Lavandula

      Зеленые лепестки мелиссы медленно поднялись со дна прозрачного чайника и выплыли на поверхность. Теперь вместе с паром в воздух поднимался еще и горьковатый, с нотками свежести аромат. Вслед за травами лениво взобрались тонкие кусочки красного сладкого яблока. Осталась малость — накрыть все это дело крышкой и оставить настояться. Вода постепенно принимала бледно-зеленый оттенок.       Равенна обратила внимание на окно, за которым иногда мелькали птицы и бабочки. Одна ветка яблони, будучи единственным, что нарушало тишину этого ленивого утра, коварно стучала в стекло, отталкиваясь от своего привычного местоположения благодаря ветру.       Выходя из кухни, она убрала фиолетовую резинку с волос. Голова будто стала легче. Запах мелиссы сменился запахом пергамента и книг. Ступив на мягкий ковер босыми ногами, женщина вспомнила, что забыла обувь в прихожей. Тонко скрипнули половицы. Все так же легко и непринужденно ступая, она вернулась. Через минуту выдвижная дверь, ведущая на задний двор, открылась настежь по движению руки с палочкой. Легко и игриво касаясь штор, в комнату ворвались ветер с запахом лета. Она спустилась с крыльца на каменную дорожку. Обоняние уловило сладкое благоухание белых лилий — на одном толстом стебле их было целых пять. Миновав калитку и подобрав платье, она поднялась по горе, засыпанной зеленью. Открывался прекрасный вид. И не только на море, но и на Северуса Снейпа, стоящего к ней сейчас спиной.       Синяя глубина небосвода с ярким просветом. Небо, нисходя на горизонте, сливалось с морем, которое блистало в сиянии утра. Холодные волны ударялись о прибрежные камни, желая, наконец, достигнуть недостижимого. Не замерзающие, вечно живые, они будто дарили жизнь всему окружающему. Тончайшая сеющаяся водяная пыль касалась кожи рук и лица. Легкий и непрестанный ветер с открытого моря задевал легкую ткань телесного платья и волосы. Иногда над головой пролетали чайки, которые затем пропадали из поля зрения. Единственное, что от них оставалось — это отдаленные крики.       Она старалась подойти бесшумно, хотя знала, что он догадывается о ее присутствии. Так непривычно было видеть его лицо освещенное солнцем, черные глаза, в которые пробрался свет и старался теперь прижиться там. Северус Снейп хоть и снял сюртук с мантией, но в одежде остался верен черному.       Бриз. Она коснулась двумя руками мужской спины, затем с явным удовольствием на лице прижалась к нему.       У него было странное, но вместе расслабляющее чувство. Будто ты долгие годы был в изнуряющем плавании, а потом во время жуткого шторма твой корабль затопило. Вся команда ушла на дно, а ты остался жив. Один, посреди моря, в поисках суши. День сменяется ночью, ночь — днем. Ни еды, ни воды. Палит солнце или из тяжелых облаков льет как из ведра, что ты еле успеваешь вычерпать воду из шлюпки. И вот, наконец, в один день тебя, еле живого, выносит на берег. Нет больше страдания. Постоянное волнение улеглось, мысль прояснилась. Его вынесло на одно из таких мест, где ты теряешься, в хорошем смысле этого слова, в пространстве и времени, не существуешь для других людей, не являешься частью чего-то, не зависишь.       Теперь нужно было столько всего осознать и принять. Иногда пробуждаясь по утрам, Северус не понимал, была ли это реальность или продолжение одного замечательного сна, прерывание которого особенно ненавистно.              — Чай? — спросил он, уловив еле заметный, приторно-сладкий запах трав.              — Чай.              — Кажется, с мелиссой?              — Да, и с яблоками.              — С яблоками, — шепотом повторил мужчина.              — Прогуляемся? — спросила она, хватая его за руку.              