Была моя любовь

— Я никогда не видела Гарри Поттера! — Его зовут не Гарри, а Робин, дорогая, и главное, что он тебя видел. И не забыл, даром что живет в садах Простора. А там розочки хоть куда. — Септа Эспозита оглядела своих воспитанниц и покачала головой: — Тини, не сутулься. Оттого ты меньше не сделаешься. Родители нарекли обеих дочерей по-другому, но о том давно уже никто не помнил. Тини дюжину лет бегала у всех под коленками, росточка маленького, как какой-нибудь грамкин, тогда отец и прозвал ее Тини, Крошкой, а перед тем, как расцвести, тело ее вдруг вытянулось, как стебелек по весне, и теперь она на половину отцовских рыцарей смотрела сверху вниз. Но прозвище оттого прижилось только крепче. А Куини… Мальчишки, играющие в турнир, назвали сестру королевой красоты, когда той было едва три года, и с тех пор все ее только так и звали: Королевной. Красавица уже в колыбели со своей золотой копной волос и глазами голубыми, как яйцо малиновки, она выросла такой прелестной девушкой, что отцу удалось устроить ее брак с одним из лордов из далекого и богатого Простора: неслыханная удача для столь незнатного рода, как их. Отец явился в мир под отнюдь не благородной фамилией Стоун, но под командованием лорда Севера так славно бился в прошлой войне, что был посвящен в рыцари. Осенние леса пожалованных ему владений так восхитили его взор своим лиственным золотом, что он присоединил к своей фамилии этот цвет и стал именоваться Голдстоуном. Сир Робин Поттер проезжал через их земли в королевской свите и, видно, приметил младшую хозяйскую дочь. Куини это не удивило: накануне она разбудила Тини и радостно сказала, что видела во сне свадебные пироги. Сны Куини всегда сбывались, какими бы странными они ни были. Порой Тини гадала, увидит ли однажды сестра и ее свадьбу, брачный плащ у нее на плечах и высокого и красивого рыцаря с нею об руку… Но про нее Куини снилось другое. Вот и в этот раз вышло так же. Тини проснулась от того, что сестра забралась на ее постель и прижалась к ее спине, как ищущий тепла котенок. Тини полусонно накинула на них обоих свое меховое одеяло. — Снова видения? — спросила она. — Орел унесет тебя туда, где холодно, — прошептала сестра, и голос у нее дрожал. — Но я видела, что тебе там будет тепло… — Значит, ничего страшного со мной не случится, так ведь? Куини обеими руками ухватилась за ее руку. — Я не хочу с тобой расставаться! — Я слишком тяжелая для любого орла, милая, — ответила Тина, обняв Куини укутанной в одеяло рукой, как крылом. — Никуда я не денусь. Зато ты скоро уедешь на юг и забудешь о своей скучной сестрице… Ей стало вдруг грустно, и вовсе не от зависти. Она вообще не хотела выходить замуж. Куда лучше было бы стать рыцарем и сражаться, защищать слабых, быть нужной… Тогда она могла бы поехать с сестрой на Юг и оберегать ее по дороге!.. Разумеется, ни о чем подобном и речи быть не могло, но отец не запрещал ей сколько угодно тренироваться с луком у соломенных мишеней во дворе или охотиться в окрестных лесах. Этим Тини и занялась наутро. Пока Куини под присмотром септы шила себе новое платье, она обрядилась в старое, буро-зеленое, делающее ее в лесу почти что невидимкой, крепко завязала волосы на затылке и надела тетиву на лук. Септа Эспозита наблюдала за этими сборами с давно смирившимся неодобрением. — Ты идешь одна? — спросила она, качая головой. — Я всегда одна, септа Эспозита. — Ох, девочка! А если лихих людей встретишь? Тини засунула под ремень несколько стрел и улыбнулась. — Я справлюсь. — Удачной охоты! Мне снилось, ты подстрелишь большущую птицу, — сказала Куини с гордостью. Тини это даже удивляло: чем же милую, настоящую девушку Куини могла восхищать она, по ошибке мальчишкой не родившаяся? — Принесу тебе самый красивый цветок, — пообещала она сестре на прощание, как делала с детства, и отправилась в путь. Выйдя за ворота, Тини свернула с тракта в чащу. Прыгая с кочки на кочку, пробралась через гиблую топь, по пути оборвав ягоды с малиновых зарослей, по