Dragonrend

Ещё раз проводя по кляпу языком, который был натёрт едва ли не до крови, Алдуин категорически решает, что терпению его пришёл конец. Он делает резкий вдох и, несмотря на жжение в глотке, так же резко выдыхает, раздувая ноздри. Спустя мгновенье поток силы уменьшается, магия немного затихает и спускается обратно внутрь. Магия ту'ума, сведённая на нет самым банальным, несерьёзным и дешёвым куском тряпки. Это просто абсурдно, но после пятой неудачной попытки он вынужден принять это как факт. На его месте любой дова обливался бы слезами. Но Алдуин — не обычный дракон, поэтому он довольствуется изощрённой фантазией, включающей потрошение Сангвинского трупа. Это вполне реально; ему лишь надо найти способ. Одно дело — забрать у дракона его имущество. Но связать его по рукам и ногам, бесцеремонно заклеить ему рот грязными тряпками, да ещё и шантажировать — это переходит все рамки!.. Однако на ближайшее время месть — возмездие таких масштабов, которые Сангвин даже представить себе не может, — придётся отложить. Для этого ему, во-первых, необходимо вызволить себя из хилой, смертной оболочки и вернуть свой истинный облик. Во-вторых, Даэдрический Князь Разгула сейчас расхаживает прямо перед ним и тем мужчиной — Бриньольфом, как величала его Фрейя. Алдуин бы этого рыжего норда назвал по-другому, но в нордском языке такого слова нет — как и в любом другом, кроме языка Дов. Рыжеволосый тоже крепко связан, но у него нет кляпа, что возмущает Алдуина до глубины души — где, чёрт возьми, справедливость? Зато он с превеликим удовольствием отмечает, что у Бриньольфа опух правый глаз, рассечены обе губы, а на щеке зияет фиолетовый кровоподтёк. Он также мог сломать мужчине рёбра — или, по крайней мере, сильно ушибить, судя по тяжёлому дыханию. Эта мысль позволяет отвлечься от собственных травм. Ведь, если он будет думать о чём-то другом, та боль, что добралась уже до самой его сути, должна отступить. Рано или поздно. Он всё ещё ждёт. Двое стражей-дремора, которые разняли их с Бриньольфом и грубо связали, точно животных, закланных на убой, теперь, по приказу Сангвина, в ответе за уборку. Быстро посмотрев назад, он убеждается, что Фрейя всё ещё сидит на скамье — единственной не перемолотой в щепки. Жрец Мары весь в слезах; ему удалось найти сколотый нос, однако воссоединяться с ликом Богини тот не желает. Похоже, что на время церемонии Маре придётся остаться без носа. Кстати о церемонии… — Итак, что скажешь? Его пронзают два больших раскосых глаза, и Алдуин вновь думает о том, что прежде никогда не видел таких чёрных глубин, таких бездонных омутов, словно не от мира сего. Кроме, возможно, той темноты, в которой сын Акатоша блуждал целую вечность. Сангвин криво улыбается, приподнимая губы ровно настолько, чтобы сверкнуть своими острыми, щербатыми зубами. — Ой, чуть не забыл. Ты ж не можешь говорить. Давай поступим так: я снимаю кляп, а ты не Кричишь. Довакин, хоть она и выбрала тебя, очень толсто намекнула, что идея женитьбы на нём, — когтистый палец тычется в Бриньольфа, — не менее привлекательна. — Как по мне, лучше бы ты выдал детку за меня, если тебе это непринципиально. Ты ведь заинтересован в успешном проведении свадьбы, к тому же твоё щедрое предложение… Сангвин смеётся, высоко задрав голову. А Алдуин заключает, что Бриньольф, должно быть, хочет умереть — и он непременно исполнит его мечту со всей возможной расторопностью, как только ему представится шанс. — Да-а, язык у тебя подвешен, — Сангвин бросает на Бриньольфа изучающий взгляд. — И всё же сначала надо послушать, что скажет в своё оправдание Фрейин избранник. От Алдуина не ускользает, что Сангвин целенаправленно не произносит его имя. Но благодарность — это последнее, что он сейчас испытывает. Принц взмахивает рукой, и тугой кляп в мгновение ока превращается в воздух. Алдуин инстинктивно облизывает пересохшие губы; его убийственный взгляд не отрывается от