Преодолеть всё

В доме их ждал Стоик. Последний раз Эльза видела его в прошлом году на политической встрече, организованной Эренделлом. Эльза никогда не думала об этом, но она, наверное, могла бы назвать вождя Стоика своим другом. Не только из-за того, что он и Иккинг сделали для неё девять лет назад. Так случилось... Или так и должно было быть? Первая политическая встреча принцессы была первой встречей, в которой участвовал Олух или представляющий его вождь Стоик. Прошёл год с её возвращения в Эренделл. Ей было всего десять. Отец решил показать ей, как проходят политические встречи. Ей не нужно было ничего делать. Никто не давил на неё — конечно, были люди, не понимающие, что здесь делает ребёнок, но одного взгляда её отца хватало, чтобы нацепить на их лица улыбки. Остальные смотрели на неё с умилением, с которым обычно смотрят на детей. Конечно, никто не воспринимал её серьёзно. Она сама не воспринимала себя серьёзно. Если бы с ней начали политическую беседу, единственное, что она смогла бы сделать, — это представиться, и был бы настоящий успех, если бы у неё получилось это сделать, не запнувшись и не раскрасневшись. Поэтому Эльза волновалась. Что ещё хуже, ей было скучно. Она старалась слушать, но один монотонный голос сливался в другой, и поток её мыслей плыл в самых разных направлениях, с политикой, конечно, никак не связанных. Несмотря на это, встреча всё же не была бесполезной: она снова встретилась с вождём Стоиком. Она сказала бы, что они не могли не встретиться, ведь не заметить вождя было очень сложно: среди скопления ряженных, как один, герцогов, графов, послов и других разных «...ов», чья обувь, скорее всего, стоила дороже целого дома вождя, Стоик в своей грубой одежде и, в общем, в своём всём, начиная от мощного телосложения и заканчивая характерными викингам косичками, очень отличался. Не говоря уже о скованности в его позе и нетвёрдости в походке. Он был викингом в королевском дворце, и каждый знал это. Тем не менее, принцесса не могла представить, чтобы вождь волновался о том, что скажет высшее общество. Этого человека, ведущего за собой целое племя, победившего в не одной тяжёлой битве, каждый день преодолевающего жизненные преграды, не может волновать такая пустяковая вещь, как длинные языки «расфуфыренных богачей», как её отец — конечно, очень редко — зовёт некоторые кичливые лица. — Эльза! — радостно воскликнул Стоик. Его широкие плечи расслабились в более естественное положение. — Хорошеешь с каждым годом! — Спасибо, — улыбнулась она. Улыбнулась, потому что в первый раз за всю встречу к ней обратились не потому, что она принцесса, а потому, что рады её видеть. — Волнуешься? — спросил Стоик. Его тон всё такой же простой и искренний, словно они не вождь целого племени и принцесса, а давние друзья. Эльза не знала, были ли они всё ещё друзьями. Она ничего не понимала в вопросах дружбы, почти не присутствующей в её жизни. — Очень, — Эльза поправила перчатки, которые — даже при их плотном материале — уже были мятыми от того, сколько раз за встречу она сделала это. — Это мой первый раз. Она не знает, почему сказала правду. Ложь — маленькая и большая — сопровождает её каждый день, так что сказать, что она в порядке, не составило бы сложности. Все врут на этом взрослом празднике скуки и фальши. Может, причина в месяце, который девочка жила в доме вождя, может, в её возрасте, но врать Стоику она не хотела. — Я тоже, — тихо признался Стоик. — Правда? — спросила девочка, смотря на него большими удивлёнными глазами. Стоик кивнул. — У нас всё... немного иначе. И как она не думала об этом? Она жила на Олухе и знала, насколько их миры разные. Викинги, хотя и немного грубые, открытые и искренние. Здесь же