Dragonrend

Когда всё это закончится, он оставит Фрейю в качестве трофея. О да, несомненно. Алдуин согнулся пополам, тяжело дыша; бывшего дракона сводило с ума чувство беспомощности, овладевшее им, когда он был вынужден признать своё полное неумение управляться с клинком. — Давай, подбери свой меч. Трофея в виде чучела, прибитого к стене, — ядовито подумал сын Акатоша, направляясь к упавшему Соловьиному клинку. Его тёмный металл сверкал и переливался на солнце, точно насмехаясь над ним. Желательно к стене напротив его трона, чтобы он мог злорадствовать над ней целую вечность. Обхватив ладонью рукоять меча и представив, что это горло худенькой нордки, он твёрдо убедился, что большой палец параллелен указательному, и попытался не обращать внимания на онемение, которое расползлось по запястью. — Ещё раз. Я же говорила: меч надо держать всей рукой, а не только кистью. Тебе повезло, что я её не вывихнула. Алдуином вновь овладело мучительное искушение бросить оружие и повалить её на землю. Возможно, ему бы удалось застать её врасплох, особенно если он использует ту'ум… — Когда-нибудь потом, Алдуин, если у тебя возникнет желание… Вовсе не лёгкий изгиб её бровей и не наклон головы заставили его переступить через край. Это была та мимолётная полуулыбка, которая выражала безграничное самодовольство. Полностью игнорируя её советы относительно скорости и длины шагов, он с рёвом бросился на девушку. Они столкнулись лицом к лицу в оглушительном лязге металла. Злые зубья даэдрического клинка сомкнулись на гладком лезвии Соловьиного; Драконорождённая дёрнула свой меч в сторону, снова пытаясь обезоружить соперника. Взяв клинок в обе руки, он отразил атаку и навалился на неё своим превосходящим ростом и весом. Когда бывший дова почувствовал, что она перестала сопротивляться, его наполнило чувство триумфа. Теперь ей было трудно освободиться, поскольку зубья её меча оставались сцепленными с его благодаря неумолимому давлению, исходящему от Алдуина. Нордка отступила, упёршись ногами в землю, и он толкнул её сильнее, заставляя отъехать назад. Запах содранной травы смешался с запахом реки, шум которой был еле слышен на фоне его сердцебиения. Затем он почувствовал, как её хватка ослабла. «Слишком быстро», — тут же сообразил Алдуин. Вместо того, чтобы пытаться его пересилить, она поддавалась, но изменяла направление удара. Быстрым рывком Фрейя отбросила оба клинка в сторону, и он увидел её улыбку в полном размере ровно перед тем, как она врезалась своей белокурой головой ему в лицо. Она промахнулась мимо носа, зато попала прямо в то место, где сходились брови, и Алдуин увидел звёздочки. Всё вокруг побелело, на глаза навернулись слёзы, после чего Довакин обхватила его ногой за лодыжку и с силой пнула. Он опять поймал себя на том, что сплёвывает пыль и гадает, не сломала ли ему что-нибудь эта треклятая женщина. — Ты поступил умно, признаю. — Он открыл глаза, только чтобы увидеть её протянутую руку. Зарычав, он отбросил её прочь и поднялся сам, пусть и слегка неуверенно. Со вздохом она снова вытянула руку, прошептала тихое заклинание, и он ощутил, как его окутывает волна тепла. Но это приятное чувство мгновенно исчезло — вместе с мучительной болью. — Однако сила решает не всегда; менее крупный противник, обладающий интеллектом, сможет обернуть этот недостаток в свою пользу. Это была чистая правда. Хотя Алдуин считался вторым после самого Акатоша, он провёл немало времени, тщательно изучая физиологию своих подчинённых. Кровавые драконы были менее выносливы, чем остальные, за исключением, возможно, ледяных драконов, которые были крайне чувствительны к теплу. У Древних драконов была чрезвычайно твёрдая кожа, и никто, кроме их вида или, быть может, его военачальников, не стал бы вступать с ними в ближнюю схватку. Он должен был узнать своё новое тело, на что оно способно и что является потенциальной слабостью, которой другие могут воспользоваться. У него была воинская смекалка; её просто нужно было применить к этому телу и к низшим созданиям, обитающим на земле. — Драконорожд… — Фрейя. Скоро