Dragonrend

Поразительно, сколько деталей может пронестись в людском сознании всего за несколько секунд. Конечно, барды и летописцы, которые молвили, что у человека на смертном одре «перед глазам пролетает вся жизнь», были лжецами. А правда заключалась в том, что в этот момент человек не видит перед собой ничего, кроме лезвия — и неважно, тупое оно или острое, выковано оно из прочной стали или из холодного зелёного стекла, горящего в свете солнца. Это лезвие поглощает разум всецело — как и воля к жизни, какой бы безумной она ни была. Обычно, когда в голове проносится море деталей, это вызвано осознанием того, что ты совершил ужасную ошибку и теперь ты за неё ответишь. Цитируя Бабетту, «час расплаты — это не хухры-мухры». Итак, пространство между Скулнаром, Сиддгейром и мной заполонила череда воспоминаний. В полуразрушенном Доме ярла, в оцеплении двух десятков имперских солдат, я снова ощущала запах пота моей усталой, взмыленной кобылы, слышала хруст снега под подошвами сапог, когда я спрыгнула с неё на тихой рыси… Мышцы моих бёдер протестующе заныли, хоть я и выпила несколько зелий выносливости. Я была никчёмным стрелком, зато неплохо метала кинжалы, что оценила даже угрюмая Сапфир; и от кинжала же умер первый бандит — дозорный, стоявший на выступе. Его телом я смягчила свой прыжок и, приземлившись, почувствовала, как у него ломаются кости. Выдернув из его шеи эльфийский кинжал, у дверей я заметила второго дозорного. Он был довольно крупным и мускулистым, вооружённый боевым топором. Броня Гильдии воров отличалась особой прочностью — но она бы никак не смогла отразить подобный удар. «Детка, ты, главное, не спеши», — эхом отозвался голос Бриньольфа. «Ты быстра и проворна, но физически ты всегда будешь слабее мужчины. Подключай голову». Мне пришла мысль просто впечатать его в стену Безжалостной силой, однако прошлой ночью я проезжала лагерь имперцев; вероятно, Легион не сильно отставал от Галмара, а тот уже успел понять, что я отделилась от группы. Утренняя метель затихла, и этот неподвижный холодный воздух разнёс бы мой ту'ум по всей округе, во всеуслышание объявляя, что я достигла Корваньюнда лишь немногим раньше тех сил, из-за которых Скайрим разрывался на части. Несмотря на свои габариты, мой новый противник оказался достаточно шустрым и увернулся от летящего кинжала. Только после этого я вспомнила, что в открытом бою кинжалы эффективней на коротких дистанциях. Мне стоило дождаться, пока он приблизится, или самой подобраться к нему. Рванув вперёд, я сделала ложный выпад вправо, заставив бандита нанести сокрушительный удар, взметнувший с земли целое облако пыли. Прежде, чем он успел поднять стальной топор, я швырнула ему в глаза пригоршню мокрого снега и бросилась на него с даэдрическим мечом, который выковала совсем недавно. Я сперва услышала, а затем почувствовала влажное, коварное скольжение, когда мой клинок вошёл в его плоть, рассекая рёбра. Бандит начал было орать, но я ударила его в горло плоской ладонью — приём, которому меня научила Векс пару недель тому назад. Он упал на спину, увлекая за собой моё оружие; с трудом поборов тошноту, я выбила топор из его ослабшей руки и, высвободив даэдрический меч, отрубила противнику голову. Одно дело — убивать в пылу сражения, и совсем другое — казнить лежачего врага, который корчится, как раненый зверь, и смотрит на тебя глазами, полными ужаса… Я попыталась вытереть с лица брызги крови, но лишь размазала тёплую жидкость по правой щеке. И в этот момент внезапный порыв ветра донёс до меня топот копыт. Звуки исходили с двух разных направлений: здесь были как имперцы, так и Братья Бури. «Вот тебе и секретная миссия…» — подумала я перед тем, как в железных дверях появился третий бандит. «Пора переходить к плану Б». — ФУС РО ДА! На таком близком расстоянии женщина-редгард была обречена. Ту'ум подкинул её тело в воздух, а затем впечатал в грубо отёсанную каменную стену. Полуоткрытая меховая броня ничуть не смягчила удар. Я проверила её пульс: разбойница ещё дышала, но находилась без сознания. «Впрочем, это ненадолго», — промелькнуло