Как стать любимчиком

Утро начинается не с кофе. Ларри уже не помнит, откуда у него в голове эта фраза, да и как она звучит целиком, есть ли у нее продолжение в принципе. Главное, что эти слова потрясающе точно передают состояние души и тела в раннее время суток. Потому что его утро тоже началось не с кофе, а с мерзкой трели будильника на его телефоне. Вокалист не успевает закончить первую строчку песни, как мелодия резко прерывается. Кто-то очень ловко отключил средство для пыток, и этот «кто-то» явно не сам Джонсон. Солнечный луч противно бьет ему прямо в глаза, хотя перед сном он был уверен, что Сал опустил жалюзи. Парень пытается скрыться от света, кутаясь глубже в покрывало, но движение резко отдается саднящей болью в пояснице и раздражающим жжением в анусе. Воспоминания о ночной эксплуатации его задницы проходятся табуном мурашек по позвонку и расплываются тягучим жаром внизу живота. — Я знаю, что ты проснулся, Ларри. Тебе пора собираться. Миссис Пакертон предупредила, что сегодня у тебя тесты, — шатен страдальчески стонет и прячет голову под подушку. Вставать и топать в чертову школу сейчас явно не входит в его планы. — Ларри, — голос Фишера звучит со стороны кухни, слышно как закипает чайник. Парень переворачивается на другой бок и выглядывает из-под своего укрытия. Его босс уже собран. Сал еще та ранняя пташка, не удивительно, что он уже привел себя в порядок и возится на кухне. — Иногда я жалею, что ты знаком с моими преподами, — в горле совсем пересохло, и Ларри приходится немного откашляться, попутно поднимаясь с кровати. — Я отвечаю за тебя. Конечно они сообщают мне все, что происходит с тобой в школе. — Вообще-то, они должны говорить это моей матери, — парень осторожно встает на ноги, позволяя покрывалу сползти на пол, и на пробу потягивается. Суставы приятно похрустывают, и боль в пояснице уже не кажется такой раздражающей. Джонсон почти доходит до ванной комнаты, когда Сал все-таки окликает его на пороге. — Ларри, я сам поговорю с Лизой о твоем переезде, — Фишер смотрит на него серьезно, с легким прищуром, и парень понимает — этот разговор он считает своей обязанностью. Он частенько делает такое выражение лица, когда что-то предстоящее касается его личных интересов. Юноша молча кивает и наконец-то скрывается за дверью. Ларри выходит из ванной спустя почти пятнадцать минут — посвежевший и в более благосклонном расположении духа. Он медленно ходит по квартире, надевая свои вещи, и, уже будучи одетым, двигается в сторону приготовленного завтрака. Шатен останавливается возле Сала и целует в уголок губ, пока тот просматривает почту на ноутбуке. — Доброе утро, — взгляд босса тут же переключается с монитора на парня. Мужчина довольно улыбается и прижимает молодое тело ближе к себе, зажимая между своих ног и в кольце рук. — Доброе утро, соня. Вы когда-нибудь пробовали передать чувство нежности и поглощающего разум счастья через поцелуй? Фишер явно такое умеет делать. Горячие губы скользят по искусанной коже. Он медленно проходится кончиком языка по контуру чужих губ и нехотя отстраняется. У Джонсона в животе словно розовая лава растекается от такого. Человек напротив облизывается, как самый довольный в мире кот, разве что не урчит. А бедный подросток пытается справиться с дрожью в коленях и спазмом в груди. Они сидят напротив друг друга, молча расправляясь с завтраком. И нет этой пресловутой неловкости после первой ночи, о которой постоянно говорят. Все чувствуется настолько естественным и обыденным, словно юный Джонсон всю свою жизнь был на этой кухне. Сидел напротив Сала, попивая свежесваренный кофе и ловко намазывая тост джемом. И в один из моментов довольно улыбнулся, когда Фишер потянулся к нему через узкий стол, чтобы слизать сладкую массу с верхней губы. Казалось, что это всегда было в их жизни. Или, возможно, они просто пришли к чему-то необходимому для них обоих. С завтраком они расправляются быстро, и босс смотрит на наручные часы, сверяя время. Кивает сам себе и поднимается с места, убирая посуду в мойку. — Собирайся, я подвезу тебя, — и Ларри даже не проверяет время на своем телефоне. Если Сал сказал собираться, значит нужно собираться. Безоговорочная вера. Возможно, со стороны она покажется слепой, наивной и даже глупой. Для самого же Джонсона она была такой же естественной, как собственное дыхание. Парень застегивает куртку и тянется за кроссовками, когда широкие ладони хватают его за бедра и прижимают лицом к стене. Это неожиданно, но совсем не пугающе. Даже наоборот. Тело резко бросает в жар, и мышцы сводит от предвкушения. А когда ловкие пальцы разбираются с ремнем и замком на джинсах, уверенно пробираясь под