мы отправимся в путешествие, и чем реже этот титул будет называться, тем лучше. — Есть люди, которые охотятся на Драконорождённых? — Да. Она вложила меч в ножны одним плавным движением, в то время как ему приходилось делать это с осторожностью, чтобы не пораниться. — Зачем? Она замолкла, и в эту минуту он осознал, как долго длился их урок. Когда она его разбудила, на небе были видны луны, а когда Фрейя начала давать ему указания, они стояли в свете звёзд. Теперь же взошло солнце, которое превратило воду в сапфир, обрамлённый серебром, а волосы Драконорождённой — в белое золото; его собственные волосы были мокрыми от пота, и одежда неприятно липла к коже. Его плоть горела изнутри, мышцы сковала усталость. А это был только первый день. — У них есть свои причины, — ответ был коротким и чересчур резким. Её взгляд блуждал где-то далеко, пока она не повернулась к нему: — Днём проведём ещё одну тренировку. Надеюсь, к концу месяца мы уже будем в пути. Когда она уходила, из-за деревьев вышел чёрный жеребец и присоединился к ней. Фрейя машинально подняла руку и в ласковом жесте провела ею по тёмной шкуре. Кажется, эта сцена запечатлелась в его памяти навеки: Драконорождённая и её гигантский скакун. Алдуин понял, что это единственный друг, которому она позволяла себя сопровождать. Во всех её историях для Скали фигурировал только он. Это Тенегрив всегда приходил ей на помощь, у Тенегрива была фобия снежных троллей, Тенегрив преданно ждал, пока она три дня скиталась по древней гробнице. Это была одинокая картина — в каком-то смысле, — и всё же она имела больше друзей, чем когда-либо имел он. Окружённый свитой жрецов и легионами драконов, Алдуин всегда был сам по себе и гордился этим фактом. Но это означало, что никто никогда не будет его ждать или помогать ему, а тем более охранять его покой в случае, если он умрёт. По правде говоря, его приближённые сровняли бы Скайрим с землёй в жестокой битве за превосходство, чтобы заполнить пустоту, которая осталась бы после него. В его груди теснились странные чувства, и Алдуин встряхнул головой, чтобы избавиться от столь же странных мыслей. «Абсурд», — пробормотал он, двинувшись вслед за ними. Он никогда ни в ком не нуждался и не собирался пасть жертвой человеческой слабости. Его разум всё ещё был разумом дова, и за это он сердечно благодарил аэдра. Всё встанет на свои места и будет ощущаться правильным, когда он вернёт себе законный облик…

***

Дни растянулись в неделю. И каждый день Фрейя, как он постепенно приучился её называть, была неумолима. Она заставляла его тренироваться часами — и утром, и вечером. Первые несколько дней так его измотали, что он почти во всём стал медленнее Леонтия. Мышцы, о существовании которых он даже не подозревал, болели, и сон нисколько не смягчал эту боль. Вообще-то, временами от него становилось только хуже. Он просыпался окоченевшим, как труп, и почти таким же безвольным. Однако гордость заставляла его вставать. Но, видимо, сегодня утром его внутренний ресурс был исчерпан. Ему показалось, что кто-то воткнул в его плоть раскалённое клеймо и продолжает совать его ещё глубже. Алдуин прикусил губу, заглушая удивлённый возглас, вырвавшийся изо рта. Он медленно приподнялся на локтях и попытался согнуть левую ногу. Боль стала невыносимой; мышцы внутренней поверхности бедра точно сжало тисками. Развернувшись, он потянулся к набору зелий, стоявших на прикроватной тумбочке. Даже в раннем сумраке утра его зрение было необычайно острым, и он выбрал красное. Откупорив пузырёк, он в один глоток осушил зелье лечения. Спустя несколько минут Алдуин осознал, что облегчения можно не ждать. Выругавшись себе под нос, он потянулся за другим зельем, на этот раз — выносливости. Кисловатое послевкусие даже не ощущалось. Наконец, агония утихла — на долю секунды. Выругавшись и на драконьем языке, Алдуин поморщился, поднял руку и легонько надавил на бедро. Затвердевшая плоть превратилась в массу горячих узловатых мышц, которые излучали волны боли даже при мягком касании. Он начал осторожно себя ощупывать, как вдруг раздался