Teil meiner Jugend

Наверное, многим это покажется скучным и банальным, сочтёте это за враньё и преувеличение, но то что я сейчас расскажу, является частью моей бурной молодости. Я родилась в небольшом провинциальном городке недалеко от Мюнхена. Наш отец умер, когда моему младшему брату Людвигу не было и года, а Гилберту было семь. Мы погодки, хотя многие, видя нас вместе, думают, что мы близнецы. Нет, это не так, хотя на первый взгляд так и получается. Я чувствую с ним особую связь, сразу вижу когда ему грустно или тяжело, когда что-то гложет его. Наверное, в прошлой жизни мы были близнецами. Моя мать пыталась прокормить троих детей и себя, пособие по потери кормильца выплачивали регулярно, но не на столько большое, чтобы содержать нас всех без проблем, так как при жизни наш папаша не смог далеко пробиться в жизни и найти себе достойное занятие. Мать работала на почте, зарплата в нашем захудалом городишке была просто никакая, её по сути и не было. С детства я запомнила кое-что очень важное. Чем меньше город, тем добрее люди. Я помню, как наша мать отдавала нас пожилой соседке, Фрау Лоренс. Она была очень милой старушкой, угощала нас вюрстом и штруделем, а как-то под рождество, она дала мне попробовать шнапс. Я выпила совсем немного, но моё горло продрало до невозможного, я помню, как я глотала воздух и запивала обильно водой под смех Гилберта, который, наверное, был обижен на то, что ему не дали попробовать эту горючую жижу, дурак. После я весь вечер провела в молчании и слушала шуточки моего братца. С другой стороны нашего дома жила семья Боков. Им уже было за сорок, их дети выросли и разъехались по городам. Герр Бок часто ругал меня и братьев, когда ловил нас за воровство яблок в его саду, но никогда не отказывал моей матери в помощи. Я помню, как он и мои братья чинили покосившийся забор. Он так подробно всё им объяснял, а мальчики слушали его и без пререканий, что удивительно, ведь Гилберт с детства не любил когда им командовали, выполняли всё, что он говорил. Он служил в авиации и рассказывал много интересных историй. Особенно эти истории любил Людвиг. В отличии от своего мужа Фрау Бок очень любила, когда мы забегали к ней в гости. У них было четверо детей и все мальчики, возможно поэтому она часто приглашала меня в гости. Давала почитать различные книги и карточки, разрешала пользоваться её косметикой и парфюмом. На мой день рождения она подарила мне красивую витражную шкатулку и гребень. Она любила расчёсывать мои длинные, неестественно белые волосы, и всегда говорила об их красоте и мягкости. Наказывала мне не обрезать их. Наверное, ещё одно важное место в моём взрослении заняла моя учительница, Фрау Герц. Она была совсем девчонкой, когда пришла работать в школу. Она постоянно заставляла нас учиться, водила на экскурсии и прогулки по городу, показывала интересные фильмы. Вы не увидите в этом ничего особенного, так и должен вести себя учитель, но для меня она была, в каком-то смысле примером. Она сумела найти подход к каждому из нашего класса. Класс у нас был полон оболтусов и лентяев, из этого сброда она смогла вылепить достойных членов общества. Я помню, как после очередной моей шалости она оставила меня после уроков, однако она не ругала меня, не кричала, она подставила стул к моей парте, и спокойным голосом стала разбираться в ситуации. Тогда я заплакала. Я не плакала, когда на меня ругался директор, не плакала, когда мать лупила меня, даже после драк я не плакала, а тут, не с чего, слёзы сами покатились из моих дьявольских глаз. Да, многие старухи, преподающие в нашей школе, говорили, что я создание сатаны, что не могут быть такими люди, что моя мать расплачивается за свои грехи и я её наказание. Фрау Герц обняла меня и стала успокаивать. Наверное, мне было необычно, что Фрау Герц не обзывала меня, не кричала и не била, тогда я впервые поняла свою ошибку. Мне было пятнадцать, когда меня разлучили с семьёй и отправили к моей тётке в Ирландию. Мне говорили, что это необходимо чтобы защитить меня, однако я знала, что моя мать просто хотела избавиться от лишнего груза. Я не виню её, ей было тяжело воспитывать одной троих детей. Для меня наступил возраст юношеского максимализма, когда из мухи делаешь слона. Когда прыщ, вылезший прямо перед школьными танцами, кажется трагедией вселенского масштаба. Мои одноклассницы уже строили глазки парням. У многих уже была грудь, как у взрослых девушек, их лица преобразились и стали довольно красивыми и милыми. Я никогда не считала себя красавицей, у меня было тело мальчишки. Широкая