Жители соседних, но довольно отдаленных от друг друга домов (что особенно тешило нещедрое личное пространство Снейпа), иногда по утрам наблюдали странно одетую по нынешним меркам пару, но не придавали этому большого значения — мало ли, кто приезжает сюда отдохнуть. В основном это были городские жители, которые раз в год находят время на себя. У таких нет времени на знакомство, обмен номерами телефонов и пустые беседы, которые, скорее всего, не вспомнят уже на следующее утро. Им требовалась только тишина и покой.       Теплый воздух, в котором к запахам клевера и трав примешивался морской запах обнаженных отливом скал, бодрил и опьянял. Волны тянули свои руки к ее ногам, затем к ее платью, делая легкую ткань тяжелой. Одна из них, особенно сильная, и вовсе хотела накрыть ее с головой. Она не сразу заметила несущийся на нее водяной вал. Быстро перебирая ногами, смеясь и придерживая платье, она отошла назад. На ее лице не было ни грамма беспокойства — лишь ребяческая улыбка, которая привлекла внимание Северуса тем, что на нее захотелось ответить взаимностью. Сила этого желания переборола его. То, что возникло на его лице, нельзя было назвать ни ухмылкой, ни язвительной усмешкой, привыкшей появляться на его лице, ни вымученным и отрепетированным растягиванием губ, потому что это было бы жутким приуменьшением. Это была улыбка. Это то, что шло из самой глубины.       Равенна, заметив это, задержала на нем внимательный взгляд, но ничего не сказала, дабы не стеснять искренность этого момента. Тысячи блестящих брызг усеяли ее щеки, волосы, ресницы.       Более она не пыталась разгадать загадку этого человека, не пыталась его понять. Не герой. Не злодей. Человек со своими пороками. It is what it is. В чертах его лица, в голосе, в самом образе было что-то грубое, незавершенное, но если замереть на момент, остановиться и обратить внимание, можно было почувствовать, как с его стороны сквозит мужественность и мягкость.       Он шел позади нее, по следам, что ее босые ноги оставляли на мокром песке, изредка кидая взгляд на ее пятки, к которым прилипал песок.       Что-то было в этом дне. Что-то долгожданное, что-то умиротворяющее, что-то, чего не было в предыдущих днях. После прогулки они пили чай вместе, без посторонних. Не за учительским столом, а за круглым небольшим столиком на заднем крыльце дома. Ни тревожных внешних побуждений, ни голосов, на которые нужно откликаться, ни обрывков собственных мыслей. Кроме умиротворения, у этого дня было еще одно свойство. Хрупкость. Для Снейпа, непривыкшего, все это было зыблемым и в какой-то степени невероятным.       После той ночи он попросил конфиденциальности. Никто, кроме пары человек из министерства, не знал, что он жив. Он не хотел возвращаться, хоть и понимал, что его существование нельзя разделить на прошлое и на то новое, что происходит сейчас. Послевкусие от прошлого было настолько горьким и неприятным, что он не хотел чувствовать себя частью того мира, в котором жил. Поттер выжил (что коробило не менее живого Снейпа) — очередной трюк Дамблдора, который, как и всегда, не пожелал раскрывать все карты.       Равенна заметила, как напрягся Северус, утопаемый в своих мыслях. Она протянула свою руку к его руке. Между ними словно летал безмолвный дух, способный донести мысль одного другому, связать этих двоих без единого слова. Ее нежное прикосновение дало ему понять что, она права. Сегодня это неважно. Сегодня — это сегодня, в котором они наедине друг с другом и с самими собой одновременно.                     Небо затягивалось тяжелыми облаками. Вдалеке слышались раскаты грома. Однако они, глубокие и животрепещущие, не омрачали ни настроение, ни сам день.       Первая дождевая капля пришлась на один из трех кустов лаванды, которые росли в саду рядом с теплицей. Крайний стебель с цветами на кончике качнулся, задевая несколько других, уронил каплю на землю и замер в ожидании.       