Длинные пальцы

Люблю, когда хозяин гладит меня по голове. Когда он называет меня хорошим мальчиком и чешет за ушком. Люблю, когда его длинные, тонкие пальцы впутываются в мои, отросшие почти до плеч, волосы и заставляют опрокинуть голову назад. Люблю, когда он кусает. Больно, до крови, или нежно, едва касаясь, не важно. Одинаково крупно дорожу.   И подумать не мог, что шутка про охуенные руки брата близнеца станет совсем не шуткой. Когда говорил ему это, с ухмылкой глядя в глаза, надеялся на смех или снисхождение, но никак не на то, что запястья окажутся над головой в крепкой хватке, пока я буду прижат у стены.   А руки и правда охуенные. Особенно мне нравится, когда он приходит с мороза и бесцеремонно залезает ледяной ладонью под футболку, гладит спину и бока. Кожа покрывается мурашками, а щёки тут же краснеют. Не целует даже. Смотрит внимательно, даже сосредоточенно как-то. А голубые глаза такие холодные, почти такие же, как руки. И от этого пробирает сильнее всего.   Люблю, когда Джон позволяет трогать. Мы сидим на диване. Сразу провожу носом от ключицы до уха, вдыхаю его запах. Потом горячим, влажным языком по предплечью. Люблю видеть выступающие жилы, когда он напряжён. Трусь щекой о кисть. Держусь за запястье обеими руками и снова облизываю, теперь пальцы. Робко, пока можно, и слегка нетерпеливо. Стараюсь показать свою любовь и желание быть послушным и преданным. Кладу руки на колени, ему нравится, когда я не помогаю себе.   Замечаю хозяина, только когда слышу его громкое, частое дыхание. Указательный и средний у меня полностью во рту, достают даже до горла. Не слишком глубоко. Так, как надо. Открываю рот пошире и показываю свою работу. Заглядываю не смело в глаза и почти не вижу синевы. Только чёрные расширенные зрачки. Хозяину точно понравилось. Я вижу.   — Марк, — его низкий, мягкий голос выдёргивает из этого бесконечного кайфа.   Моё самое любимое занятие приходится прекратить и встать на колени перед его ногами. У нас уговор: сначала мой горячий, тесный рот, а потом уже всё остальное. Я и не против, я очень чувствительный там. У меня стоит ещё с того момента, как я начал. А у него с тех пор, как я взял в рот его пальцы.   Сковывает за спиной мои руки и освобождает свой член. Джон такой красивый. Хоть мы и близнецы, никогда не поверю, что я такой же прекрасный и сексуальный, как он. И его член: длинный, ровный. Не такой, как у моих насильников. Без вульгарных выступающих вен и невозможной толщины, что разрывает даже ладонь, в попытке сомкнуть вокруг пальцы. Не хочу помнить об этом, но остался слишком большой шрам в душе и месте, где должен быть левый глаз.   Стараюсь очень: втягиваю щёки, пытаюсь брать, как можно глубже. Он уже такой мокрый, что мне не нужно его облизывать, чтобы смочить слюной. Стонет так, что невозможно уже терпеть. Поправляет мои волосы и вытирает капающую с подбородка слюну.   Джон видит, как я завёлся и ёрзаю, сжимаю вместе бёдра, чтобы хоть что-то досталось и мне. Руки уже немного болят. Приятно. Разводит ногой мои колени в стороны, а я мычу и хнычу. Он это любит. А ещё любит, когда я кончаю с членом во рту. Тогда я сжимаю горло ещё сильнее и стону, посылая вибрации. Но не сегодня. Сегодня он хочет, чтобы я сошёл с ума, кажется. Чтобы умолял и просил хотя-бы разрешения продолжать, хотя-бы его грязных слов и порки.   Решает, что достаточно. Гладит меня по голове и называет хорошим мальчиком. Краснею весь, покорно опускаю глаза, а сам хочу, чтобы он скорее продолжил, чтобы хоть что-то уже скорее оказалось внутри.   Приказывает встать. У меня даже на секунду не возникает мысль ослушаться брата. Нет. Хозяина. Расстёгивает наручники, растирает саднящие запястья, целует оба по очереди. И как у него хватает терпения и выдержки на нежности. Я уже весь трясусь от возбуждения. Штаны предательски жмут.   Раздевает меня, а я не имею права помочь. Так и стою, нетерпеливо жду. Видит, что на мне нет белья. Я могу лишь облегчённо вздохнуть. Наконец ничего не мешает. Ухмыляется и поднимает глаза, смотрит прямо в моё бесстыжее лицо. На секунду замираю от взгляда в расширенные зрачки, но тут же послушно смотрю в пол. Джон не разрешал на него смотреть.   — Плохой пёсик. Разве я не наказывал тебя за это в прошлый раз? Тебе было мало? Или понравилось?   