громкий стук в дверь. — Пять минут! — крикнула Фрейя. Пять минут прошло, а Алдуин так и лежал ничком на кровати, схватившись за ногу; Драконорождённая постучала снова. — Алдин? Ты не спишь? Он не спал, но отвечать ей не собирался, ведь была вероятность, что со своей жестокостью рабовладельца Фрейя сделала его инвалидом. Впрочем, ей повезло, что он испытывал слишком сильную боль, чтобы одарить её парочкой изысканных оскорблений. — Алдин? Раздался ещё один или два стука, а затем наступила тишина. Облегчённо вздохнув, Алдуин приготовился к боли и сжал пальцами тугой узел, пытаясь его ослабить. Его концентрацию прервал звук поворачивающейся ручки. — Можешь вертеть её сколько угодно, Довакин, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. Несколько дней назад он начал запирать дверь, особенно когда стало ясно, что она больше не будет ночевать в его кресле. По какой-то неизвестной причине он почувствовал лёгкую обиду и решил, что ей придётся постараться, если она захочет вернуться. — Ох, ради всего святого… — из-за толстой деревянной двери донеслось невнятное ругательство. На миг ему показалось, что она сейчас уйдёт. Но вдруг его уши уловили звук, который смутно напоминал скрежет чего-то острого по металлу… Алдуин еле успел натянуть на себя одеяло, прежде чем ручка совершила полный оборот и дверь распахнулась, впуская разгневанную Дракорождённую. — Ты всё ещё в постели! — Она пинком захлопнула дверь, сверкая голубыми глазами, после чего щёлкнула пальцами, и свеча на боковом столике ожила с ярким пламенем, вспыхнувшем на кончике фитиля. — Как ты собираешься… Ты заболел? Не успел он сказать и слова, как она уже усаживалась на кровать рядом с ним; Алдуин изо всех сил старался сосредоточиться на боли, а не на том, как её бедро прижималось к его. — Не трогай меня, — рявкнул темноволосый, отползая назад. Он хотел оттолкнуть девчонку, но одна его рука массировала ногу под одеялом, а на другую он опирался для поддержки. Разрази его Обливион! Он не намеревался говорить с Довакин, будучи беспомощным и распростёртым на спине. Одного раза было вполне достаточно. — Мне нужно проверить, нет ли у тебя температуры. Что с тобой? — Она нахмурилась; наверно, его внешний вид не слишком обнадёживал. — Ты весь в поту и белый, как снег. — От тебя это звучит иронично. Драконорождённая закатила глаза. — Я не критикую тебя, а просто отметила, что ты гораздо бледнее, чем обычно. Возможно, ты перегрелся. И, закутавшись в одеяло, ты только усугубляешь проблему… — Нет! Как обычно, она его проигнорировала. Алдуин попытался ухватиться за одеяло, рухнул на спину и почувствовал, как она выдёргивает мех из его пальцев. — Вот видишь, разве теперь тебе не стало… Его кожи коснулся холодный воздух. Алдуин максимально спокойно отпустил свою ногу, приподнял корпус и свободной рукой вернул одеяло назад. Выражение её лица было бесценно; казалось, вся кровь в её теле прилила к щекам, при этом рот был слегка приоткрыт. — Без комментариев, Довакин. Я тебя предупреждал. Она бешено заморгала своими длинными светлыми ресницами, прежде чем сделать глубокий вдох. Лишь через несколько секунд она смогла заговорить. — Ну, одно слово трудно назвать предупреждением, — пробормотала она с едва заметной дрожью в голосе. — Хватит искать оправдания. А теперь позволь мне заняться моей ногой. Твоё обучение только калечит. Это была неприкрытая просьба уйти, и одна лишь Фрейя могла пропустить её мимо ушей. Зато он укрепился в убеждении, что Довакин никогда не будет считаться с его желаниями. — Дай угадаю. Острая колющая боль, мышцы словно затянулись в узлы, к которым невыносимо прикасаться? — Он тупо на неё уставился. — Последние десять минут ты провалялся в кровати, и хотя ты так не считаешь, лежать здесь и проклинать моё имя — не выход. По крайней мере, это не устранит физические аспекты твоей проблемы. Тебе понадобится моя помощь. Никуда не уходи. Алдуин прикидывал, какие бутылки он в неё бросит, как вдруг Фрейя исчезла из комнаты, чтобы вернуться несколько секунд спустя. Воздух наполнил сладкий аромат, и он понял, что