***
Череп и его стая, ни сном ни духом не подозревающие о коварстве своего состайника, были привлечены к разбору склада от всякого ненужного хлама. Работа шла вяло, с постоянными перерывами на перекур. Энтузиазм работающих время от времени взбадривал пробегавший мимо Щепка. Стая Мавра собирала мусор с территории и корпусов. Враждующие кланы, конечно, тут же обозвали друг друга мусорщиками и грузчиками. Так продолжалось почти до обеда и могло бы затянуться до ужина, но ковылявший мимо Р Первый, держащий капустный лист на месте фашистского укола В12, пнул останки гнилых досок и, сверкая цыганским глазом, просипел нечто ругательное. Дело пошло веселее, и к тихому часу склад был полностью очищен от ненужных вещей, Ральф успел сменить два листочка и пополоскать горло фурацилином. Щепка же до самого ужина принимал от своих подопечных стеклотару, собранную с территории, макулатуру и окурки. Если труд и облагораживал трудящихся, то внешне это никак не проявлялось; воспитатель маврийцев же улучшал собственное самочувствие и облик с помощью белого полусладкого из пластиковой полторашки. Письмо, адресованное грозному вожаку, с беспрецедентными мерами предосторожности было доставлено адресату и сунуто под подушку на нужной кровати. К несчастью Дохляков, первым в спальню черепистов вернулся подозреваемый во всех грехах и завалился полежать на кровать друга, так как его постель была закидана стайным барахлом. Устраиваясь поудобнее и подтыкая подушку, Хромой нащупал листок. «Черепу», — гласил листик в линеечку. На правах бессменного заместителя и секретаря Хромой развернул письмо. «***
На последний ужин кухня расстаралась и, чтобы подсластить пилюлю расставания с летней жизнью, испекла огромный торт, по куску которого детвора и получила в качестве утешения. Столик Чумных Дохляков с тщательно скрываемым любопытством наблюдал за стаей Черепа. Вонючка ради лучшего обзора даже выпихнул Фокусника на другое место. — Может, он его не прочел? — Зануда макал хлеб в подливку и предвкушал десерт. — А может, кто-нибудь письмо раньше Черепа нашел? — нейтрально предположил Слепой, одной фразой посеяв панику среди могикан. — А что, если Хромой?! — Кузнечик обвел друзей изумрудным взором широко распахнутых глаз. — Ну и кабздец нам тогда, — заключил Макс, — потому что он точно знает, что мы письмо писали. Он же нас видел, когда с Ральфом обжимался. Дохляки закрутились и заерзали на местах, желая поскорее свалить из столовой, даже не дожидаясь торта. Лось вынужден был подойти и спросить в чем дело. Детвора залепетала о несобранных сумках и еще какую-то чепуху, но воспитатель не позволил уйти до раздачи десерта. — Спокуха! — призвал к порядку дрогнувших побратимов Волк. — Ещё никто ничего не читал. И тут Хромой достал сложенный пополам листочек. Вражеский стол Спортсмена даже оглянулся на внезапно замолчавших противников. — Я сейчас описаюсь, — обрадовал состайников Красавица. — Сиди, терпи, — прошипел Волк, — а вы все прекратите пялиться и ешьте. За столом клана Черепа уже обсуждалось, кто с кем будет сидеть в автобусе. Дрищ собирался тайком от Р Первого прихватить с собой в Дом котенка от столовской Мурки, Гиббон планировал сгонять до ларька за бухлишком на последнюю ночь. — Что это? — спросил Кабан, только что торговавшийся с девчонками за сухофрукты из компота. — Записка, — Хромой продемонстрировал стае имя адресата, — любовного содержания. Пляши, Череп. — Убью, сука, — процедил сквозь зубы вожак, но, зная, что силой взять листочек не получится, вынужден