спина и плечи, когда я горбилась они казались ещё больше, живот у меня тоже был не женским, узкие бёдра и небольшая грудь. Я не любила смотреть на себя в зеркало без одежды, я казалась себе очень страшной и неестественной. Белая кожа, белые волосы, даже ресницы белые. А ещё эти уродливые, огромные красные глаза. Мне хотелось выколоть их. Помимо внешности у меня был пацанский характер. Вместо того чтобы вышивать крестиком я бегала играть в мяч с парнями. Я помню, как-то раз я обыграла Гилберта, он надулся, покраснел как рак и стал кричать, видимо я задела его мужское эго, помню, как он хлопнул дверью в свою комнату и весь вечер не выходил оттуда. Он постоянно говорил мне что я веду себя как парень, что я девочка и ему стыдно со мной ходить. Я же пропускала это мимо ушей. Я помню, как он провожал меня на поезд, неуверенно переминался с ноги на ногу, смотрел в землю и что-то бубнил сам себе. Потом он обнял меня до хруста в костях и обещал мне писать. Моя мать не пришла меня проводить, она была на работе, а Людвиг на учёбе. Только мой нерадивый братец, который сбежал со школы, стоял рядом со мной. Когда поезд отправился он побежал за ним и чуть не грохнулся с перрона. Я махала ему из окна и улыбалась, а у самой снова текли слёзы. По приезде меня встретила моя тётка, мамина сестра, Луиза Кельн. Она и вся её семья были просто религиозными сумасшедшими. Меня заставляли учить и читать молитвы перед завтраком, обедом, ужином и сном. Водили в церкви и храмы. Она, как и мои любимые учителя, называла меня демоном, говорила, что я распутная и заставляла кается. Я не понимала за что мне кается, я не делала ничего плохого, я же не виновата, что родилась такой, я не виновата, что ко мне липнут парни, я не виновата, что я такая, какая есть. Кстати насчёт парней. На соседней улице жили два брата, Артур и Скотт. Скотту было семнадцать, он уже окончил школу и поступил в училище. Он был рыжим, высоким, с зелёными глазами и на его носу было несколько рыжих веснушек, а ещё он курил. От него всегда пахло дешёвыми сигаретами. Его брат Артур был ниже и младше его, мой одногодка, он был блондином с такими же зелёными глазами. Вечно фыркал и нудил. Они часто ругались со Скоттом. Артур хотел свободы. Он был такой же максималист как и я, хотел быстрее окончить школу и уехать из этого города, он неплохо играл на гитаре и пел. Хотел стать звездой и покорить всю Великобританию. Скотт же имел более приземлённые цели, он хотел выучиться на механика и устроиться на завод. Мы быстро подружились с этим рыжим чудом. Он водил меня на речку и показывал город. Также рассказывал страшилки и байки о монастыре, что стоял на холме и был отделён от цивилизации. Он рассказывал, что туда отдают грешных женщин. А также он рассказал мне историю об одной девушке, которая была там заточена. Она согрешила разделить ложе с мужчиной до брака, за что её отдали туда в послушницы, её били и заставляли делать самую унизительную работу, а когда узнали, что она понесла, они спровоцировали выкидыш после чего она прокляла весь этот монастырь и всех его обитателей. Говорят, что её дух ходит по монастырю и жаждет мести. -Дурак ты, не может такого быть, призраков не существует. -А вот и нет, -Скотт упал на сено, что было раскидано на сеновале и закурил. -Вот ты её видел? Нет, значит нет её –Я забрала сигарету у него изо рта и потушила об свой ботинок — ты решил нас тут сжечь? -Ой да ладно тебе, мистер Харди вон у бензоколонки курит и ничего -Мистер Харди умалишённый, а я ещё жить хочу, — я села рядом с ним на сено и поправила подол юбки. Моя тётя не разрешала мне носить штаны, говорила, что это неестественно и некрасиво, зато удобно. Мы часто с ним прятались от чужих глаз на сеновале. Соседи шептались и наговаривали, ехидничали и подшучивали. Некоторые предостерегали мою тётку следить за мной. Чтобы я не совершала грех. Как я поняла за пару месяцев проживания здесь, все они были немного повёрнутыми на религии и морали. Мне здесь не нравилось. Я очень скучала по своим братьям, скучала по школе и одноклассникам и только Скотт скрашивал моё одиночество и тоску. За время нашего общения мы сблизились, и я поняла, что испытываю к нему симпатию. Я поняла, что он нравиться мне не как собеседник и друг, а как мужчина. Мне в голову чаще стали закрадываться мысли, которых раньше не было. Когда я видела гуляющую пару, я представляла себя и Скотта, я представляла, какие бы у нас были дети, как я буду знакомить его с братьями, как мы вместе будем сидеть большой семьёй за столом и завтракать, как я буду