The debauch in Transylvania (Full moon)

Через несколько минут после того как Ван Хельсинг и цыганская принцесса Анна благополучно покинули страшный карпатский замок Франкенштейн, улизнув из него с помощью имевшегося у вигиланта обширного арсенала приспособлений, изобретённых Карлом, совершив опасный прыжок над пропастью, находящийся в раздражении от очередного неудачного оживления потомства и воплей убитых горем невест сын Сатаны, приказавший оборотню Велкану выследить и убить незваных гостей, спустился с парапета — на котором он восседал, как коршун на краю гнезда, — импозантной средневековой громады вниз, в зал, в котором он спустя четыреста лет встретил своего давнего друга-врага в образе охотника на чудовищ. Перед этим граф, скупо утешив своих рыдающих, не-мёртвых дев, бурно оплакивающих гибель ещё одного выводка, и мимолётно приласкав их, приказал им успокоиться, позаботиться о себе, спуститься в свои комнаты, принять расслабляющую ванну, насладиться припасённой кровью и забыть о случившемся, пообещав им, что в следующий раз они обязательно добьются успеха. После вспышки досады, его явно занимала какая-то мысль. Вампирессы не посмели перечить или ослушаться Повелителя, зная, что этим лишь приведут в гнев своего и так раздражённого вспыльчивого господина, не любящего отказываться от своих планов. Однако прежде чем уйти, Верона на правах старшей сквозь слёзы поинтересовалась: — Мы ещё увидимся сегодня, мой господин? — Не думаю. Я буду занят. До завтра, мои дорогие. Идите к себе и хорошенько отдохните. Забудьте о всех неприятностях. — Разве смерть детей можно считать неприятностью? — укоризненно заметила Верона. Владислав досадливо поморщился: — Пожалуйста, не цепляйся к словам и не читай мне нравоучений, милая! Мне сейчас не до точности в определениях. Я просто неудачно выразился! Только и всего. Это, конечно, трагедия. Идите, я ведь сказал, что сейчас занят! Видя по появившимся между красивых бровей графа напряжённым складкам, что он не желает ставить их в известность насчёт того, что именно он собирается делать, не нуждается в их компании и хочет остаться в одиночестве, Верона не дерзнула допытываться и дальше испытывать терпение грозного супруга. Обнявшись, продолжающие тихонько стенать и всхлипывать оставшиеся невесты, поддерживая друг друга, удалились, куда им было велено. Когда они ушли, вампир следующий приказ отдал находящемуся тут же колченогому горбуну Игору (после смерти доброго доктора ставшему незаменимым для Дракулы в проведении его опытов с электричеством и едва ли не членом нечистого семейства) — чьи дефекты тем не менее не мешали его расторопности — прибрать разгром в означенном зале и затопить там камин. Доверенный слуга бросился (если такое слово применимо для описания его рвения) исполнять новое распоряжение Хозяина. В свою очередь на правах дворецкого вызвав карликов-двэргов — столь же исполнительных и неутомимых в отношении службы Дракуле, сколь и злобных и опасных для всех остальных, — он, волоча свой горб, кряхтя и припадая на хромую ногу, что была короче другой, но при этом оперативно руководя процессом уборки, быстро справился с заданием, и зал приобрёл вполне презентабельный вид. — Хорошо, — как всегда лаконично охарактеризовал результат его усилий вельможный вампир, окинув помещение взглядом. И положительность оценки была для горбуна лучшей наградой. — Ты много работал и заслужил выходной, Игор. До завтрашнего вечера ты свободен. Можешь провести это время, как пожелаешь, и многое позволить себе. Думаю, у тебя достаточно денег для этого. — Благодарю вас, Хозяин, — склонился в глубоком поклоне калека. Сделать это ему было не так легко. — Да, я не нуждаюсь ни в деньгах, ни в чём-либо другом, имея счастье служить милостивому и щедрому господину. В ответ на его