☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Минки открывает глаза в кромешной тьме, тиканье медленно затихает, но сонное оцепенение не отпускает. Он будто проваливается в бездну боли и страха, но Сан во сне переворачивается, закидывает на него руку и легко касается щеки, словно проверяя, на месте ли он, даже когда спит. Медленно отступает звон в ушах и онемение тела. Бессвязные, спутанные кошмаром мысли выстраиваются в сносную линию, и Минки вновь улавливает стрёкот часового механизма. Но вот только часов у них в квартире нет. Только на телефонах. После возвращения из Сумерек Минки вынес все часы прочь из дома. Их тиканье раздражает, не вселяет призрачный покой и ощущение безопасности, когда следишь за временем. Безостановочный шум, щёлканье, тиканье буквально сводили его с ума, выворачивая наизнанку. Часы словно одурманивают его разум, дробя голову на сотни и сотни осколков. Сан лишь пожимает плечами, если Минки так удобно, он привыкнет. Но даже избавившись от всех часов в доме, Минки их слышит. Раньше только под покровом ночи, когда сонный мозг беззащитен, а теперь всё время чудится мерный стрёкот покрытого чешуёй из секундных стрелок, с острыми клыками-минутами и часовой яростью, ужасного в своей неизведанности временного монстра. Минки снятся старинные часы с фигурками, новомодные часы причудливых форм и размеров. Обычные наручные часы, карманные, часы-перстни и кулоны. Тикающие разными голосами. Противно и едва слышно. Тормозя и норовя затихнуть или быстро-быстро, что кажется, стрелки загорятся от попытки ускорить ход времени. И это тиканье слышится ему даже когда он не спит. Звук наподобие метронома преследует его, куда бы он ни шёл. Тик-так-тик-так, тик-так, тиииик-тааак. В какой-то момент появляется желание разбить призрачный циферблат, вырвать стрелки с корнем и разломать часовой механизм, чтобы он умолк. Тиканье отвлекает, то нарастает, то затихает, заставляя Минки замирать и прислушиваться, чтобы понять, что именно он слышит. Он перестаёт высыпаться, и Сан смотрит на него обеспокоенно, но пока молчит и ни о чём не спрашивает. Они привыкли к тому, что всегда делятся мыслями, когда сочтут необходимым, и лишний раз друг друга не тревожат. Нервов и на работе хватает. Тиииик-тааааак. Словно время на исходе. И сердце Минки пускается вскачь. Всё будто замедляется, и повисают в воздухе невысказанной гнетущей тишиной не произнесённые слова. Часы вновь тикают. По-дурацки громко, оглушая и стирая звук брошенных начальником слов. И если бы не Сан, цапнувший его за руку и потянувший за собой, Минки так бы и сидел, глядя в никуда.Я бежал без передышки, Почему вокруг всё ещё темно? Скажи, разве время всё решит? Я просто боюсь.
Минки устало откидывается в кресле и встряхивает руками: писать отчёты после завершения дела — та ещё морока, куда легче кидаться в гущу боя, не зная, выйдешь ли из неё победителем или ляжешь на асфальт в попытке остановить осатаневшую нечисть. Где-то на грани сознания тикают часы. Тихо. Тик-так. Тик-так. Быстро, перебирая секунды. Но стоит Минки прислушаться и оглянуться в поисках загадочного хронометра, как тиканье затихает. Минки возвращается к отчёту, но всё же бросает короткий взгляд на стоящего к нему спиной Сана и улыбается. Он смог вернуть его из-за границы, вытащить из цепких лап Сумерек, вырвать из объятий жизнееда. И то, что Сан стал после этого жёстче и немного агрессивнее, неудивительно. Но ему не хватает всегда жизнерадостного Сана, который мог говорить без остановки несколько часов, строя предположения и догадки на любую поднятую тему. Он молчаливее, вдумчивее. И это не плохо, нет. Просто непривычно. Сан поворачивается и хитро подмигивает ему, и Минки понимает, что ни один его взгляд Сан не упускает. Словно глаза ещё и на затылке. Покончив с отчётом, Минки с благодарностью принимает большую чашку кофе из рук Сана и отвечает улыбкой на улыбку. Сан невероятный и Минки не понимает, как Сан вообще мог выбрать его. Нескладного, некрасивого и медведеподобного. Слова сказанные жизнеедом устами Сана до сих пор жгут калёным железом. Ведь мог выбрать любого, и тот бы пошёл за ним, а выбрал его. — Ты чего? — спрашивает Сан и, быстро оглянувшись, убирает волосы со лба Минки, проводя пальцами по скуле и задерживаясь на губах. — Просто устал, — гудит Минки и коротко целует подушечки пальцев. Он и впрямь устал, но до конца смены ещё несколько часов. И вместо того, чтобы обнять Сана и уснуть, они должны сидеть в участке или мчаться на вызов. На грани слышимости пронзительно тикают часы, когда Сан убирает руку. Минки вздрагивает и оглядывается, у Сана улыбка медленно ползёт с лица, и он обеспокоенно касается губами лба Минки, отчего он замирает и прикрывает глаза, ощущая внутреннюю дрожь от простого, но такого интимно-заботливого прикосновения. Сан и не такое может учудить, но сейчас проверяет температуру. — Ты не горячий, но… с тобой точно всё в порядке? — Сан говорит это ему в лоб, шевеля губами, а Минки готов прямо сейчас растечься топлёным шоколадом. — Конечно, — Минки быстро касается губами подбородка Сана и получает лёгкий удар кулаком в плечо. — Эй, мы на работе. — Ребят, у нас демоническая активность в парке у горы Намсан. Подробности тут, — дежурный передаёт Сану папку, и тот вскидывает брови, вызывая неслабый интерес и у Минки, он поднимается и заглядывает поверх плеча. Датчики демонической активности действительно взвизгивают у распростёртого в жухлой траве человека, и Сан поднимает на Минки глаза, разворачивая дисплеем к