был пройтись вокруг в стола в подобие танца. Такие фортели не могли остаться без внимания, и теперь все столовая, включая воспитательский стол, наблюдала за происходящим. Череп бегло пробежал глазами послание. — Пошли выйдем, — бросил он Хромому, вставая с места. Все молча проводили глазами смуглого, злого Черепа и не спеша прихрамывающего следом Хромого. — Это что? — Череп тряс листком, прохаживаясь вдоль скамейки, как тигр в клетке. Хромой не посчитал нужным отвечать на очевидное и достал семечки. — О чем ты говорил с лиловым? Что за хрень происходит? — Череп ударил друга по руке, рассыпая семечки. — Твое дело — Ральф, во что ты ещё влез без моего разрешения?! Много на себя берёшь! Хромой молча слушал, как его вожак, не стесняясь в выражениях, поносит его разными словами, все больше заводясь от молчания. — Не лезь ко мне и Ведьме, может, у меня с ней настоящая любовь. Хромой скептически поднял бровь: «Может?» — Я сам всё решу и с Мавром, и с ней. И дать бы тебе в бубен! — Попробуй, — Хромой опять достал семечки, — тут, вот, и медпункт рядом, я тебя отнесу потом. Череп, попыхтев еще немного, сел рядом и взял семки. — Скажи честно, ты бы хотел быть вожаком? Хромой отрицательно покачал головой. — А если, — Череп помолчал, болезненно скривив лицо, — моя болячка, сам знаешь, пока молчит, но все может кончиться в один миг. Если вдруг так случится, ты будешь вожаком. — Буду, — горбун сердито кивнул, — и вопрос с Мавром и его стаей я закрою за два дня. — Я так не могу, Хромой. Понимаешь? — Значит, тебе придется повременить со смертью. — Въебу, вот честно слово, сейчас я тебе вмажу прямо в твою горбатую носину! — Сейчас я вам обоим вмажу по хребтам, — Ральф подкрался незаметно. — Марш в столовую! Там Старик речь прощальную говорит и торт режут. Чумные Дохляки, воткнув носы в свои тарелки, искоса следили за возвращением Черепа с Хромым под конвоем Чёрного Ральфа. Вид загрустивших старшаков несколько озадачил чумной столик. То, что Хромой шел сердито насупленный, — это было правильно, а вот с чего смурнеть лицом Черепу — было непонятно. — Он его даже не побил, — прошипел Вонючка, счищая кремовую розочку с куска Слепого. — Просто не успел, — пояснил Фокусник, — воспитатель помешал. — Думаете, они ему сегодня тёмную устроят? — кровожадно предположил Рекс. Такое предположение заставило Кузнечика страдальчески посмотреть на друзей. Волк на дух не переносил, когда ярко-зеленые глаза друга вдруг темнели и в них появлялся подозрительный блеск зарождающейся слезы. Изгнание из стаи они видели всего два раза, но зрелище было незабываемым. Оба раза обструкции подвергались члены стаи Мавра. Первый раз избитого, размазывающего кровавую юшку по лицу Дрища взяла себе стая Черепа, и то не сразу. За парня вступился Седой, и бритоголовый вожак уступил. А вот второй раз избитого до потери сознания изгоя забрали в Могильник, и больше в Дом он не вернулся. Что стало с тем, кто носил кличку Замри, никто не знал. И за что с ним так обошлись, тоже никто и никогда не обсуждал. — Ну мы же так не хотели, — прошептал Кузнечик, страдальчески глядя на Волка, — не надо, чтобы они его били до смерти. Надо сказать, что мы ошиблись и не знаем ничего. — Чего это мы ошиблись, — недовольно встрял Вонючка, — с Мавром он говорил и с Ральфом тоже. Мы же с Сиамцами не слепые! Слепой фыркнул и кинул в колясника грязный комочек салфетки. Волк смотрел на стаю лысого: те ели и разговаривали как ни в чем не бывало, только двое сидели с постными лицами. Череп расковыривал свой кусок вилкой, Хромой отдал торт сладкоежке Кабану, даже не притронувшись к угощению.***
