***
Дом у моря готовился к закрытию смены: все наводили лоск и красоту, дамы затребовали себе внеочередную баню, завивали кудри и рисовали брови, доктора взвешивали серодомное поголовье, которое должно было за каникулы нагулять жирок, а в результате со многих только убыло. Библиотека трясла воспитателей, чтобы все сдали взятые книжки и желательно в божеском виде, а не выкупанные в море и вываленные в песке — убытки будут вычтены из окладов. Лось и директор воевали за транспорт, пытаясь выбить дополнительный автобус, в котором можно везти младших отдельно от старшегруппников. Щепка гладил рубахи, принаряжаясь к финальным танцам, а Ральф лежал бревном, изредка стеная и кряхтя, ровно столетний дед, когда было нужно встать с постели. Обычно простудные болячки настигали всех в первые две адаптационные недели по приезду в санаторий, но Ральф ухитрился простыть прямо накануне отъезда. Ему прострелило шею и спину от самой поясницы. Бонусом прилагались воспаленное горло, насморк и общая слабость. По правилам воспитатели могли пользоваться врачебными услугами Могильника, хотя обычно старались этого не делать, но сейчас у Чёрного Ральфа не было выбора, и каждое утро и вечер он волокся в лазарет на уколы и массаж. Янус не мог упустить такой момент и, безжалостно отклонив все слёзные просьбы медсестер, лично мял страдающего, предлагая воспользоваться древнекитайской медициной в отсутствие в санатории физиокабинета. — Сейчас бы тебе электрофореза с новокаином, — пыхтел Янус над многострадальной спиной, — уже бы козликом скакал. — Давай от аккумулятора электроды вытянем, — мычал Ральф в кушетку, — дашь разрядик — я и поскачу. — Там подачу тока не отрегулировать, — выглаживал руками напряженные мышцы Янус, — а вот иголочки я в тебя натыркаю, восстановлю баланс инь и янь, полежишь минут пятнадцать и пойдёшь на своих двоих. — Сразу? — Сеансов через пять, — честно отвечал доктор, втыкая локоть промеж лопаток в больную точку. Пациент стонал, охал, ахал, выл, взбрыкивал ногой, стучал рукой и просил предложить ещё какие-нибудь методы для скорейшего выздоровления. — Вас с улицы послушать, так можно подумать, что тут фильмы для взрослых показывают, — в открытое окно проснулась выбритая башка Черепа. — Жить-то будет, доктор? — рядом нарисовался Хромой. — Есть надежда? Ральф показал кулак, который тут же заломили за спину, и пытка продолжилась дальше. — Банки поставьте и горчичники на ночь, — третий знаток лечебного дела возник у подоконника. Янус истязал друга гусеничкой, гоняя кожу по спине снизу вверх и обратно. Клиент извивался, повторяя поползновения лечебной гусеницы по своей спине. — А еще говорят, пчелиный яд помогает, — душевно ворковал Череп, с умилением глядя на муки воспитателя. — А можем муравьев красных наловить, — пыхтел сигаретой Хромой, — они, твари такие, жгучие, как кусанут — сразу все пройдет, зачешется. — А если совсем худо, так мы и гадюку какую-нить поискать могём, — самонадеянно обещал Гиббон. — Вы, доктор, только мигните, и мы мигом — живой ногой, ради дорогого воспитателя на всё готовы. — Я те мигну! — предупредил Ральф Януса, садясь на пыточном столе. — А если вдруг в моей постели мураши или ещё какая гадость заведётся, то вы все вместе со мной спать будете. Трехглавый консилиум возмущенно переглянулся, обиженный недоверием к их профессиональным и искренним советам. — Все не влезем, — сообщил Череп Ральфу, — кто предложил, тот пусть и спит. Метнув в обнаглевшие рожи шлёпанец, Р Первый застыл в наклонной позе с протяжным стоном. — Нет, ты слышал? Лекари херовы нашлись, совсем распустились — никакого уважения. Янус мыл руки, старательно пряча улыбку от своего пациента, три головы с умоляющими, блестящими глазами высунулись из-за окна в ожидании решения главврача. — Пчёлы, — одними губами выговорил Янус, и счастливые физиономии тихо растворились в летних сумерках. Чумная Гвардия собралась на любимой полянке у сосен, в боевом раскрасе и с