лесть граф лишь небрежно махнул своей красивой холёной рукой, отпуская своего услужливого и подобострастного урода, кроме всего прочего со скоростью толкового ученика безупречно усваивавшего все его уроки — вроде того, что с другими надо поступать так, как они с тобой, и предупреждать их действия, направленные на то, чтобы навредить тебе — и иногда даже забавлявшего его, но чья несчастная наружность порой чертовски его раздражала. И никакая смышлёность, никакое старание, никакие заслуги горбуна не могли нивелировать этот досадный и обидный ему факт. Сейчас был именно такой момент, и Игор, неловко шаркая, поторопился исчезнуть с глаз «милостивого господина», взгляд которого ясно говорил об одном — что он желает, чтобы слуга как можно скорее убрался прочь. Но когда он уже был у выхода, удручённый урод вдруг был утешен прозвучавшим ему вослед напутствием: — Только смотри, снова не окажись на виселице! Не думаю, что твоя чёртова удача выручит тебя во второй раз. — Больше я этого не допущу, Хозяин, — обернувшись на пороге, уверил вампира обрадованный горбун, скалясь оставшимися гнилыми зубами, что должно было выражать счастливую улыбку по причине заботы и небезразличия к его судьбе со стороны господина, даже если они были вызваны лишь его собственными интересами и ничем другим, без всякого намёка на участие и личное расположение выказавшего их, а также уверенность, что он не попадёт впросак. — Я всегда начеку, — хитро добавил Игор со зловещей намекающей ухмылкой. Злобная гримаса сделала его ещё противнее. — Иди, — недовольно поморщился Дракула, а когда горбун скрылся, тихо, почти про себя добавил: — Надеюсь, после уродства, я скоро вновь смогу лицезреть красоту. Подняв взглядом с огромной двери портала соответствующий ей засов и опустившись в одно из двух древних, но всё ещё крепких дубовых кресел с сильно потёртой кожаной обивкой, заблаговременно доставленных Игором — чья более чем отталкивающая наружность компенсировалась полезностью, исполнительностью, надёжностью и верностью (хоть порой он позволял себе ворчать под нос, что слишком загружен работой, когда был уверен, что его роптание никто не услышит), — граф скульптурным изваянием замер перед весело горящим очагом, погрузив в огонь взгляд своих глубоких, гипнотический очей, словно заворожённый созерцанием его бешеной, будто в самом Аду, пляски. На тонких породистых губах демонического аристократа играла улыбка, которую невозможно было определить, так как в каждый миг она калейдоскопически менялась и казалась то коварной, то задумчивой, то зловещей, то отрешённой, то печальной, то насмешливой, то торжествующей, то предвкушающей. Но, возможно, то был лишь эффект, создаваемый причудливой игрой сочной светотени от отблесков пламени, которая ещё резче подчёркивала необычную красоту демона, акцентируя благородные линии его точёного лица и выделяя аристократический профиль, роднящий его с хищными крылатыми обитателями гор. Прошло не более пяти минут, и дверь осторожно и почти бесшумно, что казалось невозможным для такого размера и массы, отворилась, и в проёме, на фоне призрачного света полной луны возник знакомый Дракуле мужской силуэт в плаще и ковбойской шляпе, чьё превосходное сложение и атлетизм можно было определить даже по косой тени. Граф, радушно улыбаясь, как и подобает гостеприимному хозяину, поднялся с кресла у камина — уже успевшего распространить по залу благодатное тепло — навстречу гостю, появления которого он, по-видимому, ожидал, и к которому и была приурочена уборка, отопление и меблировка в приёмном зале. И охотник помимо воли вновь отметил изысканное изящество, с которым Дракула совершал свои движения. Удивительное качество в том, кто, как он знал, при жизни был жестоким правителем и великим воином. — Проходи, я рад снова видеть