Dragonrend

Наконец-то я перестала слышать звуки копыт. Второй ту'ум показал, что из живых существ поблизости находился только медведь, взбирающийся вверх по невысокому склону, да пробегающая мимо лиса. Кроме этих двоих снаружи не было ни единой души. — Теперь точно уехали, — проговорила я. Может, дело было в моём недосыпе или в безумной ночной поездке на Тенегриве, или я просто постарела — не то чтоб я с определённостью могла сказать, как много зим я провела на Нирне. Короче, мышцы на моей пояснице, бёдрах и икрах получили болевой шок, ибо я их больше не чувствовала. Во многом это было связано с тем, что я сидела на корточках в неестественно скрюченной позе, втиснутая в чрезвычайно тесный угол между пентаграммой душ, под которую я уместилась почти наполовину, и Алдуином, который, кажется, не собирался меня выпускать. — Слава Акатошу. Неужели десяти мужчинам нужно столько времени, чтобы убедиться, что в этом горестном подобии убежища над нами никого нет? — Говорят, имперцы всё любят делать по списку. Но, думаю, сейчас мы уже можем расслабиться: берег чист. — На этот раз я выставила локоть и чуть толкнула Алдуина в бок в надежде, что мой намёк будет понят. — Здесь нигде нет моря, а самым большим окрестным водоёмом является та чёртова река, в которой ты заставила меня «искупаться». Видимо, драконы с намёками не ладили. Или только данная конкретная особь. — Это просто фигура речи. А теперь подвинься; мне надо встать. Иначе я умру от боли в спине и у меня отсохнут ноги. Я знала, что мне не стоит этого делать, но не сдержалась и украдкой взглянула на Алдуина. На его лице играла ухмылка, хоть он и исполнил мою просьбу. «И почему я не удивлена?» — кисло подумала я. А потом взвизгнула, ибо Алдуин, наклонившись, просунул руку мне под мышку и, обхватив меня за спину, начал поднимать меня на ноги. Естественно, мои предатели-колени подкосились, и мне пришлось вцепиться в его плечи, чтобы не упасть. Алдуин сильнее надавил на мою спину; в этот момент вторая его рука обвила мою талию. Я снова оказалась в том же положении, в котором была несколько секунд назад, прижатая к нему так плотно, что между нами не оставалось места даже для воздуха. Только на этот раз мы находились друг к другу не боком, а передом, и смотрели друг другу в глаза, пока Алдуин не моргнул и я, наконец, не отвела взгляд в сторону. Моё лицо было таким горячим, что меня бы не удивило, если б в течение следующей пары секунд оно самопроизвольно загорелось. Сейчас я воздавала молчаливую хвалу Девятерым за то, что наши тела разделяло два комплекта прочной брони. В противном случае я бы уже полыхала. Кольцо на моём пальце блестело ярче, чем любая драгоценность — зловещее напоминание о том, что обнимающий меня мужчина, согласно всем законам этих земель, был моим мужем. Мужем, который также являлся моим заклятым врагом и вечно раздражённым компаньоном, но вместе с тем — безумно привлекательным и вызывающим во мне… какие-то чувства. Было бы глупо врать самой себе и утверждать, что я не чувствую к нему ничего. «Какие-то чувства» — слова достаточно размытые и безопасные. Чем меньше я об этом думала, тем лучше. Сейчас было не время и не место для рефлексии. — Эх, смертные. Вы такие хрупкие, — пробормотал Алдуин. — Судишь по себе? — парировала я, но в моей реплике почти не было злобы. Алдуин насмешливо фыркнул, и я не нашла более уместного ответа, чем: — Думаю, ты уже можешь меня отпустить. — Не верил я, что доживу до того дня, когда великий Довакин по своей воле упадёт к моим ногам. — Ну, прямо за нами стоит пентаграмма душ, так что я бы скорее упала туда… — И, к моему огромному стыду, я взвизгнула снова, когда Алдуин меня подхватил и бросил на вышеупомянутую пентаграмму. Мои руки стукнулись о деревянную резьбу, и я задела несколько флаконов, которые скатились на пол. Так вот где я оставила сушиться свои зелья… А потом Алдуин