Lavandula

      Серая в полоску кошка вытягивается на солнце, довольно жмуря желтые глаза. Так приятно полежать на траве, ощутить запах всей этой свежести и зелени, поживать, попробовать все это на вкус! Ее лапы несколько раз сжимаются и разжимаются, будто под ними мягкое одеяло, об которое непременно нужно поточить когти. Затем она перекатывается на спину, медленно заваливается на другой бок и внимательно слушает неугомонных кузнечиков, которых надо будет затем непременно найти и попытаться поймать. На солнце её шерсть нагревается, и теперь, кажется, нет спасения от незапланированного сна.  Она продолжает лежать так еще пару минут, пока до её острого слуха не доносятся отдаленные звуки. Она напрягается и ей удается различить детский смех. Наконец-то! Она лениво поднимается, смотрит по сторонам, пытаясь определить откуда доносятся голоса. Затем пускается вперед и исчезает в траве.       Её передняя лапка внезапно касается неустойчивой поверхности. Ой, нет! В песок она не пойдет! Слишком уж серый окрас будет выделяться на этом фоне! Да еще и лапы потом вылизывать целую вечность! Песчинки на вкус так себе, если вы не знали…. Поэтому она садится и наблюдает.       – А давай птицу! Большую, как вчера!       В небо взмывает облако из песка, устраивая небольшую бурю. Тысячи песчинок летают, меняются местами, носятся одна за другой, пока в их единстве нельзя будет различить образ. И вот в воздухе парит птица, раскрывает и складывает крылья.       Внизу, на небольшом одеяле в клетку лежат двое. У мужчины в руках палочка. Совсем рядом пристроилась девочка лет четырех-пяти, и не может оторвать восторженный взгляд от птицы из песка. У нее черные волнистые волосы, но мамины глаза.       Через мгновение песок рассыпается, становясь снова одним целым с пляжем.       – А когда у меня будет палочка, я тоже смогу такие штуки делать? Пожалуйста, пап, скажи да! Я ведь смогу,  правда? – она привстает, упирается руками в отеческую грудь и смотрит с нескрываемым любопытством.         – Нет, – мотает головой Северус.       – Но почему? – восторг сменяется обидой и грустью, и это отражается в её голосе.       – Потому что ты будешь делать «штуки» намного лучше моих, – делает он заключение и следит за тем, как улыбка возвращается на лицо девочки.       – Нет, мама говорит, что никто не колдует лучше тебя.       Северус ухмыляется, пытается скрыть гордую улыбку. Ему приятно.       – Тогда тебе придётся постараться, чтобы превзойти меня, – отвечает он и протягивает руку к черным волосам дочери.       – Но я не хочу быть лучше, я хочу быть как ты, – она смотрит на него теперь серьёзно, глазами полными пока ещё детских намерений.       Его губы изгибаются в улыбке, но сам он печально думает о том, что на него походить ей вовсе не стоит.       Он поднимается сам и затем берет на руки дочь. Одеяло скользит по земле, а затем взмывает в воздух и парит за мужчиной. Кошка вытягивается и смотрит, куда они держат путь. Уловив их намерения, она снова проходит через траву, перепрыгивает камни и стремится вверх по некрутой горе к дому. С усилием проскальзывая через забор, чуть не застревает и спешит спрятаться, пока ее не заметили.       Началось все не так уж и воодушевленно. Узнав о своей беременности, Равенна сначала обрадовалась, но после поникла и целую неделю боялась прийти с работы домой, потому что не знала, какая последует реакция.       Она собралась с духом и пришла.       Тот день запомнился ему навсегда. Он никогда не видел, чтобы взгляд так много выражал. Тут был и страх, и смятение, сомнение и даже радость. Казалось, если бы он смотрел на неё дольше, то у него разболелась бы голова от такого спектра эмоций.       — Ты станешь отцом, - сказала она тщательно отрепетированную у себя в голове фразу.       “Ваши зелья весьма действенны, мистер Принц! Будем рады сотрудничать с Вами в дальнейшем! “ - писал владелец аптеки, с которым он теперь вёл торговлю.       — Северус, ты меня слышишь?       