Ухмыляется, а я вот-вот, сдамся и начну умолять себя потрогать. Шлёпает себя по коленке. Я чуть не запрыгиваю на его бёдра. Так сильно уже хочу.   Наконец целует. Уверен, чувствует свой вкус и тащится. Никогда не признает, что поцелуи после минета его заводят. Но я то всё знаю. Чувствую его реакции, как свои собственные.   Снова его пальцы во рту. Уже знаю зачем и не жалею слюны. Все четыре? Тихонько скулю, представляя, как буду ими наполнен. Когда вынимает, приподнимаюсь и выгибаюсь в пояснице. Джон ухмыляется как-то нежно. Два пальца входят легко и я вспоминаю, что развлекался сегодня сам. Сводит брови к переносице и с силой шлёпает. Несдержанно стону.   — Сегодня кончаешь без рук, Марк. Ты заслужил.   Ничего пока не говорит, но я знаю. То ли ещё будет. Достаёт откуда-то смазку, оставшуюся в диване с прошлого раза, и с ней входят сразу четыре. Слишком много. Слишком хорошо и больно. Удовольствие через боль самое чувствительное и приятное. Уже не могу. Не люблю без рук. Всегда так много и сильно. И сидеть неудобно весь следующий день.   — Дрочишь и играешь с собой, пока я не вижу.   Шлепок.   — Не носишь бельё.   Ещё.   — Молчишь, будто я не узнаю.   Снова. Кожа уже красная и горит, а я вцепился в его плечи и дрожу всем телом. Потому что слишком. Схожу с ума, как он и хотел.   — А потом ещё думаешь вымолить прощение, пососав пальцы?   Он продолжает пороть меня после каждой фразы, будто наказывает. Хотя, так и есть. Стыд с возбуждением смешиваются, а он находит чувствительную точку внутри и безжалостно давит. Не смею кончить до конца. Пока он не разрешит. А пока я виноват, не смею просить.   — Плохой мальчик.   Сильнее.   — Такой плохой.   Уже нет сил. Его голос низкий, тёплый, уверенный.   — П-п…   Затыкаюсь раньше, чем смею продолжить.   — Говори, Марк.   — По… жалуйста…   Шлепок   — Не слышу.   — Пожалуйста!   Наступить на горло гордости слишком легко. Особенно, когда стоит уже до боли. Когда уже невозможно терпеть. Когда и гордости-то никогда не было. Перед хозяином никогда не стыдно унизиться и попросить.   — И ты ещё!.. — шикнул, а ноги мои от этого ещё шире разъехались по дивану.   Джон сжал мою горящую задницу в своей лапище и я проскулил, как настоящая сучка.   — Будешь неделю с пробкой на учёбу ходить. И только попробуй подрочить в туалете ещё хоть раз. — голос у него густой и хриплый, а я уже предвкушаю всё это. Вцепляюсь в его плечи со всей силы, которая у меня осталась. Пальцы на ногах подгибаются от удовольствия. С члена течёт и капает на живот Джона. А он всё никак не скажет это сраное «можно».   — Даже ебать тебя больше не хочется. Всего меня испачкал.   — Прошу-у, — дышу громко и часто. Весь ёрзаю и дрожу.   — Кончай, — бросает, словно нехотя, а меня выгибает в его руках. Теперь его живот совсем грязный.   Вытирает руку моей футболкой и скидывает меня на диван. Пытаюсь успокоиться и отдышаться. Джон уходит в ванную и я слышу только шум воды. Или он такой тихий, или правда не хочет меня сейчас больше. Не важно. Успеем ещё. Выходит не скоро. Я уже успеваю прийти в себя и сложить одежду с пола. Такой горячий и свежий от воды, что хочется целовать всего-всего. Подхожу, а он шлёпает меня по красной заднице с отпечатком его ладони и проходит мимо.   — С грязными целоваться не буду, — а в голосе улыбка.   Улыбаюсь тоже и выскакиваю из душа через минут пять. Не понимаю. Как можно сидеть там по полчаса? Джон сидит на кухне. Уже успел сделать нам чай. Так люблю этот контраст. Когда он нежный, милый и заботливый, будто совсем не порол меня на этом диване и совсем не наказывал. Будто совсем не он купил мне ошейник и пару игрушек. Сидит ко мне спиной, и я не могу не воспользоваться шансом похулиганить. Весь ледяной, прислоняюсь к его разгорячённой коже. Этот великолепный возмущённый вскрик надо было слышать. Я доволен, как никто другой на свете. Не обращаю внимания на его интересные обещания и целую, как самого драгоценного человека на земле. Впрочем, так и есть. Отстраняется и смеётся над тем, какой я смешной, когда счастливый.   — Почаще надо так, а то ходишь кислый, как килограмм лимонов.   Нагло пользуюсь моментом и нарушаю все правила разом, пока позволяет. Приду к нему в кровать этой ночью. Спать с хозяином — самое лучшее.   Всё таки, хорошо, что мы братья.