упавшему стволу перешла овраг, на дне которого сонно шевелились в иле львоящеры, и, прикинув ветер и для маскировки мазнув по лицу прибрежной глиной, затаилась среди камышей на берегу узкого тихого озерца. Долго ждать не пришлось: в воздухе захлопали крылья, и шумным потоком хлынула над водой утиная стая. Тини вскинула лук, выпустила подряд три стрелы, и две сбитые птицы упали в тростник на другом берегу. Видения Куини снова не соврали: утки и правда были большие. Отыскав местечко посуше, Тини развела костер и, ощипав и опалив одну, зажарила ее вместе с крапивными листьями, малиной и зернышками дикой горчицы, которую нашла неподалеку. Она с удовольствием обгладывала сладкопряное, хрустко обуглившееся душистое крылышко, когда из-за деревьев всего в нескольких шагах внезапно и бесшумно, как дух, выступила темная человеческая фигура. Выронив еду, Тини вскочила на ноги и схватилась за лук, и незнакомец немедленно остановился, показал ей безоружные руки. — Я не причиню вам зла. В богатой, но запыленной черной одежде, без украшений и гербов — брат Ночного дозора. Об этом благородном ордене Тини много слышала, но черного брата встречала впервые. Опасаться не стоило — разве не клялся этот человек защищать всех живых от зла? Тини вздохнула было с облегчением, но тут же снова подобралась: а ну как дезертир? Мужчина подошел ближе. Он был не юн — многие зимы оставили на его висках нетающие снега седины, северные ветра закалили и высушили благородно строгое, чуть усталое лицо. Глаза у него были черные, как его одежда, и под их внимательным взором Тини ощутила вдруг, что заливается краской. — Мне нужна помощь, — сказал незнакомец. — Со мною был новобранец для Дозора, и этой ночью он сбежал. Мне нужно найти его. Ради его же блага: в здешних болотах он сгинет. Похоже, вы знаете здесь все тропинки — помогите мне его отыскать раньше, чем это сделают звери. — В руке его блеснула монета. — Я заплачу. Он принял ее за крестьянку. И хоть Тини и понимала, как выглядит, в вылинявшем платье и следами глины на лице, с измазанными утиным жиром и горчицей руками, при взгляде на него — черно-серебряного, зрело красивого — она вдруг пожалела, что совсем не похожа на сестру. — Я вам помогу, — ответила она, решив не развеивать его заблуждение, и торопливо добавила уместное: — М’лорд. — Благодарю. Сир Персиваль из дома Грейвсов, — представился он. — Как мне называть вас? Он говорил с ней так, как стал бы обращаться к знатной даме. Хоть она и в самом деле была знатной дамой, это отчего-то произвело на Тини впечатление. — Я.. Я Тина, м’лорд, — ответила она и поклонилась. Получилось неуклюже и глупо безо всяких ее стараний: слишком уж ее смущал его взгляд. Оказалось, новобранец сбежал минувшей ночью, когда его спутник уснул. Разумеется, двинулся он назад, на юг, но далеко не ушел: быстро обнаруживший его исчезновение Персиваль нашел на тракте охромевшую лошадь своего пленника и уводившие в заболоченные заросли следы ее седока. На ночную стоянку они остановились на тракте в виду Рва Кейлин, возле путаных петель речки Горячки. Судя по тому, что беглец был родом с Юга и едва ли прежде оказывался так далеко от родных мест, маловероятно, что он выбрал бы направиться на север. Оставалось гадать, что за лихо понесло его с дороги на болота, но Тини предполагала, куда его могли бы привести здешние тропы, и уверенно повела сира Персиваля за собой. Высокий, как она сама, он двигался ловко и тихо, притом вовсе без усилий — в лесах он несомненно был нередким гостем, ноги сами знали, как ступать без ненужного шума, плечи сами поворачивались так, чтобы не задеть и не поломать загораживавшие путь ветви. Тини это показалось как будто уважением к лесу, к ее родным краям, и она невольно ощутила к своему спутнику теплоту. Простолюдинке не подобает заводить разговор с благородным, но Тини, рассудив, что вступившие в дозор отказываются от всех подобающих им почестей, не удержала свое любопытство и все же спросила: — Каковы дела на Севере? Милорд. Он