нему. Стрелка дёргается на огненно-красной линии, тогда Сан отдаёт его Минки, мол, может, на меня реагирует. Но ничего не меняется. Зато приходит сообщение от начальства. — Инкуб? Ни черта себе…я о них только в книгах читал. — Занятно, — шепчет Сан и кончиком пальца постукивает по носу. — Неожиданный поворот. К вечеру их собирает начальник и раздаёт пухлые папки с документами, с которыми сначала знакомятся, прежде чем приступить к обсуждению. Минки застывает на одной из первых страниц и прикрывает глаза. От шороха часов его мутит, он словно заполняет всё вокруг, нарастает, глушит, бьётся в сознание обезумевшей мошкарой о стекло фонаря. Сан сжимает его бедро и молча заглядывает в глаза, Минки деланно улыбается и старательно пытается выглядеть нормально. Но кроме оглушительного тиканья ничего не слышит. Хосока и Хёнвона отправляют в Пусан, Минсока с Ёнгуком на Чеджу, Сан с Минки остаются в городе. Они выслеживают инкуба, но пока безрезультатно, складывается ощущение, что с ними играет гроссмейстер, и что какой бы шаг они ни сделали, тот знает всё наперёд и уходит из рук. И лишь однажды за все недели они сталкиваются с инкубом под проливным осенним дождём, но образ размыт, не разобрать лица. Инкуб успевает остановить оружие Сана, метящее в горло, ладонями. Он шипит и морщится, а Минки с улыбкой отмечает, что новое оружие, выкованное драконом приносит нечисти больше страданий. Последующие мгновения не запоминаются, но инкуб уходит, потому что Сан бросается к нему, когда Минки зажимает ладонями уши, чтобы не слышать призрачный хронометр, который непонятно, чьё время отсчитывает, отмеряя секунды, минуты, часы. Минки кричит. — Что такое? — Голова, — нагло врёт Минки, справедливо полагая, что просто едет крышей. — Похоже, у меня мигрень. — Обратись к целителю, это не дело… обещаешь? — Угу. Дни становятся всё сумбурнее, путанее, Сан часто пропадает в библиотеке или в лавке травника, а Минки остаётся наедине со своим безумием. Он не идёт к целителям, но ищет ответ в книгах и рукописях. Пока не находит, но не сдаётся, хотя понимает написанное с трудом, потому что шестерёнки времени шуршат в его ушах, заполоняя мысли. Минки не требует разъяснений, молча следует за Саном, хотя ускорившееся тиканье часов мешает трезво мыслить, чтобы строить теории и догадки, но тело реагирует как следует, и они отбивают Феликса у толпы озверевших охотников и пары сущностей, натянувших личину людей. Тиканье оглушает, и перед глазами плывёт. Сан нервно ухмыляется и вновь бросается в самую гущу, танцует между врагами, уворачиваясь от ударов и щедро рассыпая в лица противников порошок с ладони. Они падают, как подкошенные, и Сан победоносно смеётся, доставая пачку пластиковых наручников. Упаковав их и вызвав подкрепление, они спешат по следам Феликса, Сан немного отстаёт, принюхиваясь, потом кивает Минки и отправляется в обход здания. Сущности, призванные блондинистым инкубом, нападают скопом, и он отбивается, видя, как с другой стороны помещения сверкает глазами Сан, прорубаясь к Феликсу. Вскоре рядом появляются Ёнгук и Минсок, и становится полегче. Феликс их будто не замечает, смотрит только на двух инкубов. Всё происходит так быстро, что они не успевают ничего сделать. Минки смотрит на заплаканное лицо Феликса и поджимает губы. Сан говорит какую-то ерунду прибывшим охотникам, подмигнув перед этим Минки и Ёнгуку с Минсоком. Часовой механизм бешено выстукивает, тикая, как сумасшедший, Минки оборачивается на короткий стон Сана и зло кусает губы, глядя на ушедшие по оперение в спину Сана стрелы. Химчан хлопочет над ним, а Минки приседает возле обронившего арбалет охотника соседнего отдела и цыкает. Он бы ему пальцы самолично переломал, а потом каждую косточку рук, но тот и без него вывернут в неестественной позе. Вокруг творится какое-то безумие, скользнувшая изо рта тонкая струйка едко-жёлтой дымки является ответом на все вопросы. Рядом лежат принявшие человеческий облик сущности, которые уже начинают таять. Медленно и неспешно. Он ничуть не удивится, если те костоломы из отдела, в который отдали дело инкуба, тоже одержимы. Надо будет проверить, он делится предположением с Минсоком, и тот задумчиво кивает, а потом подходит к Химчану. Сан сейчас важнее. Не очнувшийся Хёнджин и куча вопросов, которые хочется задать в особенности самому Сану, который определённо что-то скрывал всё это время, пропадая в Запретном Отделе библиотеки в любую свободную минуту. Не одержимые охотники и даже не мёртвая копия Хёнджина. Потому что Сан важнее. Минки боль Сана ощущает, как свою. Только сильнее. И часы эти дурацкие тикают громогласно, заглушая голоса. Он молча помогает увести Сана, поддерживая под руку. Сан идёт бодро, словно не у него в спине торчат арбалетные болты, ещё и отшучивается по ходу дела. В больнице им и Хёнджином тут же занимаются целители, Минки с Ёнгуком и Минсоком дают предварительные показания явившимся следователям, которые удовлетворяются их словами и не лезут ни к Сану, ни к Феликсу. Тот вообще сидит под дверями интенсивной терапии, обняв колени, пока Минсок его не уговаривает идти отдыхать. Хотя проходя мимо зала ожидания, он видит скомочившегося на кресле Феликса и тяжело вздыхает. Сам уйти не может, как не понять оборотня? Рядом с Феликсом садится Ёнгук, и Минки, решивший было поддержать травника, отходит к автомату с кофе, который варит его слишком долго, словно там не рассыпается выверенная доза растворимого кофе и сахара, заливаясь водой, а зёрна сначала собираются, потом обжариваются, и