собирать его на работу. Я краснела и опускала глаза в пол, а он просто шёл рядом, докуривая сигарету и улыбался. Я вздрагивала, когда он брал меня за руку или невзначай приобнимал за талию. Для меня всё это было в новинку. Я помню, как стащила у тётки книгу, в которой рассказывалось об отношениях, о том как правильно себя вести с мужчинами. Я помню, как накрывалась одеялом и читала её с фонариком в руке. А ещё, я помню свой первый поцелуй, такой жгучий и неумелый. Во время праздника в городе, Скотт повёл меня на старое зерновое хранилище. Мы залезли в него, я помню. Как порвала платье, когда мы туда залазили, а оттуда на крышу. -Здесь будет лучше видно салют, -он снял с себя куртку и кинул её на черепицы, мы сели на неё. Разговаривали и делились впечатлениями. Наконец-то небо озарилось яркими красками, множество разноцветных огней врывались на тёмное небо и рассыпались на нём яркими огнями. Я почувствовала как рука Скотта накрыла мою, я посмотрела на него, но совершенно не ожидала того, что было потом, он наклонился ко мне и наши губы сомкнулись. Я не понимала, что делать, щёки горели, как будто я сидела у костра, сердце бешено колотилось о мои рёбра, а внутри был салют, такой же как и на небе. Я прикрыла глаза и слегка приоткрыла свои губы, старалась ему отвечать, хоть и не умела. Тогда, я чувствовала себя самой счастливой, самой красивой на этой планете. После он проводил меня домой, я ещё долго с улыбкой смотрела ему в след, я тогда ещё не знала, что ожидает меня дальше. Я помню, как писала своим братьям о своей жизни, о тётке, Артуре и конечно же о Скотте. Все письма Гилберта я хранила в той самой витражной шкатулке, подаренной мне Фрау Бок. Я не услышала, как открылась дверь мою комнату. -Письмо пишешь? Я вздрогнула и обернулась. Там была Тётя Луиза, я уверенно кивнула, смотря на неё. Вид у неё был недовольный, я чувствовала, что она хочет ударить меня. -Вы что-то хотели? -Ты неблагодарная дрянь! Я кормлю тебя, плачу за тебя, содержу тебя, я приняла тебя в свою семью, а ты, шалава, смеешь так позорить меня! -Я не понимаю о чём вы, тётя…-Я не успела договорить как она ударила меня. Моя щека горела от пощёчины, я не ожидала такого и слегка испугалась. -Всё ты понимаешь, тварь, такая же шлюха, как и твоя мать! Думаешь я не знаю, что ты делала с этим выродком. Бесноватая дрянь! Распутная девка! Посмотри в зеркало, демон! -Я не понимаю, что я сделала?! Я не в чём не провинилась! Я не виновата, что родилась такая! И снова удар. А потом ещё один, и ещё, и ещё. Да, тётя Луиза сил на меня не жалела, била как могла и куда угодно. Я помню, что она мне губу разбила, было больно и неприятно, после она ещё что-то кричала, но я не слышала её, я была зла и ненавидела её. Я забилась в угол комнаты и обнимала себя за колени. Губа щипала, болела щека, руки, бока-всё, куда меня била эта ненормальная. Я не помню, что было потом и как я ложилась в кровать, помню, что слышала крики моей тёти в другой комнате. Но я не помню какие. Утром меня разбудил дядя Генри и сказал собираться. Я тихо и быстро зашла в ванную, разделась и стала себя осматривать, всё тело было в синяках. Они болели, когда я дотрагивалась до них. Я умылась и более-менее привела себя в порядок, оделась. Когда я вернулась в комнату то нашла на кровати открытый чемодан. Я безумно обрадовалась, думала, что меня отправят домой, к маме и братьям, я стала быстро выкидывать вещи из шкафа и складывать их в чемодан, не забыла про шкатулку и гребень. С одной стороны, я была очень рада, но с другой я вспомнила о Скотте, я хотела попрощаться с ним и поговорить, дать адрес или хотя бы телефон, но понимала, что никто мне этого не позволит. Дядя Генри забрал мой чемодан и погрузил в машину, стоял туман и на улице не было людей. Мне показалось странным, что поезда ходят в такую рань. Я села на заднее сидение и мы отправились. Дорога была другая и она не вела к вокзалу, меня стало это напрягать и чувство страха наполняло меня всё больше. -Дядя Генри, куда мы едем? -Туда, где тебе место. Он говорил так сухо и грубо. Меня всё это напрягало, я металась по машине как птица по железной клетке, смотрела то в одно окно, то в другое, высматривала что-то сзади и спереди и наконец заметила башни. Это были башни монастыря и только тогда меня осенило. -Нет! Только не туда! Нет! Но видимо, моему водителю было всё равно, что я кричу. Когда мы подъехали к большим. Железным воротам. Я заметила трёх монахинь, видимо они ждали нас. Дядя Генри вышел из машины и поставил мой чемодан у двери, потом грубо вытащил