Сангвина даже на миг, притом ответный взгляд Даэдра обескураженно-невинен. — Если я… — он прочищает горло, затем сглатывает в надежде, что его голос станет менее скрипучим и хриплым. — Если я на это соглашусь, ты отпустишь Драконорождённую и переместишь нас обратно в таверну. — А также всех гостей, которых я позаимствовал, — укоризненно добавляет Сангвин, — про них тоже не забывай. Я приму свадьбу в качестве оплаты за еду и выпивку, взятую из моего королевства. Ну, ты знаешь, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, кто не работает, тот не ест, и так далее и тому подобное. — Фрейин долг будет полностью погашен, и ты оставишь свои попытки гнусных издевательств на нею и надо мной. — Как неблагородно с твоей стороны предполагать обратное, вместе с тем диктуя мне условия, — протягивает Сангвин и смотрит на Бриньольфа, словно ища в нём поддержки. Однако этот ясный, спокойный взгляд не выражает никаких эмоций. — Ты ведь понимаешь, что однажды тебя ждёт расплата, — на этот раз он понижает голос практически до шёпота. Сангвин слышит каждое слово; его улыбка становится шире. Но так и не достигает его тёмных, необъятных глаз. — На это я и рассчитываю… лорд Алдуин, — последние слова тихим эхом проносятся в его сознании, и, поскольку Бриньольф не выказывает ни малейшего удивления по поводу того, что Фрейя выходит замуж за Бога Разрушения, Алдуин делает вывод, что это обращение слышал он один. Совсем скоро, напоминает себе Ал, эта пытка закончится. Надо лишь немного потерпеть. Только так они с Довакин смогут выбраться из этой чёртовой рощи и продолжить свой путь на Высокой Хротгар. С дополнительной обузой в виде её мужа им пришлось бы неизмеримо сложнее. К тому же этот Бриньольф, видимо, любит искать неприятности, а от мысли о том, что Фрейя вновь его поцелует, у Алдуина ещё пуще прежнего болит голова. Он плохо осознаёт, что ему хочется сделать с Фрейей, но Алдуин точно знает, чего он не позволит с ней делать другим. А следовательно, в его интересах жениться как можно быстрее, дабы раз и навсегда закрыть этот вопрос. Впрочем, он не совсем понимает концепцию брака и такие термины, как «муж» и «жена». Эти слова употребляли Эйдис и Фрейя — он однажды подслушал их разговор, — и пьяный Леонтий, когда тот оплакивал свои безответные чувства, ведь Эйдис ещё тосковала по пропавшему мужу. Для себя он это сформулировал как метод, с помощью которого самец официально признаёт свою самку. Эта ситуация настолько абсурдна, что при других обстоятельствах она могла бы его рассмешить. Давным-давно, когда Фрейя упомянула слова «мы» и «спаривание» в одном предложении, он до смерти перепугался. Но сейчас… его захлёстывают воспоминания о тех моментах, что предшествовали отнюдь не уместному появлению Сангвина, о том, как пылко и талантливо Фрейя его соблазняла… Алдуин с трудом подавляет накатившую дрожь. И неважно, что ему ничего не известно о брачных традициях. Конечно, Фрейя вряд ли обрадуется, когда она придёт в себя и осознает, что произошло. Но лучше уж ей заключить союз с ним, чем со смертным мужчиной, который может настоять, чтоб она выполняла свою часть уговора. Он не намерен её ни к чему принуждать. Ну, разве что держаться подальше от Бриньольфа. Слишком часто этот гад на неё смотрит — как будто Алдуин не замечает. — Так и быть. Я женюсь на Довакин. Бриньольф выглядит немного встревоженным, но вскоре на его лицо возвращается сухая, спокойная маска. В его глазах искрится уверенность, отчего у Алдуина сводит зубы. Сангвин едва ли не мурлычет — настолько он доволен собою, — и очередной щелчок его пальцев удаляет цепи на их руках и ногах. Затем Бриньольф телепортируется на скамью в самом первом ряду, занявшую место своей покойной предшественницы. Охранник-дремора, что возникает рядом с ним, следит за его дисциплиной: ему нельзя двигаться и нельзя разговаривать с Фрейей, которая лишь одаривает «Брина» лучезарной улыбкой