нижнее белье, с губ тут же срывается гортанный стон. Горячие дыхание обдает непередаваемым жаром по ушной раковине. Мурашки бегут по всей коже, скапливаясь тягучим предвкушением в наливающейся кровью плоти. Фишер стаскивает с него джинсы вместе с бельем, оголяет упругие ягодицы и грубо сминает их своими пальцами. Растягивает кожу, открывая вид на немного припухший анальный вход. Джонсону приходится закусить щеку и держать изо всех сил рвущийся наружу стон. Он чувствует влажные пальцы у себя внутри. Сразу два и по самое основание. Удовольствие на грани боли. Влажный язык скользит по шее, оставляя очередную жгучую отметину прямо за ухом. В этот раз момент, когда пальцы сменяются очередной игрушкой, не проходит мимо парня. — Сал, мать твою! — Ларри дергается рефлекторно, хочет уйти подальше от инородного тела. Кто знает, почему он так реагирует на подобные развлечения босса. — Ты ведь не думал, что я не узнаю о твоих выходках в школе, Ларри, — и он опять рычит его имя, прекрасно зная, как это действует на мальчишку. — Это твое наказание. Если за целый день ты не притронешься к себе и к игрушке, то ты прощен, и я улажу тот инцидент с Майклом Буфье. А если нет… — вибратор проталкивается глубже, касаясь заветной точки. Ноги тут же начинают дрожать, и шатену приходится упереться в стену лбом для большей устойчивости. Недосказанная фраза повисает в воздухе и сгущается напряжением у него в паху. Ларри зол. Чертовски зол. На Фишера, что так по хозяйски одевает его обратно, поправляя футболку и ремень, и целует в покрасневшую щеку, совсем не скрывая победной ухмылки. На чертову Пакертон, которая лезет не в свое дело. На мерзотного Буфье, у которого язык, как помело, и крысиная натура. И, блятство. На самого себя. Потому что этот развод на слабо пиздец как заводит. Уже сидя в машине, Джонсон не удерживается от комментария. Легкая вибрация то и дело подбрасывала его, кидая в жар и заставляя ерзать на сидении. — Это жестоко с твоей стороны. Подростки легко возбуждаются, знаешь ли, а ты оставляешь меня в таком состоянии на целый день, — а Фишер ухмыляется и на светофоре молча нажимает кнопку на маленьком пульте. Джонсон хватается за ремень безопасности и упирается лбом в бардачок. Мать вашу. На глаза наворачиваются слезы, и парень чувствует, как горят щеки и шея. — Са-а-ал, — Ларри поднимает колени насколько возможно и смотрит на босса из-под бровей. Жалобно, умоляюще. Потому что чувство такое, словно он плавится изнутри, и на уровне инстинктов он знает, — даже точно уверен, — что только Фишер может ему помочь с этим. — Не смотри на меня так, малыш. Как бы я не хотел сейчас с тобой попробовать секс в машине, уговор есть уговор. Мужчина останавливается на школьной парковке, скрывая машину в ряду остального транспорта. Джонсон хмурится, оглядывая территорию через окно, и разворачивается лицом к боссу. Сал улыбается ему самой невинной полуулыбкой. И не скажешь, что этот человек полчаса назад засунул тебе вибрирующий подарок в задницу, предлагая отстойную игру. — Хорошего дня, Ларри, — мужчина тянется за поцелуем, игнорируя обиженное выражение лица парня. Проводит пальцами по скуле, заправляя пряди за ухо. Скользит языком по припухлой коже и напоследок прикусывает верхнюю губу. — Я отправлю кого-нибудь забрать тебя после занятий. А бедный Джонсон хватается за его рубашку и прижимается лицом к груди. Он ведь не может разгуливать так по школе. — Сал, я прошу тебя, — парень делает глубокие вдохи через каждое слово. Пытается держать собственную дрожь в теле под контролем. — Можно хотя бы убавить эту штуку. Я ведь даже до класса не дойду. И Фишер правда задумывается над его словами. Любовно оглаживает трясущиеся напряженные плечи. Убирает волосы и проводит кончиком пальцев по оголенной шее. Может он действительно перестарался. Тело у его мальчика действительно очень чувствительное. Мужчина достает небольшой пульт и нажимает пару раз на кнопку, снижая мощность. И, о, Боги. Ларри теперь может хотя бы нормально дышать. Парень отстегивает ремень безопасности и делает пару глубоких вдохов, стараясь придать своему виду безмятежность. Босс оглаживает его щеку тыльной стороной ладони и целует в висок на прощание. Как тихо рычит мотор тонированного Хёндая, покидая территорию школы, шатен слышит, когда уже подходит к дверям. Он даже не оборачивается — не видит смысла в глупых провожающих взглядах вслед удаляющемуся автомобилю. Сейчас его цель — максимально неприметно перебираться из класса в класс и взять всю свою выдержку в кулак. Чтобы, не дай Господь, кто-то не заподозрил неладное. Ларри смотрит на время в телефоне и шагает вперед по широкому холлу в сторону