половина людей высших кругов лицемерная и лживая. — Знаешь, что мне помогает? — шёпотом, словно рассказывая тайну, спрашивает Стоик. — Я думаю о дорогих мне людях. Они — часть моего народа. Я хочу лишь лучшего для них и буду отстаивать их интересы до конца. Я здесь ради них. Принцесса решила, что это сложно, но всё же попробовала. Она думала об Анне. Если Эльза будет хорошей королевой, она сможет решить проблему со своими силами и открыть ворота. Анна больше не будет одна. Более того, королевская семья станет ближе к своему народу. И тогда Эльза поняла Стоика. Конечно, королева должна думать о своих людях. Но она не может думать о всех. Анна — часть её народа. Принимая решение, лучшее для Анны, она принимает решение, лучшее для всех. До конца встречи принцесса чувствовала уверенность. И хотя у неё так и не получилось сосредоточиться на политике, представиться она могла бы, не запнувшись и не раскрасневшись, и даже прокомментировала бы фразой, может, целыми двумя тему политической беседы. А это уже был бы самый большой — она даже сказала бы, огромный — успех. В тот день вождь Стоик стал её другом. Ни одна политическая встреча не проходила без их разговоров. Они общались на равных и учились друг у друга, и это Эльза ценила больше всего. Поэтому первое, что сделал Стоик, когда они вошли в дом, — радостно, как и всегда, воскликнул имя девушки и крепко, но осторожно обнял её. Второе... — Скажи мне, что это не то, о чём я думаю, — Стоик со строгим видом оборачивается к Иккингу. Девушка думает, что он почти не изменился. На лбу и в уголках глаз появились новые морщинки, но глаза — глаза такие же яркие, как и в каждую их встречу, полные огня, с плескающейся внутри сильной, почти сбивающей энергией. — Тебе не понравится ответ, — с виноватой улыбкой отвечает парень. — Иккинг... — Всё в порядке! — останавливает вождя Эльза. Её голос высокий и хриплый, и она не знает, от усталости или от бурлящих в крови эмоций. — Мне было лучше, и я согласилась. Это был прекрасный полёт. Стоик рассматривает её, стараясь найти новые повреждения, и хотя Эльза знает, что на ней их нет, её нервы подпрыгивают, и она выпрямляется, чувствуя напряжение в каждой мышце. — Хорошо, — говорит он. — Но тебе всё же стоит зайти к Готти. Иккинг, проводи Эльзу. — Но я в порядке, — возражает Разенграффе. Мысль о выходе в деревню её не радует. Она проходила через это: все будут пялиться и шептаться. Эльза встречалась с подобным на политических мероприятиях и знала, как себя вести, но это не значит, что ей это нравится. Не говоря о том, что она боится. Это были не самые гладкие в её жизни дни, и она не знает, не может знать, как среагирует её магия, которая, как принцессе кажется, живёт своей собственной жизнью. Лучше не рисковать. — Лучше не рисковать, — садясь за стол и, кажется, возвращаясь к своим обязанностям вождя, говорит Стоик. Принцесса, хотя и чувствует себя немного преданной, не спорит. Принцессы не должны спорить — все это знают. Поэтому она глотает густой комок тревоги и страха и молчит. К её удивлению, почти никто в деревне не пялится и совсем никто не шепчется. И драконы, и люди занимаются своими делами. Хотя видеть их вместе всё ещё очень странно. — Иккинг! Они останавливаются и оборачиваются на знакомый женский голос. К ним подходит Астрид. Эльза пробегается по ней взглядом. Астрид симпатичная. Через несколько лет она, наверное, станет настоящей красавицей. Но что в ней цепляет — это уверенность, чувствующаяся во всём. В глазах. В движениях. В походке. Даже в голосе. Но почему она так смотрит на Эльзу? Совсем не как все. Нет, она чужая. Астрид смотрит на неё, как на чужую. Но Разенграффе кажется... Нет, она почти знает. Знает, что за сосредоточенной