тебя, Габриэль, несмотря на то наслаждение, с которым ты убивал моих детей и вонзал в мою грудь свой серебряный кол. Кто властен над своей природой? — встретил его хитрой улыбкой вампир, сверкая безупречными перлами зубов. — Последнее тем более извинительно ввиду того, что твои хозяева лишили тебя памяти. Ты так неожиданно прервал свой недавний визит сюда и совсем не вежливо «откланялся», — ухмыльнулся демон, охарактеризовав так побег ставшего чуть ли не персонажем легенд героя. — Садись, — кивнул он на кресла у камина. Сделав в ответ уверенный шаг вперёд, вигилант оказался в свете факелов, прикреплённых к стенам средневекового вестибюля. Их свет чётче выделил его замечательно красивое лицо. — Благодарю. Я лучше постою. — Как пожелаешь. Быть предупредительным с гостем — долг хозяина, тем более с гостем желанным… — Сказав это, Владислав устремил взгляд на входную дверь, оставленную мужчиной открытой, и она, повинуясь безмолвному повелению, послушно, но с грохотом затворилась. Ван Хельсинг обернулся. В его красивых глазах мелькнула настороженность. — Не волнуйся, тебе ничего не грозит, друг мой, — успокоил его обеспокоенность граф. — И в этот раз тебе не придётся совершать никаких акробатических трюков, чтобы покинуть мой замок, ты сможешь спокойно воспользоваться этой дверью не только для входа, но и для выхода. — Надеюсь, ты умеешь держать слово, — сказал Ван Хельсинг. — Безусловно. Я дворянин. Допуская возможность иного, ты наносишь мне оскорбление, Габриэль. Разве ты ещё мало меня ранил? — лукаво улыбнулся демон. — Впрочем, я забыл, ты ведь ничего не помнишь, но мы быстро сможем это исправить. Я знал, что тебя не оставит равнодушным наша встреча и беседа, и предчувствовал, что ты, доставив вверенную твоему попечению девочку домой, под защиту каменных стен и прочных запоров, куда не доберутся ночные твари, захочешь продолжить наш разговор, — сказал вампир, приблизившись к охотнику. Тот инстинктивно отступил, сохраняя первоначальное безопасное расстояние. Дракула больше не стал делать попытки сократить его и остался на месте. — Знал, что это желание пересилит страх. В ответ на последнее слово в его утверждении лицо героя невольно недовольно поморщилось. Выражение эмоции было едва заметно, но она, конечно, не ускользнула от пронзительного внимания вампира. — Прости, я хотел сказать мудрое благоразумие, — поправился Владислав, улыбаясь дьявольски чувственными ярко-карминными устами, пылающими естественным цветом, что были привлекательнее и соблазнительнее самых нежных и манящих женских губок. Ван Хельсинг невольно нашёл их притягательнее подкрашенных губ красавицы Анны и, нахмурившись, непроизвольно мотнул головой, пытаясь отогнать охватившее его странное ощущение. Но тщетно. Дракула в свою очередь не спускал глаз с прожигающим насквозь взглядом со стоящего перед ним высокого и статного красавца с незабываемыми, поистине обворожительными глазами и яркими тёмно-малиновыми резными губами, свидетельствующими о страстности и чувственности их обладателя. Сделанное насчёт гостя замечание хозяина соответствовало действительности: Ван Хельсинг и вправду был поражён и заинтригован тем, что сообщил ему Дракула во время их первой встречи здесь, что было более чем очевидно по его виду и выражению лица. Он просто не мог, пусть и с существенным риском для жизни, который был более чем реален, невзирая на то, что Дракула недавно мог легко расправиться со своим врагом, прибывшим уничтожить его, но почему-то не сделал этого, упустить драгоценный шанс узнать о своём прошлом, неведение о котором мучило его сильнее кошмаров все семь лет его работы на тайную организацию борьбы со Злом; узнать о себе, не предполагая, к какому неожиданному результату приведёт его это стремление. Когда они с Анной вернулись в родовой