но теперь вижу, что этих мер недостаточно. Мне не хотелось и не хочется признавать, что вы не в себе, однако закрывать глаза на ваши странности дальше становится попросту опасно. Вы совершаете вам не свойственные ошибки, путаетесь, плаваете в том, в чем досконально разбираетесь. Это нужно лечить, и чем быстрее, тем лучше. Руководитель департамента замолчал. Глядя на Кёркленда с нескрываемым сочувствием, он, тем не менее, старался соблюдать субординацию и строго следовать наставлениям старого товарища: быть тактичным, мягким, однако настойчивым. От реакции Кёркленда зависело слишком многое. И реакция последовала — правда, не совсем та, какую ждал шеф, более того, она не особо напоминала привычное поведение того скромного и ранимого человека, каким, по мнению шефа, был Кёркленд. В темно-зеленых глазах Артура вспыхнул гнев. Не смущение и растерянность, за которыми всегда шли извинения, а именно гнев, будто человек напротив совершенно не понимал, в чем его сейчас обвиняют, и считал себя оскорбленным. Как будто он… да, как и говорил Шимански: «утратил самокритичность»… Подавшись вперед, Кёркленд пугающе осклабился, прищурил глаза и процедил, чеканя каждое слово: — Простите, что за намеки? Начальник прокашлялся, ему стало нехорошо: как бы безумец не натворил чего… Усилием воли он прогнал малодушную мысль, всячески стараясь быть терпимее к чужому горю, от которого доставалось всем. — Это не намеки, а мои личные наблюдения, — отстраненно возразил он: точь-в-точь как учил бывший одноклассник. — Ваши чудачества, которые, поверьте, весьма мешают работе, кроме меня заметили и многие коллеги. — Коллеги? — фыркнул Кёркленд, скрестив руки на груди да отклонившись на спинку стула. В его зрачках вспыхнули искры, и он зло брякнул: — Ложь! Клевета! Вы сами знаете, какая тут конкуренция: они попросту хотят меня выжить. — Артур, прошу вас, прекратите. Разве вы не понимаете, что дело вовсе не в конкуренции? — А в чем еще, вашу мать?! — не выдержав, Артур стукнул кулаком по столу, резко вскочил и инстинктивно схватился за голову, чуть не вырвав самому себе пук волос. — Хватит! Я не сумасшедший! Как вы могли подумать такое про меня? Что вы несете, кровавый ад?! Он бы взвыл и стремглав выбежал из кабинета, уже даже повернулся к двери, не осознавая, что делает, но шеф вдруг громко рявкнул, призывая к порядку: — Кёркленд, сядьте! Я никуда вас не отпускал, немедленно сядьте и выслушайте меня! Если честно, сам начальник не рассчитывал, что его услышат, от ужаса, охватившего его в ту секунду, когда подчиненный чуть не перевернул стол, он вообще плохо представлял, что произойдет дальше, но, к счастью, прямой приказ, высказанный в категоричной форме, таки пробил пелену, заслонявшую сознание Артура. Артур вздрогнул, сморгнул и внезапно покраснел, опустив глаза. — Простите, сэр. На меня что-то нашло, — пробормотал он, вновь присаживаясь на самый краешек жесткого стула для посетителей. Сердце колотилось как бешеное, на душе было тошно: Артуру вдруг стало чертовски стыдно за свои эмоции да и просто за то, что он вляпался в подобную передрягу. Мысли путались. Не зная, что сказать, бедняга попросту вперся взглядом в столешницу, размышляя о происхождении тонкой царапины на ее гладко отполированной поверхности. Шеф ослабил узел своего галстука, Кёркленд на автомате повторил этот жест, не глядя на руководителя. — Надеюсь, теперь вы сами видите, что проблема не выдумана? — негромко проговорил управленец. — Повторю: я долго не хотел это принимать и жалующимся на вас не верил. Но сегодня провел собственную проверку… — он вздохнул. — И вы ее не прошли. — Проверку? — побледнел Кёркленд, по-прежнему не смея поднять глаза. Его пальцы вмиг окоченели, и ему пришлось сжать их, дабы унять сильнейшую дрожь. — Цифры и данные, — шеф кивнул в