лишь спустя время мелются, чтобы потом пройти полноценное проваривание для напитывания напитка ароматом и вкусом. Он ждёт ещё минут десять, бьёт тупую машину раскрытой ладонью, но застывает, когда тиканье часов нарастает, сумасшедшее бьются секундные стрелки, уходя за пределы слышимости, превращаются в длинные минуты, и минуты замедляются, растягивая звук из частого тик-так-тик-так-тик-так в долгое тииииииик-таааааак. Пока звук призрачного хронометра не останавливается. Автомат наконец выплёвывает стаканчик и наполняет его кофе, но Минки оглядывается на бегущих Химчана с Чимином и бросается туда. В зале ожидания на полу лежит Сан. Бледный, сливающийся по цвету с белоснежным кафелем пола, с ползущей по коже чернотой. Феликса трясёт, он уходит в себя, цепляясь за Минсока, Химчан смотрит на Чимина и качает головой, а внутри Минки всё обрывается. Он стоит поодаль, словно боясь подойти и признать, что вот он — конец их истории. Потому что Феликс ревёт в три ручья, а силы целителей неспособны остановить расползающуюся по коже Сана черноту. Мимо них проносится красноволосый парень в ярком кимоно, он открывает сумку и начинает греметь флакончиками. Минки прирастает к полу, не может двинуться, умоляя призрачные часы заглушить бьющиеся под сводом черепа мысли. Невесёлые. Страшные. Пугающие. Одна другой ужаснее. Он на негнущихся ногах плетётся вслед за носилками с Саном и замирает соляным столпом под реанимацией. Персонал его даже не трогает, отходят, завидев его лицо, словно понимают — лучше не связываться. На часах над дверями сменяются цифры, но призрачный хронометр молчит, и никто не выходит из реанимации, только забегают. Но не выходят. Минки ощущает, словно из него вынули позвоночник, и смысл жизни исчез, будто втоптанный в грязь. Потому что за последние годы смыслом жизни стал Сан. А работа, охота и выслеживание — как приятные бонусы. А забери у него Сана — и всё, нет его. Как же так случилось? Да плевать, как. Лишь бы живой. Минки перемалывает изнутри. Он стоит один в коридоре и ждёт вердикта. И чем дальше бегут стрелки настенных часов, тем меньше надежды остаётся. Пробегающие медсёстры что-то говорят о яде мантикоры, и Минки прикрывает глаза, готовый сползти по стене, чтобы рыдать, уткнувшись в колени. В отцовских записях было несколько приписок о жутком ядовитом монстре, чей яд убивал даже драконов. И если это правда — шансы не просто призрачны. Их нет. Время вышло. Сил не осталось. Жизнь имеет свойство подходить к концу, и неважно готов ли ты это принять или нет, веришь ли в то, что будешь жить вечно и всё успеешь или же всю жизнь готовишься к смерти. Тик-так. Тик-так-тик-так-тик-так. Тииииик-тааак. Время истекло. Он не сразу замечает Химчана, стоящего перед ним. Осунувшегося и будто постаревшего, словно все силы выпили жизнееды, и держится он на честном слове. Минки дёргает губами. Он не готов принять правду. Призрачный хронометр отзывается робким тик-тик, тик-тик, тик-тик-тик, словно дёргающиеся стрелки на издыхании батарейки или завода, которые стремятся продолжить свой бег, но мощности не хватает и они замирают в ожидании, чтобы вновь дёрнуться, повторяя попытку. Тик-тик, тик-тик. Тик-тик-тик-тик. Кажется, вот-вот и механизм навечно заглохнет, без шансов на восстановление, но натужное тиканье всё же превращается в полноценное тиииик-таааак, которое ускоряет свой бег, и Минки пустым взглядом смотрит в стену. Химчан хлопает его по плечу и устало кивает, сиплым голосом говоря: — Жив. Иди, отоспись. Минки растеряно кивает и медленно плетётся к залу ожидания. Кажется, что покинь он здание госпиталя, и Сан растворится. Потому он по примеру Феликса падает в кресло и прячет лицо в ладонях. Краем уха он слышит хриплые вздохи Феликса, что прорываются короткими, но отчаянными всхлипами, и находит в себе силы поднять глаза. Он выпрямляется и слабо улыбается, стряхивая улыбкой пережитый ужас неизвестности. — Живой, спасибо тебе, травник. Минсок уходит следом за Феликсом, зато рядом садится Ёнгук и кладёт руку на подрагивающую ладонь Минки, лежащую на подлокотнике. Ничего не говорит, просто молча сжимает его руку жёсткими пальцами, и Минки наконец расслабляется после бесконечного дня, откидывая голову назад и прислоняя её к стене. Сегодня был день испытания на прочность, и он едва не сломался. Без крика и шума, без слёз и нареканий. Просто свихнулся бы, если… Мысли путаются, тело гудит от усталости и перенапряжения, но часы тикают, и Минки не замечает, как медленно проваливается в сон под их мерное стрекотание. Минки просыпается и с трудом разлепляет глаза, не сразу понимая, где он. На соседних креслах дремлют немолодая женщина и седой мужчина, а возле них сидит совсем юная девчушка, вряд ли тринадцать есть. Но сидит тихо, никому не мешает и терпеливо ждёт. Минки плетётся к автомату и покупает ей шоколадку и сок, просто так, без задней мысли, и лишь потом идёт к реанимации, где встречает Химчана. — Не стоит сейчас к нему, — Химчан качает головой сразу же, завидев его. — Минки, иди домой. Отоспись полноценно, а не скукожившись на кресле. Тебе нужны силы, чтобы помочь Сану прийти в себя, — Химчан разворачивается и делает шаг на нетвёрдых ногах. Сам спал когда — тот ещё вопрос. — Химчан, — Минки хватает целителя за запястье и останавливает, — говори честно, я же вижу, какой ты издёрганный. Говори прямо, прошу тебя. Что произошло? — Он в крайне тяжёлом состоянии, — неохотно отзывается Химчан, и Минки успевает подхватить его под локоть, когда целителя ведёт в сторону. Он