в моей голове, когда, оглянувшись через плечо, я увидела знакомые серо-голубые плащи Братьев Бури и бледно-красные цвета имперцев, сбегавших по лестнице. Первые несколько солдат, что оказались внизу, тут же начали драться. А потом за громкими проклятиями и лязгом мечей раздался женский голос. У меня спёрло дыхание; это был тот самый голос, который обрушил град стрел на жалкого, трусливого воришку, отчаявшегося настолько, что им руководило лишь одно — желание выжить. Отсюда я не могла рассмотреть её лица, но высокий металлический гребень выделял её из общей массы легионеров. Она бросилась вниз, на платформу, и яростно вступила в бой. Хоть я и не видела её глаз, я знала, что они были холодными — такими же холодными, как в день нашей встречи. — В бездну список. Давай её на плаху. Эти слова всё ещё являлись мне в ночных кошмарах несмотря на то, что теперь моё бессознательное заполнил драконий огонь, драконий пепел и зловещие железные маски на лицах дрейфующих тел, одетых в рваные мантии, от вида которых я падала с моей кровати в Цистерне на твёрдый каменный пол. — Легат Рикке, — прошипела я. Ещё один жирный пункт в списке причин, почему я должна украсть Зубчатую корону. Я надеялась, что она и Галмар Каменный Кулак просто друг друга зарежут. Хотя это было маловероятно. Они оба знали, что я здесь, и, если Галмар возьмёт несколько солдат и бросится за мною в погоню, легату Рикке придётся взять с него пример — хотя бы для того, чтобы Корона не досталась Братьям Бури. «А ещё они нужны мне живыми, так как на моём пути останется куча разъярённых драугров. Должен же их кто-то упокоить». — Да укроет меня тень, — прошептала я и прикоснулась к амулету Талоса, обводя пальцем замысловатые узоры. Сейчас я нуждалась в защите больше, чем когда-либо, ибо мне предстоял марш-бросок через всё подземелье. Бриньольф правильно советовал не лезть в политику, особенно с учётом того, что я Драконорождённая. Зря я его не послушалась. Предложив свои услуги Ульфрику, я просто хотела подгадить Империи за то, что та чуть не лишила меня жизни. Когда я узнала про притеснения аргониан и данмеров, живущих в Виндхельме, я пожелала уйти в отставку, но в итоге меня посадили на домашний арест — или нечто вроде того — и «вежливо» попросили принять участие в публичной коронации. Я должна была стать той, кто водрузит на чело Ульфрика Зубчатую корону, и управитель Йорлейф никак не реагировал на мои пылкие протесты. При мысли о служении очередному фанатику, недалеко ушедшему от Талмора, под дудку которого плясала Империя, меня передёргивало. Да и кто, как не Ульфрик, обязан был знать, что драконы не поддаются дрессировке. Кража Короны была лишь ребяческой местью. Но навязать мне свою волю и выйти сухим из воды — такое я не позволяла ни одному человеку. На то, что меня вынудили биться с древним Богом Разрушения — хотя о себе я не знала почти ничего, — я закрывала глаза, ибо от этого зависела судьба Тамриэля. «Во всех остальных случаях я никому не дам решать за себя, покуда это будет в моих силах». — Довакин! — Галмар выплюнул мой титул, словно проклятие, когда заметил меня у входа в гробницу. Я дождалась, пока он выйдет из рукопашной схватки с небольшой группой солдат; Рикке раздала приказы легионерам, и те тоже выстроились в маленький отряд, который прикрывал командующей спину в её погоне за Галмаром. Как только они подбежали достаточно близко, я скользнула в дверной проём и, оставаясь в тени, поднялась по ступенькам. На время мой меч и кинжал перестали блестеть. «Благословение Тёмной леди», — заметил однажды Делвин на нашей тренировке по скрытности, удивлённо расширив глаза. Может, он был прав, а может, просто суеверен. Мне, если честно, было всё равно; главное, что это работало. Ох, Бриньольф оторвал бы мне голову, узнай он о моём плане… А Мерсер без особых церемоний содрал бы с меня шкуру, ведь я нарушила золотое правило Гильдии — воры вне политики. И поэтому, если я выберусь отсюда живьём, Зубчатая корона будет спрятана в то место, где её точно никто не найдёт. Я оставлю Корону на попечении Арнгейра.

