Тепло осени, холод весны

Несмотря на летнее время, в день прибытия всего коллектива в лагерь жарко не было. Небо плотно затянуло тучами, но не такими, какие обычно предвещают дождь, а легкими и указывающими на приближение сумерек. Ветер, доносящийся из леса и словно замещающий часы, чувствовался везде – даже в приоткрытой форточке изолятора, где сидела Жукова, погруженная в свои мысли. Но сейчас она выглядела как-то иначе. Обычной злости и боязни на лице у девушки не было. Что это было за чувство? Пристыженность? Обида? Признание собственной неправоты? Каролина и сама не могла разобраться в том, что чувствует. Один только этот день принес ей немало эмоций. Чтобы унять их, она вскочила с кровати и стала мерить изолятор шагами, рассуждая. «Если так подумать, разве я была неправа? Этот хер из-под ногтя оскорбил память моей мамы!». Мама… Как давно маленькая Каролина произносила это слово? Казалось, что прошла вечность со дня смерти ее матери, и если раньше девушка даже глазом не повела бы в сторону могилы близкого человека, то сейчас сердце ее сжималось. «Я договаривалась и покупала тебе выпить, доставала из дефицитки, посылала взрослых друзей в ГУМ, но потому ли, что хотела, чтобы ты пила дальше? Или же потому, что когда ты пьянела, ты была действительно той мамой, которая мне была нужна?». Жукова прикусила губу, стремясь держать себя в руках и не раскисать. Ей давно пора было понять, что все в прошлом и что единственная ее надежда – только она сама. Однако сегодня кое-что все-таки изменилось. Кое-что или кое-кто? Она не зря вспоминала о матери. Почти такой же взгляд был сегодня у Тани. Она коснулась руки Жуковой, но не с целью оттащить ее от брата и наговорить пару ласковых. Есенина хотела защитить ее, заступиться, понять. Почти неосознанно и очень осторожно Каролина коснулась пальцами запястья, того места, где касалась рука Тани, после чего подвела ее к носу и вдохнула запах. Пахло цветами. Так пахли луговые цветы, травы и лютики в деревне, где раньше жила бабушка Каролины. Весь этот запах смешивался с запахом свежескошенной травы. И все это в одной руке, на одной коже одной девочки. Неизвестно, сколько бы еще продолжалась эта странная цепочка воспоминаний того, что было часами ранее, это нелепое лелеяние одного касания руки, если бы в дверь не постучали. Стук был неловким: вначале один раз, а затем - второй, более уверенно. - Заходите уже, - бросила Жукова, возвращаясь в свое привычное амплуа. Однако никто не зашел. Она закатила глаза и цокнула: - Слушайте, кто бы там ни был, не делайте мне мозг. И так злая. Заходите уже. «Не-а, - думала Таня, стоявшая прямо за дверью, - я дождусь, пока ты сама подойдешь к двери, и тогда я появлюсь прямо у тебя перед носом». Да-да, вот почему говорят, что внешностью не стоит обманываться: эта милая девочка, которой ее знали ее соседки, отнюдь не такая, какой казалась. Так, она просто стояла у двери, скрестив на груди руки и выжидая хоть какой-то реакции Каролины. Когда она поняла, что та утихомирилась, стук в дверь повторился. И действительно, Есенина получила, что хотела: Жукова подорвалась и пошла к двери. - Слушай, кто бы ты ни был, я… На пороге стояла Таня, тепло и спокойно улыбаясь. Как это обычно пишут в банальных книгах, слова застряли у Жуковой на губах, она словно забыла, что хотела сказать и какие потоки ругательств извергнуть. - Есенина? Ты что тут делаешь? А если увидят? – девушка недоверчиво оглядела соседку с ног до головы. Чтобы прийти в изолятор к наказанной и просто так завести беседу… это надо было быть либо дурой, либо бессмертной. Кто в данном случае Таня, не уточнялось. - Ты войти позволишь? Я понимаю, ты деловая и важная, но занимать весь дверной проем не слишком вежливо. Не сказав ни слова, Жукова отошла в сторону, пропуская соседку. Таня медленно вошла и села на кровать, словно чего-то выжидая. Выжидала и Каролина, чьи мысли крутились вокруг оси мозга в слишком непонятном бешеном ритме. Извиниться? Поблагодарить за защиту и поддержку? Пригрозить? Но за что? И извиняться за что? Однако первая фраза, сорвавшаяся с губ девушки, звучала по-другому: - Ты чего пришла-то? Настолько соскучилась? - Да, представь себе. Уже соскучиться не могу? Таня весело улыбнулась, подмигивая Жуковой, что только заставило девушку закатить глаза: - Ты неисправима, тебе кто-нибудь говорил? С первого дня твоя слащавость