сопровождает его до кресел в зале ожидания и помогает сесть. Химчан серый и измотанный, едва языком ворочает. — Целители уже несколько столетий не сталкивались с подобным, и если бы не противоядие Хонджуна… и не Феликс, который понял, что это… но мы опоздали, и яд частично… — Химчан опускает глаза и сцепляет пальцы в замок. — Говори, Химчан, говори, как есть. — Частичный паралич. Саламандра, — Минки вскидывает брови, и Химчан уточняет, — тот красноволосый, Хонджун, сказал, что это должно пройти, но ты же понимаешь, что… Минки кивает, конечно, он понимает. Если яд способен убить дракона, что тут говорить о простых людях. Хоть Сан и один из древних, но никто не проводил исследований. Да и разговор обычно с такими существами — короткий… под трибунал и в Лабиринт. А то и вовсе голову снесли — вот и весь суд. На оборотней только недавно перестали охотиться и подозревать во всём. Есть те, кто преступает закон, как и среди людей, но всё же отношение стало попроще. А вот прознай кто, кем является Сан, и тогда несдобровать всем, кто с ним в окружении. Трибунал не станет разбираться в причинах и следствиях, всех как баранов пустят под нож, ещё и родня пострадает. Какое уж тут исследование на тему влияния ядов и зелий? До сих пор неясно, что в случае чего делать и как отреагирует организм древнего? Вон жизнееда столько носил, а мог бы за неделю выгореть. И яд этот мантикоры… где только достали?! Тут выжил — и на том спасибо. Минки тошно и противно. От фантомной боли сводит ключицы и горло, жжёт горячим касанием, чтобы спустя секунду обдать ледяным дыханием. — Тебе бы тоже отдохнуть, — говорит Минки, — на тебе лица нет. Ты когда спал в последний раз? Химчан неопределённо машет рукой и отворачивается, скрывая навернувшиеся на глаза слёзы. Но Минки замечает, хотя и не понимает, отчего они: от усталости и перенапряжения или от того, о чём не знает никто. Это же Химчан, другим поможет, а свою боль будет молча переживать, а то и вовсе сбежит, как тогда, потеряв Тэхёна. — Минки, он даже говорит с трудом, не говоря о том, чтобы что-то делать. Будь готов к этому… — Кто с ним сейчас? Чимин? — Нет, я его спать отправил, — Химчан сам еле ворочает языком, кажется, что уснёт прямо сейчас, и не заметит. — Он спит, и ты иди. — Самому не помешает поспать, — парирует Минки. — Кто с ним? Я его знаю? — Нет, не знаешь, — Химчан наконец-то зевает, и глаза прикрываются сами собой. Минки поднимает его рывком и ведёт в сторону комнаты отдыха. Химчан больше не сопротивляется, почти висит на нём, засыпая на ходу. А потом продолжает разговор, будто ни в чём ни бывало: — Новенький, но способный мальчик. Из Бангкока к нам перевёлся. — Как зовут? Чтобы я знал, как обращаться. — Тэн. Минки сгружает Химчана на кушетку и прикрывает его пледом, а сам уходит к реанимации, оглядывается и проскальзывает в дверь. Заглядывает в стеклянные окошки палат, пока не находит нужную. На звук открывшейся двери поворачивается темноволосый парень и по выражению лица понятно, что сейчас попытается выставить за дверь. Минки на него не смотрит — взгляд прикован к Сану. — Тэн, мне Химчан разрешил заглянуть. Я ненадолго, только поздороваться. Целитель подозрительным взглядом прослеживает передвижение Минки, но молчит и прочь не гонит. Хотя взгляд ощущается каменной тяжестью. Минки останавливается у постели, неловко дёргает губами, силясь сдержать рвущийся наружу ужас от переживаний и оттого, каким неживым выглядит Сан. Он протягивает руку, чтобы коснуться, но Тэн его одёргивает: — Осторожно. Яд ещё не до конца выведен, — целитель строго смотрит на него, удерживая руку в защитной заговорённой перчатке у сердца Сана. Минки поджимает губы и рвано выдыхает. Ему хотелось бы коснуться, чтобы убедиться, что да, живой, не кажется, не врут, но он просто смотрит, оглаживая взглядом лежащего Сана с ещё более заострившимися скулами. Свет падает так, что кожа кажется парафиновой, полупрозрачно-белёсой, без намёка на привычную смуглоту. Минки так хочется стереть странную чёрную паутинку на лице Сана, но понимает, зря целитель предупреждать не станет. — Эй, привет, — хрипло говорит Минки и трёт заслезившиеся глаза. Сан с трудом переводит взгляд на него и дёргает уголком рта. — П…ри…вет… — Ты как? — Минки хмурится. Вопрос совершенно идиотский, непростительный даже, как ума только хватило спросить такое. Сан прикрывает глаза и слабо дёргает губами, словно говорит «нормально всё, не переживай». Но Минки переживает: он не ощущает той бьющей под дых энергии, да и от всего Сана веет стылым холодом, словно он долго был в рефрижераторе, а теперь вышел в тепло, и от него идут струйки пара, выдавая разницу температур. Пугающая чернота лежит отпечатком смерти на его лице, и Минки выламывает. Сан с усилием разлепляет глаза и долго не может сфокусироваться, но опять улыбается, когда наконец понимает, что рядом Минки. Сейчас бы коснуться, но Тэн отрицательно качает головой. — Ты отдыхай, я скоро приду. Тебе принести что-нибудь? — Сво…ю… фут…бол…ку… — Договорились, — Минки улыбается, прикладывая всю силу воли, чтобы улыбка не выглядела совсем уж жалкой. — До вечера. Сан прикрывает глаза, и Минки вытирает скользнувшие по щеке слёзы. Благодарит целителя и на деревянных ногах выходит прочь. Он идёт домой и находит ту самую футболку, которую Сан обожает и носит даже чаще, чем сам Минки. Но ощущение пустой квартиры пугает настолько, что он возвращается на работу и уходит в дела с головой, стараясь не думать о возможностях и вероятностях. Вечером Минки долго