взглянул на нее со слабой улыбкой. — Холодно. — Я имела в виду… — Грозных Иных и свирепых одичалых. Все как было многие годы прежде: о первых не слышно, вторых слышно и видно слишком часто. — Они нападают на Стену? — спросила Тини с интересом, но немного разочарованная. Одичалые — всего лишь люди, а ей казалось, Дозорные должны биться с грозной нечистью из жутких сказок. — На Стену нападали и более страшные армии, — ответил сир Персиваль, явно заметив ее разочарование. — Если верить песням. Спите спокойно, мы сумеем вас защитить. И от одичалых, и от грамкинов со снарками. — Они правда есть? — ахнула Тини и только потом поняла, что он просто смеется над ней. Некоторое время они шли молча: Тини примечала где чуть смятую траву, где обломанную ветку или не до конца затянувшееся оконце в ряске на черной болотной воде. Сир Персиваль молча следовал за ней. Тишина эта только подзадоривала Тинино любопытство: этот человек видел такое, что она и представить не может, он… он знает, зачем его жизнь. У него есть настоящее дело. — Зачем же ваш новобранец сбежал, если решил надеть черное? — наконец спросила она, не придумав, о чем еще заговорить и не показаться притом настырно любопытной. Сир Персиваль усмехнулся. — Он не решал, но лучше надеть черное, чем петлю на шею. Он прыткий малый, с виду и не скажешь. Трудился на кухне в замке одного лорда, не припомню имени, но на гербе у него ящерица, а потом вздумал его обокрасть. Я вытащил его из тюрьмы, сказал, что с его навыками ему на Стене будут рады, но он, видно, не поверил и предпочел сбежать. Вот только выбрал для этого не самое удачное место. Тини подобрала с земли длинную подгнившую ветку и тронула ею зеленый ковер ряски возле брода через топь, проверяя, не затаился ли там львоящер. — Я бы не… — набравшись храбрости, начала она, но сразу несколько вещей случились прежде, чем она договорила. Палка в ее руках ушла в воду, и под самой поверхностью скользнула широкими извивами прочь водяная змея, заставив Тини дернуться от омерзения, а с другой стороны брода болото вдруг лопнуло затхлыми брызгами, и огромный львоящер распахнул кроваво-красную пасть и бросился на путников. Сир Персиваль не успел вырвать из ножен меч: чудовище появилось слишком внезапно для него, не знающего этот край и его опасности. Он попятился, и немедля нога его скользнула на кочке, подло выбив из равновесия, и он упал в густо-грязную топкую воду, прижав ножны бедром так, что меч застрял, отнял у него необходимое мгновение… Руки Тини опередили и его, и ее собственный разум: вперед, стремительным полукружием стрелу на тетиву, растянуть до самых губ — и синеперое древко пронзило голову чудовища, впившись в алое нёбо и пробив челюсть насквозь, не дав зубам сомкнуться на ноге упавшего рыцаря. Следующая стрела вонзилась ящеру в глаз. Сир Персиваль вскочил на ноги, обнажил меч, но зверь уже с тихим бульканьем погрузился в топь. Темная вода вскипела алым под зеленым кружевом ряски. — Славный выстрел, — сказал сир Персиваль, и неясно было, с восхищением больше или с удивлением, и посмотрел Тини в глаза. — Вы спасли мне жизнь. — Дозор защищает нас всех, — пробормотала девушка, смутившись, до того песенно и громко прозвучали его последние слова. — Я только… самую малость вернула долг. Сир Персиваль засмеялся. — Мне эта малость весьма дорога. Благодарю вас. Тини смогла только неловко кивнуть в ответ, но мысль о том, что она в самом деле оказалась полезна, что ее умения впервые оказались не чудаческой блажью перезревшей девицы, а способными спасти жизнь, грела ее крепче уже клонившегося к закату солнца. Они пробирались через низкорослый лесок в стороне от Горячки, где было немного суше, когда сир Персиваль вдруг замер, удержал Тини за локоть. — Слышите? — спросил он тихо. Тини прислушалась и уловила доносящееся из-за деревьев пение: не птичье, а человеческое. — Каков нахал! — усмехнувшись почти одобрительно, Персиваль покачал головой. — Еще и поет. Они зашагали на голос. Вскоре Тини