расчётливостью, блестящей на дне холодных глаз Хофферсон, — большее, чем недоверие к незнакомке. Но что это «большее»?.. — Астрид! — улыбается Иккинг. Его глаза, до этого устало устремлённые вперёд, сверкают при виде воительницы. Разенграффе отмечает, что ей её друг был не так рад, и чувствует обиду, которую не должна чувствовать, и... ревность? Нет, Эльза никогда не была собственницей, она понимает, что у него есть друзья, кроме неё. Это не может быть ревность. Это же смешно. — Эльза, это... — Астрид Хофферсон, — Разенграффе тоже улыбается. Улыбка не касается её глаз, и она не сомневается, что воительница видит это. Иккинг тоже видел бы, если бы всё его внимание не было сосредоточенно на Хофферсон. Принцесса чувствует укол совести: Астрид спасла её, а она даже не может проявить простую дружелюбность. — Спасибо за моё спасение. Хотя лицо Хофферсон не меняется, Эльза видит в её глазах удивление. — Пожалуйста, — голос низкий и напряжённый, а глаза — эти её ледяные глаза — прожигают принцессу. Разенграффе хлопает длинными ресницами, не желая отвечать на объяснимую агрессию воительницы. — Какой у вас план? — Пока никакого, — пожимает плечами парень. — Я скажу тебе, как он появится. Хофферсон не хочет оставлять их одних. Не нужно быть гением, чтобы понять, что она не доверяет Эльзе. И принцесса не винит её: нужно быть полной дурой, чтобы довериться незнакомому человеку. Астрид смотрит на Иккинга, и лёд в её глазах тает. Она даже кажется Разенграффе более красивой. То, как они смотрят друг на друга... Может ли быть?.. Нет, она не будет думать об этом, их отношения — не её дело. Принцесса принимается рассматривать ни капли неинтересные носки своих ни капли неинтересных ботинок, а когда поднимает голову — Хофферсон уже уходит. — Вы друзья? — через некоторое время спрашивает принцесса. — Да, — парень пытается сохранить ровный голос, но его щёки розовеют. — Я определённо не хотел бы быть её врагом. Девушка смеётся, мысленно соглашаясь, и они продолжают путь.

***

Готти сделала новую перевязку и дала Иккингу флягу с лекарством. Как оказалось, старушка не говорила. Она писала на песке, но что — мог понять лишь Иккинг. Эльза знает их письменность, но старушка писала не ей. Солнце уже село, когда они вернулись. День был полон переворачивающих сознание открытий, и всё, что Эльза хотела под его конец, — это спать. Иккинг дал ей свою кровать, а сам разместился на полу рядом с Беззубиком. Она не хотела, чтобы из-за неё парень спал на полу. Тогда он со смешливой улыбкой сказал: — Поверь, деревянная кровать не намного мягче деревянного пола. Но так ты хотя бы не простудишься. — Я могла бы спать на снегу, и мне не было бы холодно, — сказала она так, словно это самая очевидная на свете вещь. Его взгляд изменился, и ей казалось, что он мог видеть её сквозь воздвигнутые ею стены. — Может быть, — после короткого молчания ответил он. — Но это не значит, что ты не можешь болеть. На самом деле, Эльза не знает, может болеть или нет. Родители говорили, что она болела один или два раза в детстве, но она не помнила этого. Но он беспокоился о ней, и от осознания этого её живот сжался в странном, но приятном чувстве. Несмотря на усталость, Разенграффе не могла спать. Она хотела решить все вопросы завтра, но продолжала возвращаться к ним. Она должна найти этого дракона. Это даже не её желание, а острая, необъяснимая потребность. Но перед нею — её семья, которая, наверное, сходит с ума, не зная, что с ней. — Иккинг? — шепчет Эльза, переворачиваясь на бок. Деревянные балки кровати под ней скрипят. — Ты спишь? — Нет, — отвечает парень, и ей кажется, что она может видеть в темноте зелёный блеск его ярких глаз. — Я согласна лететь до Эренделла.