сидит у постели спящего Сана и смотрит в пустоту. Он клюёт носом и позволяет себе прикрыть глаза, расслабляясь в кресле. Так начинается долгое дежурство у постели Сана каждый вечер после работы. Минки наедине самому с собой так жутко, что лучше сонный и слабый Сан, чем пустая квартира. Сан медленно приходит в себя, а Минки каждую свободную минуту через плечо оглядывается или застывает, слушая призрачный хронометр, заклиная, чтобы не затих теперь ни на минуту. Но шум не только не затихает, даруя надежду, но и множится, и если очень сильно сосредоточиться, наплевав на боль, выламывающую виски, можно понять, что для каждого есть свой звук часов. Своя скорость, тональность, свой голос. Охотники, разгромившие лавку Феликса и нападавшие на них, временно отстранены от должностей в связи с подозрением в одержимости, проходят теперь насильное очищение и переобучение. Не факт, что их восстановят, а Минки думает, что такие костоломы на свободе — к беде, уж лучше под присмотром в отделе, чем на вольных хлебах. Будто им своей головной боли мало. Все возвращаются к привычной жизни, а Минки дома бывает лишь изредка. Только чтобы одежду сменить. Потому что войдя в спальню и увидев смятую незаправленную постель с отпечатком головы Сана на подушке, он не сдерживается, кусает ребро ладони и ревёт белугой, выгоняя из сердца страх и боль. Живой же, но мог и не… Всё свободное время он у Сана проводит, даже душ на работе принимает. Проходит две недели, а Минки замечает это, лишь глядя на календарь. Сан совсем худой, всё такой же бледный, с тонкой чёрной сеточкой на губах и по шее, ключицы выпирают так, что кажется, кожу прорвут, лишь подчёркивая паутинку тьмы. Минки растирает её пальцами, на время паутинка исчезает, а потом всё равно проступает. Она уже не такая плотная, и с рук и плеч сошла. Но всё равно страшно. До колик. Потому что яд до сих пор в крови, и неизвестно, исчезнет ли насовсем. Сан вечно мёрзнет, чего не бывало раньше, и слабый — дрожит от малейшего усилия, но закусывает губу и продолжает делать, пока не получается. Даже если потом валится без сил на подушки. Вчера даже пробовал сделать несколько шагов, но тело подвело. А бросившийся помогать Минки был одарен таким уничтожающим взглядом, что даже отпрянул. Сан сидел на полу, пустым взглядом уставившись на предавшие его ноги, и молчал. И лишь спустя минут десять попросил помощи, закусив до побеления губы и не глядя в глаза.Берегись, берегись Я должен открыть глаза Обратный отсчёт, обратный, Что теперь? Кажется, я застрял в песочных часах Время останавливается, когда ты замираешь.
Череда смертей охотников и мирного население начальством списывается на совесть Джина, чьё тело отправили на исследование, но так и не довезли целым — лишь горстку праха. Глава исследовательского института при Академии орал так, что пятнами покрылся, так и ходит до сих пор красный в белую крапинку. Минки делает очередную пометку в рабочем дневнике и прячет его в глубоком нагрудном кармане. В городе учащаются нападения вампиров — покусанных всё больше, но из-за вампирского яда, все жертвы лишь жаждут получить новый укус и не помнят ничего, кроме эйфорического состояния. О части вообще только слухи доходят. Минки опрашивает пострадавших без особой надежды, а потом собирается в госпиталь. Он входит в палату и его сердце останавливается: по щеке Сана катится слеза, прокладывая мокрую дорожку по бархатистой коже. — Родной мой, что случилось? — от слёз в глазах Сана Минки невыносимо. Сан редко проявляет слабость вообще. А тут… от его вопроса слёзы катятся и катятся, словно дамбу прорвало. — Где болит? Я позову целителей. — Не надо, — хрипло отзывается Сан. — Ляг ко мне… Минки сначала собирается доказывать, что Сан вообще-то с ранами, а он с дежурства грязный и пыльный. Но Сан выглядит так, что Минки сбрасывает пальто и ложится рядом. Осторожно гладит его лицо, стирая слезинки, и чувствует себя совершенно беспомощным. Он осторожно обнимает Сана и чувствует, как мокрый нос тычется в шею, а Сан начинает бесконтрольно дрожать и всхлипывать. — Господи, ну ты чего? — Минки абсолютно теряется, не зная, что сделать и сказать, лишь накрывает рукой макушку Сана и запускает пальцы в жёсткие после яда мантикоры волосы. — Ненавижу быть слабым, — едва слышно шепчет Сан. — Хочу снова быть собой, а не калекой. — Ты не калека, — тщетно пытается убедить его Минки. Ему не надо видеть, чтобы знать, что Сан, не соглашается и стискивает челюсти. — Это временно, всё пройдёт. — Мне противно от себя самого. — Эй, — Минки не выдерживает и отстраняется, с трудом отдирает Сана от себя, не потому что Сан вцепился, нет, он слишком слаб даже чтобы ложку держать, говорить — и то испытание, ему страшно, что Сан вновь станет холодеть без его тепла. Он сглатывает и заглядывает лису в глаза. — Противно? Сан, я… я не знаю, что сказать, чтобы ты понял, что я люблю тебя таким, какой ты есть. И если временно твоё тело тебе неподвластно, то ничего страшного. — А если не временно? Если я стану обузой? — Господи, Сан, да какая ты обуза?! Мне не сложно помогать тебе. Ведь я люблю тебя. Понимаешь? — Изо дня в день? До конца жизни? Это не жизнь, Минки… — Прекрати себя накручивать, — Минки целует Сана в кончик носа, легко касается скул и губ, а потом вновь заглядывает ему в глаза. — Ты мой личный — дикий лис, древний кицунэ из сказок. И если потребуется, я тебя зубами у смерти выгрызу, только не списывай себя со счетов раньше времени. Ты справишься. Мы справимся. — Точно? — голос Сана дрожит, и