***
«доброе» утро Кихёна началось совсем уж не по-доброму, ведь проснулся он даже не от пения птичек, не от надоедливых солнечных лучей, и даже не от сверлящего мозг будильника. Причиной чрезвычайно раннего пробуждения, между прочим, в четыре утра, стала адски колющая боль в животе. Хотя, если учесть, что омега лёг вчера слишком рано, настолько, что даже странно, то это вполне нормально. Ки не глупый, он прекрасно понимает свой организм и с проигрышным болевым стоном признаёт, что всё-таки омега, и течка дала о себе знать. Редко бывает, когда этот процесс проходит настолько болезненно, но Кихён смог попасть в тот невеликий процент лохов, что испытывают жестокие агонии. Лучшим решением в такой ситуации стал бы снова сон, но как бы Ю не ворочался, как бы не пытался, пытка не дала заснуть. И как назло, он помнит, что подавители закончились, осталось надеяться лишь на обезболивающее, не способное особо сильно то и помочь. Но надежда умирает последней, и мотивация снять хоть небольшую часть мучений побуждает омегу встать с кровати, дабы отправится в ванную комнату. Но он пожалел об этом. Боль усилилась, будто внутри кто-то сжал органы в кулак, заставляя их рваться и расползаться по коже от давления. Нужно ведь бороться с этим, именно поэтому нужно хотя бы попытаться дойти до нужного места. Каждый шаг приносил всё больше страданий, Кихён слегка пригнулся, ибо выпрямиться не смог. Он так и не разговаривал с братом после того поцелуя, и даже при условии того, что Минхёк уж точно должен спать в такую рань, Ки боится его встретить. Вдруг, например, его разбудил запах пряного глинтвейна. Именно по этой причине, Ки ускоряет шаг. Из ванной доносится ещё один, проклинающий абсолютно всё, болезненный стон на выдохе, когда омега не находит и обезболивающего, а точнее находит, но только пустую упаковку. Что же, если у него в аптечке нет, то должно быть у Минхёка, но… где? Кихён без понятия где лежат нужные лекарства, ведь в части тех, которые он нашел, ничего стоящего не оказалось. Да и попросить у него он тоже не может… Хотя, кто запрещал? Они же вроде не в ссоре. Лишь неловкость мешает. Он совсем немного побаивается, ну как немного. Ему бы не хотелось видеть злого Мина, но вряд ли тот будет другим, если его разбудят в четыре утра, так ещё и после вчерашнего. Через страх приходится переступить, ибо невыносимые ощущения дают понять, что так называемая мучительная и долгая смерть рядом. Поэтому, Кихён всё же решается приоткрыть дверь в комнату старшего брата. Первым делом, он видит Минхёка, сидевшего на краю кровати, лазившего в телефоне, а потом и взгляд, что тот приподнял, услышав тихий скрип двери. – Д..доброе утро.., – от боли и трясущихся слегка зубов получилось как-то слишком пришибленно, а когда ему ещё и не ответили на это, только утыкаясь обратно в телефон, пришибленность действительно появилась. Отчего-то Кихёну настолько больно, но он не понимает от чего именно, то ли от того что его успешно игнорируют, то ли от физического дискомфорта. Честно, трудно сказать, что в данной ситуации хуже. Он также продолжает неловко стоять у порога чужой комнаты, буквально прожигая брата взглядом, надеясь, что тот это почувствует и всё же ответит. – Минхёк, мне нужно обезболивающее, – вроде бы, на лице мина промелькнула обеспокоенность, но даже намёки на неё в секунду исчезли. И на Кихёна обратился невозможно леденящий взгляд, что продолжался некоторое время, отчего омега испытывал неловкость. Эта странная атмосфера: со стороны Ки растерянность, а у Мина уверенность и хладнокровность. Младший не выдерживает, заходит в комнату, но подойти к брату не решается, поэтому лишь становится у деревянного шкафа, почти что прислоняясь. И сказать то, что Кихёна аж передёрнуло, когда Минхёк резко встал и направился к нему, ничего не сказать. Он не боится альфу, он боится себя, а точнее своё желание, которое сверлит мозг из-за течки. Ещё и этот запах… Аромат темного шоколада с ликёром смешался с пряным глинтвейном. Кихён, после того как лёгкие наполняются чужим благоуханием, словно пьянеет, и бушующие гормоны дают о себе знать, заставляя внизу