Сумки были собраны, книги сданы в библиотеку, полотенца в прачечную, вилки, тарелки и стаканы возвращены на кухню, чертов посох так и не найден. В другие года он проводил последнюю ночь купаясь до изнеможения, прощаясь с морем, но в это лето больная спина не позволила осуществить любимый ритуал. Ральф любил море, и ему казалось, что оно отвечает ему взаимностью. Он не мог плавать, но зато мог посидеть на пляже у воды, слушая бормотание волн и любуясь, как из темноты появляется белая шипучая пенка, бежит-бежит — и вот уже быстро и ласково накатывает, омывая соленым языком ноги. Желанное одиночество длилось не более получаса. Первыми к нему на топчан уселись Череп и Гиббон, предварительно спросив разрешения. Смысла их гнать Ральф не видел. Если бы он плавал, он бы ушел в дальнюю бухту, а так, отчего бы и не посидеть с группой? Следующими подошли Кабан, Гну и трое девушек. Они принесли хвороста, бутербродов, натыренных абрикосов и алычи. Гиббон, чуть помявшись, всё-таки достал алкогольный припас и бумажные стаканчики. Первую налили Ральфу. Винцо было из категории «компот плодово-ягодный», и Ральф милостиво кивнул, разрешая чуть-чуть выпить. Народ молчал, глядя в разведённый костерок, курил и вздыхал. Чуть погодя к ним подошли еще ребята, даже вроде кто-то из стаи Мавра. Последними присоединились Щепка и Хромой с Деткой и гитарой. Вино хоть слабенькое развязало языки, а может у кого-то было, что покрепче, и ребята уже болтали, негромко смеялись, подтягивали струны, настраивая гитару, собирались петь. Ральф потихоньку вылез из круга и пересел на лежак позади отсветов костра. Он знал, что Щепку они стесняются гораздо меньше, чем его. Щепка хорошо играл и пел чуть дребезжащим тенорком и мог раскачать на душевные песни любую компанию. — Сидишь и поощряешь пьянство, — рядом брякнулся долговязый Янус. — Сижу и делаю вид, что не замечаю небольшие нарушения режима, как мудрый педагог. — И воняешь бормотушкой, — не унимался доктор. — Ты чего приперся-то? — Ральф скосил глаз на длинные, как у аиста, ноги главврача. — Упаковал, что ли, уже склянки, банки и пилюли? — Я принес тебе чудодейственный бальзам, Макаренко, — съязвил Янус, доставая фляжку с разбавленным спиртом. — Горлышко подлечишь и суставчики смажешь изнутри. — Последний раз, когда я с тобой пил, Айболит, — Ральф свистнул, и Куцый принёс им алычи и бутербродов, — меня видели в непотребном виде, плюс я просрал где-то нептуновскую палку, и теперь мне это будут поминать до второго пришествия. — Во-первых, Айболит был ветеринар, — Янус уже разливал им огненной воды в стаканчики, зажатые между коленями, а Ральф держал в руках хлеб, чтобы не запачкать песком, — во-вторых, вы просто, батенька, не умеете вовремя остановиться в питии, а это очень важно. А в-третьих, сдается мне, что посох припрятали твои архаровцы. Ральф с Янусом, беззвучно чокнувшись, опрокинули внутрь мерзко пахнущего спирта. Паук сразу же откусил приличный кусок хлеба с паштетом, заедая противный вкус. — Пусть пожжёт, — прохрипел Ральф на вопросительный взгляд. Тяпнув еще по чуть-чуть, Ральф и вправду почувствовал облегчение как физическое, так и душевное. Янус долил остатки спиртовой микстуры в стакан товарища и, вздыхая, ушел продолжать сборы мобильной больницы в дорогу. Можно и самому уже выдвигаться в сторону корпусов, но надо было прояснить происшествие за ужином. Поэтому Ральф вызвал к себе на приватную