этим напоминает Минки о том задании, когда они едва не погибли, как им тогда казалось. Когда замерзая, Минки понял свою ошибку. — Абсолютно. Минки обнимает осторожно, ведь раны до сих пор открыты и не затягиваются, а Сан утыкается ему лбом в шею и дышит рвано, пытаясь справиться со своими эмоциями. Ещё и есть отказывается. Сжимает непослушные пальцы на свитере Минки и никуда не отпускает. А когда засыпает, Минки перебирает его волосы, не решаясь тревожить. Ведь по словам целителей спит он тоже очень плохо. Так что пусть поспит. Ощущение, что в груди открытая рана, в которой ковыряется невидимая рука, не отпускает. Боль копошится, колется, обдаёт то жаром, то холодом. Но лёжа с Саном, он слышит уверенное тиканье и позволяет себе расслабиться, засыпая под мерный стрёкот неведомого часового механизма. Минки подушечкой пальца трогает руну на груди Сана, улыбаясь, когда обволакивающее тепло, идущее от неё, касается кожи, и прикрывает глаза. Он не знает, почему Хёнджин отдал свою руну Сану. Не знает, почему Сан удержал его, когда Минки собирался нагрянуть в лавку, учуяв инкуба. Не знает, почему возле Хёнджина датчик демонической активности молчит. Но след от оружия Сана на руке доказывает то, что тогда, под стылым осенним дождём неподалёку от одного из найденных тел они столкнулись именно с Хёнджином. Вот только не датчик среагировал, а Сан, учуявший опасность. Хёнджин тогда ушёл, и они с ним не пересекались до того злосчастного вечера. Минки думает, что успеет поговорить и с Феликсом, и с Хёнджином. Просто в приоритете сейчас Сан. Главное — жив, а что за тёмные тайны они хранят с травником и инкубом — дело десятое. Сан не стал бы делать чего-то предосудительного и мерзкого. И Минки даже в какой-то мере ревнует, совсем чуточку. Потому что Сан часто пропадал, крутясь у лавки травника, пока Минки пытался понять, что за тиканье и откуда оно. Руна всё-таки делает своё дело: в одно утро Химчан удовлетворённо говорит, что раны немного затянулись, и Сан робко улыбается, уже сам, без помощи справляясь с великоватой для него футболкой Минки, которую он попросил принести. И если в плечах она не широка, то на груди болтается так, что трижды обернуть можно. Улыбка Сана греет лучше солнца, и Минки немного отпускает то гнетущее состояние, которое появилось в тот день. Впервые за время пребывания в больнице Сан молча открывает рот и не шипит, когда Минки его кормит с ложечки. Только каждый раз ненадолго закрывает глаза, и желваки играют вовсе не так, как у жующего. Но ест — и на том ладно. Это же Сан, выкарабкается. А Минки плечо подставит и поддержит. — Ты сам ешь вообще? — интересуется Сан, и Минки кивает, мысленно делая заметку есть почаще, чем на ночь глядя в палате Сана, где он бдительно следит за тем, чтобы Минки не голодал. Сан отгораживается ото всех, просит никого не приходить, только Минки и его сменяющиеся целители видят, как он назло токсичности яда делает шаги. Падает, поднимается и вновь делает. Пусть мокрая насквозь футболка и дрожь по телу, которая долго не проходит, но счастливая улыбка оттого, что он смог пройти по палате, стоит всех сокровищ мира. Хоть он и отчуждённый и непривычно грустный, Минки рад, что раны затягиваются, а у Сана получается всё больше контролировать своё тело. Яд уже над ним не властен, остались остаточные явления. Сан просил никого не приходить, потому Минки с недоумением смотрит на макушку вихрастого блондина, сидящего на краю кровати Сана. Того самого волка, которого они эвакуировали из лавки травника после того, как вломились одержимые охотники. Как его? Бан Чан. Точно именно так. Чан изредка похлопывает Сана по руке и много-много говорит, а Сан улыбается, широко, открыто, и улыбкой ему вторит оборотень. Они даже чем-то похожи, такие же ямочки на щеках от улыбки, такое же солнечное свечение. И от этого немножечко больно за грудиной. А потом Чан склоняется на лежащим Саном, и Минки слышит лишь нарастающий грохот крови в ушах. Их лица так близко, что в смотровое окно палаты кажется, что они целуются, Минки не выдерживает и входит. На звук открывшееся двери поворачивается Чан с платком в руках, а Сан улыбается Минки так счастливо, что становится стыдно. — Ну, я пойду. Рад был видеть вас обоих, спасибо ещё раз. — Что это было? — глухо интересуется Минки, когда за Чаном закрывается дверь. Он складывает руки на груди и пристально смотрит на Сана, пытаясь уловить фальшь. — Ты о чём? — спрашивает Сан и подтягивается на руках, садясь повыше. — Ты же никого видеть не хотел. — Не хотел, — легко соглашается Сан и трёт оставленным Чаном платком глаз. Он красный, и до Минки медленно начинает доходить.– Но пора выбираться из панциря. — Что с глазом? — Минки садится на край кровати и поджимает губы, ощущая нагревшееся от оборотня место. — Покажи. Сан отнимает платок от глаза, и Минки склоняется к нему, чтобы лучше видеть, берёт из пальцев Сана платок и осторожно проводит по оттянутому веку кончиком. Завернувшаяся в другую сторону ресница едва не стоила ему седых волос и что самое ужасное — ссора на пустом месте могла стоить хорошего настроения Сана и его улыбки. Минки себя бы не простил. Но через пару дней снова заметив белокурую голову оборотня возле Сана, Минки скрипит зубами. Ревность бурлит и просится наружу, но он терпеливо ждёт, когда Чан выйдет из палаты, и лишь тогда прижимает его к стене, пропуская мимо сознания побледневшее лицо с гримасой боли. Раны свежи ещё, а он его со всего маху в стенку впечатал. Но ревность туманит глаза. — Это мой