сторону отложенных бумаг, но, заметив, что Артур все равно ничего не понимает, взял верхний лист и положил перед Артуром. — Вы прочитали совсем не то, что написано. Об этом же говорили и ваши коллеги: вы пишите одно, а читаете другое, будто издеваетесь. Но я уверен, что вы порядочный человек и даже не думали над кем-нибудь издеваться, тем более — во вред делу. — Сэр, это какая-то глупость, — вздрогнув всем телом, аналитик наконец-то выпрямился и, посмотрев на своего визави, запинаясь, признался: — Я не понимаю, о чем вы. Вы просили прочитать, я прочитал. Что не так?.. — Он чуть не плакал, его веки покраснели, как если бы он еле сдерживал слезы, готовые покатиться по щекам, покусанные губы припухли. — Хорошо, попробуем еще раз, — добродушно разрешил начальник, кивнув. — Не спешите, не нервничайте и просто назовите мне сумму. Артур сосредоточился, приглядываясь к итогу стандартной таблицы с ценами и невольно сожалея, что оставил очки на своем рабочем столе. Правда, и без них он отлично видел написанное, так что, не найдя никаких причин сомневаться, произнес: — Четыреста восемь тысяч двести одиннадцать фунтов. Шеф угрюмо ткнул в следующее число. — А тут? — Триста шестьдесят девять шестьсот. — Здесь? — Двести тридцать одна тысяча… — Артур, — в уставшем тоне руководителя отчетливо слышалась мольба. — Пожалуйста. Возьмите себя в руки. Здесь же черным по белому написано: пятьсот восемьдесят семь тысяч. Как у вас вышло меньше в два с лишним раза? Финансист опешил. Сморгнув, он помотал головой, вновь как следует пригляделся — и на какое-то едва уловимое мгновение ему неожиданно померещилось, будто печатные цифры поплыли, принимая чужие очертания: двойка напомнила пятерку, единица — семь, а три отзеркалилась в восемь… Но в следующую же секунду все вернулось на круги своя: в документе перед Артуром четко значилось двести тридцать одна тысяча четыреста пять, о чем Артур немедленно сообщил, прибавив эмоциональное «чтоб мне провалиться». — Что ж, я окончательно убеждаюсь, что вы плохо воспринимаете реальность, — грустно резюмировал шеф. — Но это лечится, не волнуйтесь. — Потянувшись к коробке с офисными напоминалками, он оторвал от квадратного блока листок и написал что-то, пододвинув получившуюся записку подчиненному. — Вот адрес клиники, где работает мой школьный приятель, психиатр, — пояснил глава департамента. — Завтра в четыре он будет ждать вас на прием. Не опаздывайте. До конца рабочего дня я вас отпущу. Вздрогнув и недоверчиво подобрав бумажку с коротким адресом и уточнением под ним в скобках «доктор Шимански», Кёркленд спрятал ее во внутренний карман пиджака и нехотя проворчал, тщетно скрывая страх, что охватил его, как только он услышал про психиатра: — У меня, вообще-то, работы невпроворот. Но если вы настаиваете… — Да, я настаиваю, — категорично перебил шеф, сложив руки. Его темные глаза сузились, как если б он собирался немедленно послать оппонента куда подальше, причем безо всяких церемоний: судя по всему, упрямство Кёркленда изрядно потрепало нервы начальнику. — Вы не можете работать, у вас галлюцинации или что-то вроде. Мне больно смотреть, как вы угасаете, мистер Кёркленд, потому как ваш руководитель я обязан вмешаться. Я не хочу, чтобы вы по глупости сломали себе карьеру. Вы относитесь к своему здоровью просто наплевательски. — Не указывайте, пожалуйста, что мне делать с моим здоровьем! — фыркнул Артур, на что получил не менее резкое: — Да делайте что хотите, но на работе будьте добры четко выполнять свои должностные обязанности. Я пока еще ваш начальник, мне не все равно, что вы тут творите — неважно, сознательно или нет. — Смерив подчиненного строгим взглядом, босс финансистов немного помолчал и безапелляционно подытожил, что в тишине кабинета прозвучало для конченого трудоголика точно