***

— Может, Элисиф всё-таки станет Верховной королевой? Очевидно, Сиддгейр ожидал, что от угрозы в сторону мужа я развалюсь, как недопечённый сладкий рулет, ибо на моём вопросе он немного выпучил глаза, хотя его рот остался плотно сжат. — Чего? — Элисиф. Ей больше подходит титул Верховной королевы, потому что она женщина. Хотя прежде Скайриму были дарованы лишь Верховные короли, настаивать на сохранении этой традиции достаточно странно, как минимум потому… — Потому что она женщина. Благодарим за ценный комментарий, но хватит заговаривать нам зубы, — резко выпалил Скулнар, как настоящий солдат. То, что рука его покоилась на рукояти меча — наверное, острейше заточенного, — тоже не было простым рефлексом. В угрозах знали толк и солдаты, и ярлы. Однако угрожали они по-разному. — Быстро отвечай, кому ты продала Корону — или куда спрятала. А если ты продолжишь нас дурить, твоего мужа привяжут к ёлке на окраине города и скормят волкам. Я самолично полью его овечьей кровью, и, поверь, его крики будут слышны даже отсюда. — Честно и конкретно — мне такое нравится. По крайней мере, он не давал мне ложных обещаний. Но сына Акатоша они получат лишь в тот день, когда Даэдра будут умолять Аэдра захватить Обливион. То есть никогда. И хотя часть меня всё ещё задавалась вопросом, какой Пустотой думал Алдуин, когда позволил мне болтать о нашем браке налево и направо, другая моя часть, неизмеримо бо́льшая, пылала от ярости. Скулнар что, совсем оборзел? Как смел он заикаться об убийстве моего мужа?.. Конечно, Алдуин был в высшей степени заносчив, претенциозен и спесив, и он частенько забывал о том, что я — его исконный враг, а вовсе не прислуга и не девчонка для битья, готовая сносить любые его выходки. Но отныне он был моим, пускай и чисто формально, и даже сам Талос не мог говорить о нём в подобном ключе. Я открыла рот — и тут же закрыла, ибо не знала, что из него выйдет: гневные слова иль драконий огонь. На протяжении пяти секунд я боролась с сильнейшим приступом бешенства, стараясь не думать о том, откуда он взялся. «Чем меньше я буду рефлексировать, тем лучше». — Я Довакин, и я не раз спасала этот город. Вы правда считаете разумным держать меня в заложниках? Не говоря уже о том, сколь легкомысленно вы отзываетесь о жизни моего мужа, попутно обвиняя меня в краже артефакта, который не принадлежит никому — ни Ульфрику, ни Элисиф. Скулнар хотел было ответить, но ярл его опередил, и хотя легат быстро спрятал своё раздражение за привычной суровостью, оно украсило его физиономию на несколько драгоценных секунд. — Довакин ты или нет, как смеешь ты плевать в лицо Империи? — праведно возмутился Сиддгейр, мерзавец, учинивший заговор против собственного дяди. Клянусь, при других обстоятельствах я бы сейчас рассмеялась. — В тот день, когда ты спелась с Ульфриком, ты для всех нас стала врагом. Хотя теперь от тебя отвернулись и Братья Бури, ведь их лжецаревичу ты нанесла удар в спину. Так что, Довакин, не пытайся прикинуться, будто у тебя здесь есть какое-то нравственное превосходство — не тогда, когда ты всех и каждого настроила против себя. Более мудрый правитель смог бы иначе загнать меня в угол и принудить к сотрудничеству. Публично объявив меня врагом Империи перед своими людьми, Сиддгейр не оставил мне возможности вернуться в Фолкрит. А учитывая, сколь часто в этом владении появлялись драконы, я делала логический вывод: лебезить перед Туллием ему было важней, чем