и лживость видна. Есенина вздохнула, закидывая ногу на ногу. Она привыкла к таким «лестным» отзывам о себе. - Могу, умею, практикую. Считай это моей визиткой. Жукова уже была готова то ли выпалить очередную колкость, то ли начать говорить о произошедшем, но Таня опять опередила ее. - Я хочу… - Я хочу… Они начали одновременно. - Ты говори. - Нет, ты. - Есенина! - Жукова! - Таня, ты начала, ты и говори. - А ты… ты… ты же у нас супер-смелая, так давай! - Манипуляторство! В конце концов Жукова решила: надо это, наконец, сказать. - Я хочу, - слова очень медленно приходили на ум, - извиниться перед тобой. Позднее извинюсь перед остальными девочками. Я не хотела учинять скандал, я просто… - Я знаю, для чего. Таня понимающе кивнула головой, изучая серо-зелеными глазами Каролину. По ней действительно было видно: ей стыдно за то, что случилось в комнате. - У тебя был повод, Каролин. Если бы кто-нибудь оскорбил моих родных, я бы посмотрела, насколько далеко этот человек зайдет. Жукова приподняла тонкую бровь: - Мазохистка, что ли? Есенина пожала плечами: - Не знаю, если честно. Просто такая реакция. Смотришь на этого несчастного, обиженного судьбой человека и думаешь: ну давай, что еще твой язык смолотит? На несколько секунд между повисла неловкая пауза, после чего Таня внезапно, как будто не обращаясь к Жуковой, глядя в пустоту, попросила: - Расскажи мне о маме. Наверное, если бы Таня сейчас послала ее куда подальше, Каролина была бы менее удивлена. - Тебе действительно интересно? Ни секунды не мешкая, та ответила: - Да. Расскажи о ней. Пригладив темные непослушные волосы, Жукова начала рассказ: - У мамы было два образования: сначала она закончила техникум, а потом поехала в Уфу получать высшее на мехмате – в Москву не поступила, а техникум предложил ей продолжить образование в университете в Башкирии. Я тогда маленькая была, она когда после сессии возвращалась, столько всего привозила: и чай травяной, который я очень любила, и мед башкирский, ковер у нас тоже оттуда. Мы много путешествовали по Союзу. А потом… Девушка опустила взгляд, после чего продолжила: - А потом папа сказал, что уходит. Он просто пришел и сказал, как будто бы просто на работу пошел, а не к другой семье. Мама просто собрала его вещи, безо всяких скандалов, и была такая отстраненная-отстраненная, я бы даже сказала, мертвенно-отстраненная. Ей не хотелось ничего… до тех пор, пока смысл жизни она не нашла в бутылке. Только выпив, она становилась доброй и спокойной, не тосковала об отце. Жукова и вовсе отвернулась от Есениной, заканчивая рассказ. Ее душили слезы, она раз за разом вновь переживала произошедшее. Но только сейчас, с Таней, ей было легко открыться – впервые за долгое время. Есенина встала с кровати и Каролина знала: она сейчас уйдет. Она посмеется над ее горем. - Эй, ты только меня не жалей. Я уже привы… Сероглазая не дала соседке договорить, да и не было у нее шанса это сделать: Таня подошла и заключила Жукову в свои объятия. Она сжимала ее так крепко, как могла, как будто это была главная драгоценность ее мира. На секунду у нее было странное желание коснуться пушистых темных волос, погладить их, вдохнуть их запах – не зря же говорят, что в волосах хранится вся память. - Мне очень тяжело слышать, как многое ты пережила. Но знай, ты все еще остаешься сильной, Каролина. Ты просто молодец. И если тебе что-нибудь понадобится… Нежная, «травяная» рука Тани коснулась руки Каролины. - У тебя есть рука помощи. Неожиданно Жукова выдернула свою руку из руки Есениной и посмотрела ей в глаза: - Ты издеваешься? Рука помощи? От тебя? За этим могло следовать все, что угодно, но последовало лишь ответное объятие и почти что шепот: - Это я буду тебя защищать, что бы ни случилось. Я так хочу. Не останавливай меня. «Как всегда в своей манере, Каролина, как всегда», - говорил девушке внутренний голос, однако резкое высказывание Жуковой не остановило Есенину: та засмеялась. - Ты не смотри, я хоть и с небольшой, но ухватистой силой! – продемонстрировала та бицепс, как это делал Серый, когда хотел побахвалиться перед пацанами и девчонками, но лишь заставила Жукову ухмыльнуться: - Домашних грызунов не боюсь, попробуй снова. Девушки засмеялись. В эти короткие часы каждая обрела для себя что-то свое. Но об одном они догадывались точно, пусть пока и не осознавали. Дальше друг без друга не имело смысла.