различила слова: — Была моя любовь прекрасна, словно лето, и волосы ее... За деревьями завиднелось дрожащее пламя костра. Тини держала наготове лук, но сир Персиваль не прикоснулся к своему оружию: видно, дезертир этот не был опасен. Увидав их, беглец оборвал пение и дернулся было встать, но, видно, слишком устал, чтобы снова пускаться в бегство. Он был еще молод, хоть и не мальчишка, каким Тини его воображала, темноволосый и крепко, кругло сложенный, чуть не до макушки забрызганный болотной грязью и совершенно обессилевший. — Застрелите меня за дезертирство? — спросил он скорее с изнеможением, чем со страхом, глядя на лук у Тини в руках. Сир Персиваль подошел к костру. — Ты еще не принес присягу Дозору, поэтому дезертиром называться не можешь. Но и вольным тоже. — Я ничего не крал! У лорда не крал, и у вас тоже! — воскликнул беглец, и Тини подумала, что в одном он в самом деле не солгал: припасов при нем не было вовсе, и оружия тоже, только из кармана куртки выглядывали алые бутоны невесть зачем собранных жгучецветов. — Сын милорда сам подарил мне это серебро! Судя по утомленному раздражению на лица сира Персиваля, он слышал это далеко не в первый раз. — В корзине с яйцами? — спросил он. — Он сказал спрятать, чтобы стража не заметила! — С чего же подобная щедрость? — Я испек для него пирог в форме дракона! И он сказал, я должен держать собственный трактир и на себя кухарить, а не мыть котлы на кухне! — Я передам лорду-стюарду, чтобы такое дарование не унижали мытьем посуды, — сказал на это сир Персиваль, решительно взял пленника за плечо и повернулся к Тини: — Покажете путь к ближайшему селению? Болот с меня довольно на сегодня. — Это земли лорда Голдстоуна, — ответила Тини. — Я провожу вас в его замок. Когда они подошли к воротам, луна давно уже сияла высоко, а на стенах ей вторили движущиеся факелы: во двор стекались явно собранные для ее поисков воины. Сестра тоже была здесь и, вскрикнув от облегчения, бросилась к Тини, едва та ступила в ворота. — Мы думали, ты сгинула в болотах! Мне привиделось... — Тини торопливо отвела ее в сторону, пока сир Персиваль не заметил, что его худородную проводницу встречает дочь лорда, и не догадался о том, кто она в самом деле такая. — Я помогала сиру Персивалю искать пленника. — Тини указала сестре на своего спутника, говорившего о чём-то с капитаном стражи на другой стороне двора. Пойманный дезертир стоял неподалеку и, не помышляя о новом побеге, смотрел на Куини, как зачарованный. — А это тот самый пленник, — сказала Тини сестре. — Меня зовут Якоб, — сам себя представил тот. — Он вор и врун, — объявила Тини, отметив, что Куини глядит на него отнюдь не сообразно его положению. — Украл у сына лорда серебро и говорит, что это плата за пирог. Куини улыбнулась еще шире и теплее. — Так вы пекарь, милый? — воскликнула она. Якоб помотал головой, потом кивнул и протянул ей свои жгучецветы. *** В честь грядущей свадьбы Куини накануне ее отъезда на юг давно уже был объявлен турнир: потешить взор невесты удалью рыцарей из родных ее мест прежде, чем она отправиться в Простор, цветник величайшего рыцарства в Вестеросе. Сир Персиваль по приглашению лорда Голдстоуна тоже принял участие в боевой забаве. Выбранный им в оружейной щит перекрасили в черный, таким же был его плащ и вороненая сталь кольчуги и шлема. Если бы он не был Дозорным, каких цветов был бы его плащ, что за герб он бы нес на щите, задумалась Тини, увидев его во дворе. Если бы Семеро были милосердны, она встретила бы его прежде, чем кровь его стала черна. А если бы боги оказались и того милосерднее, он взглянул бы на Тини и подумал, что она… Нет, чушь, ерунда. Отвернувшись, Тини вернулась в спальню и равнодушно оделась в свои лучшие голубые шелка. Пора была отправляться на турнир. Куини сидела на возвышении тоже отнюдь не счастливой невестой: бледная, грустная, с кровавым пятном жгучецвета в волосах, от которого на лбу у нее виднелся алый отпечаток ожога. — Он не лгал вовсе, — сказала она Тини, едва