Заслоняя солнце

             — Ты бы лучше записал, что я тебе рассказываю, а то вдруг позабудешь, — с тревогой в голосе говорит старушка, неуклюже присаживаясь за тяжелый, заставленный угощениями дубовый стол.       — Не забуду, бабушка, — успокаивает её сидящий напротив, и пришедшая с горькой ухмылкой поджимает белые губы.       — Надо же… бабушка, — сухонькая старушка задумчиво трёт подбородок и глубоко вздыхает. — А ведь, кажется, ещё вчера была сопливой девчонкой, что от тебя в кусты пряталась, едва на дороге увижу. Пугающим ты мне казался, страшным… А вот теперь и мой черед пришёл с тобой разговаривать.       Сидящий за столом мужчина, замечая, как остекленевшие глаза пришедшей наполняются слезами, осторожно пододвигает ближе к ней блюдо с поминальными пирогами. Старушка, отвлекаясь от грустных мыслей, тянется к блюду и подцепляет один пирожок непослушными закостеневшими пальцами.       — Внучка пекла, — бубнит с набитым ртом и довольно кивает. — Я её стряпню сразу узнаю. Любила она меня, ох и любила… А уж я-то её как! Переживает сейчас, небось?       — Переживает, — соглашается мужчина, наливая кисель из высокого глиняного кувшина в кружку старушки. — Как же не переживать.       — Вот и я говорю: переживает. А ей слёзы-то лить нельзя! Правнучку мою носит, уж рожать через пару месяцев. Ты это… — старушка с мольбой смотрит в глаза мужчине, — передавай ей, чтобы она не ревела белугой. И что девчонку родит, тоже передай. Пусть именем моим её назовёт да поминает бабушку почаще.       — Так не назовут же, бабушка, — беззлобно усмехается мужчина. — Сами знаете: примета плохая детей в честь умерших родственников называть. А вот что девочка на свет появится — это обязательно вашей внучке расскажу.       Старушка утирает тыльной стороной ладони ледяные губы и медленно растягивает их в довольной улыбке. Охает, словно спохватываясь, и продолжает разговор.       — Сыну моему, бестолочи, скажи, чтобы перестали с женой огород перекапывать. Нет там никакого припрятанного сундука с золотом, о котором дед всем рассказывает. Голова у старого совсем не варит, вот и несёт ерунду. А они верят! Ему, главное, верят, а мне — нет! Я уж при жизни твердила: брехня это всё. Может, хоть сейчас меня послушают. Им бы сесть, да подумать хорошенько: откуда у нас такие богатства возьмутся, если отродясь в семье золота не водилось? — старушка разочарованно машет рукой и добавляет: — И яблоню старую по осени пусть не рубят. Она ещё лет десять простоит.       Мужчина изредка кивает, внимательно выслушивая старушку. Тщательно запоминает всё сказанное, чтобы уже на следующий день передать последние слова и указания её семье. Когда старушка заканчивает трапезу и умолкает, не зная, что ещё нужно сказать, он поднимается на ноги и небрежно накидывает себе на плечи чёрный плащ, украшенный тяжёлыми серебряными застёжками. Скрывая бледное лицо, набрасывает на голову широкий капюшон и призывно протягивает ладонь старушке.       — Бабушка, нам пора.       С испещрённых морщинами губ срывается очередной скорбный вздох, но перечить старушка не смеет. Они выходят из старого деревянного дома, затерянного в чаще леса и много десятилетий служащего последним пристанищем для всех умерших. Идут проложенной его шагами тропой к залитой лунным светом поляне, что прячется за стволами вековых сосен. Проходят вместе последний путь: молодой мужчина и сухонькая старушка, которая тяжело опирается на его согнутую в локте руку и еле волочит несгибающиеся ноги.       — А можно будет ещё хоть разок на родных глянуть? — с надеждой спрашивает старушка.       — Нельзя, — строго отвечает мужчина, и уже мягче добавляет: — Не надо их пугать, и вам беспокоиться тоже не стоит.       С каждым шагом неуклюжая походка становится увереннее. Тело, словно сбрасывая с себя бремя болезней и прожитых лет, распрямляется и обретает легкость; и вышедшая на поляну старушка на прощание звонко, по-девчоночьи засмеявшись, растворяется в лунном свете.       — Мир тебе и покой, — тихо шепчет мужчина в сложенные у лица ладони и возвращается в дом той же короткой тропой.       Он стряхивает с плеч плащ и перекидывает через высокую спинку отодвинутого стула. Убирает со стола в кладовку оставшиеся угощения и неторопливо протирает столешницу от капель и крошек влажной тряпицей. Скрестив ноги, садится у камина на разложенную перед ним медвежью шкуру и подкидывает в очаг несколько поленьев. Оранжевые языки пламени ласково обхватывают белую древесину, согревают горячим дыханием; и мужчина, убаюканный сухим потрескиванием огня, устало прикрывает глаза. Всё это повторяется каждый день и много десятилетий подряд — ночные проводы умерших, которым есть что на прощание сказать своим близким людям. Он выслушивает их: молодых и старых, пришедших за утешением и встревоженных тем, что не успели озвучить при жизни. Они, не боясь и ничего не утаивая, правдиво рассказывают о всех секретах и недомолвках; искренне просят прощения или передают, что давно простили; признаются в том, что никогда не осмелились бы сказать раньше вслух или выслушивают то, что не успели им сказать другие.       Мужчина привык к ним и их последним рассказам. Привык видеть их мертвые лица, что тревожно заглядывают ночью в его окно. Привык приветливо распахивать перед ними дверь и приглашать в свой дом. Привык к одинокой и серой жизни бессмертного проводника умерших, помогая каждому найти ожидаемый покой.       А вот к тому, что кто-либо ныне живой ночью осмеливается прийти в его дом, мужчина не привык.       Бессмертный открывает глаза и несколько раз заторможено моргает, едва ночную тишину нарушает громкий стук в дверь. Чуть склонив голову и задумчиво прищурившись, продолжает неотрывно смотреть на пылающий в очаге огонь и, когда стук раздаётся снова, отзывается:       — Мой дом всегда открыт.       Под порывом ворвавшегося в дом ветра пламя очага с громким рёвом вздымается вверх и оседает пеплом угасших искр, едва пришедшая захлопывает за собой дверь. Мужчина медленно поднимается и равнодушно рассматривает молодую женщину, которая нервно переминается с ноги на ногу, не решаясь отойти от порога даже на шаг.       — Вам не стоило приходить ко мне ночью, госпожа. Это время умерших.       — Мне нужна твоя помощь, бессмертный.       Звонкий голос режет слух острым отчаянием, и мужчина чуть слышно хмыкает, разглядев крохотного ребёнка, который сладко спит, прижатый к матери широкой полосой ткани, что перекинута через плечо женщины и завязана узлом на спине. Пришедшая небрежно ставит на пол принесённую с собой и накрытую лёгкой простынкой плетёную корзину, из которой тут же начинает раздаваться жалобное хныканье.       — Я прошу тебя помочь мне, — женщина повышает голос, чтобы слова не остались не услышанными, замечает, что мужчина больше не смотрит в её сторону, вновь безучастно глядя на огонь, и обессиленно падает на колени. — Умоляю, помоги. Бессмертный… Проводник… Юнги!       Мужчина невольно вздрагивает, услышав собственное имя. Слишком давно оно не срывалось ни с чьих губ.       — Все приходят ко мне за помощью. И я не помню ни одного случая, чтобы ко мне приходили за советом, — медленно выговаривает он и укоризненно качает головой. — Уходите. Я не в силах вам помочь.       Женщина словно его не слышит. Смиренно склонив голову, продолжает стоять на коленях и нежно обхватывает руками прижатое тканью к её телу дитя. Убаюкивая, чуть раскачивается из стороны в сторону, боясь, что сон младенца будет нарушен всё усиливающимся криком, раздающимся из стоящей рядом корзины.       — Дайте ему грудь, — недовольно говорит Юнги. — Или вы надеетесь разжалобить меня плачем голодного ребёнка?       — Кормилица ждёт на дороге, — сухо отвечает женщина. — Она побоялась зайти в лес.       — Так значит второй ребёнок не ваш, — не спрашивает, а утверждает Юнги.       