заботиться о фолкритском народе. Кто знает, может, в один день по его душу явится Назир или Бабетта… даже без проведения Чёрного таинства и вызова Матери Ночи. — Итак, что же ты выберешь: вернуть Империи Корону или бросить мужа на растерзание волкам? Хотя, глядя на твоё поведение, этому бедняге можно только посочувствовать, — его тонкие губы искривились в злобной усмешке, после чего он с головы до ног окинул меня сальным взглядом, целенаправленно задерживаясь на бёдрах и груди. Хах, Сиддгейр всё ещё не простил меня за мой отказ, затронувший его мужское самолюбие. Он не испытывал ко мне тёплых чувств, но обратил внимание на то, что я взяла в мужья Алдуина — в ярле взыграло его уязвлённое эго, и именно поэтому он так активно меня подстрекал. Недолго думая, я решила промолчать. Иначе я бы попыталась превзойти легенду об Ульфрике и короле Торуге — а вдруг мне тоже удастся разорвать Сиддгейра на куски одним Криком? К счастью, Скулнар расценил моё молчание как знак протеста и сделал ровно то, чего я ожидала. — Отвезите её мужа в лес. Туда негодяям и дорога. Я считала секунды, не сводя глаз с имперских солдат; прикусив губу, я выпустила наружу каплю своей ярости, а вместе с ней — притворное отчаянье. Маскировка есть нечто большее, чем нацепить чужую одежду или обмазать щёки в грязи. Габриэлла и Бабетта поведали мне, что лицо — это средство, позволяющее приблизиться к цели, это маска, позволяющая стать невидимкой, затеряться в толпе. — Стойте, — выпалила я, когда солдаты подошли к двери, — я скажу, где находится Корона. — Стальные сапоги продолжили маршировать по полу, невзирая на мои слова. — Остановите их, я всё скажу! — на этот раз я сжала руки в кулаки и повернулась, словно хотела броситься им вдогонку. Передо мной ожидаемо встал десяток мечей, и я резко крутанулась на месте, устремив на легата жалобный взгляд. Бабетта бы мною гордилась: кажется, моя актёрская игра вышла на новый уровень. Я и впрямь чувствовала, как к уголкам моих глаз подступают горячие слёзы, как губы дрожат от иллюзорного страха, и, когда мои трясущиеся пальцы коснулись рукояти меча, Скулнар отдал ворчливый приказ, который вынудил солдат остановиться. Он был у меня на крючке. Сиддгейр даже немного расстроился, что я так быстро сдалась — либо у него закрались подозрения. «Как там говорится, разделяй и властвуй?» Следующая моя фраза была адресована Скулнару. Чуть наклонив в его сторону корпус, я тем самым признавала его авторитет — тонкий жест, очевидный для них обоих: — Но у меня есть условие. Я расскажу об этом лично генералу Туллию. — Нет!.. — рявкнул Сиддгейр, но Скулнар его перебил: — Объясни причину. Ярл и легат обменялись краткими взглядами, и что-то мне подсказывает, что их безмолвный разговор был очень красноречив. — Братья Бури охотятся за мной по той же причине: они хотят заполучить Корону. Но, в отличие от генерала Туллия, мятежники не смогут повлиять на Талмор. Если я помогу Империи, то, возможно, мои путешествия по Скайриму станут более… безопасными, — говоря всё это, я постепенно отходила от образа несчастной, испуганной жены и потихоньку расслабляла плечи; выражение моего лица оставалось нейтральным, однако в голосе повисла легчайшая нотка надежды. «Скулнар подумает, что я пытаюсь скрыть свои настоящие эмоции, дабы сохранить довакинскую честь». А также он не мог не заметить, что в моей мини-речи совсем не упоминался Алдуин. Конечно, я ни малейшего представления не имела о