приговор: — Или вы лечитесь, или увольняетесь. Все, вы свободны. Когда за подчиненным закрылась дверь, глава департамента вздохнул с облегчением: хоть так. Конечно, хмурое молчание Кёркленда вовсе не значило, что он прислушается к совету и посетит клинику, но, по крайней мере, оно вселяло надежду. Терять же своего лучшего специалиста босс вовсе не хотел, тем более, по такой нелепой причине… И страшной, чего уж там. У него до сих пор не укладывалось в голове, как Кёркленд, умница Кёркленд, исполнительный, ответственный, рассудительный человек мог заболеть подобным. Бред. Но этот бред был, к сожалению, реальнее остывшего чая в чашке и весны за окнами офиса. Замученно потерев виски, руководитель призадумался: не слишком ли сильно он надавил на подчиненного? Вдруг напугал его… М-да, дожив до седых волос, он впервые оказался в столь щекотливой ситуации. Где-то недели две назад в его кабинет впервые прибежала сотрудница соседнего отдела с просьбой как-нибудь повлиять на Кёркленда: запинаясь и путая слова, взволнованная девушка сообщила, что уже почти месяц не понимает, зачем опытный финансист выносит ей мозг своими дикими выходками. На несерьезный вопрос начальника о том, как это происходит, она призналась, что Кёркленд раз за разом предоставляет ей неверные данные — то сумма не та, что в договоре, то наименование клиента, то условия сделки. На резонные претензии Артур возмущается, утверждая, что коллега несет чушь: якобы он все трижды перепроверил и все в его документах правильно. — Но это не так! — всхлипнула девушка, в отчаянии кусая губы. — Я юрист, я ничего в ваших цифрах не понимаю, но даже я в состоянии отличить одно число от другого. Договоры и счета должны стыковаться. Я прошу его объяснить, что не так, а он, точно заведенный, одно и то же твердит: «Бросьте меня разыгрывать, я прекрасно знаю, что написал». Мне кажется, — она потупилась, — он просто издевается надо мной. — Ну что вы, — улыбнулся глава финансистов. — Почему сразу «издевается»? Я уверен, это какое-то недоразумение. Разумеется, слова не в меру эмоциональной сотрудницы опытный руководитель всерьез не воспринял. Решив, что она, конечно же, ошибается (джентльмен Артур вряд ли позволил бы себе шутить такие шутки над бедной леди), он не стал вмешиваться. Мало ли что не поняли юристы? Они вечно чего-то не понимают. К тому же — начальник не исключал — симпатичная юрисконсульт могла приглянуться Артуру, так что, придуриваясь, Артур столь нестандартным образом вполне мог привлекать внимание девушки, дабы чуть позже, перейдя к открытому флирту, куда-нибудь пригласить ее. А что? Кёркленд еще неженат, молодой привлекательный мужчина. За тридцать — самый возраст для отношений, что же до странноватого способа ухаживаний… ну, он парень скромный, необщительный, кто знает, что у него в голове творится? К сожалению, как шеф скоро выяснил, в голове Артура творилось нечто гораздо более серьезное, чем брачные игры. Когда о том, что «Артур опять чудит», стали рассказывать и другие сотрудники, жалуясь на Кёркленда, руководитель департамента озадачился. Показания опасно сходились: Артур, по сведеньям коллег, стал совершать глупые ошибки, причем явно намеренно, и никогда их не признавал. Грубо говоря, он мог написать в документе полную околесицу — какие-то дикие суммы, взятые с потолка, вымышленные названия, адреса и прочее — а потом, когда его тыкали в эту ересь, искренне возмущался, клянясь, что тут написано совершенно другое, правильное, и утверждая, что над ним издеваются. Как будто в упор не видел, что ошибался. Как будто бредил и не замечал, что он бредит, — без температуры видит галлюцинации. Кто-то считал, что Кёркленд, проработав в их компании почти что двенадцать лет, просто оборзел и, по некой только ему ведомой причине невзлюбив сослуживцев, наглым