Сан, ты понял? — Я и не претендую на него, — ворчит Чан, медленно разжимая пальцы Минки и глядя в глаза. — Он хоть и манящий, словно магнит, но на меня и не посмотрит никогда. Потому что любит тебя. И за жизнь зубами вцепился так, что дай бог каждому. Я поблагодарить пришёл ещё раз, пообщаться. Ты знаешь, как страшно лежать в одиночестве в пустой палате, ожидая часа посещений, чтобы потом опять ждать? Вот и решил компанию составить, меня же выписали, а он ещё остаётся. А ты сцены устраиваешь, как ревнивый дурак, — Чан сбрасывает руки Минки, уходит прочь и едва слышно бормочет, но Минки его слышит: — На меня бы кто смотрел так, как он на тебя. Или Хёнджин на Феликса… Минки стыдно, он кусает губы и упирается лбом в стену. Совсем без Сана с катушек съехать можно. И часы эти неумолкающие масла в огонь добавляют. Работа идёт как-то мимо, Хёнвона с Хосоком до сих пор нет, и никаких новостей. Химчан ходит мрачнее тучи, но не признаётся, в чём дело. Ёнгук с Минсоком что-то постоянно обсуждают за закрытой дверью, никого не посвящая, Феликс с Хёнджином из лавки носа не кажут. Все заняты собой. Всё логично и правильно, но пусто. Время тянется и тянется. Сан до сих пор в больнице, из которой готов сбежать уже, но целители не отпускают, удерживают, а Сан скрипит зубами и норовит выпустить хвосты. Минки гладит его по волосам, и тот недовольно фыркает, но соглашается потерпеть ещё чуть-чуть. И ещё. И ещё. В один из вечеров Минки приходит измотанный вкрай, рукав истерзан острыми снежными иглами спятившей юкки-онны, но он всё равно приносит Сану термос цветочного чая от Феликса и сладких пирожков с фруктами от Минсока. От себя Минки тащит красное яблоко, которое натирает по пути в больницу, так что скоро своё отражение можно будет увидеть. Сан сидит надувшийся и какой-то потерянный. — Не хочу тебя расстраивать, — говорит Сан, и у Минки сердце обрывается в пропасть, — но…тебе снова придётся терпеть меня дома и на работе. Меня выписывают! — Это же отлично, — улыбается Минки, хотя хочется стукнуть эту лисицу по лбу за то, что умудрился напугать. — Но на работу ещё рано. — Если ты думаешь, что сможешь меня удержать в четырёх стенах, то глубоко заблуждаешься. Минки обнимает Сана и придавливает подбородком его вертлявую макушку, не позволяя дёргаться. Сан возится в объятиях, но вскоре замирает и обнимает в ответ, смешно сопя и отфыркиваясь от колючего свитера, щекочущего лицо. Он трогает раненую руку и цокает языком, Сан отстраняется с трудом, касается его щеки и поджимает губы: — Раны обработать надо… и… Давай к Феликсу обратимся. Мне не нравится, что ты почти не спишь. — Только если ты пообещаешь, что пройдёшь полный курс реабилитации. Сан морщится и отводит глаза. Минки его прекрасно понимает, деятельный Сан в больнице едва вылежал, порываясь сбежать, как только очнулся. Не будь рядом Химчан и Чимин, только бы пятки сверкали. Да и слабым себя ощущать ему не нравится, а пока всё равно качает и немеют конечности. Оттого и бесится, и срывается, как бы ни старался держать себя в руках. Но яд слишком коварен и если бы не противоядие саламандры, остановившиеся часы так бы и не затикали. — Я же с ума сойду, — шепчет Сан. — Не проси о таком, пожалуйста. Я сделаю всё, но без дела сидеть не буду. — Ладно, я схожу к целителю. Кто сегодня? А, неважно. Только вещи без меня не собирай, хорошо? — Минки… — зовёт Сан, и Минки останавливается у двери, а потом возвращается обратно, глядя на Сана. Такого потерянного и родного, что хочется укутать его в плед и никуда не отпускать. Вообще. Даже под страхом смерти. — Что? — Поцелуй меня. Минки целует осторожно, словно впервые. Чёрная паутинка на губах Сана отдаёт стылым холодом, но в поцелуе Сан вскоре перехватывает инициативу и прижимается всем телом, медленно, но уверенно нагреваясь под пальцами Минки. И это куда приятнее и обычнее, чем холодная кожа. — Иди к целителю, поцелуи подождут, — неохотно оторвавшись от Минки, бурчит Сан и отодвигается. Явно ему хочется целоваться, забыв обо всём, но он находит в себе силы отстраниться. Из целителей свободен только Тэн, и Минки просит его осмотреть рану. И не столько жалко руку, что новыми шрамами украшена, сколько пальто и свитер. Свитер ещё переделать можно, распустить и попросить соседку перевязать, в оплату выгнав шалящих в квартире барабашек, а вот пальто жаль. Ещё три-четыре подобных нападения, и придётся новое покупать. Сан вопреки просьбе собрался ещё до возвращения Минки и сидит на подоконнике, качая ногами и глядя на сцепленные в замок руки. Он замечает Минки и немного виновато улыбается, пожимая плечами. Минки подхватывает сумку и подставляет локоть. Сан с укором смотрит на него, но всё же хватается за локоть, когда они подходят к лифту. Его потряхивает и ведёт, но он будто не замечает, прислонившись щекой к плечу Минки. В дороге Минки ругает водителя автобуса, который, вообще-то, не дрова везёт, но Сан не замечает: спит всю дорогу, привалившись боком к Минки и положив голову на плечо. В тёмном окне Минки видит отражение Сана и улыбается, потираясь щекой о жёсткие волосы, которые по уверениям Тэна и Химчана скоро вновь должны стать мягкими. Как назло лифт в доме не работает, и Минки просчитывает варианты перехода по крыше из соседнего подъезда, лишь бы на двадцатый этаж на лифте подняться. Он ещё колеблется, а Сан устремляется к лестнице. Минки тяжело вздыхает и следует за ним, не комментируя и не предлагая донести, чтобы острые лисьи зубы уши ему не отгрызли. По ступеням Сан идёт на одной силе