том, что произошло вчера ночью, но, основываясь на тех крупицах информации, которые поведали мне стражники, я могла с уверенностью предположить: весь город думал, что я в него влюблена, раз уж я буквально кричала о нашей помолвке, да ещё и разорилась на вино. Когда Скулнар задумчиво на меня посмотрел, Сиддгейр рассвирепел ещё больше. — Ты серьёзно считаешь, что ей можно верить? — выговорил он, либо не осознавая, либо не обращая внимания на тот факт, что его вопрос открыто оспаривал решение Скулнара, которое легат ещё даже не принял. — До сих пор её слова были правдивы, — спокойно ответил Скулнар. — Нам сообщали, что Талмор хочет вызвать Довакина на допрос. — Переводя с языка намёков на нордский, он угрожал выдать меня Эленвен и её товарищам-альтмерам. А, попади я в лапы этой эльфки, смерть показалась бы мне сладкой мечтой и долгожданным избавлением. — Всё это может быть хитростью. Во имя Восьмерых, перед тобой профессиональная воровка! — Разве не ты приводил аргумент, что ей нужны деньги? Не поворачивая головы, я взглянула наверх. Теперь на границе неба клубилась непроглядная тьма, но, сосредоточившись, я ощутила свет Массера и Секунды, возобновивших свой ночной вальс — всего лишь робкий красно-белый отблеск на фоне бесконечной черноты. «Лунные силы, лунная магия… Мой выбор — лунное безумие». Сложно было остановиться на чём-то одном и не высвободить весь поток, всю энергию Чёрного Озера. Где-то у меня под кожей, под слоем плоти и внутри костей, колыхнулась моя душа, проданная Ноктюрнал, и приоткрылось окошко, за которым расцветала Вечнотень. Комнату объяли неестественные сумерки, и, когда я перевела на него взгляд, огонь свечей окрасился в эбеново-чёрный и мертвенно-красный. Гневные слова растворились в загустевшем воздухе, что будто налился стеклом под действием чар из Обливиона. На лице Сиддгейра залегли тени, и его черты вдруг стали напряжёнными и резкими. Его рот искривился в мрачной ухмылке, а густые надменные брови превратились в две злые полоски, доходящие до самых висков. Спина его сгорбилась, пальцы истончились, и в обманчивой темноте из их кончиков выросли когти. Скулнар нависал над залом, что внезапно показался очень тесным, как громадный, неуклюжий силуэт, по-чудному искажённый. Толстый шрам, рассекающий его щёку и рот, стал извиваться подобно змее под слоем кожи; он пополз вниз и дотянулся до шеи, вздувая лиловую сеточку вен. Чёрные бездны его зрачков поглотили собою серые радужки, а затем — все глаза целиком. «Глаза даэдра», — подумала я, восторгаясь силами Ноктюрнал и иллюзией, которую я могла насылать как Поборник обмана. Однако лязг мечей, доставаемых из ножен, был отнюдь не иллюзорен. Все мои мышцы напряглись, точно натянутые струны; я глубоко вдохнула и разрушила заклятье, прерывая связь. Это всегда ощущалось так, словно я переходила вброд горную реку. Меня пробрал странный, обжигающий холод, похожий на то чувство, что я испытала в Сумеречной гробнице, когда шагнула на площадку в форме полумесяца. Вдруг что-то легло мне на плечи — что-то настолько тяжёлое, что я едва не пала на колени. Но в следующий миг вся тяжесть испарилась, и взгляд мой снова прояснился. Комната перестала сжиматься, восстановив свои былые пропорции; свечи горели привычным жёлтым огнём; Сиддгейр и Скулнар более не видели друг в друге чудовищ, хотя оба достали оружие, а красные пятна на их лицах и шеях выдавали еле сдерживаемый гнев. Имперские солдаты, стоявшие