меня за руку, я цеплялась за всё, что можно и нельзя. Я кричала и царапалась, но видимо ему было всё равно. Я помню, как смотрела вслед уезжающей машине, как меня силой затащили в эту каменную тюрьму, как сёстры тащили меня в душевую и мыли в ледяной воде. Я помню, как началось одно из главных испытаний моей жизни. Мне выдали одежду и спальное бельё, проводили в комнату. Когда я зашла то увидела много кроватей и спящих на них девушек. Одна из кроватей была пустая, и видимо, она была моя. Я застелила её и переоделась, всё это время за мной смотрела одна из сестёр, я заметила краем глазом что многие не спят и наблюдают за мной, я села на койку и стала завязывать ботинки, тут сестра зазвонила в колокольчик и оповестила о подъёме. Я рассматривала моих новых сожительниц, они почти не разговаривали друг с другом, только при необходимости. Почти бросали на меня косые взгляды, некоторые даже крестились, даже здесь меня считали демоном. После нас повели на завтрак, по струночке, в колонну по одному, без разговоров. Усадили за стол где уже стояли тарелки с кашей, ложки и противный шиповник. Сёстры же завтракали в другой стороне зала, за чугунной, литой узорами стенкой, через неё видно было то, что они едят. Там была индейка, фрукты, овощи, суп и ещё много всего. Мы же давились кашей под монотонное чтение библии. После завтрака нас отправили работать. Да, нас заставляли работать, так мы «искупали» свои грехи, стирали, убирали, варили, шили и многое другое. Я ненавидела стирать бельё, иногда мне везло и попадалось совсем не грязное или слегка испачканное, с таким я быстро и качественно справлялась, но иногда притаскивали настолько отвратительные вещи, что от одного запаха меня просто выворачивало. Разговаривать нам не разрешалось, не громко и в важных случаях. Нельзя было дерзить, высказывать своё мнение, смотреть в глаза монахиням и проповедникам. Мы были как рабы, хотя ими не являлись. За всё то время что я находилась там я вызубрила библию наизусть, хоть упорно и не хотела её читать и специально коверкала слова или же отказывалась, за что потом получала розгами по спине и заднице. Били вообще за всё. Неправильно прочла молитву, десять ударов, плохо выстирала бельё, пять ударов, а если не дай бог ты попыталась сбежать, можешь попрощаться со своими волосами. Так я прожила здесь два года. Я два года видела всё, что здесь творится. Было и ещё кое-что, что меня пугало и что я ненавидела в этом месте. Ночью я слышала шёпот, мне было холодно, слышала какой-то скрип и скрежет, постукивания, шипение, а иногда и отдельные слова. Они были настолько тихими и неестественными что просто не могли принадлежать человеку. Вы скажете, что это всё моё воображение, но тогда что вы скажете на это? Как-то ночью, в туалете я услышала плачь, я не обратила на это внимание, здесь часто такое бывает. Когда я зашла внутри никого не было, я осмотрелась, комнаты были довольно далеко, но плачь был очень отчётливо слышен. -Ты тоже это слышишь? -Я вздрогнула и посмотрела назад. Там стояла девушка, на вид ей было лет пятнадцать. Короткие, светлые волосы, голубые глаза и просто огромная грудь. Не знаю почему, но я вспомнила Людвига, она была слишком похожа на моего младшего братика, да, наверное, сейчас он выглядит похоже. -Ты кто? -Я Лилия-она неуютно переминалась с ноги на ногу. Оглядывалась по сторонам. -Давай зайдём –Я пропустила её и быстро осмотревшись закрыла дверь. -Ты тоже слышала плачь? Я думала, что это ты но, видимо нет, -она слегка провела по шее-Как тебя зовут? -Юльхен Она посмотрела на меня немного удивлённо, а я не смогла сдержать усмешки. -Это моё настоящее имя, хотя эти твари назвали меня Снежей. -Вот как, моё имя Моника. Ты не здешняя? -Я родилась в Германии, а сюда меня отправила моя чокнутая тётка. Эй, птенчик, тебе сколько лет? Она стала хлопать своими чёрными ресницами. У меня таких никогда не было, и хоть за эти два года у меня выросла грудь да и бёдра стали шире, я всё равно была похожа на парня, за что часто получала обзывательства от монашек. Мне кажется, если бы меня обрили на лысо и одели в мужской костюм, никто бы и не отличил. -Мне шестнадцать. Меня сюда отправили за распутное поведение. -Знакомо- я не сдержала усмешки- ты тут недавно? -Около недели. Мы в разных комнатах. -Я поняла, — я услышала топот сапог, — тебе пора, иди спать, если нас увидят, то могут прописать розги. Она кивнула и быстро вышла. Я осмотрелась ещё раз и ушла в свою комнату. Всю ночь меня гложили мысли об этой девушке, о моём брате и о том плаче. После этого случая мы