необходимыми для ритуала вещицами: красивые камушки, бусинки, перья, ракушки, фантики и прочая чепуха, которая имела значение только в руках своего обладателя. Волк, взглянув на собравшихся, тряхнул светлым чубом и приступил к чтению приговора Р Первому и Щепке. Стая радостно подвывала на каждом пункте, соглашаясь с предъявленными обвинениями, разногласие в коллегии присяжных заседателей вызвал только последний пункт. — Он же достал нам ракушки, — тихо сказал Слепой, катая шишку по ладони. — Ага, а перед этим по кухне гонял, — упрямо настаивал на своем Волк. — Рекс, что скажешь? Лупоглазый сиамец крутил свой медальон с буквой «Р» и смотрел на брата. — Мы думаем, что это можно пропустить, — серьёзно ответил Макс за двоих Следующей проблемой стало отсутствие крови для совершения магического ритуала нерушимой клятвы. Ни ножей, ни бритв, ни стекла у них не было. Волк готов был сдаться и бросить все, поддавшись всеобщей тоске. Положение спас Горбач, предложив добыть сакральную жидкость, расчесав комариные укусы, которых было множество на любом из Дохляков. Смочив бумажку из кровоточащих ран, Волк стал зачитывать слова клятвы под дружный одобрительный боевой клич состайников. В ближайшую пятилетку Чёрного Ральфа и Щепку ждали бессонные ночи, кошмарные будни, кнопки на стульях, чернильные лужи там же, соль в компоте, гвозди в щах, удушливые газы в уборных, молчаливый протест и прочие прелести неистребимого партизанского движения. По волчьему замыслу текст с клятвой должен быть разделен на кусочки и съеден каждым членом стаи, но предложение не вызвало понимания и энтузиазма. Поэтому после троекратного и торжественного «клянёмся» мятый листок с кровавыми отметками был захоронен у корней самой кривой сосны.***
В этот раз финальные танцы проходили без участия Чёрного Ральфа, но он лучше перетанцевал бы со всеми ребятами Серого Дома, чем так мучился спиной. Главное, он уже шёл на поправку, даже смирился с банкой наловленных пчёл. Утром на завтраке, увидев перекошенные, опухшие от укусов физиономии его добровольных лекарей, Ральф так ржал, что ему закоротило шею и теперь, ко всему прочему, он не мог повернуть голову вправо. После бодрящего пчелиного яда Янус запретил Р Первому купания, потому что море стало прохладным, и если ребятня всё равно резвилась, стараясь урвать побольше в последние деньки, то Ральф лежал, закопанный в горячий песок, и время от времени сипел, чтобы все были на виду, не ныряли и далеко не заплывали. Обрадованная беспомощностью своего надсмотрщика ватага Черепа радостно плавала до буйков и обратно наперегонки, прыгала, ныряла, в кои-то веки наслаждалась водой без железной ральфовой руки. Воспитателю оставалось только ястребиным взором следить за порядком и угрожать страшными карами с берега. Лечебный яд и сухое тепло делали свое благое дело, но тут у Гиббона свело ноги на глубине, и Ральф был вынужден, превозмогая боль и скованность, спасать парня, уже несколько раз хлебнувшего воды. Внезапное перенапряжение и холодная вода похерили всё лечение на корню. Янус ругался и плевался, вскрывая ампулы с обезболивающим и от души всаживая укол в бледную незагорелую задницу. — А что, я должен был дать ему утонуть? Понимая справедливость слов Р Первого, он все равно не мог так просто смириться с тем, что все его усилия пошли прахом. — Вот теперь терпи до Дома, — ворчал доктор, — поедешь на уколах, и никаких тебе прощальных гулянок. Платок шерстяной на пояс и ходи, как бабка старая. — Дедка. Янус нетерпеливо махнул рукой, отпуская незадачливого больного: он-то собирался сегодня потанцевать со всеми своими медсестрами и хорошенькими воспитательницами. Чумные Дохляки так же, как и стая Спортсмена, танцевать не собирались, но пропустить зрелища отплясывающих воспитателей не могли. Кузнечик, сидя на перилах рядом со Слепым, шепотом на ухо пересказывал тому всё, что творится на площадке, кто с кем стоит, кого приглашает, что делает и во что