беседу Черепа и его зама. Волк, Кузнечик и Слепой сидели в шатре ветвей огромной старой ивы и смотрели туда, где на пляже горел костерок, слышались песни и смех. — Надо идти, — настаивал Кузнечик, потирая нога об ногу: комары заедали. — Подождём, — упрямился Волк. — А вдруг мы их упустим в темноте? Слепой в обсуждении не участвовал, занятый ощупыванием шершавой, потресканной коры старого дерева. — Вот сейчас надо идти, — встрепенулся Волк. — При Ральфе они нас не тронут. Ральф вчитывался в корявые безграмотные строки анонимки, пока Череп с Хромым дружно окуривали его с двух сторон сигаретным дымком. Кто из младших написал это судьбоносное послание, было понятно и без комментариев. Эта группа Лося во главе с предводителем команчей с седой чёлкой за лето достала Чёрного Ральфа выше крыши своими выходками. — А что мы с тобой, Хромой, делаем-то слишком часто? — Что-то в диапазоне от валяемся до целуемся, — горбун передал воспитателю свой коробок спичек, — там не разобрать. — Так что вы его поцелуйте хоть разок, — подкольнул Р Первого Череп, — а то вот все думают, даже мелюзга, а вы ни-ни. От подзатыльника возмездия Черепа спасло появление трех тощеньких фигурок, выросших перед ними, как грибы после дождя. — Не надо его бить, пожалуйста, — пропищал безрукий с ободранными коленками. — Я последний раз, — пообещал Ральф и ткнул Черепа под ребро. — Не его, а его, — Волк неуверенно показал в сторону Хромого. — Его не буду, я ж с ним обнимаюсь, — от абсурдности ситуации и разговора хотелось хихикать, как обкурившемуся травки. Ральф приобнял хромоногого, сидящего слева, и тот, подыгрывая воспитателю, волооким взором взглянул в чёрные глаза. — Мы не это, — отчаянно пискнул Кузнечик, — не видели ничего и не знаем! — А письмо написали просто так, — подтвердил Волк, насупившись. — Пошутили, — тихонечко подытожил Слепой. — Ещё раз я увижу вас около наших комнат, — предупредил Череп, разгибаясь после тычка, — за ноги повешу. — А если вздумаете следить за мною, — продолжил Хромой, — вы по Дому не ходить, а ползать будете. Ральф не стал унижаться до угроз, просто улыбнулся похолодевшей троице: — Брысь отсюда! Пацаны резвыми козликами ускакали во тьму, слыша за собой пение и ржач. — Не надо было ничего писать, говорил я вам, — пыхтел Волк уже в спальне, раздеваясь перед сном. — Нет, блин, правдолюбцы нашлись! Ну что? Наказал Череп Хромого? Как же! Жди! А теперь они двое нам при всех будут пенделей давать, а про Р Первого я вообще молчу. — А что Р Первый? — бубнил Кузнечик, поднимая ноги, пока Слепой стаскивал с него сандалии и шорты. — Он воспитатель, и нас Лось в обиду не даст. — Злопамятный он, вот что! — не унимался Волк. — Он бить-то нас не будет, а гадость какую-нибудь придумает. Поплачем ещё. Остальные дохляки обреченно молчали в своих кроватках. Вонючка с головой залез под одеяло и притворялся крепко спящим, даже всхрапывал для убедительности. Сиамцы лежали нос к носу в одной постели. Макс глазами буравил брата и тихо, чтобы никто не слышал, шептал, что он говорил, что не надо этого делать, что предупреждал. Рекс морщился и молчал. — Но они же обнимались! — не вытерпел все-таки Кузнечик, уже лежа под одеялом. — Вот прямо при нас, мы же видели, Волк! Дружное: «Замолкни!», выкрикнутое хором, уложило поборника справедливости обратно спать.***