наклонился, и я едва ли не забыла, как дышать, ибо сейчас он мало того что нарушал мои границы, но и стоял между моих раздвинутых ног, всё ещё держа меня за бёдра. «О божечки». Мысль была настолько громкой, что мне показалось, её слышит сам Акатош; я больно прикусила внутреннюю сторону щеки, лишь бы позорные слова не вырвались наружу. Приблизившись почти вплотную к моему лицу, он, наконец, остановился. Я напрягла все силы, чтобы посмотреть ему в глаза — иначе я бы себя повела как трусиха, — но все мои инстинкты кричали, что надо бежать. Если б я могла перелезть через стену за моею спиной, я бы давно это сделала. — Как пожелаешь, Фрейя. И с этими словами он отступил назад, в темноту. По звукам я поняла, что он возвращается в угол, где он сидел раньше. Я слышала, как Алдуин снимает броню, и в плотной тишине подвала лязг расстёгиваемых пряжек и ремней казался неестественно звонким. Когда я различила глухой шелест мокрой ткани, я приказала себе не прислушиваться, благодаря чему смогла вернуть контроль над своим разумом прежде, чем он бы представил, как Алдуин снимает рубашку. Я тихонько прислонилась к стене и перестала думать обо всём, кроме живительной прохлады шероховатой поверхности у моего горячего виска. Ничто не имело значения; в этом мире не существовало ничего, кроме холода и лёгкого покалывания, что бегало вверх-вниз по моим голеням подобно маленьким огненным вспышкам. Я повращала ступнями, согнула и разогнула колени, расслабила плечи. Постепенно тугие узлы сковавшего меня напряжения ослабевали, а моё сердце уже не колотилось так фанатично о рёбра. И только тогда я позволила себе вынырнуть из океана спокойствия, в котором я себя утопила. Я снова стала чувствовать запахи, слышать звуки воды, капающей где-то вдалеке, и тихое поскрипывание старой древесины под весом моего тела. Я была гораздо более уставшей, чем я предполагала. Однако сейчас, когда шторм в моей голове немного улёгся, мне стали совершенно понятны несколько вещей. Во-первых, Алдуин не рассказал мне всей правды. Он вёл себя слишком бесцеремонно, учитывая, что прошлый наш физический контакт состоялся незадолго до Фолкрита — мы тогда всего лишь подержались за руки. А до этого он предпочитал меня сторониться. Во-вторых, наша свадьба могла повлиять на Алдуина сильнее, чем тому бы хотелось. Иногда следствие было важнее причины; вот где мне стоило искать ответ. А истиной являлось то, что Алдуин обрёл жену — пускай и чисто номинально, — которая обязана была хранить ему верность. Возможно, Сангвин задумывал наш брак в качестве катализатора, чтобы подлить масла в этот безумный огонь. «И он всё знает, точно знает». Наверное, это было самым ужасным во всей ситуации. «Я выбрала его, его, хотя там были и другие». Естественно, я была благодарна, что не проснулась в одной постели с каким-нибудь незнакомцем, но это едва ли меня утешало, поскольку теперь Алдуин точно знал: он мне небезразличен, причём настолько, что я за него выскочила замуж, хоть я и не владела собой — точнее, мной владел Даэдра. Этого не знала даже я сама, и от этой новой информации меня раздирало на части. Да и как могла я знать, если всегда отгоняла любые мысли на данную тему? «Нет ничего бесполезнее», — уныло подумала я. «Что толку, если в конце один из нас умрёт?» Сердце чем-то напоминало дикого зверя, однако опыт научил меня, что нападки этого зверюги можно игнорировать, смягчать и отбивать, не позволяя им оказывать воздействие на мои решения. «Ничего не изменилось. И впредь меняться не должно». Что бы ни происходило тогда и что бы ни случилось в будущем, я не стану больше терять голову. Дав самой себе эту безмолвную клятву, я соскользнула с пентаграммы душ и медленно, с большим усилием вернулась в тот угол, который я заняла. Активно стараясь не замечать Алдуина, я улеглась лицом к стенке, закрыла глаза и стала ждать, когда меня сморит сон.