и полузастенчиво глядит на Алдуина. Он идёт к ней по цветочной дорожке, и его прибытие знаменует череда пьяных воплей и вскинутые к небу переполненные кружки. М-да, их ситуация действительно абсурдна. Жрец Мары стоит позади алтаря, испуганный, но в то же время жутко возмущённый. — Это богохульство, — еле слышно (но достаточно внятно) бормочет он. — Какое вызывающее поведение! Истинный последователь Мары. Слушай, ты можешь мне пригодиться, — Князь Сангвин, уже стоящий за Фрейиной спиной, похотливо улыбается. — Такая самоотверженность достойна награды. О да, ты познаешь все удовольствия мира! Давненько мои поклонники не посвящали в культ гедонизма кого-то столь чистого и наивного… — Откровенная угроза зависает в воздухе. — Эта свадьба… эти люди з-здесь не по своей в-воле! — выплёвывает редгард, хотя по цвету кожи он больше напоминает вампира. Ибо с каждым его словом улыбка Сангвина только растёт. — Клянусь Марой, я н-не могу в з-здравом уме… — Просто заткнись и делай своё дело, — обрубает его Алдуин. Не хватало только, чтобы священник упал в обморок от страха. Чем скорее всё это закончится, тем лучше. Его слова производят желаемый эффект: их недоделанный защитник справедливо оскорблён и приступает к выполнению задачи. — Это вторая разумная вещь, которую ты сказал или сделал за весь этот вечный вечер, — Сангвин глубокомысленно кивает, и от его жеманства Алдуину хочется закатить глаза. Но он решает этого не делать, особенно когда его невеста бочком придвигается к нему; в её бледно-голубых драконьих глазах пылает жадность — наглядное свидетельство того, что Фрейя ещё не владеет собой. Её беспокойные руки очень его отвлекают, и в итоге он хватает её за запястья; пытаясь расслышать речь священника, он одним глазом наблюдает за Сангвином, а вторым — за дьявольскими стражами. — Начнём же церемонию. — Даже умирающие нордские воины, что истекали кровью от смертельных ран, проклинали Алдуина с большим рвением и чувством, чем использовал этот священник. — Мара дала жизнь всему сущему и с тех пор присматривает за нами, как за детьми своими. Алдуин открывает рот, но, хорошенько подумав, сразу его закрывает. Сейчас не время спорить об исторических неточностях и ввязываться в жаркие религиозные дебаты. — Её любовь к нам научила нас любить друг друга. Как это можно говорить с таким невозмутимым лицом? Зрителям ещё можно простить, что они не смеются; этих пьяниц больше привлекает содержимое их кружек — теперь-то Фрейя не может его лапать у всех на виду. К его раздражению, единственное приглушённое фырканье исходит от Бриньольфа. — Её любовь показала нам, что жизнь, прожитая в одиночестве, и не жизнь вовсе. — Эта реплика делает то, чего не смог сделать Сангвин. И прежде, чем он успевает себя одёрнуть, Алдуин закатывает глаза. Весёлое фырканье Бриньольфа перерастает в звонкий смешок. Это первая — и в перспективе единственная — свадьба, на которой Алдуин побывал, но даже он понимает, что не всякий священник будет сверлить жениха гневным взглядом и обзывать его нечестивым еретиком. — Марамал, мне кажется, что всё гораздо прозаичнее. Это называется «цинизм», — любезно поправляет Бриньольф. Даже несмотря на жёлтый капюшон, на правом виске жреца маячит вздувшаяся вена. «Надеюсь, она не лопнет до конца церемонии?» — думает Алдуин. А реплика Бриньольфа его посмешила. Не сам Бриньольф, а только слова. И, естественно, он никогда в жизни этого не признает. — И это говоришь мне ты, воровская морда? Да я твой фалмерский кровяной эликсир в гробу… На этом месте Сангвин его прерывает: — Предлагаю пропустить официоз и просто задать им вопросы. — Вдалеке раздаётся воронье карканье, и на миг Алдуину кажется, что уютное сияние горящих ламп несколько померкло. — Я не думаю… — Что у тебя есть выбор? О да, ты абсолютно прав. — Обычно Сангвин — воплощение лени и хладнокровия, однако в этой фразе прослеживается нотка нетерпеливой резкости. Князь