металлических шкафчиков. Глупый замок с паролем и вечно заедающей ручкой поддается ему со второй попытки. Учебники, пара тетрадей и спортивная форма раскиданы по железной кабинке. На внутренней стороне дверцы парочка наклеек от дешевой жвачки. Маленькие граффити, выведенные маркером, и одна единственная фотография со дня рождения его мамы несколько лет назад. На фоне старых желтых обоев, в центре стоит Лиза Джонсон в смешном картонном колпаке. По обе стороны от нее сам Ларри и Фишер в таких же колпаках, они держат бенгальские огни и улыбаются в камеру. Со дня снимка прошло добрых три года, а воспоминания все такие же яркие. Вот только сейчас парню совсем не хочется глядеть на счастливое лицо его матери, когда он в таком положении. Даже если это всего лишь фото. Он поспешно хватает ручку и пару учебников, громко захлопывает дверцу и резко шагает в сторону нужного класса. Только останавливается на середине пути, неожиданно сутулясь и прикрывая лицо ладонями. Жар поднимается от поясницы вверх по позвонкам и тает где-то на плечах. Смена режима ощущается слишком чутко. До класса Джонсон добирается грациозно и медленно, маскируя собственное неудобное положение просто ленивым шагом. То, что Фишер издевается над ним, парень понял через пятнадцать минут после начала первого теста. Математические формулы вспоминались с трудом. Буквально скрепя, вылезали из недр его головы, проталкиваясь между неосознанными воспоминаниями прошедшей ночи и вероятного будущего. Радовало, что он успел написать половину, и если захочет хоть ненадолго ослабить свое состояние, то ему нужно отпроситься и сбежать в туалет. Уборная для мальчиков пахла дешевым освежителем воздуха, почти выветрившимся запахом большого количества хлора и травки. Джонсон закрывает за собой дверь, осторожно подходит к умывальникам и сходу выкручивает холодный кран на всю мощность. Освежающая жидкость стекает по его горящему лицу ручьями, пока анальный вибратор пытается пробраться в него как можно глубже. Шатен прячется в одной из кабинок, устало приваливается к закрытой двери и тянется к своему ремню. Желание хоть немного снять напряжение в паху уже начинает затмевать остатки здравого смысла. Все, что остается — это нестерпимое желание скорейшей разрядки. Он, блять, заключил сделку с самим дьяволом. Пальцы нажимают всего пару клавиш, и телефон делает быстрый набор записанного номера. На заставке одно из старых фото Фишера с его выпускного бала. Белая рубашка, красный галстук и распущенные голубые волосы до плеч. Ему отвечают спустя всего два гудка, словно ждали на том конце провода. — Занятия уже закончились? — очаровательный наставнический вопрос за место приветствия. — Нет. Я закончил раньше, и мне разрешили выйти, — Ларри прижимает аппарат к уху сильнее, а второй рукой все так же держится за кожаный ремень. — Я знал, что ты справишься, — по голосу слышно, как довольно скалится босс. И Ларри может дать руку на отсечение, что злополучный пульт он при этом все еще держит в руках. — Сал. Ты не мог бы… убавить… все это, — Джонсон закусывает губы до металлического привкуса. Картинки в голове, как наваждение, мелькают у него по развращенному кругу, и голос Фишера совсем не помогает успокоиться, а только подливает керосина в огонь. — А может мне наоборот сделать сильнее? Может мне стоит рассказать тебе, как приятно мне было видеть тебя между своих ног? И как жадно ощущался твой рот. Может мне стоит рассказать тебе сейчас, с каким наслаждением я каждый раз касаюсь твоего тела? — Ты что хочешь, чтобы я обкончался в штаны в школьном туалете? Нихрена не эротично, Сал, — в ответ он слышит только приглушенный смех. А чертов Фишер знает толк в соблазнах. Фантомные прикосновения прошлой ночи тут же отдаются по всему телу. Синяки и царапины начинают гореть, словно голос мужчины и правда их разбудил. Они ощутимо и томительно ноют, пробирая до самых костей, как сотни маленьких иголок. Рука рефлекторно спускается к молнии на джинсах и сжимает выступающий бугорок. — Помни уговор, Ларри. Не трогать себя, — и парень широко распахивает глаза. Фокусирует взгляд, на некогда белом фаянсе, сжимая зубы до боли в висках. — Продержись еще немного, малыш. Я с нетерпением жду твоего возвращения. Вместе со сброшенным вызовом уменьшается сила вибрации, и Ларри разочарованно выдыхает. Идея кончить в штаны пару секунд назад уже не казалась ему такой идиотской. Но босс прав. Нет, у Джонсона есть свои принципы, завернутые в толстенный слой упрямства. Он выдержит этот день и победителем выйдет из этого глупого спора. В конце концов он — Ларри Джонсон, правая рука босса Фишера. Он не может позволить, чтобы собственное тело одолело его.