стали чаще с ней встречаться. Пересекались в столовой, во время молитв сидели рядом, когда привозили продукты нам удавалось остаться наедине и поговорить. Как оказалось, она тоже слышит эти странные шепотки и скрежеты. Не знаю почему, но я вспомнила рассказы Скотта об этом месте. Скотт… наверное, он уже забыл обо мне, уехал поступать, а может уже работает, может уже женился. В последнее время меня стали мучить мысли о побеге. Нам обещали, что после искупления нас выпустят, однако один случай заставил меня понять, что всё это враньё. Мне сказали отнести в одну из комнат лазарета лекарство и поменять там простыни. Как оказалось, там была всего одна больная, зато какая. Это была старуха, сначала я подумала, что это монахиня, но это было не так. Это была такая же послушница как и я. Она также прибыла сюда сорок лет назад и все эти сорок лет она отмаливала свои грехи. Она была немощная, страшная, со шрамами от розг. Я еле удержалась чтобы не выронить таз из трясущихся рук. Тогда-то я и поняла, что нас всё это время водили за нос и кормили обещаниями. Тогда я поняла, что никому мы не нужны и что помощи ждать неоткуда. Тогда-то, я и стала думать о побеге. Я стала осматривать окрестности, сам монастырь, все двери и окна, стала записывать время обходов и время привозов продуктов. Один раз я всё же попыталась сбежать, но меня поймали и отвели к настоятельнице монастыря. Тогда я получила двадцать ударов розгами. Мне остригли мои волосы по плечи. Сказали: «Если попробуешь сбежать ещё раз, получишь сто ударов и тебя обреют на лысо». Ночью я стояла в туалете, напротив зеркала и смотрела на свои криво остриженные волосы, спину жгло, но всё это только разжигало во мне азарт. Я во что бы то ни стало должна была выбраться, выбраться и спалить к чертям этот монастырь и пускай за это я попаду в ад. Тогда я поняла, лучше прожить грешную, но яркую жизнь, чем отдать всю свою молодость и силы, на молитвы. После, я стала каждую ночь слышать этот голос, он всегда доносился из разных мест и каждой ночью он становился только громче. Видимо, Моника тоже это слышала. Мы стали тайно встречаться ночью или во время перерывов и обедов передавали друг другу записки. Я поняла, что не могу оставить её тут и решила, что сбежим мы отсюда только вместе. Одной ночью она разбудила меня, попросила не шуметь и головой кивнула на выход, я поднялась и пошла за ней. -Юльхен, только не говори, что я сошла с ума. -Что случилось? -Я проснулась, а надо мной стояла женщина, она была прозрачная, она звала меня за собой, и я пошла. Она указала мне на картину распятия Христа, там что-то есть. -Ты уверена? -Да, пожалуйста, пошли со мной, я боюсь одна. Я сжала губы и осмотрелась. -Ладно, только быстро. Я взяла её за руку, она подрагивала и была очень холодной. Мы пошли к лестнице стараясь не шуметь. Я перевалилась через перила и посмотрела, нет ли кого-нибудь внизу, всё было чисто, тогда мы подошли к этой картине. Она была огромной, в тяжёлой, дубовой раме, покрашенной золотинкой. -Ну-ка помоги- я стала отодвигать эту раму и шарить рукой по стене, Моника придерживала её чтобы она не упала. Наконец я нащупала что-то бумажное, я стала пытаться отодрать это от стены. -Юльхен, там идёт кто-то! -Сейчас, секунду –я не переставала тянуться и смогла отодрать уже два угла, а затем и третий. -Это одна из сестёр! Она к лестнице идёт! -Да не ори ты так! –мы говорили шёпотом. Я наконец-то отодрала последний угол и смяв эту бумагу побежала вместе с Моникой наверх. Я видела, как свет поднимается по лестнице, а до комнаты было далеко. Я пихнула свою «сестричку» за угол, и мы спрятались за колонной, я закрыла ей рот рукой и мы обе затаили дыхание. Монахиня прошла, не заметив нас, тяжко выдохнув мы как мышки разбежались по комнатам. Эту бумагу я решила спрятать под матрац, а утром посмотреть, что там. Там оказалась карта монастыря, я отметила на ней все входы, написала время открытия и закрытия дверей. -Если мы раздобудем ключи от чёрного входа и ворот, то сможем сбежать. -Куда мы пойдём? И что нам делать с дверьми и сёстрами? --Не важно, главное сбежать отсюда! Сёстры… Скоро Рождество, они устроят рождественский молебен, у нас есть час, может чуть меньше. Нам нужно чтобы одна из дверей была открыта, и до Рождества нам нужно найти ключи. -Юльхен, до Рождества меньше месяца… Ты правда веришь, что мы отсюда выберемся? -Конечно, птенчик, я не собираюсь тут гнить до смерти и тебе не дам. -Юльхен, может я не права, но, ключи должны быть у настоятельницы. Сама подумай, где им ещё быть если не у главного