одет. То, что привычная домовская жизнь входит в свою колею, было заметно ещё и по тому, как разделились старшие ребята: группа Мавра стояла на одной стороне, а Черепа на другой. — Наши придурочные вожди опять вырыли томагавки войны, — ухмылялся Волк, — конец великому перемирию. — Перестань, Волк, — Кузнечик терпеть не мог, когда упрямый Волк так отзывался о Черепе, — ты бы хотел Мавра в вожаки Дома? — Почему сразу Мавр? Почему бы не Седого или Комара, или ещё кого. Кузнечик возмущённо фыркнул, собираясь вывалить на Волка гору аргументов, почему названные им никак не годятся в вожаки, но Слепой незаметно дёрнул друга за футболку, призывая не вступать в бессмысленный спор. Волк не желал закрывать вопрос и, оглядев танцпол, сплюнул через перила и продолжил свои рассуждения: — Или, вот, Хромой: вполне мог бы бритого заменить. Ну вот такое попрание авторитетов Кузнечик уже стерпеть не мог, сколько бы Слепой ни щипал его за спину. — А драться за свою стаю он как будет? — А как он до этого дрался, — фыркнул Волк, — его, знаешь ли, в Могильнике штопали не реже всех остальных. Мавр разве дерётся? Он мозг, а для тупых драк у него такие, как Циклоп и Бык, есть. — По-твоему, Череп тупой? — все сильнее заводился Кузнечик. — Не-а, ленивый, — Волк азартно смотрел на пыхтящего дружка, — ему влом с Мавром и его стаей окончательно вопрос решить. Проще по разным сторонам коридора ходить и игнорировать друг друга. Дурачьё. Пренебрежение в словах Волка задевало Кузнечика, и, спрыгнув с перил, он ушёл, уводя за собой верного Слепого, которому и высказал весь гнев и обиду. — А Волк прав, — загар не коснулся худого Слепого, и оттого его кожа как будто светилась в темноте. Возмущение, клокочущее в конопатом Кузнечике, бледный мальчишка чувствовал на расстоянии и примиряюще похлопал по земле ладонью, приглашая сесть рядом. Как объяснить другу, что старшие разделили между собой Дом, чтобы справиться со своими страхами и неуверенностью, что ни Череп, ни Мавр, никто из них недостаточно силён, чтобы держать всех в своей воле, что им так проще не думать о будущем выпуске? — Ты тоже считаешь, что Череп дурак? — сдавленным голосом спросил Кузнечик. — Забудь ты про них, — со вздохом попросил Слепой, — расскажи, чем тут так пахнет и какое небо сейчас?***
Восхитительно-звёздные августовские ночи, когда дневной зной сменяется не удушливой липкой жарой, а благословенной прохладой. Ральф знал, что хотя танцы будут до утра, но неугомонные парочки расползутся по территории, пользуясь свободой. Ему не хотелось ни с кем встречаться, желание побыть одному, прощаясь с ещё одним летом, увело к самой границе территории Дома у моря. Млечный путь катил свои воды по небосводу, рассекаемый падающими звездами. «Пусть всё кончится хорошо», — попросил Ральф у новой яркой чёрточки, прочертившей небо. У него в запасе есть ещё время, будет ещё одно лето, и, может быть, получится сделать из оскаленных, агрессивных зверят нормальных людей, растопить их страх перед Наружностью. Чем дальше они были от Дома, тем проще было работать: здесь они почти ничем не отличались от обычных подростков в их возрасте. Но, когда они вернутся, ему будет все сложнее поддерживать тот дружеский, доверительный тон, что удавалось наладить за каникулы. Как только они приедут в Дом, начнется обратная адаптация: многие попадут в Могильник и растеряют там всю солнечную энергию, накопленную за три месяца. Интересно, что, продолжая именовать врачей Пауками, лазаретный домик в санатории они не называли Могильником — он был здесь просто обычным медпунктом. В группы вернутся те, кто не поехали со всеми отдыхать, некоторые по медицинским показаниям, а кого-то забирали на лето родители. Постоянная скученность в классах и спальнях, отсутствие индивидуального пространства и давление стен Серого Дома опять вызовет всплески неконтролируемой агрессии, драки, а девушки, свободно общающиеся с парнями, только добавят масла в огонь. Ему