живота сладко тянуть. В сердце отдаёт слабым приятным покалыванием, можно даже сказать ёканьем. Минхёк вмиг преодолел расстояние до шкафа, становясь рядом с Кихёном и как бы невзначай начиная потягиваться, от чего их тела еле соприкасаются. Хёк будто знает, как Кихёну на данный момент тяжело, это можно было заметить хотя бы по приоткрытому рту, губы которого вечно облизывались. И нервный глоток, показавшийся движением кадыка, не ушёл из чужого внимания, сподвигнул наклониться Мина ближе. И если честно, как бы альфа не скрывал своих эмоций, но его организм тоже реагирует на чужой запах, что поделать, такова природа. Только сам Ли не ждал того, что младший резко потянет на себя, из-за чего их лица окажутся слишком рядом, катастрофически. Альфа ловит на своих губах чужой выдох, можно даже сказать, глухой стон, от чего крышу просто сносит. В голове проносится вчерашний вкус чужих губ, такой сладкий и мягкий, это то, от чего Минхёк не отказался бы, он бы с радостью протестировал младшего снова. – Давай, сделаем это... – омега сам не понимает, что он говорит, им движет бешеное желание, желание чужого тела. Даже у себя в подсознании он понимает то, что будет жалеть об этих словах, но даже не хочет останавливаться. Ки только начинает поддаваться вперёд, едва ли коснувшись губ, как Минхёк, вместо того чтобы ответить, отслоняется, не дав себя поцеловать. Знал бы Ки каких ему усилий это стоило. Старший брат смотрит в чужие, покрытые слоем пелены глаза, что испускали тот же похотливый, наполненный вожделением, взгляд. По нему можно было спокойно прочитать о том, что омега готов прямо сейчас раздвинуть ноги, лишь бы получить ему необходимое. Однако, Хёк не собирается забывать былую обиду, поэтому решает помучить бедного, пока что таким способом. Мин наклоняется к бархатной коже на шее, опаляя горячим дыханием, медленно поднимаясь выше. Как только он дошёл до покрасневшего ушка, произнёс шёпотом – Нет. – Этим он вызвал табун мурашек у младшего, а после, просто отдалился, уверенной походкой покидая комнату. У Кихёна внутри что-то оборвалось, он не знает что именно, но это было очень болезненно. К горлу поступает настоящая истерика, но она не снаружи, она не видна другим, эта истерика там, глубоко, в душе, на сердце. Ки находится один в комнате, кажется, ему стоит по-быстренькому покинуть её, иначе он свихнётся.***
Кихён уже лежит, укутавшись в простынях и сжимаясь в комочек, словно это ему поможет. Терзания даже не думали прекращаться, а когда омега понимает, что он лежит так уже часа два, пуская слёзы. Звук входной двери бьют по ушам и заставляют чувствовать полное разочарование, от себя, от ситуации, от жизни.***
Безумно чувствительный сон омеги нарушается опять же таки хлопком входной двери, повествующей о том, что Минхёк вернулся домой. Он сам не знает почему, но решает встретить альфу, поэтому встает, жмурясь от ощущений внизу живота. Выходит из комнаты, находясь в коридорчике, в котором были перила-ограждения, чтобы не упасть на первый этаж. Он опирается, наблюдая за тем, как старший проходит вглубь гостиной, предварительно сняв и повесив свой чёрный пиджак на вешалку. Как назло, расстёгивает верхнюю пуговицу рубашки и ослабляет галстук, что давит на Ки, а точнее, на всё то же, никуда не ушедшее, желание. Ю решает спуститься вниз, наплевав абсолютно на всё. Минхёк уже давно заметил, что за ним следят, но ему как-то всё равно, он не обращает на это ровно никакого внимания. В руках у Ли красивый пакетик, что не спрятался и от Ки, ему так интересно что внутри, чёрт. Старший проходит на кухню, доставая из пакетика вино, стоп, что, вино? Да, именно его и достаёт, ставя на стол, а потом тянется к бокалу, что стоял в шкафчике. Спустя пару махинаций, бокал наполовину наполнен, и альфа вальяжно подносит стекло к губам, делая первый глоток. Кихён, что уже спустился и спрятался за углом, будто Минхёк такой глупый и не видит его, следит за чужими действиями. За тем, как брат делает глоток, за этим блядским провоцирующим движением кадыка. Так больше не может продолжаться, это предел, всё дошло до предела, и Кихён не выдерживает…