её руки блестят и лоснятся от масла. — Что это? — Прощальный подарок. Ляг и проследи за тем, чтобы одеяла не сползали. Я уже видела более чем достаточно, на две жизни хватит. — И это исключительно твоя вина, — он приподнял бровь, с самодовольством глядя на нордку, ибо она снова зарделась. Затем настал его черёд смущаться: девушка скользнула руками под мех, касаясь своими тёплыми пальцами его бедра. — Не двигайся, — буркнула она, решительно проведя ладонями по больному месту. Когда она продолжила свои манипуляции, его плоть начало слегка покалывать, и по ноге разлилось глубокое тепло. В масле было что-то целебное, решил он. Алдуин боролся с желанием откинуться назад и закрыть глаза; её пальцы медленно надавливали, скользя взад и вперёд по его коже. Иногда это вызывало боль, но за болью следовало немедленное облегчение, и напряжение спадало. Она умело нажимала, разминала и гладила, пока все его мышцы не расслабились. Боль, наконец, исчезла — осталось только удовольствие от массажа. К этому времени Алдуин сдался и откинулся назад, сложив подушки в небольшую гору позади себя; он наблюдал за ней всё более тяжёлым взглядом. Хорошо, что она прикасалась к нему очень осторожно. Он уже привык к тому, как реагировало на неё его тело, и хотя это было скрыто под толстым одеялом, достаточно было одного случайного движения — и крыша таверны рухнула бы от силы её крика. Алдуина посетила мысль, что если ощущать её руки на бедре было так приятно, то на этой особо чувствительной части его тела — приятно вдвойне. Однако, поскольку он не мог вообразить ни одной адекватной причины для претворения такого плана в жизнь, он решил, что о данной идее лучше забыть. Он твёрдо верил в отказ от невозможного, а эта зажатая и чопорная Драконорождённая, которая не раз читала ему лекции о важности одежды и о концепции скромности, была неспособна на большее. Хотя ему уже хотелось спать, на него снова давила странность его положения, и на языке вертелся вопрос, почему она ему помогает. Возможно, она страдала от какого-то душевного недуга. Ребёнок Скали бесконечно трещал о том, как Фрейя помогла вернуть в Совнгард призрака, мучившего обитателей таверны, для чего та отправилась в оплот Изгоев. «Она была не обязана это делать, но сделала». Слова мальчика эхом отдавались в его голове, пока он наблюдал за Драконорождённой: за тем, как пламя свечи придавало какой-то оттенок её бледной коже, за сосредоточенным выражением, с которым она мяла его плоть, за силой её пальцев, ничуть не соответствующей её внешности. Она могла выхватить меч из его рук прежде, чем он моргнёт; за последнюю неделю он мог умереть бесчисленное множество раз, однако на нём не было ни синяка, ни царапины. Она всегда старалась не ранить его, по крайней мере серьёзно. Какая-то тайна скрывалась в его белокурой противнице, героине легенд, о которой он впервые узнал из древнего пророчества. Она не была мрачным, суровым воином, несущим погибель, каким он всегда представлял Драконорождённого. По правде говоря, Алдуин думал, что судьба пошлёт ему Довакина-мужчину, не уступающего в силе самому Талосу. Он совершенно не ожидал увидеть мягкую, по-наивному добрую Драконорождённую, которая пеклась о благополучии матери, ребёнка и наёмного работника, которая разговаривала со своей лошадью и сделала её своим другом. Он вообразить не мог, что доживёт до того дня, когда эта самая Драконорождённая его спасёт. «А ведь мы должны друг друга уничтожить». Порой во время тренировок, когда он не был занят самоистязанием, Алдуин смотрел на неё и думал, что для человеческого существа она могла считаться исключительной, если проявить достаточно великодушия. Воплощение света и скорости, Фрейя иногда казалась ему подходящим дополнением к коллекции; она будто изнутри сияла молодостью и силой. Возможно, если она уступит, когда придёт время… Когда единственным выходом для неё будет сдаться или умереть… Если она преклонит перед ним колено, он согласится оставить её в живых. Загвоздка была в том, что Фрейя всегда совершала действия, прямо противоположные его желаниям.