у меня за спиной, беспокойно переминались с ноги на ногу, а трое стражников Фолкрита, облепивших разрушенный трон, держали наготове клинки. — Ладно. Женщину ты можешь забрать, но мужчина останется здесь. Его будут судить за его преступления, и никто — даже Империя — не посмеет нарушить законы этого холда. — Сиддгейр опустил взгляд на кинжал, который он сжимал в ладони. Его глаза слегка расширились: он будто бы не мог поверить в то, что сделал. Наконец, Сиддгейр медленно убрал кинжал в ножны, превратив это в публичный жест и намекая, что он готов идти на компромисс. Это было умное решение, поскольку оно вынудило Скулнара ответно спрятать в ножны свой меч. Хотя обман посеял между ними семена раздора, это лишь означало, что в ближайшие дни Скулнар будет у ярла в немилости. Они увидят друг в друге воплощение своих худших страхов, потеряют взаимодоверие и станут всё чаще ругаться. Однако по ряду вопросов эта парочка сможет прийти к единому мнению. Будучи солдатом Империи и к тому же дослужившись до легата, Скулнар не мог не понимать, что иногда, дабы обезопасить короля и ферзя, надо пожертвовать пешкой. «Но он не захочет отталкивать Сиддгейра, и поэтому я должна предложить ему нечто гораздо более важное». — Вы говорили, что мой муж призвал дракона. — Оба мужчины уставились на меня, как и все, кто находился в помещении. — Разве это не решило бы исход любой битвы? На вашей стороне был бы не только Довакин, но и ученик Седобородых. Сиддгейр даже не пытался спрятать свои чувства: если бы он сейчас мог пронзить моё сердце кинжалом, то он бы без раздумий это сделал. А я ничем не заслужила ярлов гнев. Просто я видела его насквозь — и потому перехитрила. Однако такие люди, как он, не умели проигрывать. Честно говоря, я допускала возможность, что Ульфрик восхитится моими умениями и снова попытается меня завоевать. Он бы убил меня лишь в самом крайнем случае, если б его неспособность меня контролировать угрожала его стремлению к власти. Вот почему по землям Братьев Бури я передвигалась с относительной лёгкостью; он не издал никакого указа о том, что меня следует арестовать или сжечь на костре — любопытный поступок, которым Маркартский Медведь частично искупал свою вину. Из этих двух зол Ульфрик, возможно, был наименьшим. Не пожелав выслушивать, как Скулнар формулирует согласие со мной по всем дипломатическим канонам, ярл Сиддгейр — эдакий стальной кулак в бархатной перчатке — сердито дёрнул край своей узорчатой туники, а после удалился в тишину своих покоев. Скулнар вежливо кивнул. — Империя благодарит Вас за сотрудничество, — сказал он ярлу в спину. Через несколько секунд тот с грохотом захлопнул дверь, и царившее в зале напряжение немного спало. Точно повинуясь молчаливому сигналу, к Скулнару подошли двое солдат и ретировались спустя пару минут указаний, произносимых слишком тихо даже для моих чутких ушей. — Мы выезжаем в Солитьюд сегодня ночью, — известил он меня. — Ты сядешь в ту же повозку, что и твой муж, со связанными руками и ртом. Если ты попытаешься бежать, мы отрубим ему левую руку. Попытаешься снова — отрубим правую. Единственное, что мы не будем трогать, так это его язык. Даю тебе слово легионера. Наверно, с такой же спокойной и бесстрастной интонацией Скулнар приказывал слугам начистить ему сапоги. Или щит. Или надиктовывал письма. Я опустила глаза — ещё одна мера предосторожности, которая помогла мне скрыть очередную вспышку гнева и казаться