замок Валериусов после своей вылазки против неприятеля, которая оказалась столь же неудачной, как и очередная операция Дракулы по анимации неживых детёнышей, и ужасно расстроенная девушка, которой не удалось спасти брата, удалилась к себе, Ван Хельсинг, ничего не сказав Карлу, с упоением учёного роющемуся в пыльных фолиантах библиотеки, утонувшему в них с головой и позабывшему о сне, оставил выделенную ему принцессой комнату, снова вскочил на коня и никем не замеченный вернулся в проклятое обиталище вампира, движимый желанием наконец сорвать завесу, скрывающую от него его же прошлое. Оно было столь велико, что он совсем забыл о том, что, хоть кардинал Джинетт, отправляя его на очередное задание, и обещал ему, с намерением стимулировать его желание ехать в Румынию, что в Трансильвании он найдёт ответы на свои вопросы, совсем не в этом заключалась цель его миссии здесь. Охотник был озадачен поведением Дракулы, не только не убившим его, но раскрывшим ему свои объятия после того как он перед этим каких-то несколько минут назад засадил ему в грудь кол, пусть и не убивший его, но причинивший ему страшную боль. Теперь, думая об этом по пути в замок Франкенштейн, он понимал, что это было очень странно и не могло быть объяснено простым издевательским паясничанием демона. Неужели то, что граф рассказал ему, правда и он в самом деле не просто человек? Этому служили подтверждением его необычные способности и воспоминания о древних битвах. И если это так, то что собой представляет история их знакомства, о которой сообщил ему вампир? Каким оно было, их совместное средневековое прошлое с человеком, усыновленным Сатаной, что было уникальным случаем в истории человечества? Ван Хельсинг страшно хотел это узнать, но теперь, снова встретившись с вампиром, стоял, как во сне, глядя на Дракулу, казавшегося самим воплощением элегантности в его милитаризованном туалете в сопровождении аксессуаров из стильной заколки, удерживающей его длинные волосы в искусной причёске-хвосте, и пары серёг, блистающего своей необыкновенной, чеканной тёмной красотой и утончённой грацией, источающего дьявольскую сексуальность, словно ядовитый анчар отраву, ореолом наполняющую пространство вокруг него и легко пробивающую даже броню хладнокровного борца с нечистью, в которую он был облачён, долженствующую делать его неуязвимым для подобного воздействия, навсегда впечатывая незабываемый образ кровожадного сына Дьявола в память видевших его, хотя мало кому после этого посчастливилось остаться среди живых. В голове у посланца Ватикана стоял туман и гул, словно он находился под гипнозом или выпил чашу с дурманом. Поражённый охотник чувствовал, что не может противиться чарам обольстительного демона, обволакивающим его, проникающим под кожу, воспламеняющим тело… Он, внутренне чертыхнувшись, постарался справиться со своей необъяснимой и неподобающей реакцией, но не смог. И вместо того чтобы задать Дракуле, владеющему всеми тайнами его прошлого, что было покрыто для него мраком и который он так жаждал развеять, забыв обо всём на свете, вопрос, он безмолвно смотрел на демона, любуясь им, так как теперь, когда Анна была дома и в безопасности и он не тревожился за неё, ничто не мешало ему погрузиться в свои ощущения и отдаться сладкому наваждению… Ван Хельсинг думал, что его новый противник отличается от тех омерзительных существ, с кем ему обычно приходилось иметь дело, как сияющий бриллиант отличается от кучи дерьма. Щёки охотника зарделись при виде многочисленных достоинств его собеседника, красноречиво свидетельствуя о степени волнения, охватившего мужественного мужчину. Прекрасные глаза его засияли, а сердце хладнокровного героя уже никак нельзя было назвать спокойным, — и Владислав слышал его взволнованный стук, — всё внутри у него