монстра этого замка? -А ты дело говоришь, только вот где именно и как нам их достать? -Я не знаю. -Спроси-ка у своей призрачной подружки, может она подскажет. -Это не смешно. Она появляется внезапно, и я не могу сказать где и когда. -Ладно, ладно, давай, а то нас потеряют. Я придумаю как нам достать ключи- мы вышли из прачечной и пошли за вещами. Было довольно душно. Тут мне в голову пришла очень идиотская, но действенная идея. Я подошла к одной из дверей, пристроилась так, чтобы меня не было видно и закрыла её. Зажмурилась и стала ждать, когда кто-нибудь её откроет. Долго ждать мне не пришлось, дверь с силой открыли и она тут же прилетела мне по носу, я отшатнулась и шипя сжала нос, на пол стала капать кровь. -Сестра Джули, мне не хорошо-Я выпрямилась и стала смотреть на монахиню, что подняла на меня глаза и коротко кивнула. Я пулей вылетела из прачечной и поспешила в кабинет настоятельницы, так как лазарет был закрыт, а ключи были у неё, постучав я вошла и сообщила о случившемся. -Покоя мне нет с вами, безмозглые дуры-ворча она стала искать ключ. Я же глазами обыскала весь её кабинет. Она открыла шкафчик стола и достала оттуда ключ, повела меня в лазарет где мне остановили кровь и дали лёд. Вот наконец настала эта рождественская неделя. Перед нами стояла задача незаметно выкрасть ключ от двери, что была ближе к воротам. Это оказалась дверь на склад, в этот понедельник должны были привезти продукты и склад был открыт на два часа, вот только в этот раз разгружали его не мы. Моника должна была выкрасть ключ у смотрящей за ними сестры. Что уж говорить, я жутко волновалась за неё. Вдруг она испугается или её поймают. Вдруг кто-то заметит и расскажет об этом настоятельнице. Голова трещала от этих мыслей и не давала нормально работать. Вечером я ждала её в туалете, она опаздывала, жутко опаздывала, наконец дверь скрипнула. -Ну что? — я не могла скрыть своей нервозности. Моника посмотрела на меня и покопавшись в своём рукаве достала ключ. -Умница, какая же ты молодец! –-Я обняла её что есть силы, а она негромко засмеялась. -Что дальше? -А дальше нам нужно залезть в кабинет настоятельницы и выкрасть ключ от ворот. -Состоятся три молебна, завтра, послезавтра и перед Рождеством. -Вот завтра мы и выкрадем ключ. Лишь бы только нас не потащили в храм молиться. Что же, видимо, у меня есть дар прорицания. После завтрака нас переодели в парадные вещи и повели молиться в храм. Я была вся на нервах, ни о каких молитвах я и думать тогда не могла. Все мои мысли были там, в монастыре, где я уже победно выкрадываю ключ и мы уносимся оттуда далеко и навсегда. Как я тогда ошибалась. Чтобы меня не повели в храм на следующий вечер я «заболела», уж что что, а актриса из меня просто отменная, я корчилась в кровать и не могла даже встать, в итоге на меня плюнули и оставили в комнате. Я следила за ними в окно и когда они отошли достаточно далеко от монастыря я побежала в кабинет настоятельницы, как я и ожидала он был закрыт. Я стала дожидаться дежурной послушницы, которую заставили убираться в монастыре. Прождала я минут двадцать, когда наконец она подошла к двери и открыла её, я вылетела из-за угла и просто втолкнула её в кабинет, пока она не успела понять, что произошло я ударила ей ребром ладони по затылку, после чего она потеряла сознание, я запихнула её в шкаф и закрыла двери. Тут же я подошла к столу и стала дёргать за все ящики и шкафы. Они все тоже были закрыты. Достала припрятанную в рукаве спицу и стала ковырять замок, эта идея казалась мне провальной, но не настолько чтобы перестать это делать и вот, наконец, дверца щёлкнула и я, не веря своим глазам и ушам, открыла её. Там были бумаги и какие-то письма. Наконец, я нашла ключницу и стала искать ключ от ворот. К моему удивлению и последующей ярости его там не было. Я с силой закрыла дверцу и стала в панике рыскать по столу и оставшимся шкафам. Чудом, но я заметила, как возвращаются из храма, я поспешила к шкафу и достав оттуда приходящую в себя послушницу вышла из кабинета. Сёстрам я сказала, что ей стало плохо. Я всю ночь корила себя и мучилась от дум. Я вспоминала где мог лежать этот чёртов ключ, где эта старая карга могла хранить его, вдруг, меня осенило. Убедившись, что все спят я, взяв ботинки, вышла из комнаты и поспешила к Монике. Она тоже не спала и заметив меня вышла из комнаты. -Я не нашла его. -И что нам теперь делать? -Есть кое-что, но нам сейчас нужно действовать быстро и очень тихо, хотя бы поначалу. Одевай ботинки, потом будет некогда, и переодень ночьнушку. Она сделала всё как