***

Зря он это сделал. Алдуин почти не ощущал вкус мяса у себя во рту — не то чтоб оно обладало какими-то свойствами, кроме тягучести и солёности; а, судя по последним неделям, такую диету ему прописали бессрочно. Так или иначе, почти всё его внимание было приковано к женщине, сидящей прямо напротив него с деланно нейтральным лицом, которое она демонстрировала Алдуину с момента его пробуждения и вплоть до настоящего приёма пищи. Призвав магический свет, она читала книгу, отгородившись от него непробиваемой безмолвной стеной. Однако Фрейя долго не могла уснуть, и это согревало ему душу. Она была встревожена, причём довольно сильно. И хотя, когда он над нею склонился, её глаза метали ледяные шипы, тот факт, что она его не ударила, был красноречивей всяких слов. Ведь обычно драконам не нравится, когда их загоняют в угол. Он слишком хорошо знал свою Драконорождённую, знал, что она тоже его вожделеет. А главное, теперь он показал ей, насколько велико её желание — и насколько взаимно, если Фрейя ещё в этом сомневалась. Увы, его стратегия имела свои минусы. С того момента, как он проснулся, Довакин целенаправленно его игнорировала. Хотя времени прошло не так много, её игра в молчанку действовала Алдуину на нервы, постепенно приводя его в бешенство. Она упорно избегала смотреть ему в глаза, но при этом следила за каждым малейшим движением. Стоило ему хоть на сантиметр повернуться в её сторону, как она мигом изменяла позу, дабы в случае чего быть готовой отразить его наступление. «Бей или беги», — мрачно подумал Алдуин. Оторвав очередной шмат мяса, он быстро проглотил его, почти не жуя. Аппетита у него не было, но это тело не стеснялось во весь голос заявлять о своих нуждах, и ему всё-таки пришлось поесть. Возможно, ему стоило взять её прямо там, на пентаграмме душ. Сперва она бы вырывалась, но в итоге покорилась бы ему, не в силах сопротивляться желанию. Фрейя извивалась бы в его руках, такая мягкая, такая тёплая, и в темноте он бы не слышал ничего, кроме её тихих стонов… На эту мысль его тело отозвалось ещё пуще прежнего, ведь в основе фантазий лежал реальный опыт. Алдуин неловко заёрзал на месте — жаль, что он сейчас не мог ослабить завязки штанов, — и почувствовал, как растёт его гнев на Драконорождённую. Ибо первым и единственным, о чём Фрейя добровольно с ним заговорила, были его высохшие вещи, которые он должен был незамедлительно надеть. «Не поздновато ли стесняться?» — подшутил он над своей спутницей. В ответ она лишь неопределённо пожала плечами, не произнеся ни слова, и тогда Алдуин смутно понял, что что-то не так. Когда он спросил её, который час, она ответила: «Полдень». Когда он спросил, откуда ей это известно, она лишь коротко бросила: «Я проверяла». Он спросил, удалось ли ей выспаться, и единственным, что он от неё получил, был кивок. На вопрос, не хочет ли она с ним пообедать, её ответ был: «Нет, спасибо», — а затем Фрейя продолжила осматривать книжную полку, пока не нашла книгу достаточно сухую, чтобы её можно было читать. Когда Алдуин звенящим от раздражения голосом уточнил, что именно она читает, Фрейя, даже глазом не моргнув, пробормотала: «Путеводитель по растениям Скайрима». Особого интереса к растениям она никогда не питала, разве что любовалась красивыми цветами и листьями да жаловалась на свою безнадёжность в алхимии и кулинарии; а значит, она уткнулась носом в эту книгу только затем, чтобы не разговаривать с ним. В этот момент его терпение окончательно лопнуло. И, что самое ужасное, он не мог выместить свои эмоции ни на ней, ни на чём-то другом. — Зачем тебе вообще эта книга? — рявкнул Алдуин, доедая остатки сушёного мяса. Левой рукой она равнодушно перевернула страницу, правой породила ещё один дрожащий шарик света на замену тому, что исчез, и на одном дыхании ответила: — Чтобы знать, какие растения несъедобны. — Учитывая то, как ты готовишь, вряд ли эти знания принесут тебе пользу. Она даже на него не взглянула, прячась в своих белых волосах, которые под ярким светом искрящегося шара напоминали нити серебра. Алдуин на миг задумался о том, не отомстить ли ей как-то физически, но сразу же оставил эту идею, когда в голову не пришло ничего, кроме сцены яростного совокупления на голом полу. Или на пентаграмме душ. Да хоть на стене. «Заниматься любовью или трахаться? Здесь скорее подходит второй вариант». Конечно, ни одна из этих мыслей не облегчала его положение: ни в отношении Драконорождённой, ни в отношении треклятых штанов. Это бы не беспокоило его так сильно, но теперь благодаря Фрейе он узнал, что надо делать, чтобы получить разрядку… Внезапно Алдуин почувствовал, что он бесстыдно пялится на её рот. И без того малюсенький подвал в его глазах вдруг превратился в усыпальницу. Отсюда надо было выбираться. Срочно. С собой он взял только поясную сумку и Соловьиный клинок. Снова заковать себя в тяжёлую, холодную стальную клеть было бы пыткой. — Куда ты идёшь? — наконец, спросила Довакин, когда он был уже на середине лестницы. — Как открыть этот долбаный люк? — прорычал Алдуин. — На улицу сейчас нельзя. Там могут быть разведчики, вдруг они кого-то… — Скажи мне, как его открыть, или я разломаю его пополам. — Алдуин… Ответом ей послужил резкий скрежет лезвия меча о ножны. — Надави на уголки с той стороны, что ближе к лестнице. Свежий воздух и солнечный свет, проникавшие в хижину через окно и утлые доски, были для него не менее желанны, чем в тот день, когда он возвратился в Нирн. Вскарабкавшись наверх, Алдуин с грохотом захлопнул за собою люк; жаль, что он не мог с такой же лёгкостью запереть Фрейю в подвале. То, что осталось от домика, можно было назвать одним словом — разруха. Кровать была сломана, полки выдернуты из стен и раскиданы по полу. Вот бы несколько солдат тут задержались. Не потому, что он был расстроен их поведением, а потому, что у него тоже руки чесались что-нибудь сломать. Он прогуливался вдоль опушки леса, как вдруг услышал предостерегающий рёв. Из-за деревьев к нему шёл медведь. Его густая бурая шерсть стояла дыбом, а когда он зарычал, то на его жёлтых зубах размером с половину ладони Алдуин увидел кровь. В тусклом свечении низкого послеполуденного солнца Соловьиный клинок блистал, точно первые звёзды под куполом ночи. И тогда Алдуин улыбнулся.