более покорной. — Хорошо, — ответила я, откинув назад плечи и выпрямив спину. — Теперь вытяни руки. Соедини пальцы. Я наблюдала, как мои запястья, петля за петлёй, обвивает верёвка, а затем приставленный ко мне солдат туго её затянул и в несколько ловких движений продел через каждую петлю двойной узел. Кто-то, подошедший сзади, конфисковал у меня меч, а когда пара крепких рук начала ощупывать мои сапоги в поисках тайных отсеков, я едва не задержала дыхание. Но то ли по счастливой случайности, то ли под действием чар мой эльфийский кинжал, спрятанный в кожаном кармашке, остался незамечен. Это крохотное утешение помогло мне справиться с тем, что в следующую секунду меня заставили широко открыть рот и прикусить обрывок грубой ткани. А потом всю эту «красоту» закрепили ещё более толстым кляпом из свалявшейся шерсти — судя по запаху, мамонтовой; он с такой силой впился в мой череп, что больно приплюснул мне уши и чуть не лишил меня пряди волос, которой не повезло отмежеваться от косы. Мне подумалось, что этим унизительным действом Скулнар мог мстить мне за кражу Короны — да и вряд ли я упрощала легатам жизнь, убивая на имперских землях юстициаров Талмора. Это случалось несколько раз, хотя меня ещё ни разу не ловили. «Так или иначе, сейчас ты должна проглотить свою гордость. Жди момента». Сражаться с армией фолкритских стражников и солдат просто не было смысла: внутри города я находилась в ловушке, да ещё и Алдуина в тюрьму упекли… Я была ассасином и вором. Лучше всего мне давались скрытность и обман — неужели я стану тупо махать мечом в открытом бою? К тому же этой ночью, на большой дороге, случиться могло что угодно… «Что угодно», — мрачно пообещала я себе, когда вояки Скулнара провели меня через дверь и мы направились к воротам на окраине города. Должно быть, эта сцена выглядела зрелищно, но вот ведь незадача — все жители Фолкрита были заняты уходом за ранеными и собирали осколки своих разрушенных судеб, поэтому нас никто не заметил. Алдуин уже сидел в повозке. Он был одет в свои доспехи, но безоружен и связан так же, как я; рот ему тоже заткнули широким кляпом, и по обеим сторонам от него расположилась охрана. Когда я окинула его быстрым взглядом, меня захлестнула волна облегчения: он был невредим. Я подошла ближе, и Алдуин поднял на меня свои янтарные глаза — пустые и нечитаемые, как Книга судьбы в музее Каликсто, и всё же от их взгляда у меня затрепетало сердце и на мгновение замедлился шаг. «Мы с ним действительно женаты?..» По его поведению нельзя было сказать, что мы попали в такое страшное бедствие, ибо Алдуин всё своё внимание сосредоточил на стражнике, который бесцеремонно запихнул меня в повозку. Я неловко уселась напротив него, отмечая, что если на нём и было кольцо, то его полностью закрывали тяжёлые перчатки Клинков и верёвки, обмотанные вокруг запястий. Однако моё кольцо было на месте; бесстыже подмигивая нам в свете факелов, оно каким-то образом сумело выбраться из пут. Мне захотелось вздохнуть, но кляп уже слегка натёр мне дёсны и высушил язык. Спустя несколько долгих минут в повозку небрежно закинули наши пожитки. К нам подвели лошадей, которых вскоре оседлали Скулнар и его капитан; они поехали спереди, а по бокам от экипажа выстроились две шеренги солдат. Вот так я и покинула дымящиеся развалины Фолкрита — с тяжёлым сердцем, напряжённым животом, с мужем, который отказывался смотреть мне в глаза, и максимально рискованным планом побега.