та села рядом. — Якоб! Я знаю, что он не вор, чувствую! Но отец не стал меня слушать, он позволит этому Грейвсу забрать его на Стену! А ведь Якоб не виноват! О, умей я сражаться, я вызвала бы сира Дозорного на поединок и перед Семерыми доказала бы, что я права! — Что бы ты стала с ним делать, останься он на свободе? Скоро ты уезжаешь! В глазах сестры блеснули слезы. — Его мысли пахнут хлебом, а не кровью. Я была бы счастлива с таким… Тини уставилась себе под ноги. Что за лихо принесла она в дом из болот? Сама как в лихорадке, и Куини теперь тоже сердцем больна, да и Якоб, видно, раз так на сестру смотрел… Взгляд ее несчастно обратился к чернодоспешной фигуре на ристалище. Его одного не тронула эта мучительная любовная хворь. Черный рыцарь победил всех соперников одного за другим и с венком на копье подъехал к трибуне, где сидели Тини и Куини. Конечно, сестра ведь родилась королевой красоты. Кольцо полевых цветов и ленточек упало на колени Тини мягкой тяжестью, и она вопросительно покосилась на сестру, на рыцаря: он ведь просто ошибся... — Вы прекрасны, леди Тина, — сказал сир Персиваль, сняв шлем. — В любом наряде. Шум трибун, хлопки, крики и поздравления заглушили ее робко благодарный ответ. Затем был пир, и эль, и музыка, а Тини все не могла опомниться. Он ее узнал! Узнал, что знатная девица бегает по болотам и бьет уток стрелой, грязная и с репьями в волосах! Какой стыд! Но, значит, он смотрел на нее тогда и запомнил, коли теперь узнал? Он и теперь на нее смотрел. Вдруг столкнувшись с ним взглядом, Тини вспыхнула не тише жгучецвета, а музыканты на галерее завели «Весной все девы расцветают». О Матерь, она ведь так дурно умеет танцевать!.. Но сир Персиваль ее не пригласил. Он не танцевал вовсе и больше на нее не смотрел, говорливым соседям по столу едва отвечал и только пил, как будто печалясь о чём-то и безнадежно топя это в вине. Перед сном Тини отыскала в их с сестрой спальне книгу знатных родов Вестероса, подрагивающими пальцами пролистала страницы... На гербе дома Грейвсов против темно-зеленого поля распахивал крылья огромный двуглавый орел. И она поняла, что же значил вещий сон сестры. *** Сир Персиваль уезжал на рассвете, и Тини уже ждала его во дворе. В мужской одежде, с отрезанными по самую шею волосами и с двумя снаряженными луками в руках. — Я вызываю вас на поединок! — объявила она, едва только Дозорный появился из конюшен, со своим вороным в поводу и смирившимся с судьбой Якобом по левую руку. От неожиданности он остановился, и Тини заговорила дальше, не обращая внимания на собравшихся вокруг прачек и стражей, слуг и мастеровых: — Перед лицом богов и людей от имени вашего пленника я требую суда поединком! Если мой выстрел будет лучше, вы отпустите Якоба и признаете, что он невиновен. Совсем рядом раздался отчаянный и восторженный вскрик — Куини тоже спустилась во двор. — Желаете оставить Дозор без новобранца? — шутливо спросил сир Персиваль. — Уж не Иные ли вас подговорили? Вокруг засмеялись, и щеки Тини предательски зарделись, хоть она и знала, что легким противником он не будет. Хороший воин всегда видит, куда вернее ударить, а что будет больнее для наивной девчонки, чем смех? — Я буду вашим новобранцем, — воскликнула она, и смех немедленно стих. — Не принимайте меня в дозор, не берите с меня клятв, я знаю, что женщин-дозорных не бывает! Но позвольте помочь, чем сумею! Охотой, разведкой… — На арфе игрой, — добавил отец и первым же засмеялся. Ему вторили все, но сир Персиваль остался серьезен. — Вчера вы назвали меня Королевой турнира. — От собственной дерзости, от страха и надежды у нее кружилась голова, но Тини договорила громко и твердо: —Так слушайтесь свою королеву! Отец смотрел на нее с возмущением, Куини — с восторгом, а темные глаза сира Персиваля были непроницаемы, строги, и конечно же ей только показалось, что губы у него дрогнули, как будто с трудом удержавшись от улыбки. Он взял лук и отступил, с поклоном указав ей на мишень. — Стреляйте первой, моя леди.