***

Пока он умывал лицо и руки, вода окрасилась в карминово-розовый. Закатав рукава, запачканные брызгами крови, он счищал со своей кожи тонкую алую корку, от которой вскоре не осталось ни следа. Прохладная жидкость стекала вниз по его затылку и шее. Это было приятное чувство. Присев на корточки, Алдуин стал вглядываться в озеро. Это, безусловно, было самое большое озеро в Скайриме, и, за исключением тех дней, когда буря превращала его в пенящийся ужас, оно казалось спокойным и безмятежным, точно зеркало. Солнце, понемногу заходившее за горы, рассыпало по обманчиво твёрдой на вид водной глади сверкающие золотые крупинки. После медведя прибежали волки; он убил всех троих под укоризненным взглядом берёз. Его жажда крови была утолена, и всё-таки, подходя к Илиналте, он мечтал о небе, о том, чтобы, как прежде, летать с солнцем наперегонки, как прежде, парить над горами и сокрушать их силой своего Голоса. Он не привык ждать, не привык уговаривать. Алдуин глубоко вздохнул, чтобы ослабить недовольство, снедавшее его всякий раз, когда его мысли возвращались к Драконорождённой. По правде говоря, он мало чего смыслил в ожидании, а в уговорах — и подавно. Такие ласки были не для Дов; драконы просто брали что хотели, а если ухаживания приходились некстати, они перерастали в битву. Ценою поражения нередко была жизнь. Но Алдуину, Первенцу Акатоша, ни разу не отказывала ни одна самка. Сказать, что поведение Фрейи его раздражало, было б всё равно что не сказать ничего. Однако выяснить он хотел не причину. Причину он уже знал. Алдуин перевёл взгляд на стайку синих стрекоз. Фрейя однажды сказала, что этих крошечных существ величают «драконьими мухами» — ох и смеялся же он тогда. Насекомые крутились над поверхностью озера, не замечая, что прямо под ними плавают чёрные тени. И вот из воды, подобно молнии, выпрыгнула рыба в серебристо-серую крапинку; взметнув своим чешуйчатым хвостом россыпь мелких брызг, она на лету поймала стрекозу и, проглотив её, плюхнулась обратно в озеро. Остальные стрекозы унеслись прочь. Так или иначе, во главе угла всегда будет стоять предназначение, долг. А Фрейя, которая жаждала взмыть в небеса… которая полюбила эту землю благодаря её людям… которая знала о себе только то, что она должна его остановить… Фрейя была верна своему долгу, как никто другой. Кто, если не она, способен был понять его? Давным-давно он тоже выполнял свой долг. В каждом из миров он был известен под одним и тем же именем, и в конце каждого круга он приходил, чтобы эти миры поглотить. Звёзды дробились на части, сгущалась великая тьма, небесные светила гасли, потушенные взмахом чёрных крыл, и сердца всех миров черствели и холодели, когда он пережимал им кровоток. Но из смерти вырастала жизнь. Энергия, потраченная на сотворение, возвращалась обратно к творцам, и спустя время, когда во Вселенной становилось слишком тихо и Аэдра начинали волноваться, из ничего рождался новый мир. Но Алдуин жаждал заполучить этот. Разрушитель Миров хотел не разрушать, а созидать. Он забыл, для чего он был создан. В тени развалин древнего храма на заснеженной вершине горы Алдуин, склонив голову, размышлял над словами отца. Всё это время Акатош был прав. Он бросил вызов судьбе — и в итоге погубил свою расу. Земли, которые должны были стать его королевством, постепенно приходили в упадок. Но теперь он всё исправит. И, когда Фрейя это поймёт, она сама положит Нирн к его ногам.