вспомнился первый выпуск. Он пытался переломить их упрямство силой, приходя в бешенство от странных обычаев и порядков, а они просто замыкались в себе, не допуская чужого в свой мирок. А потом был выпуск. Ральф старался пореже вспоминать те дни, потому что тогда ему казалось, что все его усилия бесполезны, что сегодняшние группы повторяют судьбу своих предшественников, с каждым днём становясь все более похожими на тех, кто зарисовывал стёкла в общем коридоре, боясь выглянуть в окно. — А вас там ждали. Ещё один минус быть молодым педагогом — это то, что ты не просто воспитатель и учитель, а еще объект симпатии, и ладно бы только училок и паучих: хуже, что приходилось игнорировать знаки повышенного внимания от подросткового контингента обоих полов. — Там и без меня есть кому танцевать, — хмыкнул Ральф, наблюдая явление Хромого перед свои ясны очи. — Я, между прочим, должен был пригласить вас на танец. Ральф ещё раз хмыкнул, двигаясь, — скамейка была подгнившая, и место, где можно сидеть без опаски упасть, было относительно небольшим. — Что за коварный план? Хромой нервно дёрнул ногой, задевая колено Ральфа; он был не вправе раскрывать хитроумные замыслы вожака, но и исполнять их он тоже был не обязан. — Череп хочет Ведьму в вашу стаю перетянуть? — прозорливо предположил Р Первый. — Хочет да не может, — ответил горбун, сползая по спинке скамьи, чтобы видеть звёзды, — Мавр не позволит. — А если и отпустит, то приз утратит свою привлекательность и таинственность и игра потеряет смысл, — пробормотал Ральф себе под нос. — А я зачем нужен? Хромой молчал, мучаясь, между желанием высказать наболевшее и стайной солидарностью, обязывающей его воспринимать воспитателя как недружественную силу. — Надеешься на Седого? — Не особо, — вздохнул парень, прислушиваясь к дискотечным воплям. — Никто никогда не знает, что скажет наш красноглазый прорицатель. Ральф подумал, что Хромой прав: в строгом межстайном разделении Дома Седой занимал странный пограничный статус. Вроде относящийся к стае Черепа безногий мальчишка-альбинос не отказывал в магических услугах ребятам из противоположного клана. Как воспитатель, Ральф, естественно, не знал всех тонкостей взаимоотношений жителей Дома и о многом догадывался по косвенным признакам, но то, что Седой мог пойти вразрез с мнением вожаков, он был в курсе. — Что будешь делать? — Договариваться и убеждать, как обычно. Радостный рёв оповестил окрестности, что заиграл очередной хит этого сезона, и Ральф, взглянув на серьёзного собеседника, решил, что на один танец-то он способен сегодня. — Так ты будешь исполнять приказ вожака, — Ральф легонько пихнул Хромого в бок, — или наш вечер потерян? Хромой, улыбнувшись, поднялся и с церемониальным поклоном, попытавшись щелкнуть пятками расхлябанных кед, протянул Р Первому руку. Ральф оценил возможности своего обколотого обезболивающим организма и решил, что полька-бабочка для него недоступный идеал, а вот обычные топталки-обжималки вполне по силам. Дуэт вкрадчивыми голосами мурлыкал о диких розах и поцелуях у реки, а Ральф, соблюдая исключающую любую двусмысленность дистанцию, заходил с Хромым на второй круг вокруг скамьи. Предстоящий учебный год ко всем обычным проблемам будет ознаменован еще и любовным интересом к преподавателям. И первый звоночек — это Хромой, а так называемые указания Черепа всего лишь неудачное прикрытие или совмещение приятного с полезным. В первый выпуск у него были признания и слёзы двух девушек и один парень-колясник, неудержимо краснеющий в присутствии воспитателя. Лекарство помогало, но рука все равно не поднималась выше плеча, а в ногу ощутимо постреливало из поясницы. — Теперь веди меня до постели, — Ральф не отпустил локоть Хромого после танца, — Черепу же нужны будут доказательства? Всю эту подростковую влюбленность надо рубить на корню, как бы жестоко это ни казалось. В эти чувства можно поиграть, посочувствовать — до поры до времени, — но есть