Он подходит ближе, и женщина торопливо вскидывает голову, но надежда в её глазах снова гаснет, когда бессмертный склоняется над корзиной. Он отодвигает простынку и осторожно берёт на руки заходящегося плачем младенца. Недолго укачивает. Понимая, что его действия бессмысленны, проводит ладонью по голове ребёнка, приглаживая взъерошенный пушок черных волосков, и легонько дует на раскрасневшееся сморщенное личико. Новорожденный ребёнок, мгновенно успокаиваясь, распахивает круглые глазки и сонным взглядом скользит по лицу бессмертного. Юнги чуть улыбается малышу и обращается к пришедшей женщине:       — Госпожа, зачем вы принесли ко мне этого мальчика? И где его мать?       — Умерла после родов от кровотечения, — сдержанно отвечает женщина и снова смотрит с мольбой. — Юнги, помоги мне. Ты же знаешь, какая участь ждёт моего сына. Король убил его отца. Он и ребёнка в живых не оставит.       — Король желал вам лучшей судьбы, чем та, что была выбрана вами. Он тщательно подготавливал пышную свадьбу, распахнул двери дворца для множества высокопоставленных гостей, а вы завязали мимолётную интрижку, разделили постель с принцем Юга… — медленно прохаживаясь по дому с ребёнком на руках, нараспев выговаривает Юнги, и щёки пришедшей вспыхивают алым.       — Мы с принцем полюбили друг друга, а так называемый король — мой слабоумный братец — хотел сослать меня в Восточное королевство, выдав замуж за никчемного вельможу. Даже не за члена королевской семьи! — сквозь зубы цедит женщина и усмехается: — «Владыка Северных земель», «Хранитель лесных угодий» — кажется, так в народе называют моего старшего брата? Немногие знают, какой он на самом деле. Жалкий трус, недостойный трона. Похотливая мразь, по воле которого в покоях дворца живут его многочисленные наложники и жёны, но ни одна девица так и не смогла зачать от него ребёнка. Жадный до власти…       — Это у вас семейное, — еле слышно хмыкает бессмертный.       — Я знала, о чем думал мой брат, — игнорируя чужой сарказм, продолжает женщина. — Он, отдав меня как вещь, хотел наладить отношения с соседним Восточным королевством, словно за щитом укрыться за моей спиной. Вот только не тех людей он боится. Король Юга, Ким Тэсон, не оставит безнаказанным убийство принца. Он отомстит за смерть своего любимого младшего брата.       — О каком убийстве вы говорите? Ваш любовник упал с лошади во время охоты, — вкрадчивым голосом напоминает Юнги.       — И ты в это веришь? — презрительно кривит губы женщина. — Веришь в эту нелепую случайность, которая произошла сразу после того, как король узнал об отмене свадьбы и моей беременности?       Вместо ответа бессмертный лишь неопределенно пожимает плечами. Он, одной рукой крепче прижимая к груди безмятежно уснувшего малыша, подхватывает с пола корзину и ставит на стол. Недолго поправляет сбившееся одеяльце с пелёнками и осторожно укладывает ребёнка.       — Я прошу, помоги мне, — взывает женщина, и Юнги неодобрительно цокает языком. Из-за громко зазвучавшего голоса только что уснувший младенец вновь начинает копошиться и недовольно кряхтеть. — Король сумел избавиться от моего любимого, он не пощадит и дитя. Помоги мне скрыть сына от чужого взора, помоги уберечь его от гибели.       — Госпожа, вы уже нашли подходящего для подмены младенца. Так какую помощь вы ждёте от меня?       — На моём сыне метка смерти, — стонет пришедшая.       Она, всё это время стоявшая на коленях, поднимается на ноги и подходит к бессмертному. Достаёт из перевязи дитя и кладёт на стол рядом с корзиной. Недолго возится, легкими движениями освобождая крохотное тельце от сковывающих пелёнок, и показывает бессмертному черную отметину на левом плече.       — Поменять младенцев будет недостаточно. Мой малыш всё равно умрёт, — тихо шепчет женщина, обводя пальцами уродливое пятно. — Убери эту метку. Измени его судьбу. Говорят, что ты обручён с самой смертью. Убеди её оставить моего сына, а взамен пусть забирает жизнь другого.       — Только дракон способен повелевать всеми живущими на земле. Лишь перед его величием отступает даже смерть, — хмурится Юнги.       — Всем известно, что дракон крепко спит, люди не видели его уже сотни лет. А ты… сделай хоть что-нибудь, — жарко шепчет в ответ пришедшая. — Помоги моему ребёнку, и взамен я стану твоей должницей. Не откажу ни в одной твоей просьбе. Выполню всё, что только пожелаешь. У меня отняли любимого мужчину, но нашего сына я сберегу любой ценой! Я спрячу его, отдам на воспитание в чужую семью, но обещаю, что и сама неродного ребёнка ничем не обижу. Сейчас ты думаешь, что мы обрекаем его на смерть, — пришедшая указывает рукой на стоящую на столе корзину, — а на самом деле даруем жизнь. Его отец, мелкий торговец, по уши погряз в долгах и отдал мне мальчика, едва услышав звон золотых монет. У него нет денег, чтобы досыта накормить старшего ребёнка, не будет и на кормилицу для младенца. Мальчик всё равно умрёт от голода уже через пару дней. Юнги, ты сможешь спасти жизни многих: моего сына, нищего торговца и его семью. И даже этот младенец проживет значительно дольше, если ты…       — Вы мне говорите, что всего лишь желаете уберечь от смерти своё невинное дитя, — насмешливым голосом перебивает Юнги. — А на самом деле будете ждать подходящего момента для ответного удара. Словно ядовитая змея затаитесь в ожидании и при первой же возможности совершите смертоносный бросок. Заручившись поддержкой владыки Южного королевства, свергнете с трона родного брата, чтобы в итоге провозгласить новым королем своего сына и разделить с ним власть над северными землями.       — А даже если так. Какая тебе разница, бессмертный?       Никакой. Юнги криво улыбается одним уголком губ. Прожившему много десятилетий нет никакой разницы до судеб людей, что окружают его. Их жизни стремительно пролетают перед глазами, чтобы тихо угаснуть и раствориться во времени, исчезнуть навсегда на лесной поляне, что залита лунным светом. Несущему бремя бессмертия безразличны интриги ныне живущих, но даже ледяное сердце способно растопить материнское отчаяние.       — Оставляйте детей, а сами уйдите ненадолго. Я позову вас, когда всё будет закончено.       Проследив, как за поспешно ушедшей женщиной закрывается входная дверь, Юнги тяжело вздыхает и трёт ладонями лицо. Он внимательно смотрит на двух удивительно похожих младенцев, которые сейчас сладко спят, и отходит к высокому стеллажу, что стоит у одной из стен дома. Недолго роется на полках, собирая всё необходимое для ворожбы, и возвращается к детям.       Бессмертный ставит на стол серебряный подсвечник и берёт в руки тонкую восковую свечу, которая от произнесенных заклинаний вспыхивает холодным синим пламенем. Недолго водит крохотным огоньком над головой дремлющего в корзине младенца и отставляет свечу на время в сторону. Пламя второй зажженной свечи густо чадит и с треском сыпет мелкими искрами, едва его подносят к черному пятну на плече другого ребенка. Тусклым светом сжирается метка смерти. Она словно испаряется с кожи, заключаясь в жалобно трепещущий огонёк.       Отгоняя нахлынувшее сожаление, Юнги хмурится и протягивает руку к отставленной ранее свече, чтобы отдать чистую судьбу сына торговца ребёнку из королевской династии, но два оказавшихся рядом огонька внезапно тянутся друг к другу. Тонкие свечи мягко гнутся в руках бессмертного, соединяя два пламени воедино.       — Ну что ж, пусть будет так, — тихо усмехается Юнги. — Отныне ваши жизни тесно переплетены. По воле судьбы или против её решения, вам предстоит вместе пройти этот путь. Разделите на двоих то, что ждёт вас впереди.       Задуваемое бессмертным пламя гаснет, а исходящий от сплетенных фитилей дымок тонкой струёй ползёт к младенцам, опутывает их тела и просачивается под кожу. Ранее предрешённые жизни складываются в одну, которая делится на двоих детей, неся им либо долгую жизнь, либо скоропостижную смерть.