Начало стучать по крыше. Трава начала промокать и тяжело опускаться к земле. Потребовалось одно движение палочкой, чтобы закрыть дверцы теплицы и еще одно, чтобы направить пустые чашки и тарелки на кухню. Посуда аккуратно взмыла в воздух и первой оказалась в доме. Северус проследовал за Равенной, закрыв за собой дверь.       Послышалось, как на кухне под воздействием магии включился кран, полилась вода. Сверкало и гремело уже совсем рядом. Ветер, желая унести тучи, повеял сильнее. Дождевые капли ударялись о витражные окна, застывали на долю секунды и сползали одна за другой вниз. Теперь витражная ива выглядела еще более живой.       Бремя ушло, но не бесследно. Сегодня он убрал с ее щеки шрам, не приоткрыв завесу тайны. Яд, которым смазывали клинок, нанесшее сие увечье, был его производства. Он прекрасно знал, на что был способен яд, все его свойства, потому что лично готовил его. По этой причине было так важно искоренить этот след прошлого, этого медленного убийцу из дома, и больше никогда о нем не зарекаться.       Мужчина, схватив за подбородок, наклонил ее голову и провел острием ножа по тому же следу, что был оставлен. Просочилась кровь. Не обращая внимания на жжение, Равенна внимательно наблюдала за мужчиной, чья близость позволяла увидеть мельчайшие изменения в лице. Сосредоточен и серьезен, но не так, как раньше. Его черная рубашка приобретала легкую серебристость, когда за окном сверкало.       Затем волшебная палочка коснулась ее кожи. Из его уст прозвучало заклинание, но она не вслушивалась.       Когда Северус закончил, она провела рукой по гладкой коже и улыбнулась. Ее глаза излучали благодарность.              Они не заметили, как из-за облаков вновь появилось солнце.              Было уже почти девять, когда она вышла к нему в гостиную.              Ветви ожившей витражной ивы колыхались, когда вечерний ветер, задуваемый из вновь открытой двери, дотрагивался до них. Казалось, что если протянуть руку к окну, можно будет повиснуть на этих длинных ветках.       Тем временем мухи, комары причудливо танцевали у двери, пытаясь залететь в дом. Однако на полпути они ударялись о невидимую магическую москитную сетку и тут же отлетали назад. Наверно было бы неплохо, если бы мир видел только такое забавное и причудливое проявление магии.       Где-то не умолкали сверчки, а около уличного фонаря кружили стайки крылатых насекомых. Равенна задвинула дверь, потому что в гостиной становилось прохладно. Должно быть, Северус не замечал этого, потому что глубоко впал в свои раздумья или же просто по привычке. Холод не покидал его долгое время.       Она развернулась и встретилась взглядом с мужчиной, который сидел на диване. Еще пару шагов, и она рядом с ним.              — Ты сегодня так разговорчив! — Она прикоснулась к его плечу.              — Не хотел портить моменты.              — Ты никогда их не портил, только приукрашивал, — говоря это, она села рядом с ним, подбирая свое платье. С лица не сходила улыбка.              — Хотя, — продолжила она после недолгого молчания, делая прищур и стараясь вспомнить. — Помнишь, после Святочного бала? Я не в силах забыть того разочарования!              Губы Северуса изогнулись.              — У меня есть просьба, — вдруг сказала она.              — Хочешь, чтобы я восполнил столь досадно упущение? — ладонь мужчины легла на ее колено.       — Безусловно. — Ее глаза, в которых вспыхнуло желание, следили за мужской ладонью, медленно скользящей вверх вместе с тонкой тканью ее одежд. — Но я хотела сказать другое. Улыбайся чаще, прошу.              Он ответил не сразу — был занят оголением ее ног или делал вид, что был этим занят. Ему не хотелось лишать себя образа человека черствого и холодного.              — Если будешь давать повод.                     