определённый порог, который нельзя переступить. — Браслеты заберёшь? — принятое решение неприятно царапало сердце, и Ральф решил нарушить тягостное молчание, которое установилось между ними. — Нет, это подарок, — Хромой отвечал ему холодно, но руку не отнял и шел, сосредоточенно смотря себе под ноги. Ральфа заела совесть. Может, это ему самому симпатичен этот резкий парень с упрямым взглядом серых глаз; может, это он сам себе выдумал ответную симпатию, чуть выходящую за рамки приличия, позволяя себе двусмысленные шуточки с подростками, а теперь ни за что ни про что обидел своего воспитанника. Народ колобродил, гуляя напоследок, пели песни, качались на качелях, пару раз Хромого окликнули, напомнив, что его искал вожак. Навстречу попался Лось, утирающий испарину с лица, смеясь, сказал, что с Р Первого причитается, так как они с Щепкой до упаду отстаивали честь мужского корпуса, перетанцевав со всеми и даже с самой маленькой — Ящерицей, — пока он тут прогуливает по болезни. Уже в коридоре корпуса, чуть не сбив с ног, из-за угла выкатились Кузнечик и Вонючка, шарахнувшиеся от них так, что безрукий мальчишка приложился головой о стену. — Интересно, это они меня испугались или тебя? — проговорил Ральф, глядя вслед удаляющейся парочке. — Ушастый слышал, как я с Мавром говорил, — ответил Хромой, — теперь, наверное, думает, что я в сговоре против Черепа. Они еще не уехали, а интриги уже начались, и можно забыть обо всем, что было летом, настраиваться на рабочий лад. А ещё загадка существования неких Ходоков и Прыгунов, Изнанки, которую он так и не разгадал, когда вдруг кто-то за один день неуловимо менялся так, что нутром чуешь, что он стал необъяснимо старше, внешне оставаясь тем же подростком. Вот, кстати, хромой горбун с беловолосым шаманом и были из тех, кто накануне отъезда на море неуловимо изменились, нося в своих глазах странное выражение взрослых, которое то появлялось, то исчезало. Хромой стоял напротив, неотрывно глядя за его плечо, крепко сжав губы, и Ральф опять почувствовал угрызения совести. Девушки, весело переговариваясь, шумной нарядной стайкой пролетели по коридору, вынуждая их отступить с дороги. Они окликнули Хромого, позвав к беседке играть в бутылочку и сообщив, что будет костёр: директор разрешил. — Вам ещё нужна моя помощь? Можно подумать, это Ральф просил тягаться за ним, как пришитому?! Раздражение моментально вскипело и тут же улеглось, он так и не научился спокойно реагировать на все эти знаки внимания, непроизвольно включаясь в весёлый флирт, а потом мучаться оттого, что не умеешь выйти из ситуации без потерь. Ладно, он всё равно будет ругать себя за несдержанность и непрофессионализм, но лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и жалеть тоже. — Детка поправился? — Ральф притянул к себе заледеневшего Хромого, обнимая одной рукой, вторая опять отнялась без лекарственной подпитки. Горбатый нос утвердительно клюнул его под ключицу. Мимо проковыляли два желтоглазых близнеца из группы Лося, пробурчав неясное приветствие и кося птичьими, чуть навыкате глазами. Ральф мельком глянул на выгоревшие макушки, светящиеся в тусклом свете коридора. У Хромого был тот же оттенок волос, что и у этих малявок с тремя ногами на двоих. — Иди, тебя ждут. Ральф чувствовал, что Хромой улыбается, пыхтя ему в плечо. — Спокойной ночи, Р Первый. Он захлопнул дверь спальни, пнул полусобранную сумку под кровать и, чертыхнувшись, решил спать, не обращая внимание ни на какие вопли с улицы, стук в дверь, предложения выпить, закусить, спеть и другие радости финальной ночи. Выпросив с кухни картошки и овощей, стая Черепа с официального разрешения развела костёр и теперь под присмотром Януса запекала картошку, горланя те же песни, что и их здоровые ровесники. Хромой подошел к небольшому кружку, в центре которого крутилась бутылка из-под пива, указывая кому надлежит целоваться в этом раунде. Пахло марихуаной, и горбун посмотрел в сторону доктора, но