образом смеется над ними. «Привык, что все ему сходит с рук», — ворчали они. Другие осторожно предполагали, что трудоголик, чья жизнь чуть ли не полностью заключалась в обожаемой работе, слегка тронулся… «Он идет на стоянку и сам с собой разговаривает, — сочувственно замечал кто-то из ближайшего круга Кёркленда. — Без наушников и мобилы спорит с кем-то невидимым. Может, ему к врачу пора? Я боюсь за него, особенно на дороге». Вскоре жалобщики руководителю надоели, и он решил проверить справедливость их слов. Попросил показать документы, составленные и подписанные Артуром, оценил серьезность ошибок… К сожалению, ошибки оказались не просто грубыми — цифры вправду отличались от договорных в разы. Один документ, второй, третий… шестой… это уже не могло быть случайностью. «Я должен вмешаться», — понимал шеф, нехотя понимая и то, чему он до последнего сопротивлялся: с его протеже творится нечто ненормальное. Тем временем беда грозила стать непоправимой: это пока о странностях Кёркленда знали лишь те, с кем он общался непосредственно, а что будет, когда правда дойдет до высшего руководства? Портить своему любимцу карьеру начальник не подписывался, поэтому, взвесив все за и против, в конце концов он отыскал в старой потрепанной телефонной книжке номер школьного друга. С ним он не общался, казалось, целую вечность, знал только, что тот вроде как планировал учиться на психиатра. Слабое утешение: даже если приятель и стал врачом, он вполне мог давным-давно бросить это дело, но других связей со знатоками людских душ у финансиста не имелось, так что он все же позвонил своему бывшему однокласснику. Ему повезло: Марек Шимански — британец по месту рождения и поляк по происхождению, тот еще плут, с которым они когда-то вместе прогуливали литературу, — не только не менял номер домашнего телефона, но и вправду до сих пор работал в одной из лондонских клиник по полученной в молодости специальности. Внимательно выслушав сбивчивый рассказ, приправленный извинениями за беспокойство и долгое молчание, доктор сразу попросил собеседника не переживать и переговорить в спокойной обстановке. Тем же вечером они наконец увиделись — впервые за сорок лет. Начало встречи друзья отдали многочисленным новостям, воспоминаниям о беззаботной юности и жалобам на то, «какие мы с тобой уже старые». Затем перешли непосредственно к проблеме, которая, собственно, и помогла им снова пересечься. Говорить на больную тему финансисту было ох как непросто, однако он собрал волю в кулак и искренне выложил всю доступную ему информацию, начиная от строгих фактов и заканчивая досужими офисными домыслами. Врач выслушал друга очень терпеливо, методично покручивая ложку, которой прежде размешивал сахар в кофе. Когда говоривший закончил, доктор отвечать не спешил. Лишь хорошенько обмозговав услышанное, он, как и положено профессионалу, аккуратно заметил, что ситуация сложная, неоднозначная, истолковать ее можно как угодно, поэтому, дабы себя не накручивать, им не следует делать какие-то выводы без Артура. — Я должен его осмотреть, расспросить, пообщаться с ним. Собрать, так сказать, анамнез, — пояснил психиатр, потерев пальцы. — Вполне вероятно, что мы расцениваем некоторые вещи неправильно. Самое важное — поставить верный диагноз, а это в нашем деле, как ты понимаешь, задача далеко не простая и не быстрая. Судя по симптомам, речь может идти как о серьезном расстройстве, так и, в принципе, о достаточно легком, но протекающем в острой форме. Лучше всего, если б твой подчиненный согласился лечь к нам в клинику на обследование. — Ты в своем уме? — перебил друга начальник Кёркленда. — К вам в лечебницу? Он никогда не пойдет на это. — Почему? — врач пожал плечами, отхлебнув из пузатой чашки с логотипом ресторанчика, где они назначили встречу, не