трепетало, но он не посмел признаться себе во вдруг овладевшем им противоестественном желании. Желании отложить разговор на потом, а сейчас забыть обо всём и просто привлечь к себе и ласкать противника, ласкать демона, ласкать мужчину… Обнимать его, целовать в губы… Породивший это греховное желание визави, от которого, конечно же, не укрылось возбуждённое состояние прославленного рыцаря Святого Ордена, природа и причина которого были для него очевидны, помог ему. — Но я вижу, ты сейчас — как и подобает герою — гораздо более расположен к действию, чем к болтовне, — заметил он с удовлетворённой, лукаво-самолюбивой и одновременно одобрительной и поощряющей улыбкой. Обычно тёмные, как агаты, глаза вампира теперь заискрились страстными сапфирами. — Что ж, наш разговор может подождать; тем более, что нас, бессмертных, время никак не стесняет, и сейчас ничто не мешает нам посвятить его ещё более приятному занятию, чем дружеская беседа давно не видевшихся боевых товарищей… — И, видя, что Ван Хельсинг не решается согласиться с ним, хоть и хочет это сделать, продолжил: — К чему сдерживать себя и отказывать себе в своём желании, мой друг? Ты знаешь, что я не причиню зла своему старому другу, сиятельному архангелу Габриэлю, бесстрашному герою, не побоявшемуся нанести мне новый визит, невзирая на то, что, как оказалось, он сейчас беззащитен передо мной. Кроме того, что я, несмотря ни на что, всё так же люблю тебя, это был бы бесчестный поступок. Недостойный, позорящий аристократа, которым я являюсь. И я никогда не запятнаю им честь дворянина. Видишь ли, я всё ещё чту благородный кодекс, несмотря на свою метаморфозу и превращение в демона, — ехидно ухмыльнулся вампир, но вигилант чувствовал что, по крайней мере сейчас, Дракула действительно не представляет для него никакой опасности. — Удовлетвори своё желание, Габриэль, оно обоюдно, — сказал тёмный властитель проклятого Богом края, смотря завораживающим взглядом в глаза ватиканского эмиссара, выдёргивая шипы из гравированной основы заколки, позволяя своим плечам, находящимся в плену его элегантного камзола, утонуть в полночной волне роскошного, блестящего шёлка, с мягким шорохом упавшей на них, за падением которой с восхищением проследили дивные зелёно-медовые глаза. И Ван Хельсинг не смог его скрыть. Таких великолепных, густых волос он ни у кого не видел. — Мы всегда находили с тобой друг друга гораздо привлекательнее самых прекрасных женщин. Мы связаны с тобой необыкновенными, мистическими, нерасторжимыми узами, Габриэль. — При этих словах горящий желанием взор демона скользнул на руку охотника, на пальце которой был перстень с драконом. — Это доказывает мой перстень, который ты носишь четыре столетия, — с почти счастливой, и в то же время горькой усмешкой сказал он. — Обещаю, об этом никто не узнает, даю тебе слово в этом, — уверил охваченного необъяснимой страстью вигиланта вампир. — А перед собой ты всегда потом сможешь оправдаться непреодолимым колдовским действием трансильванской полной луны, влиянию которой, оказывается, подвержены не только люди и, разумеется, вервольфы, но и архангелы, если они носят человеческую плоть… — предложил служителю Церкви вариант объяснения его порочного желания улыбающийся демон. — Она сводит с ума, Габриэль… Шагнув к гостю, хозяин, с лучезарной улыбкой, вновь раскрыл ему свои объятия: — Прими мои ласки, мой прекрасный ангел, и подари мне свои… Ведь мы оба жаждем этого… Не отвергай моих объятий и прижми страждущего друга к своей широкой груди… Давай хоть на время забудем о том, что теперь мы находимся по разным сторонам игральной доски, и снова погрузимся в блаженство, как делали это четыреста лет назад… Просто отдадимся наслаждению, не думая ни о чём… Мы можем испытать это лишь друг с другом и ни с кем другим, Габриэль…