Даэдра взволнован; случилось что-то, что подпортило ему настроение. Фрейя и Алдуин должны пожениться. Немедленно. Священник, кажется, понимает намёк, ибо делает то, что ему приказали. — Согласны ли вы по любви связать свои жизни вместе — сейчас и навсегда? — вопрос задаётся в такой спешке, что Алдуин едва не пропускает последнюю часть. — Да. Сейчас и навсегда, — мечтательно вздыхает Фрейя. Так значит, слух его не подвёл. Алдуин обескуражен тем, с какой лёгкостью она приносит клятву. Она хоть знает, что следует из её слов? Конечно же, не знает. Фрейя — хилая смертная, которая понятия не имеет о вечности, о жизни вне Времени. Быть может, во всём виновата та адская настойка? Для Алдуина же вечность… он бы ни за какие коврижки не стал так быстро её обещать. Тем более в данном контексте. Для Дов, когда речь заходит о выборе пары, никакого «навсегда» не существует. Партнёры меняются, драконы встречаются и расстаются, как только получают друг от друга всё, чего желали. Если даже их вид отверг идею одной, постоянной связи, как могут эти наглые человечки… Его безмолвная тирада кончается резкой болью в руке. Кажется, Фрейя проколола его ладонь ногтями. А если «невеста» сожмёт его руку ещё крепче, по ней перестанет циркулировать кровь. Из-за спины Довакин грозно выглядывает Сангвин. — Я повторяю, — лихорадочно бормочет священник, — согласны ли вы скрепить свой союз и жить в любви отныне и навсегда? Бриньольф пытается встать, но один из дремор толкает его обратно. — Остановите свадьбу. Очевидно, что этот человек не готов принять на себя такую ответственность. Может, я его заменю? — Нет! — раздаётся полувозглас-полурык. Гости снова начинают отползать подальше от прохода. Кто-то шепчет, что менять сломанные скамьи на новые было напрасной тратой сил. — Эм… ты на мой вопрос ответил или на его? Сангвин многострадально вздыхает и делает руками жест, как будто он ломает чью-то шею. Это побуждает священника к действию: тот мигом хватает со стола пару блестящих золотых колечек. — Надень это на него. А ты — на неё. Левая рука, безымянный палец, — огрызается жрец, когда становится ясно, что Алдуин не знает, где должно быть кольцо. — И-и-и всё, брак заключён. — Он сокрушённо хватается за голову. — Да простит меня Мара. Точно по команде, охранники-дремора разражаются аплодисментами, а в зале гремят крики одобрения, которые уносятся куда-то наверх, в сумеречное небо. Фрейя награждает Алдуина ослепительной улыбкой, а затем, к величайшему его удивлению, подносит к губам его руку и целует золотистую ленту, что минуту назад обвила его палец. Дракон был готов к полноценной атаке, ибо нет в природе силы ужаснее, чем дова, забирающий свой приз; от её внезапного жеста он буквально не может дышать. Глупо, конечно, на это надеяться, но вдруг где-то там, за аурой освобождённого зверя и ядовитой настойкой, прячется настоящая Фрейя? — Горько! — орёт кто-то в заднем ряду. И этот голос подозрительно похож на голос Сангвина. Алдуин до конца не уверен, ибо упустил это коварное создание из виду больше, чем на секунду. Остальные гости тоже подхватывают странный лозунг. — Теперь верни нас в таверну! — перекрикивает Алдуин рёв толпы. — Ты дал мне слово! — ценность которого крайне сомнительна, но ничего надёжнее у него нет. Впрочем, своё мнение он держит при себе. — Всего один поцелуй, — беззвучно шепчет Сангвин, поднимая указательный палец. Когда становится ясно, что Даэдра от него не отстанет, угрюмый Алдуин принимает единственно возможное решение — капитулировать. Ещё одна вещь, за которую Сангвина ждёт расплата. Такие показные издевательства не сойдут с рук даже Богам. Алдуин берёт Фрейю за плечи, перемещает её так, чтобы укрыть от толпы. Он закрывает глаза и наклоняется к ней; как и тогда, поцелуй довольно приятен, но вместе с тем — чрезвычайно формален, испорченный тьмой любопытных глаз, громким шумом и истошными криками. Половина из которых