прогадав: кофе тут варили невероятно вкусный. — Заботиться о своем здоровье, в том числе психическом, — нормальная привычка современного человека. А в нашей клинике созданы все условия для комфортного лечения, применяются передовые методики, новейшие терапевтические подходы и препараты. Вот увидишь, даже недолгое пребывание у нас поможет твоему Артуру прийти в себя и вернуться к нормальной жизни. Это как санаторий. — Это психбольница, дружище, хватит, — срезал финансист. — Клеймо на всю жизнь. Разве нельзя подлечить его как-то амбулаторно? — умоляюще посмотрев на доктора, он вздохнул и неуверенно предложил: — Пускай листок нетрудоспособности возьмет на пару недель и будет ежедневно у тебя наблюдаться: пить таблетки, ходить на процедуры, прокапается… -…а потом вернется и с новой силой начнет чудить, — закончил за него психиатр. — Знаешь, я за свой многолетний стаж очень часто видел такое. У непролеченных пациентов рецидивы случаются с пол-оборота, ты хочешь, чтобы человек постоянно мучился и мучил других, каждый день рискуя угодить в острое на «скорой»? — Заметив, как мгновенно побелевший клерк отрицательно замотал головой, врач смягчился. — Ладно. Не нервничай, вытащим мы твоего Кёркленда, если он, конечно, разрешит нам себя вытащить. Пригласи его ко мне послезавтра в четыре, — велел Шимански, недолго поразмыслив. — У меня пациент не придет — простудился, окно получится, а за час я как раз твоего Артура приму. — Хорошо, — согласился финансист, прибавив не без неловкости: — Ты только… будь с ним поласковей: это все-таки мой лучший сотрудник. — Не вопрос, — понимающе улыбнулся доктор, для пущей убедительности кивнув, что, должно быть, устроило собеседника, потому как он облегченно выдохнул. — Спасибо тебе большое. — Покамест не за что. Этот разговор состоялся накануне, следующим же днем управленец вызвал Кёркленда к себе в кабинет. Прежде всего — для собственного спокойствия: он хотел сам проверить подчиненного, чтобы окончательно разобраться, есть ли необходимость отправлять его к психиатру… Да, он признавал, что все еще не верит! Поверить в такое было чересчур больно, чересчур страшно и вообще… чересчур. Начальник заранее запасся документами, недавно подписанными Кёрклендом, о которых упоминали другие сотрудники, и предъявил их ему, лелея в сердце умирающую надежду, что, может быть, коллеги все-таки ошибаются… Кёркленд, увы, экзамен провалил. И тогда босс был вынужден поставить ребром вопрос о лечении. То, что Кёркленд рассердился, было вполне себе ожидаемо, столь же ожидаемо упрямец засомневался, идти ли ему к врачу, и уж точно — по мнению начальника — мысленно послал доброжелателя к черту. «Не ляжет Артур в больницу. Но пусть хотя бы таблетки попьет — глядишь, и оклемается. Бедный парень, вот же, как говорят, не было печали», — устало подумал глава департамента, переводя взгляд на дерево, росшее в соседнем палисаднике за окном: голые колючие ветки его переплелись, образовав импровизированную решетку, правда, среди этого печального безобразия уже кое-где нет-нет да и проглядывали первые нежные цветочки. На душе у руководителя было мерзко. Всегда по-отечески опекая своего самого толкового подчиненного, он чувствовал себя сейчас виноватым в том, что стряслось с беднягой: это был его недосмотр, это он проморгал беду… Кроме того, пытаясь вести себя с будущим пациентом психиатра как можно тверже, он сомневался, не перегнул ли палку, пригрозив Кёркленду увольнением. С другой стороны, иначе Артур бы не послушал. Тяжело выдохнув, начальник отклонился в кресле и смежил веки, принявшись мысленно убеждать себя, что сделал для Артура все, что было в его власти. Дальше решать должен был Кёркленд — как взрослый дееспособный человек. «Надеюсь, он примет верное решение, — загадал шеф. — Надеюсь, все обойдется».