я сказала, и мы с ней пошли к комнате настоятельницы, к нашему счастью дверь была открыта. Мы тихо зашли и прикрыли дверь. Я сказала Монике следить за коридором, а сама стала искать ключ. Я обыскала все шкафы и стол, но ничего не было, последним местом была сама настоятельница. Я аккуратно зашла за ширму и чуть не умерла от страха, настоятельница спала в кресле прямо рядом со мной, кровать же была пуста. Также я заметила ключ на столике возле спящей сестры. Я медленно потянулась к нему и только я взяла ключ, как меня тут же схватили за волосы. -Ты что тут делаешь? Отпусти ключ! Иначе получишь тысячу ударов! -Сама отпусти! -Я не знаю откуда во мне тогда было столько смелости и решимости, как я смогла так извернуться, но я схватила её за шею и стала душить –или вы отпускаете меня! Или я вас задушу! Пусти! — на моё удивление эта карга не хотела сдаваться, однако жить ей хотелось больше и пришлось меня отпустить, пока она пыталась отдышаться я, вместе с ключом, побежала к выходу. Прихватив по дороге кочергу. Мы вышли из комнаты и закрыли её, а через ручку я просунула кочергу. Уже не беспокоясь о тишине или о чём-то ещё мы с птенчиком побежали вниз по лестнице, она стала открывать дверь, замок был ржавым и никак не хотел поддаваться. Я заметила, что наверху зашевелились и стали загораться огни. Всё же мы смогли открыть эту проклятую дверь и побежали к воротам, уже их мы открыли без труда и что есть сил побежали вниз по холму. Я не отпускала руку Моники. И всё же Рождество мы встретили не в монастыре. Я помню, как хлюпали ботинки, мы ступали по почти непокрытой снегом земле, я помню, как скрипел лёд под ногами, как медленно падали снежинки. Помню, как мы спрятались в канаве, увидев огни фонариков, а потом, собрав веток. Развели костёр, чтобы немного отдохнуть и погреться, сильнее кутались в накидки, которые успели прихватить с собой, жались друг к другу, как два маленьких котёнка, выброшенные на улицу. Мы смотрели на звёзды и с какой-то стороны это было довольно романтично. Я вспомнила, как мы с братьями ходили в лес и так же сидели и смотрели на облака. Вспомнила Скотта и его рассказы о звёздах, на лице непроизвольно появилась улыбка. Никогда не думала, что моя первая любовь начнётся и закончиться так внезапно. Я смотрела на Монику. Которая шевелила ветки в костре, за всё это время она стала мне как сестра. Я не знала, что будет дальше и чем я буду заниматься, но одно я знала точно, я хочу поскорее вернуться в Германию, быстрее, настолько, насколько это возможно. Я хочу обнять братьев и мать. Да, я очень соскучилась по ней. Почему-то, я вспомнила Фрау Герц. Какая она сейчас? Она всё ещё учит детей? А может и мне быть учителем? Или может быть нянечкой? -Птенчик -Что? -Как думаешь, я бы смогла стать учителем? –я посмотрела на неё, у неё слегка порозовели щёки от костра, да и у меня, наверное, тоже. -Я не знаю. Главное ведь иметь цель? Если тебе и правда нравится эта работа, то почему бы не попробовать? Будешь учить детей навыкам выживания. –она слегка засмеялась, и я тоже не смогла сдержать улыбки. -А ты чем займёшься? -Не знаю, уеду к тёте и буду у неё работать, она держит своё кафе. -Тебе подойдёт фартучек официантки. –она мило смутилась и стала смотреть на костёр. Позже, затушив костёр, мы отправились дальше, наконец-то мы вышли к дороге и по ней дошли до небольшого городка. Видимо, бог всё же любит меня, ведь именно там я встретила моего спасителя. Артур находился на улице этого городка, он привёз товар в магазин. Сначала мы не узнали друг друга, но присмотревшись я всё же вспомнила его. Он возмужал и подрос, стал настоящим красавцем, если бы не его жуткие брови, наверное, все девушки бы сходили с ума. Мы долго разговаривали с ним, я рассказала о том, что со мной было и попросила помощи. Артур подвёз нас до города, в котором жила тётя Моники. Это оказалась довольно милая женщина средних лет. Своих детей у неё не было да и сама она недавно схоронила мужа. Она дала нам новую одежду и разрешила пока-что пожить у неё, взамен, мы помогали ей в кафе. Первым делом я сразу написала домой, в Германию, своим братьям и матери. Я попросила выслать мне денег или по возможности самим приехать за мной. Ответа долго не приходило, и я уже стала откладывать чаевые, которые мне оставляли «за красивые глаза». Прошло, наверное, чуть больше месяца. Ранним утром я проснулась от того, что меня кто-то тормошил за плечи. -Моника, я сплю. –я отвернулась и укрылась одеялом. -Сама ты Моника, -этот слегка хрипловатый, мужской голос быстро вывел меня из сна. Я