Он оторвался от письма, поднял на неё якобы ничего не понимающий взгляд и переспросил:       — Прости, что?       Равенна, стоявшая в дверях кабинета, набрала в лёгкие воздуха и на выдохе произнесла ещё раз:       — Ты станешь отцом.       Он никогда не видел, чтобы взгляд так много выражал.       Она не сказала, что беременна, что у них будет ребёнок, что их теперь трое, нет, его будущая роль была чётко выделена. Отец. Папа.       У него были неприятные ассоциации с этим словом. Даже отталкивающие. Пустые бутылки из под дешёвого алкоголя, многочисленные ссадины и отёки, постоянные слезы матери, ругань на кухне — вот все, что для него представлял Тобиас Снейп. Он был просто лишним сожителем-тираном, но не отцом. Северус ненавидит его, даже если его и забрал на тот свет цирроз печени. Он ненавидит его, и эта ненависть кажется ему не нормальной. Ведь дети обычно любят родителей, наверное, им есть за что….       — Уже поздно, дорогая, иди спать, - он кивнул, и вернулся к письму, хотя содержимое продолжала быть недоступным для него.       Он так и ничего не сказал. Он не знал, что сказать. Нет, он много раз представлял себе этот момент, но в реальности все оказалось иначе. Он радовался, но в то же время и был раздосадован. Как и она. Чуть позже она лишилась чувств. Врач средних лет предупредил также, что она из тех, кто плохо переносит беременность и нужно быть всегда готовым к плохому повороту событий.       Она взяла декрет и будни стали для нее серыми, а будущее туманно. Она слабела с каждым днем. Чаще смотрела в одну точку, совершенно теряясь в своих беспокойных мыслях. Это его настораживало, потому что пустота во взгляде смотрящего человека была для него как трещина в лупе. Она могла делать вид, что читает, но он знал, что за полчаса она не перевернули ни одной страницы. Она много спала, чаще днем, а ночью часто спускалась попить воды и подышать воздухом на крыльце. Заставляла себя есть, несмотря на отсутствие аппетита и зная, что это совершенно ненормально в ее положении. Стройность перешла в худобу, ее часто тошнило. Он старался не терять ее с виду, садился в два часа ночи с ней на крыльце или сидел рядом на жестком, колючем коврике в ванной.       Казалось, весь новый мир уходил у него из под ног. Такое уже бывало в темные времена, в дни осажденного Хогвартса. Тогда будто бы он черпал из нее энергию. Теперь это делал ребенок. И оба они делали это во вред.       Однажды утром он почувствовал, что кто-то или что-то взывает к нему, стучится в двери его разума, хочет проникнуть и связать себя с ним. Что-то в самом воздухе, казалось, слабо требовало от него ответа. Настолько слабо, что Северус мог с легкостью отразить этот порыв окклюменцией. Подобное было рядом с Темным Лордом, но то была темная магия, мощнейшая, норовящая выявить все, убить, уничтожить, разбить разум на куски. Ему удавалось искусно закрываться от этого, но это стоило таких усилий, что голова была готова разорваться от боли. Это же было совершенно иное ощущение. Это не могла быть Равенна, но ребенок, которого она носит под сердцем, вполне мог унаследовать способности его рода со стороны матери.       – Как ты думаешь, если мы окунем его в котел с Феликс Фелицис, какова будет вероятность, что у него все сложится хорошо и он не будет повторять наших ошибок? - спросила она, когда он вышел поздним вечером к ней на заднее крыльцо.       – Она, - утвердительно сказал он.       – Что?       – Это девочка. К тому же, легилимент.       – Как ты можешь это понять? Она только начала толкаться,... если тебе это, конечно, интересно.       – Первые ощущения уже начали формироваться. Понимаешь, два легилимента, связанных между собой родственными связями, могут остро чувствовать друг друга. Для этого не нужно заклинание, не нужен зрительный контакт, все как на ладони.       – И?       – Она в порядке, а вот ты нет, и ей это не нравится.       Она громко захлопнула тогда книгу, которую читала, и отложила ее на столик.       – Неужели?       