воли, и Минки поддерживает его изредка, стараясь не особо надоедать своей помощью, акцентируя внимание на слабости. Но два последних этажа они проходят почти за полчаса. Сан отдыхает, а Минки не подгоняет, хоть и устал и предельно хочет спать. — Дома… В постель они падают почти не раздеваясь, стянув только по дороге верхнюю одежду и обувь. Сан подползает к Минки, закидывает на него ногу и руку и отключается почти сразу. Минки ещё несколько минут слушает стрёкот призрачного хронометра и вскоре засыпает тоже. Первый за долго время выходной кажется раем. И не только потому, что можно выспаться, но и потому, что рядом возится такой же сонный и взъерошенный Сан и пытается его разбудить уже достаточно долгое время. Минки неохотно открывает один глаз и получает подушкой по лбу. — За что? — За всё хорошее, — смеётся Сан. — Вставай уже, скоро завтрак привезут. Я в душ… но если захочешь, можешь присоединиться. — Я воздержусь, — сипло шепчет Минки, стараясь не смотреть на раздевающегося Сана, но выходит как-то не очень. — И не покусишься? — хитро спрашивает Сан, даже без обращения похожий сейчас на кицунэ куда больше, чем в лисьем облике. Сногсшибательно соблазнительный и невозможный. Сан переступает упавшие к ногам джинсы и бросает короткий взгляд на Минки, с хохотом удирая в душ. Сонливость снимает как рукой, и Минки несётся одержимым охотой хищником вслед за Саном, хватает за руку, тянет на себя и, не слушая фырчания по поводу колючего свитера, прижимает к себе. — Покусился, ты доволен? — Не пересказать, — улыбается Сан и тянет его за собой, по дороге помогая раздеваться. И пусть ничем серьёзным совместное принятие душа не заканчивается, в груди шевелится тёплый комок, и изредка он сжимается, стоит взглядом зацепиться за выпуклые ледяные побелевшие с тонкой вязью тьмы шрамы или за чёрную паутинку на коже. Сан довольно стонет, когда Минки уступает просьбе и проводит шершавыми ладонями по зудящим шрамам. — Это лучше чем секс, — откидывая голову назад, говорит Сан и смеётся. День проходит в приятном безделье, хотя Сан и носится электровеником, изредка устало приземляясь на диван рядом с Минки, который просто наслаждается видом домашнего, очень довольного и растрёпанного Сана. Он носится вернувшимся домой псом, едва ли не вынюхивая всё до последней мелочи. Но больше всего внимания достаётся всё-таки Минки. Все страхи и заботы отступают, когда Сан, устав от поисков, которые всё же увенчались успехом, и он победно вскрикнув, достаёт старинный деревянный короб, проверяет содержимое, а потом валится к нему в объятия, утыкаясь носом в щёку и прикрывая глаза. — Вечером к Феликсу хочу зайти. — Хорошо, а пока отдохни, — согласно кивает Минки и давит зевок. Сан сонно моргает и вновь засыпает, Минки укрывает их пледом и прикрывает глаза. Вечером они направляются в лавку Феликса, где их встречает шумная толпа охотников и оборотней. Лавка травника будто превратилась в клуб по интересам, но Феликс явно не против. На Сана налетают с поздравлениями и рукопожатиями, Сан улыбается, счастливый оказаться снова в толпе друзей. — У тебя большая клумба, а пустует, — словно оправдываясь, говорит Сан, а Феликс неверяще прижимает к груди подарочный пакет, прочитав названия и онемев от удивления. Минки не сильно разбирается в написанных бирочках, но теперь становится ясно, что в бумажных кулёчках, что скрывались в деревянном коробе, прячутся семена цветов. — Спасибо. — Тебе спасибо. Обещай, что у тебя будет лучшая клумба в этой части города всем на зависть. Особенно тем табакокурильщикам с соседней улицы, — смеётся Сан, — и тебе спасибо, — он кивает Хёнджину и на секунду касается груди, Феликс улыбается, и Минки кивком головы благодарит их. Сан забирает пакет, который подготовил Феликс, и, подмигнув ему, уходит, чуть подволакивая ноги и опираясь на Минки. Первая рабочая неделя больше похожа на ад, потому что Сан бесится, когда Минки пытается всеми правдами и неправдами не пустить на выезд, буквально драться лезет, а потом дрожит, кусая губы и сверкая глазами. Дома Сан обиженно дуется и уходит спать на диван, но неизменно просыпается в постели, куда его переносит Минки, зло фырчит и старательно игнорирует Минки. И к концу недели Минки сдаётся. Хотя Сан его прощает не сразу и скалится злой лисицей, норовя укусить при любой возможности. Словно звериное нутро даёт о себе знать всё больше и чаще. И на выезде Сан достаточно резок и подозрителен. Всё чаще принюхивается и хмурится, словно пытаясь вычленить запахи или же вспомнить их. В лавке они проводят времени всё больше. Сан листает книги, которые даёт ему Феликс, они о чём-то шепчутся с Ёнгуком, и Минки без удовольствия отмечает, что Чан тоже часто зависает у травника. Несмотря на сказанные Чаном слова, Минки будто ощущает от него опасность и не хочет доверять. В отличие от Сана. — Можно посмотреть оружие? — без особой надежды просит Бан Чан, глядя на Сана и Минки. Сан согласно кивает, а потом подключается и Минки, они пускаются в долгие объяснения, Чан качает головой, прищёлкивает языком и с удовольствием слушает, не обращая внимания на удивлённо сверкающего глазами Феликса. Потихоньку Минки перестаёт напрягаться, когда видит Чана, проникаясь к нему симпатией. Оборотень любознательный и очень интересный собеседник, хотя его всё равно сильно тянет к Сану, словно очарование древнего служит ему наркотиком. Минки постоянно маячит за спиной Сана, слушая шум призрачных шестерёнок, и изредка отвечает на вопросы, прислушиваясь к множественному биению времени.