***

— Ох, ради всего святого… — Алдуин действительно запер дверь. «Будто он знает, что такое личное пространство». Потянувшись к маленькому мешочку на боку, я вытащила оттуда отмычку и маленький нож, завёрнутый в ткань, который я всегда носила с собой. Если и было у меня любимое занятие, так это взлом. Я осторожно вставила в замочную скважину оба инструмента, после чего стала перемещать их, нажимая в нужных местах; я могла уловить мягкий скрежет металла о металл и напряжение в тонкой отмычке, возникавшее всякий раз, когда я прокручивала крохотное лезвие. Наконец, долгожданный щелчок и отсутствие препятствий указали мне верное направление. Давление ослабло, и замок сдался под моим натиском. Торжествующе улыбаясь, я убрала свой «реквизит» в карман. Это был простой замок, но я имела все основания им гордиться. Взлом был одним из первых навыков, которыми я овладела ещё до того, как научилась обращаться с клинком. Бриньольф говорил, что я лучше него и не уступаю даже Мерсеру Фрею. Толкнув дверь, я смогла разглядеть в темноте силуэт Алдуина. Он до сих пор не встал с кровати — сидел на ней и кутался в меха. — Ты всё ещё в постели! — это было возмутительно. Я насилу вытащила своё тело из тёплой кроватки, и будь он проклят, если не сделает то же самое. Пинком захлопнув дверь, чтобы нам никто не мешал, я щёлкнула пальцами, вызывая к жизни свечу, которая вспыхнула жирным оранжевым пламенем. — Как ты собираешься… — гневные слова тотчас замерли на моих губах, когда я увидела лёгкий блеск испарины, покрывавшей его лицо. Он был так бледен. Часы, проведённые на солнце, подзолотили его кожу, хотя она всё ещё была светлой, но сейчас он выглядел так, будто вся кровь отхлынула от его лица. В его глазах и изгибе рта читалось знакомое напряжение. — Ты заболел? Выхаживать Алдуина — последнее, что мне было нужно. Зелья исцеления болезней я израсходовала ещё у хижины бедного Лунда, когда на меня набросилась стая бешеных злокрысов. Заклинания могли починить только сломанные кости или повреждённую плоть; они не предназначались для лечения лихорадки и тому подобного. Как и следовало ожидать, он не дал мне пощупать свой лоб. — Не трогай меня, — рявкнул Пожиратель Мира, отстраняясь от моих рук в попытке отползти назад. — Мне нужно проверить, нет ли у тебя температуры. Что с тобой? «Упёртый, избалованный дурак», — мысленно добавила я. Я понимала, что веду себя строго, но небо всё ещё озаряли две луны, и хотя просыпаться в безбожное время или не спать целыми днями напролёт было частью работы Довакина, мне это вовсе не нравилось. — Ты весь в поту и белый, как снег. — От тебя это звучит иронично, — фыркнул он. Не сдержавшись, я закатила глаза. — Я не критикую тебя, а просто отметила, что ты гораздо бледнее, чем обычно. Возможно, ты перегрелся. — Он был по самую шею закутан в одеяло из медвежьей шкуры. Я слышала о пользе потоотделения при лихорадке, но Аркадия также упоминала, что, если тело перегреется, это может затронуть психику человека. Пообщавшись с Цицероном, я, естественно, не очень хотела иметь дело с психически неуравновешенным драконом. Возможно, я буду вынуждена его прикончить и назвать это актом милосердия по отношению ко всем вовлечённым сторонам, не исключая и вашу покорную слугу. — И, закутавшись в одеяло, ты только усугубляешь проблему… — Нет! Как обычно, он намеревался биться со мной за последнее слово. Однако я твёрдо решила вести себя по-взрослому. Вырвав одеяло из слабых рук, я