Ральф лежал, вытянувшись на задних сиденьях автобуса, и пытался абстрагироваться от тряски, ощутимого запашка выхлопных газов и песенного конкурса, который устроил Щепка между старшими стаями. Вообще ему было нехорошо. Горло болело, а голос то пропадал совсем, то прорезывался, как у пубертатного подростка, и тогда Ральф посреди фразы давал петуха или, наоборот, скатывался в сиплый бас уголовного авторитета. Стая Мавра пропела про жёлтую субмарину, его группа дружно проорала заводную песенку про Элис. Счет был равный. Тёмно-серый глаз выглянул между спинками сидений, оценивая, спит он или нет. Ральф стукнул кулаком по спинке, чтобы его оставили в покое. — Последний раз, — шепотом попросил его Хромой, — честное слово. Самый последний раз. — А мы вам скажем кое-что важное, — пообещал Череп, нависая над воспитателем, — такое, про что никто не знает. — Следующим летом мы едем в горы, — прохрипел Ральф, не открывая глаз. — Это все знают, — отмахнулся лысый. — Помогите, мы должны выиграть у Мавра. Ральф показал фигу и скрестил руки на груди, демонстрируя отказ и что разговор окончен, все свободны. Но настырные физиономии не реагировали на его молчаливые протесты. — Если выиграем, они месяц в бар ходить не будут. Помогите, не будьте жабой-то! — Я — жаба! — беззвучно просипел Ральф. — Идите оба в задницу! — Вы не такой, — закудахтали дуэтом Череп и Хромой, — мы знаем, вы хороший и милый. Хороший и милый показал им фак. — Мы вам такое скажем, — улещивали его одногруппники, — что Старик перед вами ещё извинится, а может, и грамоту даст. — Последний раз, и чтоб больше я вас не видел до конца поездки. Наглецы скрылись, призывая автобус к тишине и анонсируя соло от Чёрного Ральфа. Он прокашлялся в звенящей тиши, готовясь в третий раз за поездку порадовать общественность своим чарующим голоском. Слабонервные начинали прыскать со смеху раньше времени, но на них шикали и требовали заткнуться. — ЗАНЯТО! — проорал Ральф голосом простуженного ворона. Обе стаи накрыло цунами хохота, даже водитель вильнул машиной по дороге, очевидно тоже веселясь со всеми за компанию. «Вот дайте мне доехать до Дома, — думал Ральф, слушая всхлипы и стоны, — надену костюм, ботинки и покажу вам, как Родину любить. Распустились, черти полосатые, расслабились, забыли, кого бояться надо. Ничего-ничего, я вас быстро верну в нужную колею». Череп, перегнувшись через сидения, внимательно смотрел на Ральфа, желая убедиться, что тот не спит. — Спите, Р Первый? Ральф безмолвствовал и старался не улыбнуться. — А мы ваш трезубец нашли. «Сукины дети, — подумал Ральф, — так ведь и знал!» — Сказать где? — рядом с Черепом возник тонкогубый горбун с нелепым пучком волос на голове, сколотым карандашами, как у китаянки. Ральф молчал, изо всех сил демонстрируя, что ему эта информация безразлична. — Он в поленнице за баней лежал. — И где он сейчас? — начало фразы Ральф пропищал тонюсеньким фальцетом, а закончил предложение роскошным басом. Череп с Хромым перегнулись к нему, чуть ли не падая с кресел, и громким, заговорщицким шепотом поведали страшную тайну, что проклятая палка владыки морей лежит в багажном отсеке под сумками и что, когда они приедут, он может торжественно достать её и вручить директору. Смертная казнь через колесование плюс посажение на кол с предварительным вырыванием ногтей — это то немногое, что постарался вложить в свой взгляд Чёрный Ральф, глядя на своих воспитуемых. Слава тебе, Господи, лето кончилось. Такой борзоты в Доме он им не позволит. Маврийцы пели какую-то бардовскую песню про моряков, на очереди было выступление стаи Черепа. — Ну ещё разочек, Ральф, самый последний из всех последних. Мы же проигрываем. Спасайте. До Дома было ещё полдня пути.