явно значат что-то непристойное, но Алдуин не совсем понимает их смысл или те действия, что они предлагают. Когда он обрывает поцелуй, Фрейя всё ещё цепляется за его руки, но не требует от него продолжения. Скорее она выглядит… «Сонной». Алдуин размышляет над тем, что он должен чувствовать: грусть или облегчение? — как вдруг до него доходит, что в Туманной роще воцарилась абсолютная тишина. Внезапно Фрейя начинает падать, и он хватает её за талию. — Ты знаешь, что у тебя самые длинные ресницы на свете? — бормочет она, утыкаясь носом в Алдуинову шею, прежде чем навалиться на него всем своим весом. Сложно сказать, что удивляет его больше: её комментарий насчёт его ресниц или столь резкая потеря сознания. Он поворачивается к единственному существу, которое могло быть в этом виновно: — Сангвин. Принц Даэдра поднимает обе руки и жмёт плечами: — Это не я, это всё настойка. Честно говоря, учитывая, сколько она выпила, я поражён её выносливости. — На которую ты никак не повлиял, ага, — его глаза метают молнии. — Разбуди её. — Коротко оглядев площадку, Алдуин убеждается, что даже Бриньольф был телепортирован прочь. Сейчас он бы не отказался от помощи дерзкого норда, если бы Сангвину вздумалось их запереть. — Может, и влиял, но только до свадьбы, — бесстыдно признаётся Сангвин. — Она очнётся, когда спадут чары. Ты ведь знаешь, что она ничегошеньки не вспомнит? — Как он и ожидал, мозг Алдуина лихорадочно обрабатывает его замечание; Даэдра еле сдерживает победный смех. Через эти мутные воды великий Бог Разрушения пройдёт в одиночку. И на то время, пока Алдуин будет разбираться с семейными бедами, Мундус останется невредим, а значит, Сангвин сможет продолжить развлекаться со смертными, ведь они такие забавные! — Что ж, отменная была вечеринка, но пора бы и честь знать. Какой смысл держать вас с женой взаперти?

***

Последним, что увидел Алдуин, были злые, ехидные глаза и зубастая улыбка. А потом мир заволокла тьма. Он крепче прижал к себе Фрейю, чувствуя, как волоски на его коже встают дыбом из-за урагана дикой магии, который их захватил. Земля под ногами исчезла, и на миг они упали в пустоту, неистово кружась; это было в десять раз хуже, чем тот портал, что перенёс его в рощу. Алдуин уже собрался применить ту'ум, как вдруг вращение остановилось, и он приземлился так резко, что мог сломать себе пару костей, если бы эта поверхность не оказалась столь мягкой. Открыв глаза, он убрал со своего лица Фрейины волосы и медленно сел, аккуратно подвинув девушку в сторону. Они были на кровати. Очень широкой кровати, рассчитанной на двоих. На близлежащем столе покоилось два рюкзака, при этом вся мебель была завалена их полумокрыми шмотками, включая доспехи — те самые, которые они оставили в Туманной роще. Одежда висела на стульях и даже на зеркале. Видимо, Сангвину было мало просто их поженить: Даэдрический Князь глупых трюков заселил их в общую комнату, когда возвращал их в трактир. Наверно, ему стоило быть более конкретным и пояснить, что он имел в виду под «гнусными издевательствами»; в переговорах с Даэдра нельзя расслабляться. Тем не менее, проблему можно было с лёгкостью исправить — ему лишь надо попросить у Валги вторую комнату. Фрейя была одета в простенькое платье, в которое она облачилась ещё до того, как Сангвин её похитил. Если не брать в расчёт комнату, единственным свидетельством их злоключений была пара обручальных колец и красные метки на шее. Алдуин перевёл взгляд на Драконорождённую; Фрейя мирно спала, полностью отрешённая от всего, что происходило вокруг. Он нежно дотронулся пальцем до золотой прядки, прилипшей к её приоткрытым губам, и смахнул её в сторону, не сдержав невольной улыбки. Кто б мог подумать, что девушка, убившая столько драконов, храпит в магическом сне? Сидя на кровати и глядя на Фрейю, Алдуин размышлял о том, как он сообщит ей последние новости. «Или лучше вообще промолчать?» Их отношения и