тот либо не чуял преступный запах, либо мудро решил сегодня не замечать нарушения режима. Череп крутанул бутылку, и та, повернувшись три раза, показала на Хромого. Стая радостно заулюлюкала, предвкушая веселье, но вожак сгрёб зама за шею и объявил собравшимся, что это зрелище не для всех. Под разочарованный вой и с пожеланиями целоваться всерьёз, по-взрослому, а не в щёчку, парочка свалила за куст. — Ну, договорился? — Напомни мне, как ты стал нашим вожаком? — Всенародное голосование, мой дорогой друг. Ты болел, а общество сочло меня достойным, — Череп развел руками, покружился вокруг себя и застыл, увидев, как необычно и плавно колышутся листья на кусте жасмина. — Мы всё просрали, — пробурчал Хромой и сильно дёрнул обкуренного вожака за ухо, приводя в чувство. — Бля, Хромой, ты чего такой сердитый? — беззлобно удивился Череп, держась за ухо. Затаившись под железной горкой, кататься с которой мог только желающий умереть в страшных муках, Вонючка с Кузнечиком наблюдали за беседой Черепа и Хромого. Слышно им ничего не было, а вот видно было прекрасно. Если бы у Кузнечика были руки, то зрелище, как Хромой дал в ухо его кумиру, вынудило бы его схватиться за голову, а так он мог только нервно приплясывать вокруг коляски состайника. — Кошмар, какой кошмар, просто ужас ужасный, — восхищенно шептал колясник, — по-моему, это бунт и свержение цезаря. К наблюдателям присоединились Сиамцы и теперь тоже наблюдали непонятные манипуляции между старшими. Следом за отрыванием уха, дохляки имели счастье полюбоваться, как руководство первой стаи Дома обменялось ударами и что-то эмоционально высказало друг другу. Сквозь музыку, все еще игравшую на веранде, до них донеслись только несколько звуков явно ругательного смысла. Хромой плюнул Черепу под ноги, тот саданул зама ногой в голень; Кузнечик ахнул и сел на землю, Сиамцы удивленно моргали, зажав в кулаках свои опознавательные бирки. — Верные воины пьют и веселятся, а гнусный предатель, пользуясь общей слабостью, убивает вождя, — Вонючка аж подался вперед, чуть не выпадая из коляски, чтобы не пропустить ни одной мелочи. — Во дают! — Рекс пихнул брата, ковыряющегося в носу — Ага. Только стоял с Чёрным Ральфом, обнимался, а теперь волтузят друг друга. — Кто с кем обнимался? — промурлыкал неугомонный Вонючка, ласково потрепавший потрясенного Кузнечика по макушке. — Горбатый с чёрноруким, — хором проговорили близнецы. Играющие в бутылочку, услышав забористый трёхэтажный мат руководящего состава, дружною толпою поспешили посмотреть, что случилось. — Что, Череп, не даёт тебе хромой красавчик? — радостно оскалил кривые зубы Кабан, за что тут же схлопотал по шее от Кальмара. Девушки хватали ребят за руки, пытаясь свести всё к шутке и не дать разгореться драке. По ушам саданули вопли «Kiss» — похоже, кто-то добрался до музыкального пульта в отсутствие воспитателей, врубив любимый музон. Четверо Дохляков ошарашенно наблюдали, как Череп, только что выяснявший отношения с Хромым, теперь целует его на глазах у всей стаи, намотав длинный хвост волос на кулак! — Не знаю, как вы, а я чего-то не хочу быть взрослым, — мрачно заявил Рекс. — Ну теперь-то мы обязаны всё ему рассказать, — Вонючка подпрыгивал и вертелся в коляске, что юла, — это же двойное предательство. Нож в спину, попрание чести и достоинства, плевок в мартышкин черепок! — Почему двойное? — тускло поинтересовался Кузнечик; потрясение от увиденного заставляло задуматься, что может Волк и прав, называя старших придурками. — Ну как же! — Вонючка тряс Кузнечика за плечо, не сводя блестящих глаз с Сиамцев. — Мало того, что он за спиной вожака с Мавром переговоры ведёт, так он ещё с Ральфом втихаря обнимается, а Череп его прямо вот… Вонючка запнулся, не находя слов от возмущения и восторга одновременно. — Прямо в дёсны засосал, — Макс скривился, высунув язык. Дружное «фу-у-у» ярко обозначило отношение мелюзги к предстоящему взрослению и авторитету старших групп.