тут же села на кровать, думая, что за мной пришли из монастыря. Я не смогу вам передать те чувства. Что ощутила, когда увидела напротив знакомые, повзрослевшие черты лица. Этот нос, эта усмешка, эти белоснежные волосы и конечно же эти глаза. Я смотрела и не могла поверить в то. Что передо мной сейчас мой брат, мой Гилберт, что он здесь, он заберёт меня домой. Мне хотелось ущипнуть себя и проверить реальность происходящего. Он так возмужал, широкие плечи, крепкая грудь и сильные руки, небольшие морщинки в уголках глаз. -Чего уставилась? А обнять? И я тут же кинулась ему в объятья. Я прижималась к нему, хваталась за него как за спасательный круг. Я чувствовала тепло, такое родное, близкое мне и от этого моё сердце билось сильнее. По моим щекам побежали слёзы, я всё ещё не верила, что всё это правда. Мы проговорили весь день, я рассказала ему обо всём, что со мной было, а он о себе. Оказалось, что наша мать погибла в аварии три года назад. Людвиг оканчивал школу и готовился поступать в экономический университет в Берлине, а сам братец уже работал и собирался жениться. Как он утверждал «это была любовь с первого взгляда», а потом по-дурацки хихикал. Им как и мне пришлось рано повзрослеть и многое пережить. Я была счастлива от того, что снова буду рядом с ними, буду помогать и поддерживать их. Мне не терпелось поскорее вернуться, обнять Людвига и посмотреть на избранницу моего «близнеца». Гилберт уверял, что она мне понравиться. Я помню, как прощалась с Моникой на перроне, как мы долго обнимались под фырканье брата, как обещали писать друг другу. Перед самым отъездом она подарила мне серебряный медальон, на обороте которого было выгравировано «птенчик», как напоминание. Когда мы проезжали мимо холма, я заметила пики монастыря, и сама не зная почему сказала «чтоб он сгорел до основания». На одной из станций в вагон зашёл мужчина. Он сидел напротив нас. Он был странный, нос с горбинкой, пепельно-русые волосы, пухлые, ещё не отогревшиеся, а потому красные, щёки и большие, фиолетовые глаза. В пути он снял пальто, но остался в длинном, немного потрёпанном, вязаном шарфе. Он поглядывал на нас и что-то писал или может рисовал, из-за сидений я плохо видела. Всю дорогу до парома, а потом и до Германии он ехал с нами. Набравшись смелости я всё же с ним познакомилась. Его звали Иван, он путешествовал по Европе. Был в Париже, Милане, Лондоне, Брюсселе и теперь держал путь в Гамбург. Он оказался довольно интересным, умел слушать и сам интересно рассказывал. Иван был старше меня на семь лет, но эта разница совсем не чувствовалась в общении с ним. У него были две сестры, старшая, уже вышла замуж и уехала с мужем на Украину, а младшая, училась в институте на врача. Сам он был инженером-исследователем, но получив отпуск и накопив достаточно денег поехал путешествовать. На конечной станции он пожелал мне удачи и обещал, что мы ещё встретимся. Как Гилберт и говорил, мы с его невестой довольно быстро подружились. Это была довольно весёлая и простая девушка, которую мой братец побаивался, но очень любил. Лиззи, как ласково называл её братец, помогла мне устроиться в колледж, на учителя начальных классов. Она таскала меня по магазинам и прилавкам, много смеялась и рассказывала истории про моего брата, от которых у него краснели уши и губы сжимались в тонкую, тугую линию. Людвига я не узнала. Долго рассматривала и не могла сравнить его с тем маленьким мальчиком, которого оставляла здесь. Он был ещё крепче чем Гилберт и выше его сантиметров на десять, а то и больше. Мне предстояло привыкать к новой жизни, но одно я знала точно. Я была счастлива, я дышала здесь и наконец-то чувствовала свободу. Через пару лет, когда мы с моим женихом, выходя из ЗАГСа, попали под дождь, мы забежали на остановку. Времени у нас было мало так как ему через пару дней нужно было возвращаться домой, в Союз. Как Иван и говорил мы с ним снова встретились, и не раз. И через все эти встречи я поняла, что судьба преподносит мне очередной подарок и я не стала от него отказываться. И вот, стоя под крышей остановки и выжимая свой плащ, он ворчит. -Накаркала, дождь будет, дождь. –я лишь улыбнулась и облокотилась ему на руку. Моё внимание привлекла газета, что намокла и прилипла к асфальту. В ней говорилось о том, что в Ирландии случился страшный пожар. Очагом возгорания считают старый монастырь. Я невольно усмехнулась и пнула её подальше. Её подхватил сильный ручей и унёс в водосток. Я подняла правую руку и стала рассматривать кольцо на безымянном пальце. -Так, когда мы едем в Москву?