так были сложнее некуда, а теперь ещё эта свадьба… Он не обязан соблюдать брачный контракт, ибо он — дракон, сам Первенец Акатоша! И всё же эта идея была по-своему заманчива, ведь, если он отнесётся к ней серьёзно, это будет означать, что Фрейя принадлежит ему. К тому же у него появится легитимный повод убить Бриньольфа, если тот посмеет подойти к ней слишком близко. Да, это было бы эгоистично, но в природе нет такого понятия, как щедрый дова. В принципе, он мог бы придумать максимально расплывчатый пересказ событий, чтобы её целомудренная часть не умерла со стыда — а это бы точно случилось. Как-никак, эта женщина затащила его под венец; во имя Девяти божеств, она выбрала его! Разумеется, она заслуживала знать какую-то версию правды. В разгар его размышлений о том, как бы ему всё это провернуть — и как объяснить укусы на их шеях, чтобы это не звучало так, словно он ею воспользовался или Фрейя изнасиловала его, — Алдуин ощутил первые отголоски нестерпимой мигрени. Он всё ещё не восстановился после драки с Бриньольфом, да и Сангвин подлил масла в огонь, когда использовал столь грубую магию. А ещё его беспокоило вполне понятное желание завалиться спать рядом с Довакин, свернувшейся калачиком у его бока. Всё вышеперечисленное настолько его отвлекало, что ему даже не пришло в голову себя исцелить. Но хуже всего было это тревожное чувство, которое он тщетно пытался унять… Алдуину нравилась мысль о том, что Довакин — его законная супруга. И когда он заглядывал чуть глубже, то понимал, что дело здесь не в его одержимости, не в желании присвоить Фрейю себе. Напротив, это было как-то связано с умиротворением, которое он ощущал рядом с нею. Он наконец-то её вернул. И этот факт перечёркивал всё остальное, включая телесные раны. Вот почему он позволил гадкому Сангвину себя унижать, почему он не мог ей противиться, почему боролся со своими желаниями… Он прежде всего думал о ней, и поэтому не смог добиться своей цели. Это осознание свалилось на него, как снежный ком, и тихим шёпотом сорвалось с его губ — внезапное откровение, которое Алдуин не мог отрицать. Хотя лучше бы он выкинул его из головы, просто удалил его из памяти и швырнул на край света. У него задрожали руки, и Алдуин почувствовал острую боль там, где находилось его сердце, а ещё — жуткую, невыносимую слабость. Она пугала его сильнее, чем что бы то ни было. О нет, Фрейе нельзя знать о том, что случилось… Он снимет их кольца и выбросит в фолкритский лес. И начнёт он со своего. По крайней мере, таков был его план, пока сын Акатоша не выяснил, что кольцо не снимается. Когда он, наконец, признал поражение, его палец опух и окрасился в красный, обручальное кольцо не сдвинулось ни на дюйм, а Алдуин сбился со счёта, сколько раз он успел проклясть Сангвина, даэдров Обливион, местных даэдра-ювелиров и ту вселенскую дыру, откуда Сангвин вылез. Сначала — на драконьем языке, потом — на нордском. И всё-таки ему не избежать беседы с Довакин… Впервые Алдуин задался вопросом, насколько быстро он завалит Сангвина, если подпишет временный контракт с Ноктюрнал и Азурой. Ведь это мерзкое создание украло у них Фрейю. Неужто сёстры не захотят отомстить? С головою погрузившись в свои планы, он еле расслышал отдалённый рёв, проникший в комнату сквозь толстые стены. «Дракон». Следом раздался ещё один рёв. Обычный смертный не заметил бы разницы. Но он отчётливо слышал другую тональность, другую форму произносимых Слов. «Два дракона». Его рот сжался в тонкую, мрачную линию; наложив на себя Быстрое лечение, Алдуин поспешно нацепил доспехи и выбежал на улицу. Высоко вверху горело солнце; его жаркие золотые лучи озаряли красновато-медные тела древних хищников, превращая их в живой огонь. На город упали две чёрные тени. Сперва Алдуин надеялся, что это окажутся Кровавые дова или их белые, Морозные собратья. Но с этими двумя ему потребуется помощь, как бы он ей ни противился. — ОД А ВИНГ!