откинула его в сторону, в то время как мужчина упал обратно в кровать. — Вот видишь, разве теперь тебе не стало… О, милостивые боги. О, милостивый пантеон всех богов, аэдра и даэдра! Туда же можно приплести Мать Ночи и Ситиса. Как я ни старалась, мои мысли меня подводили, да и слова тоже. А хуже всего было то, что, когда мне наконец-то удавалось поймать отголосок мысли, она гласила нечто вроде: «Вблизи он выглядит ещё лучше». Алдуин снова принял сидячее положение, убрал руку с бедра, которое сжимал, и забрал одеяло из моих обессиленных рук. — Без комментариев, Довакин. Я тебя предупреждал. С этим я поспорить не могла. Вообще, я бы вряд ли сумела заставить свой язык произнести хоть одно связное слово. «Думай о жареных злокрысах, жире тролля…» — я отчаянно копалась в своих воспоминаниях в поисках чего-нибудь, что бы вывело меня из этого ужасного гипнотического состояния. «Пальцы великанов, голые ворожеи…» — последнее стоило вычеркнуть, голое что бы то ни было — плохая идея в данный момент. На ум пришла пара блестящих изумрудных глаз, и я ухватилась за них, как утопающий за соломинку. — Детка, что б ты без меня делала… Я снова слышала его голос, низкий и грубоватый, но такой успокаивающий, такой родной. «О Брин, я бы оказалась в таком же затруднительном положении, как сейчас…» — Выше нос, детка. Нет неразрешимых проблем. Всё, что тебе нужно сделать, это перестать бежать и взглянуть правде в лицо. Именно эти слова заставили меня вернуться на Высокий Хротгар, чтобы отыскать Арнгейра, а через него — Стены Слов, открывающие завесу моей судьбы. Понятное дело, нынешняя ситуация была совершенно другой, но совет был применим в обеих. Считала ли я своего заклятого врага привлекательным? Да, считала, по крайней мере внешне. Видела ли я его обнажённым? Да, видела, причём дважды. Он ожидал, что я буду отыгрывать возмущённую девицу и либо с криком убегу из комнаты, либо останусь здесь, крича на него. Собиралась ли я это делать? Нет, будь я проклята, если опущусь до такого. Я была взрослой женщиной и уже не в первый раз видела голого мужчину — во всяком случае, так мне хотелось думать. Сделав глубокий вдох, я заставила себя сфокусироваться на ясном взгляде Бриньольфа и ощутила, как ко мне возвращается некое подобие спокойствия. Если копнуть достаточно глубоко, я могла вспомнить прикосновение его ладони к моим волосам. — Детка, ты просто умница… Тихо прочистив горло, я всё же вытянула из себя ответ: — Ну, одно слово трудно назвать предупреждением. Видишь, Фрейя? Это было не так уж и сложно. Как я и предполагала, реакция Алдуина была незамедлительной и резкой. Если у него сохранились драконьи когти, то все они были заключены в языке: — Хватит искать оправдания. А теперь позволь мне заняться моей ногой. Твоё обучение только калечит. Он страдал от того же недуга, что раньше мучил меня, особенно в первые недели обучения. — Дай угадаю. Острая колющая боль, мышцы словно затянулись в узлы, к которым невыносимо прикасаться? — Однажды ночью Бриньольф застал меня практически воющей от боли. «О боги, детка. Ты выдаёшь местонахождение Цистерны», — шипел он, разбираясь с моими перетруженными мышцами. Красноречивый взгляд золотистых глаз послужил мне ответом. — Последние десять минут ты провалялся в кровати, и хотя ты так не считаешь, лежать здесь и проклинать моё имя — не выход. По крайней мере, это не устранит физические аспекты твоей проблемы. Тебе понадобится моя помощь. — Я встала и направилась к