От осуждения в ее взгляде его обдало холодом, и ему впервые рядом с ней захотелось отступить, сделать шаг назад.       – Тебе понадобился семимесячный ребенок в утробе своей жены, чтобы понять очевидное?       В последнее время она была раздражительной и ей многое не нравилось. Разумеется, он понимал все её трудности и без этого, но заговорили они об этом впервые. Ему сильно хотелось уйти в другую комнату, уйти в работу, но он понимал, что сейчас самое время… или ему это начал внушать ребенок. Равенна никогда не поднимала на него голос. Никогда серьезно не обижалась и не мстила. Теперь все это сочилось из нее, а Северус не осуждал, потому что во многом она была права.       – Я понимаю, все сложности из-за…       – У меня сложности от того, что я, черт побери, вынуждена гадать, хотел ты стать отцом или не хотел? У меня сложности от того, что мой ребенок никогда не узнает, как на самом деле выглядела его мать! У меня сложности от того, Северус, что кто-нибудь в любой момент может сообщить моему ребенку о нашем «замечательным» прошлом. Что я тогда скажу? Да, милый, твоего папу оправдали в Визенгамоте, а я… а я просто никому не сказала и скрыла улики! Мы в программе защиты свидетелей, и тебе придется всю жизнь скрывать, кто твои родители! Злость стала отчаянием и голос ее теперь уже задрожал.       – Я вру тебе и нашему колдомедику, что у меня ничего не болит. У меня раскалывается голова. Ежедневно. Будто бы что-то извне хочет завладеть моим рассудком и разрушить все вокруг, смести все к чертям, а мне все время нужно защищаться, противиться этому…. Во мне столько злости, недоверия…. Мне и так трудно, да я и еще и живу с сухарем, который ни разу за столько месяцев не прикоснулся к ребенку, которого я ношу под сердцем! Да что с тобой такое, Северус?!       Она замолчала довольно резко, ощущая саму себя чужой…. Недолго погодя, она уронила лицо в ладони, желая спрятаться. Он осторожно подошел ближе, боясь, что она его оттолкнёт. Убрал руки с ее лица, вытер внезапно нахлынувшие слезы и погладил по щеке, опускаясь на колени перед ней.       – Все сложности из-за нас с тобой, – он тщательно подбирал слова. – В прошлом полно вещей, о которых мы сожалеем, но у кого их нет?       – Я просто хотела связать нас крепче, просто хотела, чтобы… мы были счастливы…. А в итоге, живу в сомнениях!       – Чтобы ты там себе не надумала, я рад, Равенна, очень рад. Да, я повел себя отвратительно.... Прости.... Мне было сложно поверить в происходящее, я никогда не верил, что со мной произойдет нечто подобное, что у меня когда-то будет ребенок. Я долгое время был вынужден ограждаться от простого семейного счастья. Я не привык к подобному, хотя очень и хотел этого.       – Это тебя не оправдывает, ты взрослый человек!        Высказывание это было сухое и резкое. Ему показалось, что он висит на краю обрыва, а не стоит на коленях перед ней, и она сейчас одним движением ноги столкнет его в бездну.        Он протянул руку к ее животу. Снял все окклюминитивные барьеры, которые уже давно стали привычкой, полностью освободил голову от сопротивления. Родственная легилименция причиняла пусть и не чудовищную, но все же боль, но он готов был потерпеть.       Прикосновение было осторожное и нежное. Через ткань ее платья ощущалось приятное тепло. Вот только от болезненных импульсов голова потяжелела, а дыхание стеснилось.       – Твоей маме нелегко, ей больно, поэтому, пожалуйста, не проникай в ее сознание. Потерпи, это важно для вашего с ней здоровья. Вы мне нужны. Равенна удивленно и в то же время расслабленно откинулась на спинку кушетки. Ей становилось легче, боль в голове и порыв злости медленно проходили. Северус выдохнул и убрал руку. Он прижался, уткнулся головой в ее колени, надеясь, что хоть что-то исправил или начал исправлять. Через некоторое время она погладила его по голове, снова принимая его таким, какой он есть.       Дома из рук одного родителя Джессамин Принц быстро попадает в другие, не менее заботливые. Пахнет горячим и вкусным обедом.       – И снова мы в песке, – говорит Равенна, осматривая платье дочери.       – Папа такие крутые штуки делает, мааам! Сегодня он снова показал мне птицу, большую-большую, - она раскидывает руки, пытаясь изобразить размер птицы из песка.       – Да, милая, папины штуки всегда крутые. Пойдем, переоденемся.       Равенна ловит на себе самодовольный взгляд Северуса и улыбается ему. Она с нежностью прикасается к его плечу и смахивает оттуда несколько песчинок.       – Вам тоже не помешало бы поменять платьице, мистер "создатель-крутых-штук".       – Завидуйте, молча, миссис Принц, – он подходит ближе, целует ее в щеку и предупреждает, что выйдет на улицу.       – Ты куда? Я уже накрыла на стол.       – Я пообедаю чуть позже. У нас нежданная гостья.       – Гостья?       – Да, ты тоже выходи. Помнится, ты не любила пропускать наших бесед, хоть и в последний раз они носили не самый приятный характер.       Северус осмотрелся по сторонам и убедился, что догадки его были не напрасны.       – Профессор, неужели вы, наконец, поняли, что в этом виде вы более сносны, чем в человеческом? – произносит он спокойно. – Не стоит меня недооценивать, я не потерял ни капли бдительности.       Он садится на садовую кушетку уже уверенный в присутствие постороннего на своем участке. В его жизни были только две кошки. Первая – миссис Норрис, на которую ему удавалась наводить ужас, и та убегала, поджав хвост, а вот вторая…. Вторая сейчас сидит и смотрит на него из кустов, светит желтыми глазами. Дьяволица! Если на земле и остался кто-то способный противостоять Северусу Снейпу, то она сейчас перед ним, устроилась в его саду, да еще и смеет мурлыкать!       – Вы застряли в моем заборе и скребли его! Я все слышал, перестаньте, не будьте ребенком!       Через мгновение в кустах слышится шорох, серая в полоску кошка громко мяукает и запрыгивает на крыльцо. Еще мгновение и перед ним уже стоит седовласая женщина, которую он знал еще с детства. Вид у Минервы Макгонагалл весьма довольный. Сначала она не может подобрать слов, и поэтому просто тихо садится рядом, а затем заявляет:       – Как же семейная жизнь вам к лицу! Ваша кожа приняла человеческий вид, да и выглядеть вы стали здоровым! Вы похорошели до неузнаваемости!       – Почему же вы тогда меня узнаете?       Минерва вдруг улыбается еще шире, а Северус, всматриваясь в ее глаза, понимает, что она действительно рада и даже не пытается скрыть это. Когда они виделись в последний раз, она смотрела с такой ненавистью, что речи о прощение и быть не могло. От непривычки мужчина отводит взгляд и смотрит на свои ноги, на пол, на лестницу, куда-угодно, но не на нее. Вдруг он тоже, сам того не подозревая, излучает нотки радости? Вдруг он уже потерял сноровку, не мог больше контролировать каждую каплю эмоций и ловко притворяться непричастным? Люди даже не подозревают, какой он уязвимый стал у себя дома, в окружении внимания и заботы.       – С тех пор как вы воскресли, я все хотела вам сказать… Простите меня, Северус, – тихо произносит Минерва, слегка наклонившись к нему.       Вот почему он не хотел возвращаться. Любой, с кем он встретиться, захочет поворошить с ним прошлое, которое он больше всего на свете хочет стереть. Будут задавать вопросы, которые ему неприятны, которые царапают его по открытым ранам.       – Воскреснуть – это к Поттеру, а я просто выжил. Мне нечего прощать, вы все делали так, как вам и надлежало. Нет вины в том, что вы ненавидели убийцу своего друга. Любой бы чувствовал на вашем месте то же, – говорит Северус, но в глаза ей смотреть отказывается.       – Вы поступали очень храбро, Северус.       – Если вы пришли только за тем, чтобы сказать мне это, я разочарован. Не было нужды, - пытаясь скрыть неловкость от ее похвалы, он обращается к методам, к которым привык - холодная отстраненность. – Хочу попросить вас больше не появляться в виде кошки рядом с моей дочерью. Она непременно захочет живность, а я знаю, что бывает, когда живешь с вами под одной крышей, пусть хоть и такой большой как в Хогвартсе.... Споры, вечная конкуренция факультетов и выцарапанные края диванов!       – Бросьте, Северус, вам же тоже нравилось! Признаться, без вас так скучно, никто не мотивирует студентов Слизерина вставлять палки в колеса Гриффиндора!       – Ах, да, утирать нос вашему факультета - отдельный вид наслаждения!       В шаге от очередного спора их останавливает Равенна, вышедшая из дома. Некоторое время она стоит как вкопанная, потом здоровается с МакГонагалл и заявляет Северусу, что она тут не при чем. Ему не нужно много усилий, чтобы понять, что она лукавит, но он не подает виду.       – Я знаю, дорогая, просто кое-кому трудно сдержать свое любопытство.        Минерва тем временем не перестает восторгаться происходящим. Слово "дорогая", казалось, использовалось в лексиконе Снейпа раньше только в прямом значении.        – Я же совсем забыла! Я принесла вам кое-что! - Минерва протягивает мужчине пригласительную открытку.       Северус сначала смотрит на Равенну, которая, конечно же, уже все знала и ждала от него ответа, а потом относится с подозрением к протянутой ему открытке.       – Приглашаю вашу семью на бал-маскарад в честь окончательной реконструкции Хогвартса!        Из уважения к Минерве Северус не стал закатывать глаза и устало вздыхать. Равенна смотрела на него теперь уже с надеждой, а Минерва продолжала все так же светится, но Северус не был из тех, кого можно было разжалобить щенячьими глазками.       – Вы обе прекрасно знаете, что мой ответ очевиден. Нет.       – Мы подберем вам маску, никто не узнает!       – Можете не стараться. Равенна, можешь взять с собой Джесс.        Директор и ее помощница разочарованно посмотрели друг на друга.       – Я понимаю, Северус, что вас больше не тянет в школу и в ту жизнь, которая у вас была, но, все же, многие были бы рады вашему хоть и тайному присутствию. Вы сыграли важную роль в судьбе школы и волшебного сообщества, в целом.       – Спасибо за понимание, но нет. Думаю, все с легкостью переживут мое отсутствие.       Равенна "стреляет" в сторону Минервы еще одним многозначительным взглядом, будто бы говоря "Вот видите, я же вам говорила!"       – Ладно, что ж, может быть пообедаете с нами, директор? - спрашивает миссис Принц, понимая, что уговоры МакГонагалл не работают.        Когда Равенна называет Минерву директором, внутри него что-то начинает сопротивляться. Он вспоминает, как она покорно, но в то же время с усмешкой, называла так его. Все же, ему нравилось эти ее "профессор" и "директор". Это было просто приятное воспоминание, одно из немногих. Он не хотел, чтобы его называли так снова. Роль директора школы не шла так никому, как Минерве, она занимала его по праву.       – Не откажусь, благодарю. Равенна позвала всех в дом       – По коридору налево, мы сейчас придем, - предупредила неожиданно Равенна и закрыла за Минервой дверь, не давая Северусу пройти.       – Равенна, ты же знаешь, что это слишком рискованно...., - он знал, что последует последняя попытка, более упорная.       – Слишком рискованно было быть тайным агентом, Северус, а это просто мероприятие, хоть что-то, отличающееся от обычного твоего времяпровождения! Дом – аптека – дом, и все по кругу, Северус. Ты просто вылез из одной норы и залез в другую.        – Пойми же, что я не хочу, я там лишний.       – Всего лишь один вечер, потом ты снова вернешься сюда, не в подземелья, а сюда, домой…. Мы потанцуем, выпьем вина, расслабимся.... Пожалуйста, я ведь так мало тебя о чем-то прошу! К тому, тебя не узнают, мы придумаем что-то.       Он тяжело вздохнул, переступил с ноги на ногу и внимательно посмотрел в эти дорогие ему умоляющие глаза. У него было плохое предчувствие, которому он обычно доверял.       – Хорошо, я подумаю, но ничего не обещаю.       – Спасибо! - она благодарно улыбнулась.       – А теперь пойдем в дом, я уверен, что Минерва уже зазывает Джесс поступать на Гриффиндор....