Он открыл дверь в спальню, уже целуя ее. На несколько минут они застыли на пороге. Полоса света из коридора просочилась в комнату и застыла у кровати, обрамляя два силуэта, слившихся в одно целое. Он, весь вскипая, впился губами в ее шею, желая ощутить вкус тела, которого так не хватало. Ее руки метались между мужской рубашкой и ремнем.       Платье, которое хотелось стащить с нее еще утром, легко поддалось. Теперь он прижимал ее пылающее тело к своему, лаская и гладя. Дыхание, словно пытаясь догнать пульс, участилось. То, как дошли до кровати, никто уже из них не помнил, кроме того, что это было дразняще долго для таких интимных моментов. Он увидел, как в свете луны заговорщически блестели ее глаза, как от тяжелого дыхания вздымались обнаженные груди. Она стояла так близко и манила всем своим существом, что не взять ее было бы просто ошибкой. Она отвечала с трепетом и пылом, свойственными только настоящей любви, с которой не сравниться простое волнение плоти. Она, наконец, одолела его ремень и молнию на брюках. Однако долго хозяйничать там ей не дали. Северус развернул ее и прижал к себе спиной, сжав груди. Теперь ее соски были в плену тонких и изящных пальцев мужчины. Они играючи придавливали и мяли. В то же время Равенна задвигала бедрами, чтобы проникнуться ощутимым мужским вожделением.       Не в силах больше сдерживать буйство желаний, он толкнул ее на кровать так, что она приземлилась на локти. Пока Северус снимал с себя остатки одежды, Равенна выгнула спину и чуть шире расставила ноги, чтобы прочувствовать до самой мельчайшей делали его присутствие, его каждое проникновение.       Затем у нее перехватило дыхание — Северус резко обрушился на нее. Ее рот раскрылся, вырвался вскрик. Боль, отозвавшаяся на ее лице улыбкой, очень скоро сменилась новым еще более сильным наплывом наслаждения. Этот раз не похож на первый, и это ей нравилось. Его руки крепко держали ее округлые бедра, изредка отрываясь, чтобы оставить на ягодицах розоватый след или скользнуть по низу живота.       Нежность и теплота сего дня проникли в нее, обнимая и лаская ее тело. Наслаждения протягивали руки к ее голосовым связкам, прося отозваться. Глубокое удовлетворение словно ветер, просачивающийся сквозь ткань одежды, просачивалось в ее кожу, от чего бегали мурашки. Поцелуи, как горячий напиток, обжигали уста, и даже сбившееся частое дыхание не могло их остудить, потому что нутро тоже пылало. Этот человек заполнял весь ее мир. Перед глазами все еще наплывали и отплывали волны. Они ударялись о берег в тандеме с ее удовольствием. Бурлила морская пена, но не где-то извне, а совсем рядом, внутри.       Северус ускорял темп. В течение двух лет она думала, что больше не сможет ощутить ни его физической, ни духовной близости. Но сейчас он здесь, он рядом, он — одно целое с ней. Эта мысль только усиливала удовольствие. Она стонала, но не слышала себя. Ее руки, на которые она опиралась, перестали ее слушаться.       Она, теперь прислонившись щекой к покрывалу, смотрела на луну, которую было видно из круглого витражного окна над кроватью. Бесцветные лучи небесного тела, проникая через разноцветные стекла, обрушились на нее этой ночью. Вся эта палитра взорвалась. Краски блаженства поплыли перед глазами. Чернота порочной ночи, но с отливом бархатной бежевой нежности, синей глубиной океана и брызгами ярко красного наслаждения. Он иссяк в ней.       Интересно, какой из оттенков сейчас лег на ее лицо? Она взглянула на свою руку, все еще сжимающую покрывало. Бледно зеленый. Такой цвет обычно принимает трава ранней весной, когда в них только начинает зарождаться новая жизнь.       Им не нужно было ничего, они чувствовали себя счастливыми и довольными.              Внизу, рядом со скалами и песком, могучее и грозно медлительное, бесшумно, загадочно и неотвратимо катило свои воды море.