Тепло осени, холод весны

Лес. Ночь. Шорох, слышный издалека, рокотом прокатывающийся по кронам деревьев; не оставляющий равнодушным никого и ничто вокруг. Но вот внезапно шорох стихает, превращаясь в легкий весенний ветерок. На землю ступает босая бледная нога. "Наша повелительница... наша хозяйка... наша ведьма", - шушукаются величественные дубы и тополя. Таня идет по лесу так, словно и не городская она вовсе, а родная всей этой лесной возвышенной стихии. Виданое ли дело! - даже ветер затухает, стоит ей подойти. Отчего-то сейчас девушка кажется выше, чем обычно - выше и величественнее, сохраняя, однако, свою очаровательную простоту. На плече у нее сидит сова, так же, как и хозяйка, гордо взирая на владения. Однако отчего-то взгляд Есениной встревожен. - Привычная гармония нарушена, Сиплик. Тебе не кажется? Девушка обращается к сове и гладит ее, а та ухает в ответ. И еще раз ухает. Но вдруг внезапно ее клюв настигает чем-то напоминающее эльфийское ухо девушки и начинает теребить мочку, тормоша саму лесную ведьму лапами и крыльями. Таня шипит от боли. - Ай, Сиплик, что ты делаешь? Ты чего распоясался? - Херасался. Сергей закатил глаза туда, куда, казалось бы, их закатить сложно, сидя у изголовья кровати сестры. Несмотря на то, что эти двое были родственниками, схожесть между ними была минимальная. Оба светловолосые и серо-зеленоглазые, характерами они кардинально отличались. Серый - матершинник, хулиган, скандалист, - и Таня - тихая, кажущаяся примерной, не особо конфликтная. Есенины отличались как этим, так и многим другим, но становилось понятно, что не в одной команде они не могут быть. Именно поэтому брат и увязался за сестрой. "Ну а вдруг кто Таньку нашу обидит? Тем более, там Жукова", - рассуждал он. С Каролиной у него были свои счеты. Таня проснулась и осоловело захлопала глазами, не ожидая увидеть братца рядом. - С...Серый? Ты здесь что делаешь? - Пришел разбудить тебя, глухая тетеря. На лице Тани отразилось все праведное негодование и мировая скорбь этого мира. Как будто он не знал, что будить ее смерти подобно... - Это я-то глухая те... Есенина уже была готова высказать непутевому брату все, что она о нем думала, как вдруг заметила, что на ее одеяле лежит добрая стопка фантиков. "Я что, подрабатываю мусорным ведром?!". Повернувшись, она смела с себя все фантики и тут же услышала столь же праведное негодование по этому поводу. - Блиииин блинский! Ты была отличной почвой для моего творения. По правую руку от Тани послышался голос. Он явно принадлежал человеку ее возраста, и вскоре "почва" убедилась, что так и было. Перед ней стояла рыжая и веснушчатая, с растрепанными во все стороны волосами, зеленоглазая девочка, похожая, скорее, на стереотипного Робин Гуда. Клетчатая рубашка, джинсы - "зажиточная семья!" - подумал Серый - и отсутствие галстука со значком. - Здррррасьте, - девушка протянула руку, - товарищ Есенина. Надеюсь, вы оба не любите весь этот официоз так же, как и я. Меня зовут Лена, Лена Гекова. Будем знакомы. И да, с тебя шоколадка за то, что обломала мне мою пирамиду Хео... На плечо беспрестанно болтающей Лене легла сильная рука Ани. - Лен, это все, конечно, очень хорошо, - мягко, но серьезно сказала Исаева, - но это фантики. Это - мусор. И я буду очень признательна, если ты его уберешь. Мы пионерки и комсомолки, а не дурочки из переулочка, и должны вести себя соответствующе, пусть это и наш временный дом. - Блин, Исаева! - Гекова шутливо толкнула новоявленную соседку в бок, - не думала, что ты такая зануда. Аня скрестила руки на груди и легко улыбнулась. - Я не зануда, Ленок. Но дело - есть дело. Ты намусорила - ты и убирай. Еще и Таню сюда втянула... Бубня что-то себе под нос, девушка подошла к зеркалу и заколола свои кудрявые волосы заколкой. Что ни говори, а она действительно была красива, пусть общество и пыталось доказать ей обратное. "Умная, да. Будет хорошей начальницей, работницей. Но вот замуж... Нет, не выйти твоей Аньке нормально замуж". Глаза девушки вновь как будто на секунду наполнились отчаянием. Ей так хотелось о ком-то заботиться, окружать кого-то любовью, быть для кого-то той, к кому первому прибегут делиться проблемами и радостями, хорошими и плохими днями. "Но тогда почему... Почему первым делом я думаю о Даше, о Кихотинской? Это ведь совсем неправильно. Мы едва знакомы и..." - Я же, блять, просила - никаких мужиков. Мысли Исаевой прервала Жукова, только пришедшая с собрания. Каролина была не в лучшем настроении, и это было понятно: на собрании вожатых только и было разговоров, что о ней. О том, какая она. О том, как она может быть опасна, будучи исключенной из комсомола и не будучи идейной. О том, стоит ли вообще ей оставаться в лагере. Все эти слова, все эти брошенные на ветер фразы