двери. — Никуда не уходи, — язвительно бросила я через плечо, прошмыгнув за дверь ровно в тот момент, когда его рука потянулась за одним из зелий, что я ему дала. Мне нравился запах этого масла, тёплое покалывание от него и мгновенно наступающее облегчение. Бриньольф как-то перечислял ингредиенты, необходимые для его изготовления, но я уже давно их забыла. Как и моя стряпня, мои навыки алхимии были ужасны. Пока в мире есть люди вроде меня, ремесло Аркадии и Анжелины будет процветать. — Что это? — в его голосе слышалось явное любопытство; он поднял голову, задрав нос, и глубоко вдохнул. Это напомнило мне Тенегрива и Мико, ну, или любое другое животное. — Прощальный подарок, — хотя я бы никогда не подумала, что использую его в таких обстоятельствах. Я вообще не ожидала, что Бриньольф что-то подарит мне напоследок; растроганная до глубины души, я заплакала, а потом рассмеялась, когда мои раны начали заживать. — Ляг и проследи за тем, чтобы одеяла не сползали. Я уже видела более чем достаточно, на две жизни хватит. — И это исключительно твоя вина, — его улыбка была чересчур самодовольной, как и надменно вскинутая бровь. Ну ладно, в этот раз я сама напросилась. Как там говорится? Слово — серебро, молчание — золото? Наверное, сейчас это был лучший выход; по крайней мере до тех пор, пока я не убежусь, что мой мозг вновь работает на полную мощность. Алдуин слегка подпрыгнул, когда я до него дотронулась. — Не двигайся, — отчитала я его. Под одеялом ничего не было видно, а мне хотелось держаться как можно дальше от других частей его тела. Единственным, что не давало мне отвлечься от задачи, было желание доказать, что я могу делать массаж и не терять при этом голову (почти). Ну, и ещё сочувствие, ведь когда-то я тоже страдала от таких мышечных спазмов. Как только чудодейственное масло впиталось, я начала осторожно разминать его кожу, постепенно усиливая давление. Стянутые мышцы становились мягче и податливее. Алдуин замолк и спустя энное количество минут подложил себе под спину несколько подушек, откидываясь назад. Я мысленно улыбнулась; нельзя было ожидать чего-то другого от человека, которого всю жизнь холили и лелеяли. Впрочем, я даже на него не взглянула. Вместо этого я сосредоточилась на воспоминаниях о том, как Бриньольф давил здесь, гладил там и тёр ровно с такой силой, чтобы расплавить узлы, не причиняя мне боли. К тому времени, как я закончила, его веки совсем опустились, ещё чуть-чуть — и он бы уснул. Вытянув руку, я быстро зажала фитиль свечи и погасила пламя. — А теперь спи. Когда проснёшься, с тобой всё будет нормально. Тренировку мы можем перенести. Он что-то промямлил в знак согласия, и я оставила его в сгущающейся темноте комнаты. Закинув руки за голову, я повертела шеей и услышала приятный хруст расслабившихся суставов. Судя по звукам, доносившимся из комнаты Эйдис, она умывалась и готовилась к предстоящему дню. Скали всё ещё тихо похрапывал; Леонтий тоже храпел, но, в отличие от мальчика, он себя не сдерживал. Прокравшись на улицу, я наблюдала за тем, как бледные луны исчезают с небосвода, сменяясь солнцем, источающим всё больше света и жара. Тенегрив куда-то исчез, будто он заранее знал, что утренняя тренировка не состоится. Я медленно закрыла глаза и подумала о других — зелёных, о быстрых, словно молния, руках и недообещаниях. Я держала глаза закрытыми до тех пор, пока солнечный свет не пробился сквозь мои веки, а когда наконец открыла, мои щёки были мокрыми от слёз.