заставляли девушку раз за разом мысленно вскакивать и кричать "хватит! Никто не знает, какая я. Никто не знает, через что мне пришлось пройти за всю мою короткую жизнь". Но делиться с кем-то? Нет. Никогда. Все, что видела Жукова - то, как от нее отворачивались и смеялись в лицо, били, унижали. И так год за годом. Поэтому и включила защитную реакцию. И даже сейчас, Каролина всего-навсего испугалась того, что пришел Пешков. Она видела, как он сально и по-собственнически смотрел на Аню; ей хотелось как-то за нее постоять. Но нет, это был... - Серега? - О, - ухмыльнулся Есенин, - наше вам с висельной ленточкой. - Ты не изменился, Есенин. А за висельную ленточку я и вломить не побоюсь. - А я не посмотрю, что ты девчонка, Жукова, - столь же дерзко ответил Серый, приглаживая светлые волосы, - силы у меня побольше твоего. Или не помнишь уже, как я тебя за космы таскал в девятом классе? Жукова прикусила и без того красную губу. Ей никак не хотелось продолжать этот разговор, но парень не унимался. - Я попросил тебя держаться от моей сестры подальше. - Я что, виновата, что меня заселили здесь? - Могла бы отселиться. Или ты умеешь переезжать и давать заднюю только когда это выгодно самой тебе? Кажется, дело пахло дракой. Лена, подошедшая к мусорному ведру, с недоумением глядела на странную парочку. Серый отошел от кровати Тани и толкнул Жукову на середину, однако та не упала. - Р-ребят, вы, это... Есенин и не думал останавливаться. Серые глаза с вызовом и издевкой глядели в льдисто-синие. - Где сейчас твоя мамочка, не напомнишь? Где она? Она умерла! - и залился гомерическим хохотом, - сдохла от пьянства в сточной канаве, и туда же дорога и те... Сергей не успел договорить, как в челюсть ему прилетел мощный удар. Аня и Лена мигом обернулись, услышав звон выбитого зуба и завывания от боли. - Вы что тут, с ума посходили? - Исаева хотела было разорвать этот порочный круг, но Гекова мягко удержала ее. - Нет. Не время. Лучше понаблюдаем. - Понаблюдаем за чем, за тем, как человека бьют? Нет уж. Ты иди к вожатым, а я их попытаюсь расцепить. На удивление, рыжая согласилась и вскоре убежала в комнату вожатых. А драка уже шла полным ходом: Жукова сидела сверху на Есенине и била его. Била от всей души, нещадно; била, выражая всю свою злость. Он ведь был единственным, кто видел смерть ее мамы, и на это он решил надавить. Лица обеих были уже покрыты синяками и царапинами, и в тот момент, когда Каролина уже в очередной раз занесла руку над лицом Серого, на ее запястье сомкнулась бледная нежная рука. - Лина... Таня вела себя так, будто брата вообще не существовало; будто не она сейчас его побила. По всем законам логики Есенина должна была встать на сторону Серого, но нет: она была с Каролиной, с этой несчастной девушкой, которую спровоцировали на единственное доступное ей выражение эмоций. Холодное прикосновение Таниной руки отчего-то очень успокоило Жукову, как будто отрезвило. - Не надо, Лина. Пожалуйста. Ты сейчас не в себе. Давай ты успокоишься, и вы поговорите. Хорошо? Но Жукова не успела бы ничего ответить, потому как в комнату ворвались вожатые и пришли в ужас от того, что творилось. - Есенина в медпункт, Жуковой обработать лицо и в изолятор. "Нет!" - захотелось закричать Тане по какой-то неведомой причине: настолько она прониклась тем, что услышала за эти минуты. В этот момент ей хотелось бежать вслед за Жуковой, держать ее руку, успокаивать, кричать всему миру, что ее спровоцировали. Девочка, которую никто не понимал, вдруг в один миг стала ей ближе, и Таня непременно решила навестить соседку в изоляторе. Такое с Есениной было впервые. Знала бы она, что это будет не в последний раз. *** - Дашка, ну не усну же! Вика Ганич, пухлая, розовощекая комсомолка, лежала на кровати в своей комнате напротив Кихотинской, с которой они были лучшими подругами с самого детства. - Не томи! Кто тебе из мальчиков нравится? Ты ходишь как сама не своя, никогда такого еще не было. Даша хотела было сказать правду, но понимала, что ее не поймут. Да и как можно было требовать понимания от других, если она сама себя не могла понять? - Вик... - начала она издалека, - а как понять, нравится человек или нет? Щеки девушки еще более покраснели, когда она услышала вопрос подруги. - Ну, ты хочешь проводить с ним большинство свободного времени. Хочешь говорить с ним, гулять, дружить, ходить в кино и, - голос Вики стих, - даже целоваться! На последних словах настал черед Дашки краснеть и чувствовать, как сильно бьется ее сердце. Целоваться... это же... это же так недопустимо! А что остальные подумают? - Давай поговорим об этом завтра. Сейчас так спать хочется... Кихотинская зевнула и перевернулась на другой бок, но на самом деле ее мысли были далеки ото сна. Чем же пахнут губы Ани?...